Уйти из футбола и стать главным молодым рэпером России

Pharaoh, герой молодежи и бывший футболист московского «Динамо», – в большом и странном интервью Юрия Дудя.

Уже холодная осень, уже вечер пятницы, Тула. Дверь главного городского рок-клуба – ангара, спрятанного посреди гаражного кооператива #28 – уже третий час штурмует клин из нескольких сотен подростков. Чтобы попасть внутрь, каждый из них отдаст тысячу рублей. В этом не было бы никакого драматизма, если не знать, что средняя зарплата в городе только в этом году перевалила за 30 000 рублей, а вполне себе народная закусочная Subway открылась здесь всего пару лет назад – до этого местные предприниматели говорили: «Наши люди не представляют, как можно отдать за бутерброд 120 рублей».

Человека, за которого тульские тинэйджеры готовы и мерзнуть, и платить, зовут Глеб Голубин. Еще пять лет назад он становился героем программы «Футбольный клуб» и выглядел вот так:

Несколько лет – несколько изменений.

Глеб – сын футбольного менеджера и агента Геннадия Голубина – до 13 лет играл в футбол в школах «Локомотива», ЦСКА и «Динамо». Его тренером был Сергей Силкин, партнером – участник самой возмутительной трансферной истории прошлого лета Рифат Жемалетдинов. Остановив футбольную карьеру, Глеб Голубин на пару лет превратился в арбитра, но потом бросил и это.

В 2016 году Голубина знают как Pharaoh, он самый модный молодой рэпер страны. Его последний клип накрутил уже 14 млн ютьюбовских просмотров:

Его тур по городам России добивает до Камчатки и Норильска, его фотосессию публикует журнал Esquire, его для презентации осенней коллекции выбирает Reebok. В общем, если у вас есть младшая сестра или брат, почти наверняка они слушают Фараона.

***

Фараон старательно оберегает образ самого загадочного артиста русской рэп-сцены и почти не дает интервью. О встрече я договаривался в течение четырех месяцев и смог добиться ее только в тот момент, когда он находился в 200 км от Москвы. Гримерка тульского клуба устроена прямо над сценой. На столе – мясные нарезки, фрукты, орехи, пиво и егермайстер. На холодильнике – автографы групп, заезжавших сюда раньше – от «Тараканов» до Артура Беркута. Кроме главной звезды вечера, в диванах тонут Рома Англичанин и Олег – белорусский рэп-дуэт ЛСП.

– А ты со Sports.ru? – Олег знакомится. – У вас ох###ный баскетбольный отдел, местами – просто лучший. Как этого зовут – Панченко? Я, сука, целый день его сегодня читал. За всю х### читал. Так читал, что за###ся. Передай, если знаешь этого человека, спасибо.

Я подсаживаюсь к Фараону.

– Ты всю осень катаешь тур. Город, который тебя удивил?

– Е###ые случаи иногда случаются. Вот в Ульяновске пытался съ###ся с концерта и прыгнул в машину к организаторам. Толпа в триста щей качала эту тачку, выламывала дверь, кто-то залетел в салон – я вылетел через другую дверь. К счастью, появились орги и все разрулили.

– Тебя хотели потрогать?

– Не знаю, что они хотели. Они часто вторгаются в личное пространство без какой-либо цели. У их действий нет цели, есть инстинкт. Могут просто встать рядом – и ничего не происходит. Иногда человек может идти за тобой по Москве минут 15 – и просто без цели. Понятно, что он набирается смелости или сфоткаться, или о чем-то попросить. Но не просит.

– Как ты живешь в Москве?

– Есть такая жизнь – low life. Не на поверхности. Я всегда так жил. Не потому что меня за###вают в универе, на улице, во дворе – я всегда так жил, я не особый любитель сверкать е###ником.

– Как часто ты выходишь из дома?

– Только по особой надобности.

– Ты живешь сам или с родителями?

– Я кочую. У меня нет ПМЖ в Москве. По друзьям, по знакомым. С родителями мы давно договорились, что у меня собственная жизнь. Я заезжаю к ним – проведать, подарить подарки, поужинать.

– Ты ездишь на метро?

– В последнее время – нет. Там душно.

– Ты студент журфака МГУ.

