Все кончено: почему взрослые дети перестают общаться с родителями

В современном обществе повсеместно такое явление, как отчуждение — когда повзрослевшие дети отказываются от отношений со своими родителями и буквально вычеркивают их из своей жизни. Кому-то не хватило любви в детстве, кому-то предки мешают уже в зрелом возрасте — в итоге последние остаются без детей, внуков и стакана воды в старости. Практикующий психолог изучил ситуацию в США и в статье объясняет, какие причины могут подтолкнуть детей к разрыву, на чью сторону встанет закон и как относиться к детям, чтобы самим не стать «осиротевшими» родителями.

«Больше пяти лет мы не получали вестей от нашего сына. Мы думали, может, из-за пандемии он напишет: „Привет, у вас всё хорошо? Дайте знать“. Но нет. И сам он не отвечает на наши сообщения о том, как дела у него и у внуков. Мы просто не понимаем, что происходит». Родители 27-летнего парня.

Фраза про пандемию проливает свет на мрачную реальность: некоторые взрослые дети не хотят иметь ничего общего со своими родителями.

Разбирая явление «отчуждения» родителей детьми (англ. estrangement), я написал первую книгу на эту тему (When Parents Hurt, 2007). С тех пор я успел поработать с тысячами осиротевших родителей в США и за их пределами, проводил с ними сеансы психотерапии, вебинары, а также опросил 1600 респондентов совместно с Висконсинским университетом. Этот опрос лег в основу моей последней книги, которая выходит в этом году (Rules of Estrangement: Why Adult Children Cut Ties and How to Heal the Conflict).

Разрыв с родителями — это тема, которая вызывает бурю мнений и эмоций. Она касается всех — мы задумываемся о собственном семейном опыте. Всплывают вопросы: а достойно ли мы сами относимся к родителям; получилось ли у нас достойно вырастить детей; заслуживаем ли мы презрения своих детей? Расхожая точка зрения звучит так: дети отстраняются от родителей, только если они вели себя совсем безобразно, когда дети были маленькими или в более поздние периоды. Действительно, многим взрослым детям, кажется, просто необходимо отчуждение: родители абьюзили их или просто не обращали на них внимания; родители ругали их за выбор гендера или ориентации; родители продолжают унижать их за религиозные или политические убеждения.

С другими  родителями перестают общаться по причинам, которые озадачат старшее поколение. Например, взрослый ребенок хочет свести контакты к нулю, чтобы поработать над своей самостоятельностью, подавленной родительской гиперопекой. Или дочь хочет оборвать отношения, потому что постоянно слышит тревожный голос матери в своей голове.

Условия, которые делают разрыв приемлемым, зависят от того, как в разных культурах относятся к обязанностям родителей и детей. Например, если бы в США потребовали взрослого ребенка ухаживать за престарелым отцом, это посчитали бы недопустимым нарушением его прав. Однако в 2014 году федеральный суд в Германии заставил сына поступать именно так (хотя отец отказался от него 40 лет назад и оставил всё имущество своей любовнице). В США начался бы бунт, если бы вдруг появился закон, приравнивающий к преступлению отказ от посещения престарелых родителей. Однако это именно то, что в 2013 году было предписано «Законом о правах престарелых людей» в Китае.

Феномен отчуждения начали изучать сравнительно недавно. Поэтому трудно привести данные, которые покажут тенденции или позволят сравнить количество таких случаев среди разных культур. Однако исследования предполагают, что американские родители сильнее подвержены риску остаться «сиротами», чем родители из других стран. Например, большое международное исследование, проведенное в 2010 году среди почти 2 700 родителей старше 65 лет, обнаружило, что у родителей из США в два раза больше конфликтов со взрослыми детьми, чем у родителей из Израиля, Германии, Англии и Испании.

По-моему, такое напряжение в отношениях между родителями и детьми частично проистекает из глубокого социального неравенства, которое тяжелым бременем ложится на американские семьи и часто служит причиной их разрыва. В дополнение к этому высокий уровень разводов и внебрачных родов в США ослабляют связь между родителями и их отпрысками: один родитель во всех бедах винит другого, в жизни ребенка появляются новые члены семьи в виде новых партнеров родителей, и ему приходится бороться за материальные или эмоциональные ресурсы. «Я думала, что у меня хороший отец, пока он не развелся с мамой и не ушел из семьи, — рассказала одна молодая женщина. — Даже сейчас, повзрослев, я не могу простить его за то, как он обошелся с мамой, и с того момента я с ним не общалась». В такой сильно индивидуалистической культуре развод может привести к тому, что ребенок начинает оценивать родителей как личностей со своими сильными и слабыми сторонами и в меньшей степени как членов семьи, которыми они по факту являются.

