Таймер тикает: маленькие истории про страх войны (+ мультфильм "Босоногий Ген")
Подборка детских воспоминаний о страхе войны: Кто-то все детство провел рядом с бабушкой, выжившей в плену у немцев, и всегда думал о войне с ужасом. Кто-то больше всего на свете боялся атомной и нейтронной бомбы, а кто-то думал о приближающейся смерти при звуке любого самолета. Кто-то сбежал из кинотеатра посреди просмотра мультика про Хиросиму, а кто-то считал, что война – это что-то совсем далекое и про других людей. "Postpost.media" попросили читателей рассказать о том, боялись ли они в детстве войны. Огромное спасибо всем, кто поделился своими историями.
Кадр из японского мультфильма "Босоногий Ген" (1983 г.) Именно его многие вспоминают, как самое страшное, что они узнали о войне в советском детстве.
Куда уж нам больше памяти о той войне. Мы в 80-х играли за сараями в поселке, то и дело находили каски, осколки снарядов, а иногда и целые патроны… Всего-то три с половиной десятилетия прошло. Я ужасно боялась войны. Несколько лет я просто не могла нормально засыпать, помня, что нападение на СССР было ночью «ровно в 4 часа»… А грозили нам войной более страшной. Я думала, усну, сбросят бомбу и не увижу больше родителей… (Elena Votrina)
Мой страх войны в детстве начался с фотоальбома «Хиросима» и с обожженных голых детей. Я жила в ужасе перед ядерной войной, который потом дошел до психоза (серьезно, меня пришлось лечить). Я была уверена, что ядерная война будет (это мне было лет 8-9), и планировала самоубийство, как только ее объявят. Очень боялась, что не смогу быстро умереть. (Т.)
Я боялся и мечтал о войне. Потому что я рос, как все, на пионерах-героях и хотел совершать подвиги. Фантазировал, что буду сыном полка, такое. И очень боялся, что папу убьют на фронте, маму и сестру изнасилуют, а «родную хату» — то есть дачу — сожгут. Как это все умещалось. (Кирилл Ищенко)
Боялась и разнообразно: войны как повторения, войны как возможного варианта будущего. И до сих пор для меня это мощнейший триггер и основной сюжет кошмаров — с эвакуацией и прочим. Во-первых, ленинградское детство — блокадная тема витала в воздухе и чувствовалась связь времен, хотя бабушки, пережившие блокаду, ничего не рассказывали и хотя «Блокадную книгу» я прочитала уже подростком. Во-вторых, детство пришлось на тот период, когда в школе пичкали уроками гражданской обороны, тренировками с ненавистными противогазами, темой Хиросимы и ядерной угрозы, документальными фильмами. Картинка с ядерным грибом была таким до жути привычным образом и поэтому даже Бредбери с его «Будет ласковый дождь» и мультфильмом по этому рассказу воспринимался остро, как нечто реальное, стерегущее совсем рядом. Нас всем классом, явочным порядком, потащили в кино смотреть «Письма мертвого человека», четвероклашек! А в пионерском лагере, классе в пятом — то ли «Сотникова», то ли «Иди и смотри» (милосердная память в этом месте — чистое белое пятно). Мне говорили, что дети тогда от этой промывки мозгов (в основном ядерной) пачками зарабатывали неврозы и энурез. Эти кошмары с ГО, эвакуацией, страхами я позже легко опознала в фантастической антиутопии Дяченко «Аргмагед-дом». И это еще тема Холокоста меня настигла сравнительно поздно, вернее, в детстве я была в курсе, просто к себе не настолько плотно примеряла: было понятно, что если война — а она явно будет, — то неважно, кто ты, не уцелеешь. (Вера Полищук)
Лет девять было, лето. В подвале нашей пятиэтажки, кроме ЖЭКа, был, наверное, уголок ГО (гражданской обороны). Помню, всех детей, игравших на площадке, позвали, выдали противогазы и учили правильно их надевать. Боялись ядерной войны, мало понимая, что это такое и чем грозит. Девчачьи страхи были, что придут американцы и начнут всех насиловать. Основной детской заботой было придумать, как этого избежать. (Inna Oleinikova)
Бояться войны начала где-то с третьего класса. Наша школа была рядом с трамвайным парком, и однажды наш класс водили туда на экскурсию и показали огромное бомбоубежище под одним из депо. И сказали, что из дома и из школы мы должны бежать туда в случае тревоги. Я была девочка с воображением и представляла все в довольно мрачных красках. Очень боялась, что налет случится днем буднего дня, когда мама и папа на работе. Волновалась, как я потом их найду. Потом это все забылось, но во время учебы в институте всколыхнулось тревожной волной, когда начался курс гражданской обороны. Очень рада, что мои дети выросли без этого страха. (Marina Cher)
Не боялась войны. Это было что-то слишком далекое, все это нагнетание в 80-е годы. Помню, в гардеробе висели плакаты про программу СОИ, ракеты какие-то, и я их воспринимала как что-то устаревшее и архаичное еще тогда. Может быть, спасибо нашим учителям, не накручивали эту истерию. Вот сейчас иногда ловлю себя на том, что страшно, какой-то первобытный страх вылезает, когда где-то очень высоко в небе кружит самолет, я почему-то думаю, что это самолет-разведчик, и вот тишина, и он кружит, кружит… Может, фильмы о войне много когда-то смотрела, а может, потому что в Эстонии живу. (Olga Plekhova)
Воевал дедушка, прошел всю войну добровольцем до Берлина, бабушка рыла окопы в Черемушках, где мы поселились в шестидесятых, так что да, про войну мысли у меня были всегда. Боялась и жалела всех, и плакала, когда бабушка мне песни пела военные… И ее же рассказы про героиню Зою Космодемьянскую, и тебе страшно, что вот такое могут одни люди сотворить с другими. Плюс бесконечные книги про пионеров-героев, и каждый раз думаешь, смог бы, если довелось, сделать героическое что-то? А «Молодая гвардия» и описание кошмарных смертей краснодонцев, и все замирает, не дай бог вот так в ужасе и боли хоть минуту… Вдруг война? В итоге страшные сны полдетства уже про ядерную войну и ядерную бомбу, как-то попавшую к нам, видимо, упала удачно, и стоящую на балконе нашего четвертого этажа. Такую, как из карикатур журнала «Крокодил», обтекаемой формы, с маленькими закрылками понизу. И страх, что вот она сейчас взорвется, таймер тикает, и все, и ничего не сделаешь… (Мария Ванденко)
Я была рядом с бабушкой, выжившей в плену у немцев. Я боюсь до сих пор самолетов, вертолетов, первая инстинктивная реакция на громкий шум — ужас. Я не знаю, как это — не бояться. Война — страшно, ужасно. Не знаю, как по-другому можно было к ней относиться — я так часто слушала о бомбежках, голоде, тифе, издевательствах, смерти от бабушки, так часто видела ее слезы, но все просила рассказать. Она всегда говорила, что хорошо сейчас живет — первый этаж, косыгинский дом, ледяной пол, тараканы, две работы, чтобы содержать себя и не быть обузой детям. И рассказы. Как избежала изнасилования немцами, как издевались партизаны, как расстреливали и жгли у них на глазах, чтобы не помогали партизанам, как вешались ее знакомые девочки после того, как их насиловали. В детстве я боялась, но и ненавидела. И представляла, что если мне придется воевать, я буду снайпером. Говорила об этом бабушке. А она гладила по голове и говорила, что и русские, и белорусы, и украинцы, и немцы, и евреи — разные были на войне. И не знаешь никогда, кого нужно убить, чтобы это прекратилось. Тогда постепенно я перестала ненавидеть. И бояться. Только на всю жизнь до сих пор ощущение несправедливости самой войны. Что хуже нее не может ничего быть. Несправедливее и унизительнее для всех. (Галина Батищева)
Мой младший брат боялся. Как-то я пошла проверить, спит ли он, услышала рыдания из-за двери. Спросила, что с ним — молчит. Села к нему, а он вдруг спрашивает: «А правда, что если ядерная бомба взорвется, мы все умрем?» Я сама не боялась, но как-то мы с подругой поехали на дальнее озеро, а туда приехал грузовик с солдатами из части в Каменке. Место глухое. Нас сдуло в момент. Вообще жизнь рядом с Каменкой, когда на болоте вдруг видишь бок танка или ночью слышишь автоматные очереди, создает правильное ощущение неправильного. (Volftsun Olga)
На вступление в октябрята белорусским детям дарили книгу «Никогда не забудем» — у нас в доме несколько ее изданий, начиная с 60-х годов, то есть дарили всегда. Там есть рассказ про девочку, которая была «беленькая и маленькая», поэтому немцы ее выбрали донором крови и раз в несколько дней брали кровь. Я была «беленькая и маленькая» и представляла себя на месте этой девочки. Войны как таковой при этом не боялась — вокруг нее было слишком много героического флера. Но где-то подспудно боялась не успеть спрятаться и того, что у меня заберут всю кровь. (Aryna Dzmitryieva)
Совершенно не боялась войны. Почему-то была абсолютно уверена, что ничего подобного быть не может. Даже не знаю, почему. (Анна Кривошеева)
Я тетенька уже пожившая, родилась через три года после войны, но все детство я во сне (а иногда и сейчас, правда, редко) слышала свист бомб и видела, как они падают на меня и тех, кого я люблю, и в ужасе просыпалась. Лет десять назад я спросила своих подруг, ровесниц, мы все послевоенные, и все как одна сказали, что их тоже бомбили. Это, наверно, в нас как-то генетически заложено. Поэтому не надо спрашивать, хотят ли русские войны. (Антонина Люстих)
