"В черепе было шесть сквозных ран"

Хотя с момента смерти Шамиля Басаева прошло уже немало времени, все версии его ликвидации остаются только версиями. Так же, как существует множество противоречивых описаний спецоперации 1913 года, в ходе которой был убит кумир Басаева — самый известный чеченский абрек Зелимхан. Свидетельства, раскрывающие секрет его успешной ликвидации, обнаружил обозреватель "Власти" Евгений Жирнов.

"Злободневный Зелимхан Гушмазаков"

В последние годы основная версия жизни и смерти знаменитого абрека Зелимхана в изложении чеченских историков и пропагандистов выглядит следующим образом: "Зелимхан Харачоевский вместе с другими абреками вел вооруженную борьбу с русскими колонизаторами. Российские войска старались убить Зелимхана и его друзей. Однако очень хитрый и умный Зелимхан каждый раз уходил от погони, нанося смертельные удары врагам чеченского народа. Отважный Зелимхан Харачоевский охотился на русских генералов и офицеров. Будучи очень метким стрелком, Зелимхан с далекого расстояния мог поразить любую цель, и здесь ему не было равных. Прежде чем убить кого-то из российской военной администрации в Чечне, он предупреждал свою будущую жертву о дне и времени, когда это произойдет. И именно в установленное время Зелимхан совершал казнь над представителями российской военной администрации...

Каждый раз, когда российским военным структурам казалось, что они вот-вот его поймают и убьют, он хитроумно уходил от своих преследователей. Лишь в 1913 году в населенном пункте Шали подкупленные российской администрацией родственники по материнской линии Зелимхана Харачоевского выдали его местонахождение. Прибывшие поспешно в Шали русские карательные отряды окружили дом, в котором находился отважный абрек. После многочасового боя поразивший метким огнем десятки оккупантов и расстрелявший все патроны Зелимхан Харачоевский был убит врагами чеченского народа. На Кавказе до сих пор с любовью вспоминают храброго и неуловимого чеченского абрека".
Представители администрации Терской области, в состав которой до революции входила Чечня, также считали его неординарным человеком. К примеру, служивший в Грозном полковник В. Козачковский еще до ликвидации Зелимхана писал: "Самым интересным разбойником в бытовом отношении является злободневный Зелимхан Гушмазаков... Прежде просто вора, а затем разбойника и хищника Зелимхана создало время и обстоятельства. Зелимханы в Чечне были всегда — это пережиток старой страсти туземцев к набегам, но им не давали развиваться. За последнее же время неудовлетворительный состав администрации Терской области дал возможность Зелимхану беспрепятственно пройти воровскую школу и затем сделать себе разбойничью карьеру. Ежедневные воровские операции (ночные по преимуществу) укрепили и без того сильное тело Зелимхана и выработали в нем необычайно смелый, подвижный ум и поразительную находчивость. Эти качества создали из него тот воровской тип, который принято называть неуловимым и от которого, теряя всякое терпение, администрация отделывается административной высылкой. Кандидатом на нее Зелимхан и был в начале 1900 года. Но случай сделал поворот в жизни Зелимхана".

Описания этого события в различных версиях жизни и смерти Зелимхана если и отличаются, то лишь незначительными деталями. Брат Зелимхана влюбился в односельчанку, уже просватанную за представителя более знатного и многочисленного рода. Не долго думая, братья умыкнули девушку, однако старейшины села постановили вернуть пленницу родным. Девушка вышла замуж, но Зелимхан объявил, что все равно сделает ее женой своего брата.
Романтическая часть истории на этом завершилась. В ходе распри обе стороны понесли потери, и, видимо, чтобы не допустить разрастания вендетты, начальник Веденского округа решил арестовать и предать суду зачинщиков конфликта — Зелимхана, его брата и отца, участвовавших в убийствах. В 1901 году их приговорили к сравнительно небольшому сроку заключения, но летом того же года вернули в грозненскую тюрьму для нового рассмотрения дела. Пересмотра приговора Зелимхан ждать не стал и, проломив пол камеры и заколов часового, вместе с отцом и братом бежал. Для всех оказавшихся вне закона горцев существовал только один путь — в абреки.