– Бакалавр. В последнее время появляюсь там сильно чаще, чем раньше. У меня много хвостов с прошлого года – сдаю. Как ведут себя люди? Бывает, налетают 15 малышек: «Можно сфоткаться?» Стоят рядом, уже фотографируют, но еще спрашивают: «Можно?» Инстинкты опережают слова.

– Почему ты пошел именно на журфак?

– Когда шел, я не выбирал профессию. Я отталкивался от ресурсов и перспектив. Я понимал: у меня башка гуманитария, я всю жизнь читаю литературу, а не решаю уравнения, у меня все п###то было с английским, одно время я учил итальянский. Поэтому – журфак. Мозги е###ь не будут, еще четыре года посижу и подумаю, чем в жизни заниматься.

– Наша профессия – труп?

– Идеалов, в которые верят мои однокурсники, давным-давно нет. Многие ребята выглядят очень наивными...

Вообще, журналист – это профессия, когда ты должен батрачить и при этом оставаться в тени, у меня всегда как-то сложно с этим было. Сидеть писать огромный текст, заниматься какой-то кропотливой работой – лично мне тяжело.

А профессия… Выживают же журналы как-то. Все равно там есть некий престиж и перспективы.

– Я скорее про свободу слова.

– Ну, пока я занимаюсь музыкой. Говорю что хочу, и никто мне рот пока не закрывал.

– Тебе никогда не запрещали выступать из-за того, что ты поешь не про то, что нужно?

– Не про то, что нужно? Это про что?

– Про дурь. Про сверхудовольствия.

– Я бы не стал говорить, что все, о чем я пою, – это именно это. Это самый минимальный процент того, что есть и у меня, и у парней. Раньше рэперов х###сили за широкие штаны, сейчас за это х###сить уже не катит. О, можно пох###сить за наркотики – там вроде отголоски слов какие-то. Господи, идите на х##, занимайтесь своим делом. Я здесь со своими парнями занимаюсь тем, чем всегда хотел заниматься. Говорю о том, что вижу в стране. Из 10 слов вы выдираете одно и кричите, что я – за наркотики. Если так, то вы просто тупые.

– Но ты дуешь?

– Я не знаю, что это. Я не знаю, как и с какого языка это переводится.

– Ты куришь марихуану, гашиш?

– Хе, я что, на приеме у нарколога? 

– Переведи мне, старикану, про что песня «5 минут назад»?

– Про то, что основной пласт тех, кто занимается шоу-бизнесом в России, сейчас находится там, где я уже был. Я всегда впереди. Это аллюзия на ситуацию в хип-хопе, в футболе, во многих других областях. Ни для кого не секрет, что у нас в стране все происходит с запозданием. Мы живем позже, чем Штаты и Европа. А я – нет. Я живу по своему времени. То, что я делал два года назад, сейчас делают 60 процентов людей, находящихся в индустрии.

– Почему мы отстаем?

– Я сегодня смотрел интервью Шнура…

Пардон, Сергея Владимировича. Он тоже про это говорил. Возможно, это осколки, обломки советской конструкции. Людям привычно жить за занавесом, по привычному укладу, когда они видят что-то новое – они пугаются и сразу начинают это отрицать, иногда – ненавидеть. Вот и отстаем.

– Ты назвал Шнура Сергеем Владимировичем. Почему?

– Была история при Лужкове – не знаю, вымышленная или нет. Вроде бы Лужков обратился к нему: «Шнур...». А тот ответил: «Какой я тебе, нах##, Шнур?» Ну и я просто очень его уважаю – как музыканта, как артиста, как, бл###, бизнесмена. Это человек со своим собственным Я. «Пираты 21 века» я еще пи###ком слушал. Не могу сказать, что я слушаю «Ленинград» сейчас, но я его понимаю, понимаю, из чего эта музыка конструируется. А так он всегда был на своей волне, особенной. Он одновременно простой, одновременно глубокий – мне всегда это нравилось.

***

Когда интервью закончится и до старта концерта останется меньше получаса, в гримерку поднимется тур-менеджер Фараона и хохоча расскажет: «Выходил на улицу мамок успокаивать. Хотели чуть ли не петицию писать за отмену концерта: я ему деньги на книги дала, он пропал, оказалось – не в книжный, а сюда пошел, засранец». Аудитория концертов Фараона – тинэйджеры; те, кто еще не пережил выпускной, или те, кто сделал это совсем недавно. И очень много девочек – изучая зал из-за кулис, я регулярно слышу тонкие голоса: от «Глеб, я люблю тебя» до «Глеб, у тебя шнурок развязался».