Подробные пересказы «Литературки» о том, какие советы дают американским домохозяйствам для самостоятельного строительства убежища от ядерного взрыва, зачаровывали. Я копил найденный разными способами свинец для защиты от радиации, а во сне переставлял шкафы и складывал туда книги. Что характерно, в одном из ярких снов, когда самолеты ВВС вероятного противника падают, шкворча, в раскрывшуюся чашу нашего сверхоружия, скрытого под нашими ТЭЦ, шкафы с книгами становились прозрачными. Метафора проникающей радиации стала мне понятна буквально. Больше ядерной войны боялся только блокады Новосибирска китайскими оккупантами, изучал пути хождения за водой на Обь. (Anton Karpov)
В детстве был и страх, и чувство гордости за наших, и даже зависть, что тогда было легко стать героем, а в наше время себя сложнее проявить. (Эльвира Габбасова)
Любила читать про войну. Восхищалась героями, было очень жаль Маресьева (Мересьева). Еще думала, куда эвакуируют котиков в случае опасности. (Филатова Светлана)
Войны не боялась, но не хотела ее ужасно, так как было понимание, что придется идти и воевать. Ни дедушка, ни бабушка не рассказывали про героизм и ура-победу, общий настрой был как память о тяжелой и ненавистной работе. На мою жизнь уже выпала одна профессиональная война, на которую пошла добровольно (ковид), никаких иллюзий, желания давать интервью и героизма не появилось. Но гораздо лучше стала понимать ба и де. (Rogozin Asia)
Я и тогда, и СЕЙЧАС боюсь войны. Нашей незаконченной еще войны… (Сона Азарян)
В детстве нет, боюсь сейчас. Но помню, как старшая сестра мне, школьнику, сказала — видимо, в ответ на что-то восторженное или веселое про войну: «Война — это, представь, идет человек — взрыв, — и на месте человека — груда обожженного мяса, человека нет». Видимо, раз помню, проняло. (Илья Симановский)
Каждый раз, когда с генсеком прощались, а в моем детстве был период, когда это случалось часто, боялся, что немцы придут. (Dan Lev)
Я очень боялся сирен и заводских гудков. Как нам рассказывали на уроках гражданской обороны, все они должны были заработать как средства оповещения населения после обнаружения ядерного удара. После — это, в лучшем случае, минут через десять после его начала, но каждый школьник знал, что расчетное время подлета крылатых ракет «Першинг» было всего пятнадцать минут. Каждое завывание сирены могло стать началом обратного отсчета времени до конца света. И последних пяти минут моей жизни. (Дмитрий Финоженок)
Войны не боялся. Как обычный советский ребенок, войны не хотел, но в случае чего был готов идти совершать подвиги. Испугался уже после двадцати, после тщательного прочтения МЕТРО 2033 — в какой-то момент мне все это приснилось, и вот тогда-то стало по-настоящему страшно! Проснулся в ужасе, с тех пор надеюсь, что доступ к всяким кнопкам и ключам имеют только очень, очень разумные люди. (Константин Долгановский)
Я родилась в 1976, и мое детство пришлось на время холодной войны. Сдержанно скажу: да, было очень страшно. О степени моей травмированности темой красноречиво говорит сохранившаяся открытка, одна из многих таких же, нарисованная и подаренная маме не то на ДР, не то на 8 марта. На рисунке цветы и перечеркнутые атомные бомбы. И текст: «Дорогая мамочка, я тебя поздравляю
с праздником, желаю радости и здоровья, И ЧТОБ ХИРОСИМА НИКОГДА НЕ ПОВТОРИЛАСЬ». (Anna Kulikova)
Я росла на новостях из Чечни и думала, что не боюсь. Но в 7 классе на уроках музыки мы стали петь песню «Бухенвальдский набат». Я была в ужасе от текста, картинки стояли перед глазами как живые. А когда нам вдруг задали написать по ней сочинение, у меня случился нервный срыв. Это был единственный случай, когда мама делала за меня домашку. (Катя Гольдовская)
В детстве войны не боялась, не любила, знала, какие лишения и боль, как тяжело в эвакуации , чего лишились бабушки и дедушки… А теперь боюсь настоящей, той, что идет прямо сейчас у нас в стране. Мои друзья, которые не могут попасть домой, лишившиеся всего, строящие жизни с нуля в Киеве, при неназванной войне… Дети беженцы, больные взрослые беженцы, друзья-режиссеры, побывавшие в плену в Донецке. Подруга – художник по костюмам, которую «русские братья» держали в обрыве, приставляли пистолет к голове, ехала из Киева домой к папе в Крым. И подруга, у которой была лучшая школа спортивных танцев в Донецке, теперь ютится в гостиной с детьми — пришлось бежать. Вот война, она уже здесь. (Мария Шуб)
Я не боялась войны. У меня мирная жизнь была страшнее любой войны. Но очень переживала, что я слишком слабая, хлипкая и трусливая для пионера-героя. (Наташа Татаринова)
Война, в которой участвовал, оказалась совсем не похожа на ту из книжек. Тоже страшная, но совсем не то. Даже некоторое разочарование было. (Simon Leyfer)
По мне проехало фильмом про Хиросиму, так что ночью я каждый раз ждала, что за звуком пролетающего самолета наступит п***. Очень боялась умереть без родителей — когда они в одной комнате, а я в другой. Мне казалось, главное в этот ключевой момент — быть вместе с любимыми людьми (мне и сейчас так кажется). (Zuerich Marina Skepner)
Меня в детстве все, кто мог, пугали войной, и я пришла к мысли, что ну ладно, будет война. Не то чтобы боялась, воспринимала как что-то неизбежное. Когда я плохо ела в школьной столовой, учительница возмущенно говорила моим родителям: «Вот она такая привередливая, а как она в войну питаться будет?» Потом так случилось, что я дважды побывала в странах, где шла самая настоящая война, и меня везде вкусно кормили, особенно в Ираке, где я неделю прожила у временно перемещенных лиц в эвакуации. Такой стол на Пасху сделали, что просто ах. И сидя за этим столом, я вспоминала ту учительницу… А война — это, конечно, всегда страшно, многие мои родственники это пережили, и к счастью, никто из моих не погиб. Я даже не знаю, хорошо это или плохо, что нас в детстве к войне готовили, но во взрослом состоянии страха перед войной и вооруженными людьми не было, просто соблюдала меры предосторожности. (Анна Мурадова)
Меня с детства окружали вооруженные штык-ножами люди и зеленая военная техника. В школу меня возили на грузовике с КУНГом (когда был дизель — он не всегда зимой заводился). В первый класс я ездил под охраной автоматчиков. Я умел разобрать-собрать «макарова», и за нашим домом шумел еловый лес. И вот как-то войны я не боялся. Играли, да, но попасть на войну я не хотел. А вот страх войны появился в 2014-м. Я вдруг понял, что война — это не сюжет из новостей, а бум-бум — и в твоем доме ни с того, ни с сего. (Ян Яршоў)
В нас в середине восьмидесятых разом высадили целую обойму душераздирающей кинопродукции об ужасах ядерной войны: “The Day After” (американский), «Письма мертвого человека», мультфильмы «Босоногий Гэн» (японский), «Будет ласковый дождь» и еще что-то. Хочешь-не хочешь испугаешься. (Павел Снопков)
Ужасный мультик про осыпающиеся силуэты людей и робота, который ездит в этом городе пепла. Книга про девочку Саманту, которая писала письмо Горбачеву. Со всем этим я регулярно приходила к родителям, и они пытались мне пояснить, что я увидела, какова вероятность войны и чего бояться. Услышанное в детстве, что в случае ядерной бомбы я даже не успею испугаться, а просто испарюсь, как ни странно, успокоило. Ну и родители хорошо объясняли. А потом, позже, прочла Дневники Йона Тихого, историю, как он попадает на Землю, в Америку, и все боятся России и бомбежек и все время тренируются с бомбоубежищами. Увидела весь комизм и бессмысленность ситуации, и окончательно попустило. (Саша Смоляк)
Под моим балконом стоял танк. Мама носила солдатикам бутерброды и тряслась от страха за семью. Январь 1990 в Баку. Ускоренная перемотка до 1994 — первой Чеченской. Помню, как сидела на стуле в гостиной, раскачивалась и рыдала от ужаса, мысленно сто раз собирала сумку с самым необходимым (если вдруг бежать из города). Не люблю петарды и хлопушки, напоминают выстрелы. (Alya Zagitova)
Я в детстве очень боялась войны, прихода фашистов-автоматчиков, боялась, что папа уедет на фронт. Про себя у меня было четкое ощущение, что я не выдержу никаких пыток, которым подвергали пионеров-героев и комсомольцев-героев. А в школе мы эти рассказы с описанием пыток читали каждую весну ближе к Дню Победы. Это тоже, конечно, радости жизни не добавляло. (Юлия Хакимова)
Я хорошо помню, как слушала рассказы учительницы в 1 классе про злых американцев, которые мечтают напасть на СССР и уничтожить его, а сама думала — наверняка же сейчас таким же маленьким детям, как мы, то же самое говорят про СССР в Америке… Войны я не очень боялась, было интуитивное ощущение, что она вряд ли возможна там, где я живу. Боялась вот этой разобщенности и враждебности между людьми. Потребности в создании образа врага. (Инна Соколовская)