"Постоянной шайки у Зелимхана не было никогда"

В первые же годы абречества Зелимхан прославился на всю Россию. Он дважды успешно совершал ограбления в Грозном, который охраняли от набегов горцев милиция из местных жителей, две пехотные части и казачий полк. Первое из них, весной 1907 года, полковник Козачковский описывал так:
"В сумерках, в самый разгар вечернего движения по главным улицам и гулянья в городском саду, Зелимхан тихо и спокойно ограбил ювелирный магазин, который помещался в самом центре города, против городского сада, рядом с квартирой начальника округа и его управлением, где дежурил целый пост милиции, и всего в 400 шагах от казармы сотни казачьего полка. Гулявшие на бульваре и входившие в сад видели, как в сумерках мимо ворот сада шагом проехала команда казаков человек в 15. Подъехав к магазину, команда остановилась у панели, трое спешились и вошли в магазин, а остальные остались на конях. Войдя в магазин, разбойники (шайка Зелимхана) крикнули по-русски: 'Ни с места!' Двое стали с ружьями у двери, а один спокойно, не спеша стал выбирать из наличников золотые вещи, потом золотые и серебряные часы, аккуратно позащелкивал все ящики и, сложив все бережно в сумочку, тихо дал знак стоявшим у дверей, и те молча вышли из магазина. Как только они сели на коней, Зелимхан, переодетый офицером, пустил команду вдоль улицы с места в карьер.
Проскочив мимо казармы пехотного полка, шайка рассеялась по полю. Зная, что в почтово-телеграфном отделении есть воинский караул, шайка, проскакав мимо конторы, произвела в освещенные окна несколько выстрелов, из коих одним наповал был убит работавший за аппаратом телеграфист. Всего через полчаса сотня казаков была уже на конях, но в поле уже никого не нашла. Очевидцы говорили, что видели, как некоторые из разбойников возвращались в свои аулы через город".

По той же схеме было произведено нападение на казначейство в Кизляре, в ходе которого было убито немало стражников и прибежавших им на помощь солдат. Причем на этот раз сам Зелимхан письмом предупредил начальника округа о налете на казначейство, но вновь ушел от преследования. Столь же легко Зелимхану удавались и другие акции.
"Кроме убийств,— писал генерал князь Д. Багратион,— Зелимхан изощрялся еще в добывании денег взятием в плен капиталистов, которых держал при себе до тех пор, пока родственники не уплатят ему назначенную сумму за выкуп пленника". Полученные таким образом суммы (18-20 тысяч рублей) значительно превышали те, что Зелимхану удавалось добыть в ходе налетов, да и риск, как правило, оказывался значительно меньшим. Правда, после похищения богатого овцевода Месяцева за абреком была выслана погоня, но он снова смог ускользнуть вместе с пленником.
Неуловимость Зелимхана объяснялась прежде всего совершенно правильно выбранной им тактикой. "Переменный состав шайки,— писал Козачковский,— есть особенность Зелимхановских разбоев... Эта предосторожность, очевидно, объясняется тем, что немало абреков сделалось жертвой товарищей, подкупленных кровниками или администрацией. Передают, что у Зелимхана есть список, в котором ведется учет всему преступному элементу Терской области по категориям. На первом плане беглецы-каторжники, затем в порядке постепенности идут: беглецы, скрывающиеся от суда и следствия, которым по заочным приговорам тоже грозит каторга; затем идут беглецы административно-высланные, и последняя категория — просто воры, как проводники. У каждого из них Зелимхан всегда находил радушный прием, который всегда, между прочим, щедро оплачивал.
Задумав разбой, Зелимхан является в намеченный район, призывает опытнейших из злодеев, совместно составляет план разбоев и намечает состав шайки. Выехав на разбой, он собирает шайку только по пути и тут только объясняет цель и план набега. Этим-то и объясняется неуловимость Зелимхана и его шайки, которая собирается всего не более как на один-два дня, а после совершения разбоя быстро разбегается разными дорогами по своим аулам".
По словам полковника Козачковского, чаще всего Зелимхан набирал людей из аулов Старая Сунжа и Алды: "Старо-Сунженский аул, расположенный всего в 2-х верстах от города Грозного,— это отселок родного Зелимхану аула Хорочой, выселенного сюда с гор лет сорок назад за разбои и воровство. Таким образом, Зелимхан был здесь всегда своим человеком. Это разбойничье гнездо, которое живет за счет жителей города Грозного и нефтяных промыслов. Сколько ни было разбоев и грабежей в Грозном и его окрестностях, следы каждый раз приводили если не в этот аул, то в соседний Алдынский, по другую сторону города Грозного. Жители города Грозного и окрестных станиц не раз возбуждали ходатайство о выселении этих аулов в горы, но власть находит эту меру жестокой, и оба аула продолжают жить воровством и грабежами".