– Переведи мне еще одно: про что песня «Кекс»?

– Про сладкое.

– Ну ладно. Она про то сладкое, которое легко купить в Амстердаме.

– На самом деле, не совсем. Это именно про сладкое, которое – я сказал бы так – главное не переесть.

 – Хороший образ, но внизу тебя ждет толпа из 600 очень, очень молодых людей. Твои аллюзии поймут далеко не все из них.

– Я не отрицаю, что в силу отсутствия опыта – мне всего двадцатка – не совсем разжевываю, не совсем хорошо доношу до людей. Но я работаю над этим. И при этом я считаю: все это можно понимать, если включать голову, если чуть-чуть пофантазировать.

– То есть ты не боишься, что из-за твоих треков тульские школьники будут активнее прежнего курить траву?

– У каждого своя башка. Я же не призываю к этому. Приведите пример хоть одной песни, где я призываю: больше кури! Ни одной такой песни нет.

* * *

«Мини-Гаттузо. Плотненький, невысокого роста, пучок. И играл чистого опорника, который по грязи забирает, вырывает, всю черную работу делает», – полузащитник молодежного состава «Динамо» Магомед Убайдулаев вспоминает, каким футболистом был Глеб Голубин. В конце нулевых они вместе учились футболу в «Локомотиве».

Отец Глеба – Геннадий Голубин – работал в московском «Динамо» (начальником команды и заместителем гендиректора), управлял «Динамо» в Брянске и академией Коноплева в Тольятти. Сейчас он работает в агентстве isport (основатель – тот самый Павел Андреев) и ведет дела молодых российских футболистов.

«Глеб учился очень хорошо, а задачи становиться профессиональным футболистом не было – просто каждый мальчик должен заниматься спортом, – рассказывает мне Голубин-старший. – Мы изначально были настроены на учебу, на университет. Чтобы стать большим футболистом, слишком многое должно сойтись – и удача, и здоровье, и талант. Большое счастье, когда ты выходишь на большой уровень, но я на своем веку видел очень много ребят, которым после футбола делать было нечего. Поэтому Глебу нужно было зарабатывать головой, тем более все способности для этого были. Ему все легко дается».

– Ты помнишь день, когда футбол для тебя закончился?

– Помню как сегодняшний. Мне было 13 лет, был товарищеский матч, меня в очередной раз даже не подпустили к составу, я сидел на банке. Так все подсдулось, что ничего не хотелось видеть. Меня за###о, я подумал, что не могу насиловать себя ни морально, ни физически. У каждого ребенка, который идет в футбольную школу – особенно в хорошую – есть мечта: я стану футболистом, меня заберут в ох###ный клуб, все будет ох###но по жизни. Когда такие иллюзии рушатся раньше, чем надо, они в голове делают fatal error.

– Почему не получилось?

– Я поленился. Был период в жизни, когда было две дороги: футбол или что-то другое. Я подумал: ничего, кроме футбола, у меня не было. Появились проблемы в команде, и я решил попробовать что-то другое.

– Твоим тренером был Сергей Силкин. Любая история про него.

– Мы играли с «Реалом» на турнире в Испании, а он меня не выпускал – как только зашел на пост, отодвинул нах##. Я всю жизнь играл или опорника, или под нападающими – из центра никуда и никогда не уходил. Тут последняя минута, ничья 2:2, он меня подзывает и говорит: выходишь слева. Я думаю: «Слева? Ну них## себе» Левая у меня ни разу не рабочая была. Выхожу и сразу – момент. Я слева, почти с линии поля бью и попадаю в перекладину. Я п###ц расстраиваюсь, иду в раздевалку, прохожу мимо Сергея Николаевича и слышу: «Ну да, деревянный конь быстрее обоссытся, чем ты забьешь».

Но если что: все это я вспоминаю с иронией.

– Постеры каких футболистов висели у тебя в комнате?

– Долго висел Куарежма. Еще Ибрагимович. Еще Эдгар Давидс. И опорник «Милана»… да, Гаттузо.