Я боялась войны. И боюсь. В разные годы по-разному. Помню, отправили меня в пионерский лагерь, в пятиместной палате (это был хороший лагерь, палаты были не очень большими) лежим и обсуждаем ядерную войну. Одна девочка сказала, что шансов ни у кого не будет… на этом долгая финальная беседа завершилась… все заснули, а я полночи плакала и думала, что если сейчас бомбить начнут нас, то я здесь, в Валуево, родители в Москве. Мы что, умрем по отдельности?!. Это было тогда самое ужасное, что меня пугало в 9-10 лет. А другие страхи, более поздние, были более сложными. В итоге я гораздо позже поняла, почему многие ветераны плачут 9 мая, как и моя бабушка и ее сестра. Парад не могут смотреть, весь день плачут, вспоминая, через что прошли. Вот после этого осознания реальных ужасов войны начался мой самый большой страх. И не проходит. Периодически я его «запихиваю» на задворки сознания, но он то и дело вырывается… (Olga Markusheva)
Это был ужас всего детства: фильмы, книги о войне. Часто снилось, что пришли фашисты и мы прячемся или убегаем, просыпалась обычно в полном ужасе. (Marina Kornoukhova)
Самым большим шоком для меня был не фильм про Хиросиму или документалки о Второй мировой или противостояниях супердержав (все смотрено в почившем к/т «Хроника»), а художественный фильм «Письма мертвого человека». (Константин Иванов)
Боялась, тогда была холодная война, а я, дурочка, почему-то любила газеты читать. (Галина Щербакова)
Я путала Читу с Чечней. И когда мой папа-военный в конце 90-х поехал в командировку в Читу, дико перепугалась. (Ника Утлинская)
Очень боялась ядерной бомбы. В семь лет научилась писать и написала письмо Рейгану и Горбачеву, с просьбой не воевать и не использовать ядерное оружие. Отправила по адресу «Москва, Кремль». Интересно — дошло ли? (Мария Квочкина)
Боялась ядерной, я ж 1977 года рождения. Потом попустило, но взрослой я посмотрела фильм «На берегу» и меня снова накрыло ужасом и надолго. Сирен до сих пор пугаюсь первые секунды. (Оксана Мосалова)
Не помню, в каком возрасте посмотрела фильм «Комиссар». Черно-белый, страшный, испугалась ужасно. А потом решила — если вдруг что, уйду в партизаны. (Роза Попенкер)
Я и сейчас боюсь войны, разрухи и потери близких. Но меня очень успокоила подруга — сказала, что Петербург крупный город, если что, жахнут по нему и Москве в первую очередь и все погибнем вместе со всеми родными сразу. И не успеем ни побояться, ни погоревать. Это меня прямо успокаивает. Главное, быстро и всем вместе. (Полина Кралина)
Обожала играть в войнушку, «чур, я разведчик», мечтала о «Зарнице». Вообще вспоминаю наши игры — вот оно, милитаризированное государство. Например, зимой, в снегу у стены, одни партизаны, а другие фрицы. Фрицы расстреливают партизан — и кто натуральней всего упадет в снег, тот чемпион. Нормально… (Дина Школьник)
Мне было лет шесть, когда в Израиле появилась угроза химической атаки. В школе нам раздали противогазы и объяснили, как надо заклеивать окна в защищенной комнате. После слезных уговоров родители разрешили мне заклеить окна в комнате, но дня через три мне надоело, и я это дело убрала. На совет носить длинные рукава я забила сразу, потому что теоретическая химическая атака намного менее опасна, чем реальный тепловой удар израильским летом. (Vera Margulis)
Я когда-то дома один остался, и на заводе под нашими окнами завыла сирена. Мне говорили, что они учебные, но когда начнется война, то тоже с сирены все начнется и нужно будет бежать в бомбоубежище. Я не знал, настоящая в этот раз или нет, мне некого было спросить. (Руслан Ниязов)
Насмотревшись пропагандистских фильмов, очень боялась, что американцы сбросят на нас ядерную бомбу. Приходила со слезами на глазах к маме, на что она отвечала, что такая маленькая страна, как Никарагуа, успешно противостоит американским милитаристам, а мы великая и могучая держава, сумеем дать достойный отпор, нам бояться нечего. (Maria Rapoport)
Мой отчим служил и продолжает служить в СОБРе. Мой пубертат пришелся на нулевые годы, когда в Чечне, Ингушетии и Дагестане все еще было неспокойно. Я боялась, что он оттуда не вернется. И что война распространится. Сейчас просто боюсь войны. А в детстве — нет, не боялась. (Настасья Олеговна)
Страшно боялась атомной войны, засыпала с мыслями — хоть бы не было войны. Накручивали нас знатно, конечно. А мульт японский «Босоногий Гэн» про Хиросиму я до сих пор пересмотреть не смогу, наверное, мне кажется, советские дети после него до сих пор икают. (Елена Манаева)
Я боялась ядерной войны после «Босоногого Гэна», высчитывала по карте Москвы, дойдет до нас ударная волна, если бомба попадет в Кремль, или нет. (Ekaterina Dyukova)
Почему-то больше, чем войны, я боялась, что во время сна в открытую форточку влетят три слипшиеся головы маркса-энгельса-ленина и нападут на меня. Всегда перед сном в детстве просила тщательнее форточку закрыть… (Ольга Дмитриева)
Очень боялась атомной и нейтронной бомбы, всегда напрягалась при звуке самолетных моторов в небе. Конец семидесятых. (Ирина Кировцева-Николаева)
Я боялась, что придут фашисты и убьют маму и бабушку. Что они тогда убьют еще и меня, как-то не думала. (Марина Евсеева)
Я в детстве ужасно боялась ядерной войны, особенно когда была на даче в 100 км под Москвой. Рядом был военный аэропорт, и над поселком все время летали самолеты с ненавистным тревожным звуком, а бабушка и дедушка смотрели программу «Время» и «Международную панораму» на большой громкости, я старалась затыкать уши и не слушать, но все равно было слышно про гонку вооружений даже в другой комнате. Ну и Брэдбери со своим «Будет ласковый дождь» добавил, конечно. А самое страшное, что мама была в городе в 100 км на работе, и если что, никаких шансов быть вместе. В городе я ядерной войны боялась существенно меньше. В частности, из-за этого терпеть не могла дачу, даже как-то пыталась дома спрятаться, чтобы не отвезли. Боялась памятника танку на Минском шоссе (всегда закрывала глаза, пока не проедем, если на дачу ехали не на электричке, а на машине), дико боялась мультика про танк «Полигон». Про войну фильмы и книги очень не любила смотреть (и сейчас не выношу). В старших классах среди книг, которые надо было прочесть за лето, была «Молодая гвардия». Я дошла до сцены описания бомбежки в начале, закрыла книгу и больше не открывала. Чуть ли не единственная книга по школьной программе, которую я не прочла. (Sasha Grigorieva)
В детстве мне, видимо, как-то очень хорошо мыли мозги, поэтому я войны совсем не боялась, а очень даже о ней мечтала. Чтоб пойти на фронт медсестрой и спасать всех. Выносить солдат с поля боя, лечить их… Романтика, короче. О темной стороне просто не думала. (Ольга Шебеко)
Я не уверена, что знаю, что такое мирное время. Родилась в конце первой интифады, начала ходить в школу в начале второй. Росла с бабушкой, которая прошла войну, два раза потеряла дом и один раз — любимого. Она любила рассказывать маленькой мне, кого чем передавило и кого как разорвало. Самые яркие воспоминания из начальных классов — рисунки детям Беслана на уроке труда, одношкольники в теракте в «Дольфи», несколько взрывов террористов-смертников на остановках автобусов, на которых я ездила в школу. Помню, сидела потом каждый день на погнутом железном заборчике, глазела на обугленный указатель маршрутов и выискивала в асфальте пятна крови.
Каждый день я ехала в школу с абсолютным убеждением, что вот-вот в автобус зайдет террорист-смертник, и все закончится. Смотрела на людей и пыталась угадать, кто из них себя подорвет. Каждую остановку, на которой автобус еще не взорвался, я мысленно отмечала как еще одну зачем-то полученную минуту расслабления перед самым страшным. (Evelyn Beltser)
Один раз проснулась в ужасе от грохота и всполохов света на потолке. Оказалось, по улице ехала поливальная машина… Мне было восемь лет, в школе часто проводили встречи с ветеранами. В 1972 году их было еще очень много. (Светлана Мелихова)
Я в этом отношении был вполне типичным советским ребенком — полдетства провел, бормоча себе под нос, изображая попеременно то доблестных советских разведчиков, то Гиммлера-Бормана-Геринга (спасибо тебе, сериал «Семнадцать мгновений весны»). А однажды мы утром с папой и мамой вслух прочитали чудесный рассказ Шукшина «Миль пардон, мадам!» про то, как некоторый персонаж врет, что стрелял в Гитлера, а затем я, выйдя во двор, вдохновенно поведал ребятам, как в Гитлера стрелял мой дедушка. Сила вдохновения была такой, что поверили, и только на следующий день, встретив меня, один пацан угрюмо буркнул: «Мой папка сказал, что ты врешь». (Олег Лекманов)
Очень боялась, что будет ядерная война. И что мы все погибнем, а планета взорвется. Начиталась книжек, реальность и фантастика перемешались в голове. Примерно лет с 9 до 11 каждую ночь каждый пролет самолета был «это он несет ядерную бомбу и сбросит на нас». И пока он не затихал, не спала (а надо сказать, над нашим городом часто проходила посадочная глиссада во Внуково, чего я тогда, конечно, не знала и не понимала). Боялась ночевать вне дома, даже с родителями: «А вдруг как раз в эту ночь бросят бомбу, а я не дома». Это конец 60-х, начало 70-х. Холодная война. Думаю, и взрослые были напуганы, а мне передалось. (Bella Akkerman)