Отчасти напряженность возникает из-за перемен в современном институте семьи. Сегодняшние отношения существуют в условиях «текучей культуры». Этот термин введен социологом Зигмунт Бауманом. Он описывает время, когда нормы постоянно меняются, и вещи, которые до этого связывали людей, уже бессмысленны. По мере того как пути к взрослению становятся всё опаснее, необходимая для выживания психологическая норма меняется. Это влияет на процесс воспитания и то, как дети впоследствии смотрят на свой процесс взросления. При таких условиях контакт с родителями мотивируется не столько чувством морального долга, сколько тем, как повзрослевший ребенок смотрит на самого себя через призму отношений с родителями. Подавляют ли родители мой потенциал? А мое благополучие? Мою индивидуальность? Как наши отношения характеризуют меня? В этих вопросах часто сквозит идея «потеряй родителей и найди себя». «Я просто осознал, что не нуждаюсь в лишнем стрессе, — утверждает Роберт, 28-летний выпускник университета Лиги плюща. — С тех пор как я начал ходить к психологу, я учусь окружать себя людьми, которые не заставят меня чувствовать вину за то, что я уделяю им недостаточно внимания. Моя мама реально требует слишком много внимания, а мне этого в жизни просто не надо».

В опросе, проведенном Гарвардским университетом в 2015 году, 48% американцев моложе 30 лет сказали, что американской мечты больше нет. В 2018 году в отчете экономистов Федеральной резервной системы США отмечалось, что миллениалы, хоть и являются самым образованным поколением, «менее состоятельны по сравнению с представителями других поколений в их возрасте, у них меньше уровень доходов, количество собственности и богатства». В этом же году только четверть молодых американцев назвали себя счастливыми — самый низкий уровень, зарегистрированный в ходе всеобщего ежегодного социального опроса (General Social Survey), который проводится с 1972 года.

В целом современные молодые люди достигают показателей зрелости гораздо позже и в менее четкой последовательности, чем их родители. При изучении переписи населения США группа исследователей обнаружила, что в 1960 году большинство людей в возрасте от 18 до 34 лет жили со своими супругами, а не с родителями, а к 2014 году ситуация поменялась на противоположную. Работа и личные отношения становятся все более и более шаткими, традиционные признаки взросления — от стабильной должности до крепкого брака — уже не подходят. Неудивительно и небессмысленно, что это поколение фокусируется только на том, что оно может контролировать — на собственном развитии и удовлетворенности жизнью. Разрыв с родителями иногда является частью таких стараний. 

Большой опрос, проведенный в 2015 году исследователями в области семьи Люси Блейк, Беккой Бленд и Сьюзен Голомбок в Великобритании, выявил самые частые причины отчуждения родителей: различия в ценностях, несовпадающие ожидания от семьи и психические заболевания или психологическое насилие одного из родителей. Эмоциональный абьюз — одно из самых частых объяснений прекращения общения. Одна из моих молодых пациенток высказалась на эту тему:

В детстве я всегда считалась паршивой овцой в семье. И даже повзрослев, я не заметила никаких изменений. Когда бы я ни жаловалась или призывала общаться по-другому, родители просто говорили мне, что пора вырасти и хватит быть такой чувствительной. Они обращаются со мной так, как я не обращалась бы с врагом. Долгое время я винила во всем себя, и из-за этого мне было плохо. Но я устала от постоянного газлайтинга (форма психологического насилия, цель которого — заставить человека сомневаться в собственной версии происходящего —  прим. Newочём). И я чувствую себя гораздо лучше с тех пор, как перестала с ними общаться.

За годы практики я обнаружил, что обвинения в эмоциональном абьюзе от повзрослевших детей часто повергают родителей в глубокий шок. Например, история Роберта и Бекки, недавно отчужденных родителей:

Психологическое насилие? Мы дали дочери всё. Мы прочли все книги о воспитании, мы путешествовали с ней, ходили на все соревнования. Хотите знать, у кого было тяжелое детство? У меня. Жестокий отец-алкоголик. Отстраненная мать. Я бы сделала всё, чтобы у меня было такое же детство, как у нашего ребенка.