В «Динамо» мне все нравились. Нравилось, как играла команда, когда мы брали бронзу в 2008-м. Мы с парнями, кстати, были на последнем матче с «Томью» и подавали там мячи.

Нравился Данни – он такое вытворял, что прям п###ц. Ну и вообще я хочу выразить огромный респект «Динамо» при Кобелеве – Андрей Николаич, уважение вам. Это лучшие годы моей жизни из тех, что были связаны с футболом.

– Потом ты пытался стать судьей.

– О, это темная история. Я закончил с футболом и подумал: не заняться ли чем-нибудь еще, чтобы быть в форме, чтобы поразвивать себя еще. Предложили попробовать рэфом. Я подумал: интересно. Лишний раз подучить правила, ну и не сидеть дома, а выходить и что-то поделать. Год-два позанимался этим – и закончил. Стало скучно.

– Еще прошлым летом ты работал в агентстве Павла Андреева isport.

– Да, носил кофе. Мне нужно было закрыть практику месяц – закрывал ее там. В офисе никого не было, только Леван Матуа и Ян Голубовский, бывший хоккеист. Я носил им кофе и вроде как присматривал за сайтом.

– Как твой отец относится к тому, чем ты занимаешься?

– Он мной гордится, он сам мне это говорил. Но это понятно: у него сын в 20 лет самореализовался.

Геннадий Голубин:

– Судьей у Глеба очень хорошо получалось. У него хватало жесткости и характера, чтобы принимать решения. Он вел себя на поле очень правильно, даже когда доставались низшие юношеские лиги. Чем ниже уровень, тем хуже ведут себя тренеры, особенно когда видят, что их судит молодой парень, что можно надавить. Он все это четко пресекал. Из него получился бы хороший судья, но он просто понял, что это не его.

Каждый мужчина должен в этой жизни состояться. Для мужчины это самое важное. Он мой сын, я никогда не скажу, что с чем-то не согласен. Он сам занимался музыкой, я никак в этом вопросе не участвовал. Серьезно я это не воспринимал, но когда это вылилось в 13 миллионов просмотров, в концерты по всей стране, мы с мамой стали присматриваться внимательнее. Музыка – безусловно, другое поколение. Но тексты, я считаю, у него достаточно серьезные – образование дает о себе знать.

«Он идейный человек, в футболе проявить себя ему было негде, – объясняет мне Магомед Убайдулаев. – Музыка – то, что нужно, там все свои мечты можно воплотить в жизнь. У него всегда было полно идей, фантазий – я не понимал их, а он все хотел, хотел. И сейчас добился. И когда я с ним вижусь, понимаю, что это другой человек. Более счастливый, чем когда он играл или судил».

* * *

Александр Горбачев – редактор «Медузы» и один из главных музыкальных журналистов России, – объясняет мне, почему, когда в город приезжает Фараон, молодежь забивает его под завязку:

– Фараон совмещает злободневную звуковую повестку (так называемый клауд-рэп, музыку одновременно клубную и мутную, по-своему даже асоциальную) с вечной эмоциональной повесткой, свойственной определенному возрасту, — одиночество-сволочь, отчуждение, нелюбовь внутренняя и внешняя, эскапизм из системы, которая хочет тебя присвоить. Причем делает он это максимально эффективным для сетевого пространства, в котором и живет его музыка, образом — его песни максимально мемоемки и фрагментированны, это такие как бы многозначительные информационные выплески; в этом смысле, конечно, Фараон лучше, потому что моложе, — вся остальная элита сегодняшнего русского хип-хопа все-таки постарше и не выросла в интернете, а Фараон — вырос… Плюс ко всему этому Фараон еще и здорово создает вокруг себя миф — вся эта полуанонимность, загадочность, собственное артистическое коммьюнити, свой визуальный язык и так далее. Референс для нынешних тридцатилетних — для нас, мне кажется, сходную культурную функцию в свое время исполнял Дельфин; с той поправкой, что 90-е были скорее про ускорители, а 2010-е — явно про замедлители.

– Но музыку он же ворует у кого-то американского?

– Нет, конечно, это своя музыка — и чем дальше, чем труче; кажется, то, что у Фараона крутые битмейкеры, не отрицают даже люди с аллергией на его тексты. Клауд-рэп, музыка одновременно собранная и какая-то расфокусированная, стрекочущая клубным ритмом и подавляющая низкими атмосферами, конечно, изобрели за рубежом — но насколько я понимаю, там она существует в куда более маргинальном и субкультурном режиме; не уверен, что кто-то, кроме Фараона, смог придать ей такой массовый импульс.