Я боялся, что не успею проститься до атомного взрыва с родными. Несся из школы как угорелый всю начальную школу. (Ali Verde)
Накачка в моем детстве была какой-то массированной. Мне совсем крохотной снилось, как на землю с воем и дымом падает самолет, и моя сестра, которой тогда было лет восемь, обвиняет меня в том, что я сбила советский самолет. Мне при этом года три. Восприняла философски: ну я — значит, я, меня же вечно во всем обвиняют. Очень боялась ядерной войны, вообще не понимая, о чем речь. Но «Письма мертвого человека» были одним из кошмаров моего детства. При этом в нашем доме с большой библиотекой детских книг о войне вообще не было, и когда в первом классе требовали принести книгу о войне, я притащила какую-то взрослую, где было упоминание ребенка. Тоже то еще упоминание — про то, как маленькой девочке снарядом оторвало ногу, и она висела на не до конца перебитой связке, и солдаты ее отрезали и перебинтовывали. Естественно, по закону подлости и потому, что я одна из немногих умела бегло читать, прочесть принесенное приказали именно мне. Так что я добавила миру еще три десятка невротиков. (Елена Пепел)
Помню какую-то передачу (новости?) по черно-белому телевизору: на обожженных детей накладывают какое-то густое вещество (лечебная грязь? мазь?). Голос за кадром: «Страшно подумать, что это может случиться и с нами». Мне 8 или 9, я знаю, что это про ядерную войну. Несколько лет после этого не могу смотреть новости. (Yelena Shmulenson)
Я боялась ядерной войны, которой нас интенсивно запугивали и в СМИ, и в кино (например, в «Письмах мертвого человека»), и в школе. В тот период пугалась звука пролетающего самолета — все казалось, что с него сбросят бомбу. Чего ради нужно было создавать у детей такой параноидальный страх, не понимаю до сих пор. Взрослые играли в свои политические игры, а о нашей психике никто не думал (впрочем, о детской психике в этом отношении не думают по сей день). Но в какой-то момент я решила, что испариться при взрыве атомной бомбы — не самая мучительная смерть (а нам подробно рассказывали, насколько нынешние бомбы мощнее первых, после взрывов которых люди умирали мучительно от лучевой болезни, к тому же я жила в столице союзной республики — однозначном объекте для первой бомбардировки). И гораздо больше стала бояться нападения китайцев. Граница у нас была рядом, отношения с Китаем тогда были из рук вон плохи, к тому же на коротких волнах вещало китайское радио, обещавшее скорейший победоносный приход их солдат. Китайцы представлялись мне кем-то вроде немцев из фильмов о Великой Отечественной, но гораздо более многочисленными и агрессивными. (Юлия Боровинская)
Боялась ядерной войны, как все тогда, плакаты рисовали на эту тему… Но это было как бы фоновым таким страхом, не личным. А страшные сны про фашистов мне снились в детстве иногда — как я пытаюсь от них убежать, спрятаться, а они преследуют, и точно во сне знаешь, что найдут и убьют. Страх, видимо, какой-то генетический, потому что про Катастрофу я тогда почти ничего еще не знала. (Алина Позина)
Я никогда не была в зоне боевых действий и войны не видела, но с детства панически боюсь звуков военной техники, особенно летающей. В городе, где я выросла и живу последние годы, находится лëтная школа, которая до Великой Отечественной учила тогда еще будущих летчиков люфтваффе. При этом я совсем не помню, чтобы непосредственно над головой кто-то все время летал. Но при звуках авиапарада мне хочется как минимум лечь лицом в пол и накрыть голову. (Алина Трубицина)
Я войну сейчас гораздо больше боюсь, чем тогда, в детстве. Дед всю блокаду после тяжелого ранения провел в Ленинграде, никогда о войне не говорил. Я только сейчас, читая и соотнося все узнанное с ним, могу представить ужас, через который он прошел. (Татьяна Бронникова)
Мы выросли в войне. (Gulya Shukurova)
Я так ненавидел школу, что казалось, предпочел бы любой форс-мажор, который мог бы прервать процесс обучения, включая войну. А поскольку я был ребенком, в армию меня бы не забрали, и поэтому, как я думал, бояться мне было нечего. (Водимед Ашела)
В детстве я увидела «Day After». На меня это произвело жуткое впечатление. Я пару недель не могла спать, мне было очень страшно. (Анастасия Миловзорова)
Среди самых страшных воспоминаний раннего детства, лет до восьми — поход с классом в кино на «Босоногого Гэна» (я тогда от ужаса сбежал из кинотеатра и сам нашел дорогу домой) и плакат в стоматологической клинике с поражающими факторами ядерного взрыва. Перед сном каждую ночь про себя уговаривал войну и стихийные бедствия, чтобы они не случились с моей семьей. (Egill Scallagrimsson)
Боялась, конечно. И когда война началась в сотне километров от моего города и чуть не началась в моем, тоже боялась, но, знаете, уже иначе. В конкретной войне все же проще, чем в абстрактной, — ненависть придает сил и прекрасно нейтрализует страх. Кто бы мог в детстве подумать, что это будет война с Россией. Хотя нет, мог бы, но мне это всегда казалось выдумками. Оказывается, иногда самые дикие теории заговора — это именно то, что ближе всего к истине. (Iryna Omelchenko)
Самый страшный день в моей жизни — день смерти Брежнева. Я была в первом классе. Вдруг нас всех согнали в спортивный зал — он был большой, помещались все 10 параллелей по три класса и преподавательский состав с администрацией. Дышать уже было мало чем, но напихаться было можно. Всех построили по периметру по росту, маленькие во внутреннем круге. И сначала, даже не объяснив, что происходит, заставили абсолютно молча и без движения отстоять час. Это уже было п*** как страшно. На шевелящихся, пытающихся поговорить и просто громко вздыхающих от недостатка кислорода шикали. Потом директриса взяла микрофон. Что такое директор школы для первоклашки? Царь, бог и истина в последней инстанции. И вот эта небожительница тревожным и убитым горем голосом сообщает на весь зал, что умер последний человек в мире, сдерживавший ядерную агрессию США. И теперь атомная бомба может упасть на нас в любой момент. Возможно, она выразилась более аллегорично, но смысл был именно такой, а маленький напуганный полуобморочный от духоты ребенок понял все буквально. Я пришла домой в истерике. Вспомнила, чему нас успели научить на НВП про ядерные взрывы и радиацию. Чем толще слой всего-всего, отгораживающий тебя от радиационной волны, тем ниже доза. Я собрала кучу одеял и подушек, забилась в свою комнату и построила бункер под кроватью. Окопалась там и в кромешной темноте прорыдала от страха несколько часов, ожидая смерти в любой момент — от прямого попадания ядерной бомбы на наш дом, от взрывной волны, от дозы излучения. Я плакала и надеялась, что это произойдет не прямо сейчас, она же сказала, в любой момент — вдруг я смогу прожить еще целых несколько часов? Дней? А то и недель? Дочитать вон ту книжку, еще несколько раз погулять во дворе, в лесу… Потом с работы пришла мама. Я это услышала и выползла из бункера. Икая и рыдая, я обняла ее и рассказала, что ждет всех нас, согласно информации из самого авторитетного в мире источника. Она исключительно интеллигентный человек, который за всю жизнь матом ни разу не ругнулся. Но тут я увидела, как она беззвучно артикулирует губами что-то явно нельзяшное. Потом она перевела дыхание и сказала фразу, которая изменила мою жизнь: «Понимаешь, некоторые взрослые — идиоты». Иррационального страха перед гипотетической войной больше не было, а поступки и слова взрослых я стала воспринимать через призму критического мышления. Вот так. (Евгения Шелехова)
Я остался один дома, точнее, у бабушки — двумя этажами ниже от дома, но важно, что один. А радио на кухне включено. И тут я слышу: «Рональд Рейган сказал, что бомбардировка Москвы начнется через пять минут». Выскакиваю в коридор и начинаю прикидывать — с какой стороны будет взрыв? И сколько осталось секунд, чтобы спрятаться? Так, он сказал — пять минут, то есть ракеты уже летят. Но, — думаю, — это же успели уже перевести и по радио сказать. Значит, времени гораздо меньше. Вопрос в том, где безопаснее? Спрятаться ли в темной комнате или, наоборот, срочно бежать на улицу? Пока не завалило? Мне тогда было восемь лет. (Евгений Шмуклер)
Как я сейчас понимаю, это было мощно выстроенное внушение — боялись Америки и ядерной войны. (Анастасия Садриева)
Боялся ядерной войны лет с пяти до семи (1982), потом убедил себя, что мы все тогда умрем и это не страшно, потому что довольно быстро. Когда я узнал, что будет после встречных ядерных ударов (ядерная зима и т.д.), лет в десять, мне уже было все равно. (Кирилл Кулаков)
Я смотрел «Международную панораму» и «Служу Советскому Союзу». Они как-то уравновешивали. На меня больше произвел впечатление «Человек с Пятой Авеню».