"Полиция не приняла решительно никаких мер"

Однако главной причиной неуловимости Зелимхана были просчеты русской администрации. Описания этих просчетов читаются удивительно свежо. Назначенных руководить поимкой самого известного абрека опытных, но строптивых казачьих командиров неожиданно заменяли никогда не служившими на Кавказе, но покладистыми офицерами других родов войск. А во время похода Зелимхана на Кизляр власти продемонстрировали вопиющую несогласованность в работе различных ведомств. Тогда на помощь чеченским абрекам Зелимхан вызвал 20 ингушей, которые должны были проехать мимо Грозного и соединиться с основными силами к югу от города. Из сообщений агентуры были известны и численность, и маршрут, и точное место встречи. Но за безопасность Грозного и его окрестностей отвечали казачий атаман отдела, начальник гражданской администрации города и начальник войск. Все они жили по соседству друг с другом, но вместо того, чтобы встретиться и оперативно решить вопрос поимки абреков, благо сил было достаточно, вступили в длительную переписку, завершив ее, лишь когда кизлярское казначейство было ограблено. Мало того, предупрежденный Зелимханом о нападении начальник Кизлярского округа войсковой старшина Вербицкий приказал местной полиции принять все меры для защиты казначейства. "Кизлярская полиция ничего не сообщила начальнику гарнизона и сама не приняла решительно никаких мер",— писал Козачковский.
Не один раз в устроенные Зелимханом засады попадали большие и малые воинские подразделения. Причем даже в тех случаях, когда знали о готовящейся засаде. Так, князь Андроников, сопровождавший арестованную семью Зелимхана, несмотря на предупреждение его жен, все-таки повел свой отряд через узкое ущелье, в котором большая часть солдат и сам князь были перебиты.
Власти многократно узнавали о местах ночлега Зелимхана и организовывали спецоперации по его поимке. Однако, как и в наши дни, абреки с легкостью проходили через плотное кольцо оцепления. Потом русские военные рассказывали абсолютно невероятные истории о том, как к пещере, где был блокирован Зелимхан, поползли, как муравьи, несметные толпы чеченцев, а когда их отогнали, оказалось, что с ними ушел главный абрек. Или с живописными деталями докладывали, что Зелимхан сбросил самовар и кухонную утварь, завернутые в бурку, со скалы, тем самым отвлек их внимание, а сам в это время бежал. Гораздо реальнее выглядит версия, гласящая, что русские солдаты, опасаясь за свою жизнь, просто расступались и пропускали абреков подобру-поздорову.
Но самое интересное заключалось в том, что по количеству сообщений об успешной ликвидации с Зелимханом не мог бы сравниться никакой Шамиль Басаев. Его "убивали" бессчетное число раз и всегда по одной схеме. К русским офицерам или чиновникам являлся чеченец и предлагал за немалую плату выдать Зелимхана. Потом действительно вел в лес или аул и показывал человека, которого сравнительно легко убивали. Информатор получал деньги и исчезал навсегда. А затем оказывалось, что он руками русских солдат ликвидировал своего кровника и при этом отлично заработал. Однако желание убить Зелимхана было столь велико, что власти раз за разом наступали на одни и те же грабли.
Регулярные объявление о смерти Зелимхана и неизменно следовавшие за ним воскрешения подняли авторитет абрека на небывалую высоту. Такую, что у него почти не было необходимости в налетах или захвате заложников. Богатые русские, как и богатые чеченцы, находили у себя во дворах записки от Зелимхана с приказом принести указанную им сумму в определенное место. Тех, кто имел смелость ослушаться, предупреждали еще раз и поднимали цену. Если же деньги не появлялись в назначенном месте, виновника попросту убивали. Правда, кроме оборотных средств это приносило Зелимхану много новых врагов.

"Возложено секретное служебное поручение"