Часть этого непонимания можно объяснить разницей поколений во взгляде на вопрос, с кем поддерживать или прекращать отношения. Психолог из Мельбурнского университета Ник Хаслам отмечает, что за последние три десятилетия колоссально расширилось само понятие травмирующего поведения. С одной стороны, такое расширение концепции травмы дало нам возможность лучше и точнее описывать собственный опыт и требовать более чуткого отношения от других, включая родителей. Некоторым людям это помогает объяснить себе и другим необходимость в разрыве отношений с токсичными членами семьи. С другой стороны, чудовищно увеличилось количество психиатрических диагнозов, а явления, которые можно приписать к обычным формам стресса и страданий, теперь считаются патологиями.

В ходе исследования, в котором приняло участие 1600 отчужденных родителей, я, как и другие ученые, обнаружил, что родители объясняют отстранение совсем иначе, чем сами дети. Например, у родителей есть ментальные заболевания или проблемы с алкоголем, и они считают, что в этом причина отчуждения; но их дети объясняют желание прекратить общение из-за невозможности справиться с тяготами семейной жизни. Одни родители видят терапию у психолога как причину отчуждения, другие сообщили, что начало семейной жизни или переход к родительству их ребенка создали новые пробелы в отношениях. «Мы были очень близки с сыном до того, как он женился, ー рассказывает один из пациентов. ー Но жена практически вынудила его выбирать между ней и нами, и он выбрал ее». 

Усложняет положение и то, что прекращение общения иногда является своеобразной попыткой обвинить родителей в последствиях, которые скорее объяснимы классовым неравенством, генетикой, местом рождения или обычным везением. Социолог Дженнифер Силва (Coming Up Short, 2013) подробно рассказывает о том, как часто молодые люди из рабочего класса винят дисфункциональные семьи в своей неспособности найти безопасный путь к взрослению: 

Семейная патология одновременно служит объяснением причин, почему молодые люди не достигли традиционных «взрослых» целей, и отображает значение, порядок и прогресс их опыта стагнации в настоящее время… Фундаментальная вера в то, что люди полностью и безусловно ответственны за создание хорошей жизни приводит к тому, что молодежь анализирует свои личные качества и поведение для выявления слабостей, объясняющих неустойчивость их жизни. 

Социолог Джозеф Дэвис из Университета Вирджинии объяснил это так: «При обвинении родителей в психологическом насилии или неблагополучии теряются из вида сложные социальные ситуации, в которые вовлечены и родители, и дети». 

В связь между сегодняшними проблемами и воспитанием в семье легко поверить благодаря постоянному вещанию психотерапевтов на онлайн-форумах, группам по самопомощи и восстановлению и телепередачам. Когда я спросил одну женщину о ее хронической тревожности, она не рассказала о переработках в Убере, о том, как сводила концы с концами, параллельно обучаясь в местном колледже, о том, как сложно быть матерью-одиночкой и воспитывать подростка, или о страхе, что не закончит колледж и не сможет построить карьеру. Вместо этого она обвинила родителей в том, что чувствует тревогу и уязвимость.

Выставлять родителей виноватыми за то, какими стали дети, особенно несправедливо по отношению к рабочему классу, отмечает историк Стефани Кунц (We Never Were, 1992): исследования показывают, что социальная динамика и низкий статус родителей дает им меньше влияния на детей в сравнении с более обеспеченными родителями.

Экономическая нестабильность и язык причинно-следственной связи усугубляет и поражает семейные отношения внутри классов.
Социолог Марианна Купер (Cut Adrift, 2014) пишет: «Общественная цена, которую мы платим за разрыв, заключается в том, что материальное неравенство и недостаток всё больше определяет, кто мы есть и каков наш мир, чем выявляет реальную проблему, которую нужно решить». Если верить, что наше положение полностью зависит от того, кем мы являемся, то ситуация требует скорее психологических, чем социальных решений, и тем самым обречена на провал. 

Размышления о неудачах или несчастье часто приводит к кабинету психолога. В сегодняшнем мире, где доминируют лозунги в стиле «вытяни себя сам из болота» психологи чуть ли не приравнены к священникам, морально оправдывающим решения о том, кого оставить, а кого убрать из жизни, родители здесь не исключение. 