Леонард Пелтиер, Анджела Дэйвис, ну и, конечно же, Доктор Хайдер. (Bogoodlove Eugine)
В первом классе (1985 год) учительница нам объясняла, что СССР вынужден накапливать оружие, потому что США мечтают на нас напасть, и как только у них хоть на копеечку оружия станет больше, сразу забросают нас бомбами. Я впечатлилась, плакала по ночам. Думала, вдруг у американцев снарядов УЖЕ стало больше, и они нас вот-вот убьют?.. Мне было шесть лет. (Евгения Истомина)
Когда я училась в школе, в наш кубанский хутор и в соседние станицы стали привозить погибшую в Чечне молодежь. Тогда я впервые задумалась о том, насколько не ценится в этом мире человеческая жизнь. А ведь родить и вырастить человека — это большой труд. Меня это так испугало, что я решилась родить ребенка только в районе тридцати лет. И уже 12 лет меня не отпускает это жуткое чувство тревоги, и сны вижу соответствующие. Видимо, это никогда теперь не пройдет. (Яна-Мария Курмангалина)
Это самый страшный кошмар 5-7 лет, авторами и вдохновителями его были воспитатели детского сада и учителя начальной школы. Детей строили возле песочницы и объясняли, что длинный сигнал по радио — это начало ядерной войны, и что нужно немедленно спуститься в бомбоубежище. Поскольку сигналы точного времени передавали по радио ежедневно, и последний был чуть длиннее остальных, мой страх, что он и есть тот самый, дошел до состояния невроза. Я сначала выключала в доме все радиоприемники (бабушка никак не понимала, почему они выключены, и включала). Пришлось сломать вилку, разбив ее молотком. Эти детские ночные кошмары — с вырастающим ядерным грибом — те редкие сны, которые помню ясно, будто это было на самом деле. (Inna Denisova)
Я очень боялась войны с китайцами. Казахстан, лет 5-6, год 1973-74. С нами жил подолгу брат моей бабушки — он любил поговорить про грядущую войну, про то, что китайцы до Алма-Аты доберутся быстро, и все быстро захватят, потому что их очень много. А у меня это наслаивалось на то, что война обязательно начнется в 4 утра — положено так, и я очень боялась засыпать и все время думала о том, как мы ранним утром куда-то побежим от бомбежки (это опять из Отечественной войны и семейной истории), и от китайцев, которые вломятся к нам в дом. Ужас. (Анастасия Дергачева)
Хотел сразу послевоенного мира. Тут, вероятно, действовали фильмы вроде «Бумбараша». Чтоб никто ни от кого ничего не требовал: нашел самогоночки, лег на пригорок — и ладно. Любовь опять же. (Андрей Пермяков)
Снились в детстве ядерные грибы. Я знала, что для жителей Днепропетровска шансов уцелеть не будет. (Инна Шустер)
В шесть лет мне приснился сон, что мы всей семьей на 14-м трамвае уезжаем в эвакуацию в Анадырь, потому что скоро будет война. Тетя Дора все объяснила: «Юрочка, война начнется, потому что мясник попросил у твоего папы лысину, а папа не отдал». Подозреваю, что какие-то детали этого безумного сна нарисовались в моей памяти гораздо позже. Более того, не исключено, что весь этот сон я выдумал от начала до конца. Тем не менее трудно отрицать, что историю о папиной лысине и Анадыре, которую я вот уже почти полвека рассказываю доверчивым людям, породил как раз подспудный страх войны. А также рассказы родственников о жизни в эвакуации, наблюдение за пересекающими площадь Победы трамваями и усердное изучение Малого атласа мира, любимой книги моего дошкольного детства. При этом абсолютно не помню, чтобы я боялся наяву. Война казалась далеким прошлым, не имеющим никакого отношения к благополучному настоящему и счастливому будущему. (Юрий Володарский)
В раннем детстве, лет в 7-8, прочитала неподходящую для этого возраста книгу: «Фабрика смерти» — документальное описание нескольких фашистских концлагерей… А еще через пару лет, уже при перестройке, увидела роммовский «Обыкновенный фашизм». Оба произведения произвели огромное эмоциональное воздействие, так что боялась панически и войны, и всего военизированно-армейского. Парады до сих пор смотреть не могу. Ну и пионером-героем себя никогда не представляла. (Ka Pruss)
Готовилась. Тренировалась, сооружала бункер в подвале с противогазами, тушенкой, спичками, ручными фонариками и т.д. Иногда дразнили Сарой Коннор, но я давала понять, что никакая я не Сара. Сейчас у меня по правую руку саперная лопата, а по левую — стрелковый противогаз. Видать, не попустило. (Irma Petrova)
Боялся войны до того, что засыпал исключительно повернувшись к стенке. Потому как вдруг утром открою глаза — а в окне бомбардировщики с крестами. (Константин Орлов)
Начал бояться после того, как уроки математики стали проводить в кабинете НВП с плакатами, посвященными ядерному и химическому оружию (середина 80-х). Апогей наступил, когда до Минска докатились афтершоки землетрясения в Румынии и дома закачалась люстра — я в это время был дома один на один со страхом и не знал, куда бежать и где прятаться. (Dzmitry Drazdou)
Боялась и боюсь повторения Холокоста. С раннего детства. Война представляется мне чем-то одномоментным: раз — и все умерли. (Olga Fiks)
Да, войны немножко боялась. Оба родителя родились в начале войны, мама в момент бомбардировки. Военрук в школе прессовал за непонимание глобальных угроз и неумение сделать нормальную химзащитную тряпку. Надо было намешать подсолнечного масла, хоз.мыла и еще какого-то говна и намочить ткань в этом растворе. Она долго не сохла. Зато я хорошо стреляла. Но было место и для борьбы за мир. Моя подружка в 10 лет написала в Белый дом письмо: «Рейган, убери свои ракеты, а то сам на них и подзорвешься!» (Юлия Петровская)
Я не боялась войны до старших классов. Тогда я испугалась, что моих друзей отправят воевать в Чечню. Даже помню, я в детстве была слабой, а мне одноклассницы говорили: «А что ты будешь делать, если война?» — а я не знала, что ответить, мне казалось, что они с ума сошли. И сейчас так кажется. Я вообще не помню времени (возможно, его не было), когда бы не была противником всеобщей воинской обязанности. (Sophia Danielle Slonim)
В детстве не боялся, война казалась невозможной. Сейчас не кажется. (Юрий Руденя)
Боялась ядерной войны, которую обещали, как только Брежнев умрет. Каждый вечер перед сном боялась, что, если она начнется, не успею прибежать в комнату мамы, чтоб умереть вместе. (Tatyjana Meny)
Приехал в Израиль перед началом войны в Персидском заливе. Выли сирены, взрывались ракеты, и мы сидели в противогазах. Был п***, но было весело. Потом подписали соглашения Осло и начали взрываться террористы. Это был ппц. Больше боялся, что кто-нибудь взорвется, чем полномасштабной войны. (Michael Talash Perelmutter)
Не помню, чтобы боялась войны сознательно, но помню детский кошмар: я лежу на поле боя в черно-белой кинохронике, а советские солдаты в касках и плащ-палатках, с автоматами, бегут в атаку, перепрыгивая через меня. (Asya Valkovich)
В моем детстве на желтой стене нашей сталинки была нарисована по трафарету стрелка с буквами внутри: БОМБОУБЕЖИЩЕ. Острие стрелки указывало на подъезд. Не помню, кому я задала вопрос, зачем у нас в подвале бомбоубежище, ведь война давно кончилась, помню, что получила подробный ответ про атомную бомбу, радиационное заражение и ядерную зиму. Песенка «Японский журавлик» и фильм «Москва — любовь моя» добавили ужаса. Я не была чересчур впечатлительным ребенком, но я была ребенком с фантазией. В кровати перед сном я представляла, как мы всей семьей куда-то идем по мелкому хрусткому снегу, впереди маячили только сгорбленные обреченные спины в темных пальто. Но в этих мрачных видениях под мышкой в сумке у меня всегда был кот, и становилось чуть легче. Я не могла смотреть последнюю страницу журнала Крокодил, на ней размещали однотипные карикатуры вроде злобного дяди Сэма, грозящего боеголовкой земному шару. В самом начале первого класса нас повели на экскурсию в бомбоубежище «для школы». Бесконечные плакаты про поражающие факторы, стадии лучевой болезни, про то, как правильно сделать марлевую повязку, надеть костюм ОЗК или противогаз, лавки и нары цвета хаки, ящики. Я спросила: «Сколько людей сюда войдет?» Мне ответили: «Начальная школа». Моя сестра училась в 7 классе, она туда не входила. Добавилась легкая паника: надо быть с семьей! Вишенкой на торте оказался разговор с двоюродным братом. «Брежнев умрет — война будет!» — весомо сказал он. Он был на целых полжизни меня старше, и я не сомневалась в его словах. Не то чтобы я стала ежедневно желать здоровья Леониду Ильичу, но в телевизор вглядывалась пристальнее, прикидывая, сколько еще протянет этот дед. В то время у нас жил кот, принесенный уже взрослым чуть ли не с помойки. Отношения у нас с котом были примерно как у Гекльберри Финна с вдовой Дуглас. Кот нас жалел и терпел наши попытки сделать из него милого домашнего кота. Но раз в месяц его клошарская душонка не выдерживала, и кот сбегал на улицу в отрыв. Возвращался через три дня, тощий, грязный и блохастый. Наши сердца озарялись счастьем: вернулся, засранец! Кота отмывали, вычесывали блох, откармливали вкусняшками. Однажды кот пропал на пять дней. Мы облазили все окрестные подвалы, но тщетно. На шестой день, почти без надежды, я плелась из школы. Дома сестра встретила меня словами: «Ира, Брежнев умер!» И без паузы: «Зато кот нашелся!» Я не могу сколь-нибудь точно описать свои чувства. Это было половодье, которое почти смыло мои страхи перед ядерной войной. Почти. В общем, погладь кота! (Ирина Кузнецова)
Я после «2012» боялась много лет ездить на море. Когда подъезжали к пляжу, реально просчитывала пути побега от цунами. Недавно прошло. Корона перебила. (Elena Cherniakov Havina)
Я выросла на страхе войны и «борьбе за мир». Реально меня с детства готовили к войне, но, будучи ребенком, я в нее «не верила». Это все было кино, абстракцией, приключением. До тех пор, пока папа не взял меня смотреть киноэпопею «Великая Отечественная», и я как-то прочувствовала реальность этого события. Что все люди в одночасье могут стать страшными убийцами. Я помню, смотрела на людей в метро и никому не верила. В добро как-то перестала верить. Очень серьезная душевная травма случилась. Сейчас живу в Америке, и здесь нет этой темы, раздуваемой, как в России. Здесь эту войну забыли и не празднуют ее окончание. Хотя считают, что сами ее выиграли. В школе серьезно изучают Холокост (дети ненавидят изучать). Я и сейчас считаю, что «мир» невероятно хрупок: ядерное вооружение никуда не делось, и мы все «сидим на бомбе» и не думаем об этом. (Karina Kudymova)