Самым эффективным оружием в борьбе против Зелимхана оказались его кровники. Как вспоминали современники, после одного из налетов он приказал своим абрекам разделиться, чтобы сбить преследователей со следа, а сам свернул в совершенно другую сторону вместе с братом и отцом. Но входившие в русский отряд кровники Зелимхана, чеченцы-беноевцы, не попались на эту удочку. Застигнутый врасплох Зелимхан, как утверждали его недруги, бежал без оружия и папахи, а его близкие были убиты.
К тому же весь опыт борьбы с абреками свидетельствовал, что их чаще всего выдавали или убивали кровники. Оставалось только найти подходящую кандидатуру, которой власти смогли бы доверять. И такой человек нашелся в рядах русской армии. Поручик Георгий Кибиров из осетин-казаков подходил на роль идеально. Православный, но не чуждый законам гор, он хотел отомстить Зелимхану за смерть дяди — начальника Веденского округа полковника Галаева — и гибель своих однополчан по Дагестанскому конному полку, которые попали в засаду, устроенную Зелимханом и его людьми. К этому следовало прибавить силу и смелость Кибирова, добровольно ушедшего на Русско-японскую войну, а также его уязвленное самолюбие. Георгий Кибиров получил офицерское звание на фронте, но сдать полагавшийся для дальнейшего продвижения по службе офицерский экзамен при кавалерийском училище оказался не в силах. Так что ему, выходцу из семьи, где большинство мужчин дослуживались до высоких чинов, светило навсегда остаться младшим офицером. Преодолеть препятствие на карьерном пути он мог, только совершив подвиг, к которому, без сомнения, была бы отнесена ликвидация Зелимхана.
Как следует из воспоминаний Кибирова, он взялся за дело в 1913 году лишь после того, как получил от командира полка приказ о предоставлении ему особых полномочий: "С разрешения начальника Терской области и наказного атамана Терского казачьего войска на поручика вверенного мне Дагестанского конного полка Кибирова мною возложено секретное служебное поручение, для чего беспрекословно и немедленно давать поручику Кибирову войсковую часть или команду по его требованию, не спрашивая, для какой цели". Причем ни о том, что ему приказано взять или убить Зелимхана, ни о том, что у него есть особые полномочия, не знал даже его непосредственный начальник — командир сотни.
Прекрасно зная, что доверять агентам-чеченцам нельзя, поручик Кибиров начал поиск информации о Зелимхане лично. Прежде всего он настоял на возвращении семьи Зелимхана из ссылки, предполагая, во-первых, что абрек станет держаться вблизи жен и детей, хотя бы для того, чтобы уберечь их от кровников. А во-вторых, зная о говорливости чеченских женщин, поручик надеялся получить от жен Зелимхана как можно больше информации о его привычках и характере.
Ожидания Кибирова оправдались в полной мере. За два года пребывания в ссылке семья Зелимхана не только освоила русский язык, но и, будучи предметом постоянного внимания, привыкла к общению с посторонними. Так что выудить сведения о Зелимхане не составило особого труда. Но о том, где находиться абрек и чем он занимается, они если и знали, то не говорили. И здесь Кибиров решил использовать особенности чеченского быта.
"Давно приглядевшись к жизни аулов,— вспоминал Кибиров,— я заметил, что в обычае у чеченцев устраивать вечеринки, на которые сходятся соседи, и кунаки засиживаются у гостеприимных хозяев иной раз далеко за полночь. Аул Шали довольно большой и зажиточный, есть и каменные дома, поэтому с наступлением темноты по улицам аула то и дело гуляют с одной вечеринки на другую целые компании. Там в беседах передают все животрепещущие новости, заменяя этим, так сказать, повседневную газету. Словом, сведения, передаваемые на этих собеседованиях, суть верное отражение событий дня для данного района".
Но кунаки не слишком охотно делились информацией с офицером русской армии. И тогда Кибиров начал переодеваться и выдавать себя за простого горца. Достаточно скоро он смог войти в доверие к чеченской семье, у которой время от времени ночевал знаменитый абрек, и, по всей видимости с помощью новых друзей, смог выйти на людей, имеющих постоянные контакты с Зелимханом.
Его воспоминания о тех событиях не отличаются полнотой, и он явно многое скрывал даже от собственного начальства. Но из его обрывочных слов следует, что он начал с доверенными людьми Зелимхана сложную игру. Кибиров, видимо, изображал, что хочет перейти на сторону абреков. А чтобы не называемые им люди поверили ему, предложил им не только деньги, но и самое ценное, что мог пожелать чеченец,— разрешение на ношение оружия. Для имевших кровников-горцев такие бумаги по цене равнялись жизни. Так что оба клюнули и пошли на контакт.