Нет оснований не верить Горбачеву, но любительские рэп-обзоры на Ютьюб (вы удивитесь, но многие из них собирают сильно за 500 тысяч просмотров, то есть больше, чем любое видео о русском футболе) уверяют: Фараон сдирает все у западных звезд, особенно в клипе Black Siemens, который вышел пару лет назад и принес ему первую порцию известности. Я иду за дополнительной экспертизой к Андрею Никитину – музыкальному редактору «Афиши.Daily»:

«Являются ли треки Фараона копией западных? Абсолютно нет. Можно ли сказать, что они на сто процентов свободны от заимствований? Тоже вряд ли. Молодому музыканту свойственно слушать, впитывать и учиться на том, что происходит вокруг. Хейтеры упрекали Фару, что он все украл у Bones и немного у Yung Lean — ну так доверьтесь своим ушам и послушайте этих артистов подряд и вперемешку. Как минимум – у вас не сложится, что тут все подчистую украдено. Скорее всего, вы даже придете к выводу, что это довольно сильно отличающиеся друг от друга артисты. Роднит их то, что они делают такой вот мрачный, беспросветный и довольно неконвенциональный рэпчик — до них такого не то чтобы не делали, но как минимум это не шло в массы. Хотя при желании вы у раннего A$AP Rocky услышите что-то, что есть у раннего Фараона. Но это означает только то, что музыка “рэп”, звучание которого в среднем каждые пять лет разительно меняется, начала очередной поворот.

Раннее творчество Лигалайза изобилует прямыми переводами (!) панчлайнов американского рэпера KRS-One. И что, это позор? Да нифига, Лигалайз просто научил местный рэп, что можно делать еще и так, на него стали равняться, жанр шагнул на ступеньку выше. Фараон тоже сделал что-то, что не было распространенным до него, но стало нормальным сейчас. Не каждый таким похвастается».

* * *

– Cамые невероятные чувства, которые ты испытывал от музыки?

– Мой первый сольный концерт – 25 октября 2015 года. В клуб «Театр» пришло больше 1000 человек – сказать, что я ох###, – ничего не сказать. Я понимал, что народу будет много, но все равно: когда ты в таком возрасте получаешь такой фидбек, это очень круто. При этом я не столько про количество людей – я про их глаза. Ты смотришь в них и понимаешь: ты выступаешь для этих людей и делаешь их счастливыми, оставляешь что-то в их душах и сердцах. От количества счастливых глаз я тогда и ох###.

Энергетика была еб###тая. Выходим мы с пацанами – мне 19 лет, кому-то чуть больше, кому-то чуть меньше – и раз###ваем клуб в Москве. В тот момент я понял: все, чем я занимался, все выборы, которые я делал в жизни, – все не зря. Хорошо помню, как я зашел в гримерку с полным ощущением, что я сейчас вернусь и е##ну на бис. Е##нул на бис трек «Виноградный день», вернулся обратно, просто упал на диван и смотрел в одну точку.

– На что тебе хватает сегодняшних заработков?

– Чтобы сытно поесть – на этом спасибо.

– Так, а машина? Квартира чуть попозже?

– Ты сейчас спрашиваешь меня про машину и квартиру, а я вообще об этом не думаю. Когда у меня будут суммы, которые я смогу на это потратить, я буду тратить. А пока их нет, я даже и не думаю.

На теле Глеба – не меньше десятка татуировок, в том числе год рождения (ох, 1996-й) на ребрах и фирменная рожица группы Nirvana на плече. Мне кажется, что рожица набита небрежно – Глеб поясняет: «Это фирменный стиль моего татуировщика».

– У каждого футболиста есть клуб, в котором он мечтает играть. С каким артистом ты мечтаешь выступить вместе?

– Если только с Кобейном где-то там (показывает на небо). Я показываю туда, потому что убежден, что его все-таки убили, что он не сам.

– Это самый важный артист в твоей жизни?