Когда умер Брежнев, я была в первом классе, и вот тогда было страшно. Что же теперь будет, война? Следующий шок был после фильма «Иди и смотри». Но постоянного страха не было. (Анна Гадалова)
Помню, учили в санатории в четыре года песню про японского журавлика, это про девочку из Хиросимы. Вот тогда осознала и испугалась. Лет в девять впечатление шлифанула мультфильмом «Босоногий Гэн» — он очень, очень страшный. Тема для ночных кошмаров на много лет вперед. (Nina Milman)
Боялась. Ядерной. И сейчас боюсь. Вообще любой. (Julia Uvarov)
Я не боялась, но знала, что День Победы — это самый главный праздник. У нас в семье его всегда отмечали особенно торжественно. (Екатерина Старшова)
О да! Это были 60-е, и я приставала к родителям с вопросом, какое это время: послевоенное или уже мирное. Мне почему-то казалось, что это такой цикл, как времена года: война, послевоенное время, мир, война, послевоенное время… Если бы родители мне ответили, что идет послевоенное время, это означало, что до войны еще далеко. А если уже мир, то и война близка. Что родители отвечали, не помню, почему-то кажется, что когда как. А еще был Вьетнам, и после новостей с той войны я в страхе жалась к маме, по вечерам залезала к ней в постель. (Donata Mitaitė)
Необъявленная война между СССР и США в небе Кореи завершилась в июле 1953 года. Мне к этому времени исполнилось три года. Истребительный авиаполк, в котором служил мой отец, военный летчик, был расквартирован под Находкой, в Приморском крае. Летчики полка воевали в Корее, сменяя друг друга. Отец не сдавал личное оружие в штаб, постоянно ходил с двумя пистолетами: ТТ и ПМ. То и дело объявляли тревоги. Вводили режим светомаскировки — в домах, в которых мы жили. Последнее боестолкновение с США в Приморском небе произошло в августе 1958 года. Мне было уже восемь лет. Я помню эту холодную войну. Я помню тревожный рев сирен в нашем авиагарнизоне. Для меня эта война — реальна. И да, я не боялся. И не чувствовал себя беззащитным: мы были вооружены адекватно угрозам. (Владислав Страшнов)
Конечно, войны боялись, воспитывала бабушка, прошедшая Великую Отечественную партизанкой в лесах Беларуси. Она про войну не рассказывала и вопросы не любила. Помню, однажды я ее напрямую спросила, убивала ли она когда-нибудь, вопрос ее застал врасплох и смутил, сказала: «Нет», — и быстро ушла от разговора. Фашисты расстреляли ее 15-летнего брата из-за партизан, другие два брата погибли на войне. Мы жили в городе Бресте, часто ходили гулять в Брестскую крепость, где сердце замирало от Священной войны при входе, и относились со скорбью и большим уважением ко всем, кто через это прошел. Тема ядерной угрозы в 80-е отдельная, да, боялись, знали, где бомбоубежища, нас готовили к этому… (Наталья Новикова)
Я боялась ядерной войны, взрыва на АЭС, бомбежек с воздуха и космического апокалипсиса. Два последних события из этого списка мне регулярно снились и снятся до сих пор. Но раньше это были кошмары, а теперь — как будто ты внутри фильма. Бежишь, спасаешься, предпринимаешь всякие усилия, чтобы выжить. В общем, экшн. (Anna Shaginyan)
Когда мне было восемь лет, накануне Нового года, дети из нашего класса распространили слух, что китайцы запустили ракету с нейтронной бомбой, и эта ракета 9 января сбросит бомбу на Советский Союз. Мы все ужасно испугались, но некоторые испугались меньше других. А вот у меня снесло крышу от страха. Начались зимние каникулы. Я никого из одноклассников не встречала. В новогоднюю ночь я выдавливала из себя улыбку, чтобы не заплакать. С родителями я, естественно, такой информацией не делилась. Они бы сказали, как всегда, что я дурочка. Но я-то точно знала, что ракета уже в полете. 8 января меня выгнали во двор подышать воздухом, потому что я все каникулы читала книжки. На самом деле я просто сидела с открытой книжкой и прощалась с миром. Во дворе играл маленький мальчик, наш сосед. Мы с ним построили снеговика, кидались снежками, он смеялся громко и задорно. Я смотрела на него и прощалась. Наступило 9 января, я приготовилась умирать. Весь день я ждала ракету, часов в 10 вечера меня отправили в кровать. Я лежала и ждала. И заснула. Проснулась часа в два ночи. И поняла, что бомбу на нас так и не сбросили. Я даже не радовалась. Я лежала до утра и думала о жизни и смерти, и о том, что я таки дурочка, поверившая идиотам-одноклассникам. Утром я встала другим человеком. С тех пор я не боюсь ядерной войны. Зато боюсь мусульманских террористов. (Ирина Росин)
Все детство — сплошной страх войны. Музей Зои Космодемьянской в школе ее имени, со страшными фотографиями. Многочисленные книги в домашней библиотеке о детях на войне, о сожженных деревнях, о погибших ради моего мирного счастья героях… Плюс фильмы, разговоры взрослых и вездесущая пропаганда о неизбежной войне. До сих пор вижу сны о войне. Ничего страшнее войны для меня нет. (Veronika Begun)
Нам в 50-е годы показывали фильмы про Хиросиму и ужасы ядерной войны без конца, даже прямо на центральной площади города. Мы с подругой во втором классе решили отравиться, как только начнется. Только не знали, где яд достать. Услышали, что в косточках персика есть синильная кислота, раздобыли и носили всегда в кармане. (Ольга Эйгенсон)
Я все детство боялась мировой войны, наверно, из-за бабушки, пережившей концентрационный лагерь. Страх был от мысли, что мировая война везде, от нее не спрятаться, просто негде. Прошел страх только тогда, когда узнала, что в некоторых глухих местах в Сибири про нее даже не знали. (Катя Шольц)
Я цепенела, как слышала слово «боеголовки». А поскольку я не ходила в детский сад и у нас постоянно работало радио, то слышала я его тоже постоянно. И не только дома, пришли в фотографию меня запечатлеть — там про боеголовки вещают, сколько их американцы настряпали. (Евгения Риц)
Еще бы не бояться войны, когда в школе шили маски «от радиации» и сгоняли во время уроков в подвал по общей тревоге. И единственный пионерский концлагерь в жизни запомнился подъемом в 4 утра 22 июня под песню «Вставай, страна огромная» из всех матюгальников на крышах и включеными прожекторами. Плюс фурункулом и общей антисанитарией. (Вадя Вангели)
В детстве любила смотреть советские фильмы про войну и всегда плакала. Не боялась, но четко знала, что я против любой войны. Выросла убежденным пацифистом, которого корежит от парада Победы и любых бряцаний оружием. (Елена Степанятова)
Я очень боялась войны в детстве и юности. И была уверена, что покончу с собой, если попаду в такие же обстоятельства, которые описывали ветераны, которые приходили в школу и рассказывали свои истории. (Екатерина Мартынова)
Я выросла в городе, который целиком работал на ядерку в разных видах, от проектирования реакторов разного назначения, включая подлодки, до изучения лучевой болезни. В двенадцать лет знала всю историю создания и применения ядерной бомбы. Больше всего боялась ситуации «через границу гусь летел», когда случайно развернется во всемирном масштабе. Каждая сирена била по нервам. (Marina Fridman)
Как-то гостила у бабушки, лет шесть мне было, и мы перед сном наткнулись случайно на мультфильм «Босоногий Гэн» (название я отыскала значительно позже, конечно). Это было очень сильное впечатление об ужасах войны, мы с бабушкой были потрясены прям обе. Лет в 7-8 писала стихи про бессмысленность и ужас войны. (Polina Kuznetsova)
Я из поколения, травмированного угрозой ядерной войны. Все вот эти вот «мир не выдержит второго удара», а первый уже был в Хиросиме и Нагасаки. И фотографии голых и лысых детей, и то, что земной шар расколется пополам и выживут только пауки, трансформировавшиеся до гигантских размеров, и песенка про японского журавлика и девочку Садако Сасаки. Меня дико трясло, и я много лет просыпалась по ночам от кошмаров в ожидании ядерной войны и бомбы из Америки. Нам в школе показывали, где подвал и бомбоубежище, но понятно было, что в случае грядущего апокалипсиса никакой подвал не спасет. И отдельные ужасы были про прошлую войну — рассказы про блокаду и концлагеря. (Наташа Юдина)
Конечно, боялась войны. Учили бояться, и семя падало в плодородную почву возраста. Ужасно, что пару лет назад страх вернулся. Ощущения, как в старом анекдоте: «Ядерной войны не будет, но будет такой мир, что камня на камне не останется». (Olena Chuprei)
Из детства остался ни на чем достоверном не основанный страх бомбежки. Низко летящий самолет, два самолета, вертолет запускают цепную реакцию паники. (Ася Анистратенко)
Школа была рядом с домом, где жили Зоя и Александр Космодемьянские, поэтому каждый праздник нас водили к их памятнику и рассказывали о подвигах. Ну и ожидалось, что у нас будет отлетать от зубов и их история, и истории пионеров-героев со всеми пытками. А лето я проводила в Смоленской области, все эти пробитые каски, вазы из гильз, осколки мин. Очень страшно. Я до сих пор вздрагиваю, когда над домом пролетают самолеты, тут такая акустика, что… (Анна Трусова)
В детстве не боялась войны, так как папа военный, в 5-6 лет мы с семьей жили в Афганистане. Поэтому воспринимала войну как норму жизни, мечтала стать военным летчиком. Страх пришел позднее. Когда вернулись из Афгана, я первое время очень боялась без охраны выходить из дома в магазин. Во взрослом возрасте меня охватила совершенно иррациональная паника, когда ехали в автобусе на Мертвое море: очень уж пейзажи похожие. Казалось, что сейчас попадем под обстрел, хотелось, как в детстве, лечь на пол. Когда дочка родилась, появился страх терактов или катастроф. В любом общественном месте сразу рефлекторно смотрю, где находятся запасные выходы, куда бежать или прятаться, если что. Был сильный страх, что можем с дочкой попасть в какое-то происшествие, и шансов выбраться с ребенком на руках мало. Смотреть фильмы о войне, читать — очень тяжело, сильное отождествление. (Анна Шиманская)