"Насчитали 32 раны"

Меньше всего поручик хотел обознаться. Он хотел иметь совершенно точную примету, по которой можно было бы опознать Зелимхана, и потому настоял на том, чтобы ему организовали встречу с абреком. Ничего нереального в этом не было, поскольку Зелимхан всегда сам знакомился с кандидатами на участие в налетах. Так что после недолгого ожидания посредники в обмен на заветные бумаги повели Кибирова к прятавшемуся в лесу абреку. Встреча оказалась недолгой и нетеплой. Но поручик запомнил номер винтовки Зелимхана, с которой тот, по слухам, не расставался,— 22875.
Вот только, получив разрешения на оружие, посредники не спешили устраивать новые встречи с Зелимханом и стали просить у Кибирова оружие и боеприпасы. Как вспоминал поручик, он решил рискнуть и дал патроны. Но сам установил за посредниками слежку. В тот же день, 25 сентября 1913 года по старому стилю, он увидел, как несколько человек, явно абреки, вместе с его посредниками уходят в сторону леса. Причем туда, где есть только одно место для стоянки — две старые сакли.
Все это время помимо разведывательной работы Кибиров готовил свой взвод к ночным неожиданным выездам в горы и ускоренным маршам в темноте. Так его конники были всегда готовы к срочному выступлению. На этот раз, оставив в казарме больных и чеченцев, поручик поднял конников по тревоге и пошел по следу абреков. Поручик приказал солдатам поклясться на Коране, что все останется в тайне, и пообещал собственноручно пристрелить любого, кто попытается отстать.
Кибиров учел ошибки, которые совершались ранее при попытках поймать Зелимхана. По прибытии к саклям он приказал окружить их плотным кольцом и никому не сходить с места ни при каких обстоятельствах. В первые же минуты, как вспоминал Кибиров, он был ранен в руку, а затем начался дождь. Зелимхан попытался пройти через оцепление, но дагестанцы не двигались с места, и абреку пришлось вернуться в саклю.
Развязка наступила утром. Зелимхан пошел на новую хитрость. Он вышел из сакли, сказал, что пришло время молиться, и позвал дагестанцев совершить вместе с ним намаз. Но они выполнили команду Кибирова и начали стрелять. Зелимхан отстреливался, падал и вставал снова. Когда он упал окончательно, дагестанцы окружили его и с азартом, как вспоминал поручик, начали палить в труп.
Когда потерявший сознание от потери крови Кибиров пришел в себя, он первым делом проверил номер винтовки. Он в точности совпадал. "Труп Зелимхана,— вспоминал поручик,— в котором насчитали 32 раны, лежал на спине. В черепе было шесть сквозных ран". Среди участников спецоперации потери ограничились восемью ранеными, включая Кибирова.
Затем начался процесс опознания, на который вызывали сначала односельчан Зелимхана, а затем его семью. Русские официальные издания живописали, как благодарен чеченский народ за избавление от кровавого бандита. А некоторые старейшины, религиозные авторитеты и богатые чеченцы подписали приветственный адрес Кибирову и собрали деньги, от которых поручик, как он рассказывал, отказался. Тогда ему подарили драгоценную шашку, принадлежавшую, по легенде, имаму Шамилю. Вполне возможно, что этот порыв бывших данников Зелимхана был вполне искренним.
А вот родина не торопилась поблагодарить своего героя. Вместо обещанных высоких наград он был представлен лишь к ордену Св. Владимира 4-й степени. А его солдаты получили только медали за храбрость. Рана долго не заживала, и поручика отправили в Петербург. И лишь там после визитов в госпиталь военного министра, великих князей и императора решился вопрос о присвоении ему следующего офицерского звания.
Вокруг жизни и смерти Зелимхана стали складываться легенды — одна другой краше и дальше от истины. Кавказская газета "Терек" иронизировала: "Если бы Зелимхан мог прочесть все, что о нем пишут в столичных газетах, он вряд ли бы узнал себя". После революции его объявили главным борцом с царизмом на Северном Кавказе. О нем писали книги, сняли фильм. Попутно решались и текущие идеологические вопросы. К примеру, на волне борьбы с религиозным дурманом возникла версия, что Зелимхана предали духовные авторитеты. Имела ли она под собой какие-либо реальные основания, не имело никакого значения.
Кибиров на долгие годы был проклят, а опыт его спецоперации прочно забыт. Но, судя по ликвидациям видных боевиков, забыт не окончательно. Как оказались востребованными и рекомендации полковника Козачковского, призывавшего амнистировать абреков: "Разбойник, убедившийся в истинном сердечном расположении власти к населению и участии к его, разбойника, личности, способен оценить это так, как и не всякий даже рядовой обыватель. Разбойник чуток ко всему, что только сделается для него доброго. Он высоко ценит человеческое отношение к нему и его близким... Дайте понять этому зверю, что он человек, достойный сожаления, и вы искренно готовы прийти к нему на помощь, и зверь очнется".