– Самого важного нет. Есть люди, которые вдохновляют, которые смотрят на мир так же, как я. Назвать троих? Курт Кобейн. Мэрлин Мэнсон. И Кид Кади. Кобейн вдохновлял одиночеством. Мэнсон – свободой мысли. Кид Кадди – и тем, и другим.

«Нирвану» я слушал с самого детства, кассету мне подгонял брат двоюродный. Понятно, что в детстве я не разбирал, о чем он поет – ты на вэйве и тебе нравится. Когда стал понимать, что, зачем и почему, я нашел гениальные вещи, которые потом и формировали мои взгляды на жизнь.

– Почему ты уверен, что его убили?

– Ты видел его жену (Кортни Лав – Sports.ru)? Я смотрел документалки, читал книги. Я не могу утверждать, но хотел бы в это верить. При чем тут жена? Он хотел уходить из музыки, все его продажи, мерчи и прочее остановились бы. А так – после его смерти денег столько, что она будет кормиться до конца своих дней. И даже на дочку – как ее, Фрэнсис Бин – хватит.

Мэнсон? Если посмотреть на его визуализацию, то становится ясно, как у него все завуалировано. А в чем гениальность? В том, что человек знает настолько до х##, что он может эти знания грамотно компоновать и в итоге делать что-нибудь свое крутое. Мэнсон в этом смысле самый яркий персонаж в истории рок-музыки. Он одевался в бабские шмотки – ему было пох##. Волну суицидов Америки в 90-х свалили на него – ему тоже было пох##. Я читал его автобиографию, это человек, которого дед передушил католицизмом – возможно, как у меня с футболом когда-то. И в итоге у него все это повернулось в обратную сторону.

Кид Кади – это протеже Канье Веста, которого он в конце нулевых взял к себе под крыло, потому что у него был очень оригинальный саунд. В те времена рэп застрял на жестокости, насилии, убийствах и наркотиках. А творчество Кади – более психологическая история, отдельный концепт. Например, у него через все творчество – тема луны. Мне он изначально нравился, когда я еще не понимал тексты. А когда начал дигать, понял: ох###! Он пишет как будто мою историю, в музыке чувствуешь себя, в текстах – слышишь себя.

– Ты понимаешь американских рэперов или прогоняешь тексты через переводчик?

– Большую часть – понимаю. Но что-то смотрю – потому что в языке постоянно появляется много нового слэнга.

– Есть русская музыка, которая тебя вставляет или вставляла раньше?

– Конечно, я меломан. Когда-то я ох### перся с «Дискотеки Аварии». С «Жуков». Позже – с Гуфа, с Чемодана. Еще – с Аньки Плетневой из группы «Винтаж», прямо секс-символ. На тот момент ей писал песни Максим Фадеев, «Ева, я люблю тебя» меня всегда перла. Если брать в общем, в России музыки п###той до х##, тут дело вкуса.

* * *

«Я хочу, чтобы вы ох###нно провели время и я ох##нно провел время, – Глеб Голубин обращается к тульскому залу. – Всем козу вверх!». Сотни «коз» – наверху.

– В этом году интернет бурлил: ты послал нах## другого рэпера L’One (его большое интервью Sports.ru – здесь). Почему?

– Да не знаю, захотелось послать – и послал. Здоровья ему и счастья. Если честно, я не испытываю к Левану никаких чувств – ни хороших, ни плохих.

Как все было с самого начала? Мы, сидя у себя в подвале, с корешем записали трек. У кореша в припеве было «Я хотел придумать дэб / Но это сделал Лева / Нах## Леву». Смешно. Все тогда угорали, что Лева ходил (изображает дэб), хотя так уже давно никто не ходил. Мы поехали выступать, выступили, проорали эту х###, эту х### сняли на видос, она попала в интернет.

Потом была вечеринка Boiler Room. Я уже выступил, шел выпить с Адилем (рэпером Скриптонитом – Sports.ru). Ко мне в толпе подкрадывается Лева со своей охраной человек в пять, вытаскивает меня на улицу и начинает ездить мне по ушам. Я ничего не понимаю – потому что в полное говно. Начался кипиш, стало понятно, что Леван приехал устроить шоу. Если бы хотел поговорить – нашел бы мои цифры и просто позвонил бы. Мы поговорили один на один. Он сказал, что ему очень не понравилась ситуация, что близкие посмотрели и им стало очень обидно. «Лева, извини, но ничего личного. Давай не заниматься цирком, а быть взрослыми. Ты меня намного старше, но цирк здесь устраиваешь ты, а не я». И все, мы разошлись.