Вечерами, в пионерлагере, когда ложились спать, очень боялась, что начнется война и я потеряю маму и папу, потому что лагерь был километрах в семидесяти от дома. (Елена Лысенко)
Конечно, боялась войны. И даже частично пережила. Мне лет 14 было. Проснулась ночью, за окном зарево. Первая мысль, понятно: «Началась война, сбросили бомбу». Сначала хотела будить родителей и сестру, бежать в бомбоубежище, но потом поняла — не успеем, раз уже вспышка была, нечего родным перед смертью пугаться. Мысленно со всеми попрощалась, обняла собаку и приготовилась умирать. Но все же оказалось, судьба мне пожить еще чуток. Просто на местной электроподстанции пожар случился. Вот и бухало, и горело. (Mariia Hovanskaia)
Я мучительно думала, кто из трех атомных держав победит: Китай, Америка или мы? Боялась я больше всего победы Китая. (Marpha Telepova-Texier)
В детстве я себя представляла героиней всего и сразу — и в разведку пойду, и медсестрой на поле боя буду раненых выносить, и на самолете буду врагов бить, и даже, как дедушка, стану танкисткой. Война была так сильно впечатана нам в голову, что до сих пор помню некоторые детские сны про войну и то, в каком ужасе от них просыпалась. И ведь как-то уживалось все это во мне — ужас и готовность к подвигам. (Yelena Yakovleva)
Моей маме было два года, когда началась война, бабушка с ней и ее старшим братом оказались на оккупированной территории на Украине в селе Оленовка Фастовского района Киевской области. В детстве я просила маму рассказывать мне перед сном, как они жили во время оккупации. И мама рассказывала. В темноте спальни отчетливо возникали картины: вот бабушка прячется по огородам, потому что не хочет работать учительницей в школе с портретом Гитлера на стене, вот соседских девушек угоняют в Германию, вот коза Галя, благодаря которой у них всегда было молоко, вот немец приходит на двор, чтобы отобрать еду, а бабушка ему говорит: «Viele kleine Kinder!» — и показывает на детей. Он всплескивает руками и дает им что-то из своего пайка. Как мылись в печи, как прятали подобранного раненого советского офицера и многое другое. Все это причудливо переплеталось с прочитанными о пионерах-героях книгами, с уроками мужества в школе. Их проводили, начиная с первого класса. Наша школа носила имя Героя Советского Союза Юрия Смирнова, несчастного мальчика, распятого где-то во время войны. Нам рассказывали о повешенных партизанах, в школьном музее была большая фотография. Как я могла не бояться войны? Конечно, я ее боялась, в моих детских кошмарах за мной гнались фашисты с автоматами, но никогда не догоняли, к счастью. А потом я выросла, мы ходили охранять Вечный огонь, маршировали на смотрах строя и песни, но все это была внешняя шелуха, к внутренней жизни не имевшая никакого отношения. Страх войны остался там, в темноте детской спальни. (Lena Thalberg-Zukova)
Боялась и ждала ядерной войны, хотя росла уже вроде как после окончания холодной войны. Но тем не менее была абсолютно уверена, что это только вопрос времени, а события на Ближнем Востоке — тому подтверждение. По ночам просыпалась от грохота мусоровозов, уверенная, что это взрывная волна. (Rosa Vertov)
Смешно было. 1983-84 год был. Пошел в «Баррикады» на мультик «Босоногий Гэн», в кратком описании, размыто было написано: «История мальчика Гэна и его брата» и еще что-то. Предположить, что это хоррор-анимэ про Хиросиму, мне в голову не пришло. Причем талантливое до жути. С него вкрался ужас перед ядерной войной сильнее, чем ото всех агиток того времени. Накатывало волнами. И когда вышел фильм «Письма мертвого человека», все смотрели и пересказывали, а я умышленно не пошел на него, решил, что нервы дороже. Сны снились, со смешным для ребенка экзистенциальным посылом: бомба падала где-то недалеко — я видел гриб, вокруг все бегают, кричат, а я понимаю, что уже все. Бежать бесполезно — слишком близко. Отпустило уже в подростковом возрасте. (Timofei Dekin)
Все детство боялся. Но, как человек практичный, обдумывал конкретику — успеет ли за 13 минут бабушка добежать до метро, и пустят ли с собакой. (Федор Сваровский)
В 1982-м (мой 3 класс) нам все время на уроках показывали документальные фильмы про ядерную войну и лучевую болезнь — страшные обугленные лошади и люди запомнились. Учили надевать противогазы, строем гоняли всю школу в бомбоубежище, рассказывали, что нужно носить белые одежды, а деревянные поверхности обязательно обмазывать мокрой глиной (не помню, почему). Родители отловили меня в 9 вечера, когда я с ведром отправлялась на детскую площадку — туда завезли свежий песок, я собиралась мешать его с водой и обмазывать мебель. Умер Брежнев, мои одноклассники все говорили, что вот-вот на нас кинут бомбу. У меня начался энурез, не могла спать. Мама хотела меня отвезти к психиатру, но папа сказал, что мы с ним поедем к дяде Володе, ты же видела его по телевизору, он выступал в «Международной панораме», он все знает про политику. И отвез меня к своему однокурснику Владимиру Петровичу Лукину, который со мной разговаривал как со взрослой и на пальцах объяснил, почему войны не будет. Энурез прекратился в тот же день. (Наталия Ким)
Ядерную войну боялась как не знаю кто! Слышала гул самолета, и душа уходила в пятки. Боялась песни про японского журавлика, всю эту атрибутику про бомбоубежища, правила поведения при взрыве и т.д. Потом стала постарше, и страх прошел. Но во сне часто видела авианалеты. Не знаю даже, почему так. (Al Jentarix)
Пошла в детстве, лет 10-11 мне было, в клуб на сказку «Госпожа Метелица», а там перед сказкой показывали киножурнал. Обычная практика в советские времена. И в тот раз в киножурнале показали «Босоногого Гэна». Название-то я потом нашла, лет после тридцати, когда решилась погуглить, что это было. Это мрак и ужас. Я долго боялась атомной войны после этого, конечно. Распаковать эту коробочку решилась только спустя лет двадцать после просмотра. (Егорова Екатерина)
Очень боялась войны, страх иногда всплывает в неожиданных ситуациях. Например, когда мы искали жилье и рассматривали один вариант в Стокгольме на соседней станции, я вдруг сказала — не пойдет, там же метро наземное. «И что?» — удивился муж. Так ведь бомбоубежище в метро должно быть! (Дина Беркгаут)
В детстве «военные» кошмары снились — после бомбежки, огромные ямы у перекореженного подъезда, изуродованный оккупантами фасад дома, метро «Парк культуры» раскурочено взрывом, темно, уличные фонари не горят, ларьки снесли, комендантский час. Капитальный ремонт, благоустройство «Моя улица», трехлетний ремонт станции метро, недавний карантин и прочее — либо один в один, либо воплотились похлеще детских кошмаров. Теперь снится, что дома по всей Фрунзенской набережной снесли, деревья порубили, а новострой окружен высоченными заборами, и совсем нет пешеходных тротуаров, только проезжая часть, остановки муниципального транспорта в виде прозрачных куполов, на своем месте осталась только река. (Natalia Tomskaya)
Войны не боялся. Почему-то. Всегда думал, что НАТО зассыт ее начать. Пока не ошибся. (Игорь Поспелов)
Я очень испугалась, но не в детстве, а гораздо позже, на военно-морском параде в Севастополе, тем более, что мы, чтобы лучше видеть происходящее, уселись на хранилище с горючим. А сейчас иногда думаю о том, что случится с городом и людьми, если вдруг весь город отключат от электроснабжения. (Elia Zova)
Я росла в 90-е в России и была совершенно уверена, что будет Третья мировая, даже как-то философски к этому относилась. Я настолько свыклась с этой мыслью, что, кажется, даже ни с кем не обсуждала, мне казалось, что это и так всем известно. Войну представляла немножко по Ремарку, немножко по комплексу военных книг и фильмов, немножко как ГУЛАГ и немножко как битву с Чужими Ридли Скотта. Тут, конечно, еще чеченские войны градуса добавляли. Я жила с ощущением своей и всеобщей обреченности. Когда самолеты врезались в башни-близнецы и когда я поняла, что это новости, а не блокбастер, мне было ясно, что война началась. Мальчишки знакомые собирались вместе идти в военкомат (надо себе вообразить этих студентов-гуманитариев из неформальной тусовки, чтобы стало по-настоящему смешно. Но не пошли. И война не началась. (Скейли Рамирес)
Войны не боялась. Рассказами про войну меня никто особо не донимал. Бабушка-фронтовичка почти ничего не рассказывала о войне. Считала, что те, кто много об этом треплется, на самом деле мало что испытали. Фильмы про войну мне были неинтересны. Я, например, даже «А зори здесь тихие» ни разу не смотрела, как и прочие советские военные фильмы. Книги про войну, типа «Четвертая высота», тоже не впечатляли и были скучны. Причем про любую войну. Я даже в «Войне и мире» все описания войны пропустила, только про мир читала. Все думаю — надо бы наверстать уже наконец. (Мария Степанов)
Я боялась, что сдам своих под пытками. (Нинна Ку)
Войны не боялась, знала, что будет. Весь СССР «знал». Но я готовилась сражаться и выжить. Мы постоянно играли «в войну». На пытках «в гестапо» мне рассекли губу. Естественно, никого не выдала. Была очень начитанной и драчливой. (Алла Соболевская)
Не сомневалась в детстве, что раньше просто люди были глупые, многого не понимали. А теперь-то! Уж точно никакой войны не будет никогда, пф. (Анастасия Балинова)
Во второй половине 70-х мой папа уверенно говорил, что обязательно будет война с китайцами. Мне было 8-9, и я очень этого боялась. Мне даже сны снились, там были примерно такие сцены, как из знакомых мне фильмов про войну с немцами, только вместо немцев были китайцы. Причем внешность не помню, просто я точно знала, что это китайцы… (Евгения Чеснокова)
Войны боялась. Помню, 11.12.1994 думала, что началась еще одна Великая Отечественная, была в ужасе. (Александра Сикирина)
Мы в детстве смотрели много фильмов про войну. Наверное, поэтому мне иногда снились страшные «военные» сны. О том, что пришли фашисты и стреляют по домам, а мы прячемся от них, под окнами, за домами, в ямах и траншеях. Когда просыпалась, думала: как хорошо, что это сон! Теперь можно представить, что снилось тем, кто видел все это не в кино. Ядерной войны не боялись. Хотя гул самолетов, особенно по ночам, пугал. (Евгения Гольцова)