Часто после сеансов с психотерапевтом взрослые дети критикуют родителей за то, что те не дали им четких инструкций к жизни. Они считают, что если бы родители выполняли свои обязанности, их потомки вступили бы в этап взросления беззаботными, способными принять те решения, которые приведут их к счастливой жизни. Такая перспектива берет начало не только в трудах Зигмунда Фрейда, но и Джона Локка и Жан-Жака Руссо, и предполагает, что человек рождается совершенным, без слабостей и недостатков. Как отмечает социолог Ева Иллуз (Еврейский университет в Иерусалиме), психотерапевтические сеансы придают смысл нашей жизни, решая проблемы поиска себя. «Что есть неблагополучная семья? —  спрашивает она (Saving the Modern Soul, 2008). —  Семья, в которой потребности человека не удовлетворены. Как узнать о том, что какие-то потребности не были удовлетворены в детстве? Очень просто ー посмотреть на текущие условия, в которых живет человек». 

До 1960 года психотерапевты были в одном ряду с конформистами. Но сегодня врачи склонны устранять любые препятствия на пути к личным победам и достижению счастья. Французский философ Паскаль Брюкнер отмечает (Perpetual Euphoria, 2011): 

Демократическое общество характеризуется растущей неприязнью страдания. Нас всё больше шокирует его присутствие и распространение, потому как мы более не можем обратиться к Богу за утешением. Таким образом, Просвещение способствовало росту противоречий, от которых мы еще не оправились. 

Сегодня такие эмоции, как чувство вины или стремление помочь другим, считаются нездоровыми «взаимозависимостью», «чрезмерной ответственностью» или «излишней любовью». Психотерапевты обвиняют родителей в эмоциональном инцесте или нарциссическом поведении, которое подразумевает больше собственной выгоды, чем проявления любви и преданности. 

С этой выгодной позиции разрыв связей с родителями ーлишь попытка очищения. Такой способ сообщить, что личные недостатки были заложены родителем или спровоцированы взаимодействием с ним. Человек сохраняет свою самооценку невредимой, без изъянов, приписав свои проблемы пережитому в детстве опыту или химическому дисбалансу, а не общественному влиянию. 

Возьмем пример Терезы. Ей 25, она играет на флейте в симфоническом оркестре Сан-Франциско (детали были изменены в целях конфиденциальности). Всё детство мать активно вкладывалась в ее развитие —  водила дочь на занятия и соревнования, мотивировала ее заниматься, пока девочка не выросла достаточно, чтобы выполнять всё самостоятельно. Мать описала свое поведение как следование желаниям дочери попасть в консерваторию и играть в оркестре, чего та успешно достигла. В прошлом году Тереза внезапно прекратила общение после того, как психотерапевт предположил, что ее мать, вероятно, страдала нарциссическим расстройством личности. Тереза высказала матери: 

Мое счастье тебя волновало меньше, чем желание воссоздать маленькую копию себя. Я поняла, что я перфекционистка, и меня уже ничто не радует, я вечно всем недовольна. Оставь ты меня в покое, я была бы куда счастливее. А пока ты рядом, я постоянно вспоминаю все те годы. 

Я работал с этой семьей и не подтвердил диагноз нарциссического расстройства у матери. Тем не менее, за последние годы родители стали гораздо больше участвовать в жизни детей, чем родители в предыдущие 40 лет, и это создало новые проблемы. В своей практике я встречал детей, которые выбирали отчуждение, потому как не видели иного способа отделиться от тревожных и излишне вовлеченных родителей. 

Иногда дети отдаляются, потому что родитель ожидает от них большей близости или выполнения обязательств, чем ребенок способен дать. Согласно опросу «Культура Американских семей» (2012), почти три четверти родителей старшеклассников заявили, что хотели бы быть лучшими друзьями своим детям; только 17% не согласились с утверждением. 

Прошлые поколения были менее обеспокоены тем, чтобы быть исполнительными и добросовестными родителями — и в какой-то степени это даже хорошо. До 1960-х родители были более увлечены своими хобби, общественной деятельностью и религиозными институтами, отмечает политолог Роберт Патнэм (Bowling Alone, 2000). Они часто проводили время с друзьями. Сегодня же они тратят на родительство больше сил, чем когда-либо. 