Никаких драк, ничего не было. Не понимаю, почему люди, связанные с Левой, пускали информацию, что была драка. Я наутро проснулся, всю эту х### почитал, тут же забыл и пошел завтракать.

– Есть кто-то, кого ты хотел бы послать нах## сейчас?

– Ой, ну это мелочно… Хотя Дональд Трамп меня раздражает. Своим расизмом. И своим жирным е###ником.

– Что последнее ты читал?

– Какая-то статья Сталина про сельское хозяйство. Это в курсе по истории советской журналистики.

– У тебя есть мнение о Сталине?

– Есть. Обычно я сужу о людях, которых видел сам. Сталина я не видел. Но моя бабушка говорит, что он был ох### сильным мужиком, который в то время поднял страну. Я ей верю. 37-й год? Я там не был, я ничего говорить не могу. Зато знаю, что мы выиграли войну, потом все было зае##сь, я сейчас в туре и даю концерт.

– Путин – красавчик?

– Конечно. Я говорю за себя. Я живу в своей стране. Живу как хочу. Говорю что хочу. Ем что хочу. Мне зае##сь. Мне не на что жаловаться. Когда наступит п###ц, я скажу: наступил п###ц.

– Ты состоишь в объединении артистов, которое зовется YUNGRUSSIA. Молодая Россия – какая она?

– Это та, которая е###. А не та, которую е###. Россия после распада Союза находилась не в очень хорошем положении – мало перспектив на обучение, развитие, творчество. Своими концертами и своей музыкой я хочу дать понять людям: сейчас не время сидеть на месте и терпеть. Время вставать и что-то делать. Сейчас у каждого есть свой шанс. Шанс найти занятие, чтобы получать от него удовольствие, а потом сказать себе: я не зря провел время на куске этого камня еб###го. 

– Как ты должен провести ближайший год, чтобы сказать: я доволен?

– Я должен записать хороший релиз. И закончить университет. Мне очень тяжко это дается. Я три года не просто так там просидел, не хочется на четвертом взять и слиться, это будет слабостью с моей стороны. В жизни было много вещей, которые я не доделал до конца. Дал слабину, бросил на полдороги. Сейчас хочу вывезти. Х## с ним с дипломом – он не пригодится. Я просто хочу вывезти, потому что понимаю: могу.

***

Глеб заканчивает свой сет, уступает сцену дуэту ЛСП, взлетает в гримерку и, выжимая майку, рушится на диван. Его медитацию прерываю я – чтобы попрощаться. По дороге я понимаю, что тур-менеджер не врал: у дверей клуба кудахтают вполне молодые мамы (совершенно точно, не каждой из них есть 40), к некоторым, бросив машины на аварийке прямо на шоссе, присоединились мужья.

30 ноября Фараон даст свой самый большой на сегодня концерт – в столичном клубе Yotaspace. Цены на билет стартуют с 1500 рублей, но уже сейчас ясно, что будет биток, то есть около 3000 зрителей. На матчи московского «Динамо» – того самого, за который Фараон мог бы сейчас играть, – в этом сезоне ходит в среднем 4300 человек.

– У тебя есть объяснение, почему рэп так прет на Руси? – музыкальный журналист Александр Горбачев – моя последняя надежда понять, почему все так. – Ощущение, что молодежь вообще никакую другую музыку не слушает. В наше время такого не было!

– Во-первых, субкультурность: в России поп-музыка исторически текстоцентрична; хип-хоп тут понятным образом приходится ко двору еще больше, чем рок, — а к тому же не ограничивается песнями; это (теперь уже очень большое) коммьюнити со своими ритуалами, сленгом, медиа и так далее — а чувство общности, конечно, очень важно.

Во-вторых, универсальность: хип-хоп за последние десять лет научился вбирать в себя почти все остальные стили поп-музыки — русский чуть в меньшей степени, чем американский, но тоже: от вполне бесстыжей эстрады (какой-нибудь MC Doni или тот же Тимати) до рока (Noize MС или там Anacondaz) со всеми остановками посередине.

Ну и в-третьих, как пела группа «Каста» — это прет, это сотрясает, это долбит.