Глядя на ситуацию с такой стороны, для ребенка отчуждение — иногда всего лишь попытка отделиться от вечно курирующего и требовательного родителя. Это объясняет, почему заявление вроде «уважай мои границы» — одна из самых частых претензий детей по отношению к родителям, независимо отчужденным или нет. Желание обвинить в нарциссизме или эмоциональном инцесте может быть попыткой чувствовать меньше вины за то, что ребенок хочет дать родителю меньше, чем тот желает получить. 

С другой стороны, родители в США стали более обеспокоены и вовлечены, потому как считают, что это единственный способ обезопасить будущее ребенка. Экономисты Маттиас Дёпке и Фабрицио Дзилиботти (Love, Money, and Parenting, 2019) пишут, что в странах с низким индексом социального неравенства, таких как Япония, Германия, и бóльшая часть Северной Европы, родители чувствуют себя счастливее и свободнее, ставя в приоритет независимость и креативность детей. И напротив, в таких странах, как США, Великобритания и Китай — государствах с высоким уровнем социального неравенства — родители склонны к тревожности и строгости. Таких еще называют «вертолетами» или «тигрицами» (в Китае). 

Индекс социального неравенства показывает, как много должен сделать родитель без какой-либо поддержки государства или работодателя. В противовес мнению, что счастливая жизнь ребенка — это забота родителей, в западных странах считается, что общество способно помочь: предоставить семьям бесплатный или субсидированный детский сад, школьные обеды, бесплатное образование, медицинское страхование, программы профессиональной подготовки и выплаты. Если страны с низким уровнем социального неравенства и значительной поддержкой достигают высокого индекса счастья ( так оно и есть), то всё это очень важно, потому что у людей появляется больше поводов для радости. 

Раньше в США делалось гораздо больше для семей. Политолог Джейкоб Хакер отметил, что в 1980-х состоялся «переход», когда государство и корпорации взвалили на спины родителей расходы на здравоохранение, колледж и другие финансовые тяготы. В то время история о том, что «мы все в одной лодке» сменилась на «все беды из-за государства» и «ты сам виноват в своих неудачах». В СМИ часто произносилась фраза «выживает сильнейший». 

Несмотря на это, большинство американцев верят, что успех зависит от индивидуальных усилий и мужества, хотя факты говорят об обратном. Такая система убеждений приводит к огромным страданиям и замешательству вместе с продолжительной борьбой между «ты можешь быть, кем захочешь» и вечным напоминанием, что тебе это не удастся. Ситуация требует решения, которое избавило бы от постыдной и ошибочной самокритики. Всему виной последствия такого мировоззрения, что в особенности справедливо в отношении семей среднего и высокого уровня достатка, где неустанное стремление быть лучше других приводит к глубокой депрессии и тревожности среди старшеклассников и студентов. 

Исследования показывают, что большинство детей долго и тщательно раздумывают, прежде чем обрубить связи с матерью или отцом. Родители же находятся в явно уязвимом положении, когда их ребенок желает прекратить отношения. Детьми при этом движет мощная жажда обособленности, индивидуальности, счастья; дети хотят восстановить справедливость и дать отпор своим прежним обидчикам. 

Для родителей в отчуждении нет никаких плюсов, одни минусы: стыд за провал самого важного жизненного испытания, горе утраты детей и внуков, постоянный груз вины, грусти и сожаления. 

Освободившись от институционных уз, которые на протяжении тысячелетия определяли поведение, сегодня семейные отношения определяются регулярной оценкой чувств одного по отношению к другому, основанных на принципах самореализации и личных свершений. Такая динамика создает потенциал для новых возможностей в отношениях между родителем и ребенком, многие из которых положительны: например, исследования показывают, что на сегодняшний день многие родители поддерживают близкую и регулярную связь с детьми, что оба поколения считают весьма значимым. Вдобавок, подобно тому, как стали одобрять развод с партнером-абьюзером, детей более не обязывают оставаться с отвергающими и причиняющими вред родителями.

Однако отказ от обязательств, которые направляли поколения на протяжении многих веков —  характеризовали семейные отношения либо как источник личностного роста и счастья, либо как преграду на пути к самореализации —  привел нас к возможному потрясению и разрушению людей и общества в целом. Мы игнорируем этот факт на свой страх и риск. 

Перевод статьи Джошуа Коулмэна из Сан-Франциско (США), практикующего психолога и старшего научного сотрудника Совета по делам современных семей.

Переводили: Паша Саидов, Эвелина Пак

По материалам Aeon

Источник