Войны, как Вторая мировая, не боялась. Наоборот, фантазировали и играли в войну постоянно, была какая-то идеализация на фоне бравурных советских фильмов («Офицеры», «В бой идут одни старики» и пр). А ядерной войны очень боялась. Когда мне было лет пять, еще при Брежневе, помню, как после программы «Время» мама зашла в нашу комнату и убито сказала: «Рейган отказался от переговоров». Это было так страшно. По ночам я просыпалась, и мне мерещилось, что сейчас грянет взрыв. (Marina Rogachov)
Я был уверен, что война будет, такое детство, да. (Ilya Vobble)
Один раз сидела с приятельницей в летнем кинотеатре в Лужниках, и тут начался салют. И я решила, что война. Что характерно, и приятельница тоже. И самолетов, пролетающих над головой, до сих пор боюсь. Самое страшное — это были уроки гражданской обороны, где нам объясняли, как вести себя в случае ядерной войны, как устроено бомбоубежище и т.д. И что центр скажет, когда выходить, сигналы будут поступать из какого-то загадочного центра. И я подняла руку и спросила, где, собственно, будет сидеть сам этот центр, и учительница сказала, что это простым смертным знать не дано. Но вообще дело в том, что я и сейчас боюсь войны, она идет, как бы мы от этого знания ни загораживались. (Мария Галина)
Да, конечно. И боялись, и знали, что война вот-вот начнется. Зато, б***, был вкусный пломбир. (Денис Панин)
Боялась войны жутко, еще хуже боюсь сейчас. Сейчас она как бы есть, но ее как бы нет (в моей жизни). И главный мой страх заключается в том, что и для меня, и для всех близких мне людей война перейдет в статус ОДНОЗНАЧНО ЕСТЬ. (Лия О’Ди)
Война мне часто снилась. В тот момент, когда в меня стреляли, я просыпалась в холодном поту. (Fialkova Larisa)
Очень боялась войны. Каждый звук самолета в небе напрягал, и я ожидала в лучшем случае просто бомбежки, в худшем — ядерную бомбу. На стенах возле класса висели фотографии пионеров-героев типа Павлика Морозова с рассказами об их геройстве, включая все кровавые подробности. Я это перечитывала раз за разом. Тема японской девочки с журавликами поднималась в школе постоянно. Когда мне было лет восемь, нас повели в кинотеатр смотреть жутчайший японский мульт про Хиросиму и Нагасаки. Если не ошибаюсь, «Босоногий Гэн». Я потом долго не могла засыпать по ночам, сцены стояли перед глазами. Как вспомню, так вздрогну. (Mila Pru)
Очень боялась войны, я 1977 года рождения. Но фильма не видела — зато без конца в школе пугали и обсуждали, и ватно-марлевые повязки шили на труде. (Анна Домини)
Я боялся, что не успею в бомбоубежище. Двери закрываются, а я с другими людьми остаюсь на улице и нам явно хана. Часто такой сон был. (Михаил Рукавишников)
Вообще пофиг было. Все эти ядерные пугалки казались злой сказкой. (Inga Zaionz)
Мне кажется, ядерной войной чуть менее, чем всех советских детей основательно напугали. До сих пор иногда снится, как бомба взрывается и разгорается яркий свет… А в детстве, помню, бомбоубежище возле школы разобрали, и я переживала: а куда мы прятаться-то теперь будем, если война внезапно? (Mervyn Quant)
Я боялась ядерной войны — кошмары снились про нее. Ну и все мы учились стрелять в школе и АКМ разбирать-собирать, знали, где наше бомбоубежище. (Вика Рябова)
В детстве войны не боялась, кажется, хотя оно и пришлось на позднесоветские годы. Дома берегли, при мне старались в подробности не входить, а в школе я ничему не верила. Так что до подросткового возраста плохо понимала, что такое война на самом деле. А потом начала читать много про войну — и художественного, что начало выходить после перестройки, и воспоминания. С тех пор боюсь, да. (Виктория Малкина)
Войны боялась. В моем детстве был некий психоз в обществе. Всякие бомбоубежища… изучение, как действовать после ядерного удара… Боялась звука летящего самолета. (наталья георгадзе)
После захвата Россией Крыма и Донбасса однозначно боюсь, особенно после недавнего скопления российских войск недалеко от границ с Украиной. (Ольга Новаковская)
Очень боялась войны. Тревожность от низко летящих самолетов, слезы от упоминаний о Великой Отечественной, блокаде, фильмах о войне до сих пор, да вот прямо сейчас. Сны про нападение с воздуха, бывает, снятся. (Аликс Шмидт)
Лет с пяти каждый вечер моя наивная детская молитва заканчивалась: «И пожалуйста, пусть ночью не начнется ядерная война». Был уверен, что она начнется именно ночью. (Сергей Веснин)
С одной стороны — войны боялась, конечно. Советские СМИ, как и теперешние, умели нагнетать атмосферу: администрация Рейгана, ядерная угроза и т.п. В школе был ГрОб с обязательной демонстрацией обгоревших детей из Хиросимы, а еще в кино показывали анимэ про Хиросиму «Босоногий Гэн». С другой, в начальных классах на даче с удовольствием играла в «войнушку» вместе с мальчишками. Была санитаркой. Ну, играли-то мы как бы в Великую Отечественную, в ядерную-то войну и отыгрывать нечего. (Inna Zyu)
Когда мы перешли в 4 класс, нашим классным кабинетом стал кабинет ГО. И ядерная война на этих выцветших плакатах была простым и понятным будущим. Нелокализованным, но, несомненно, ближайшим. Потом с разрядкой, выводом ЗГВ это ощущение как-то незаметно прошло и забылось, вплоть до 2014 года. (Сергей Косачев)
Я очень боялась войны. В детстве был такой период, когда не могла заснуть и приходила ко взрослым с вопросом, не начнется ли война. Снилась. А бабушка рассказала, что она перед войной очень стала бояться, что будет война, и дедушка ее убедил, что не будет, а она очень вскоре после этого началась. Это вообще меня повергло в ужас. Но потом это прошло, и в молодости и зрелости я об этом не думала. Но бояться, мне кажется, никогда не переставала и сейчас боюсь. (Наталия Абрикосова)
Сволочи отставники на военной кафедре (начало 80-х) говорили уверенно, что война будет. Я им не верила (еще бы таким верить), но все равно это очень напугало. Типа с этих станется. В детстве не боялась и не думала, что непременно будет война. Но несколько раз во время салюта и еще каких-то подходящих громких звуков боялась, что может начаться. (Елена Максимова)
Боялась ядерной войны. У нас дом на возвышенности, 5 этаж, вид на поля и реку. И вот мне снились кошмары, что там взрывается бомба, волна идет ко мне. Я пытаюсь спрятаться и умираю. Как-то я рассказала папе. Он сказал, что ему в детстве снились те же сны. (Юлия Ширина)
В детстве не боялась, скорее мечтала, какие подвиги буду совершать, как пионеры-герои и Гуля Королева. Но когда мне было девять лет, у нас дома появилась книга «У войны не женское лицо», мне дали прочесть ту часть, что про детей, «Последние свидетели», — в общем, и ее было бы достаточно, до сих пор помню цитаты, хотя ни разу с тех пор не перечитывала. Но я прочла и остальное, и тогда начала ужасно бояться войны и того страшного, что на ней происходит. А потом и правда началась война в Приднестровье, и мы ждали в Кишиневе, что нас вот-вот начнут бомбить. В доме еще несколько лет стояла в шкафу у дверей сумка «взять и бежать, если что». (Eghzarw d’Eghzarw)
Войны боялась. Думаю, ничего нового я не скажу про ядерные пугалки и про советские детские страхи. Хотя, возможно, кому-то любопытно будет узнать, что в Зеленограде уроки политинформации в школах (на которых и рассказывали про ядерную войну) продолжались как минимум до конца 1987 года. Это специально для тех, кто считает, что тогда везде уже была perestroika-glasnost, все ходили в школу без формы и на уроках читали Цветаеву. (Мария Елиферова)
Мне снятся очень реалистичные сны про первые часы в крупном городе после начала Третьей мировой. То есть известно, что была атомная бомбардировка (где-то далеко, но была), что скоро будет жопа со связью, едой, бензином, транспортом вообще, теплом и призывом. И мне нужно успеть что-то сделать, чтобы повысить шансы семьи на выживание и до моего призыва. И не только мне, но и миллиону других людей. И вот эта жопа за пару часов успевает развернуться во всей красе безо всяких взрывов, крови и прочей чернухи из телека (которая мало похожа на более страшную жизнь). (Игорь Москалев)
Все детство была уверена, что войны больше не будет никогда — после Второй мировой никто не может снова хотеть войны… (Victoria Kazakevich)
Я боялась пыток в гестапо, иголки там под ногти и все такое, думала, выдержу ли, если поймают, потому что, конечно, ушла бы в партизаны. (Надежда Золотых)
Войны не боялась. Мечтала о ней. Чтобы подвиги, чтобы жизнь за родину. Чтобы летчицей. Ну, подборка литературы была специфическая. Теперь боюсь. (Светлана Орлова)
Вот реально боялась войны. Когда слышала звук летящего самолета, серьезно думала: вот война начинается. При том, что я в довольно раннем детском возрасте начала летать на самолетах, все равно этот звук в ночном небе ассоциировался у меня не с летними каникулами, а с возможной войной. (Ekaterina Ilinskaya-Morag)
Очень боялась войны! Прямо вместе с фактом смерти, который взрослые объяснили как бессознательное растворение, бомба, война, Чернобыль, СПИД и неясные политические события 1989-1996 очень меня пугали. Когда я смотрела на окружающую действительность, кроме школы, дачи и купания в реках, мне в целом все казалось помешательством. Очереди, митинги, убийства, падение Берлинской стены — и никто ничего не объяснял. Вообще ничего вразумительного не могли сказать: а почему тогда Ленин? А что тогда церковь? Чеченская война совершенно неясной была, я как в учебниках истории, пыталась понять, но нет. Про афганскую тоже все отнекивались. И потом еще, сверх этого, мы начали читать в школе про Вторую мировую. (Света Хакимова)
Я в детстве много читала про войну и, конечно, вся эта лавина информации плотно занимала мою голову. Мечты в случае чего в партизаны — дааа, одним махом семерых побивахом, это обязательно. И срочно какой-нибудь героизм, ну, на полшишечки. То, что я никогда не была особо спортивным ребенком, никак не мешало мне планировать славный боевой путь. Ведь на фронте и в партизанах были не только крепкие здоровые люди, были и задохлики вроде меня, и недолеченные раненые. После особо реалистичных книжек у меня случался сон-кошмарик, всегда один и тот же, будто я веду толпу человек в пятьдесят из горящего города, и у меня в руках связка десертных серебряных ложек, и нужно идти туда, где эта связка перестает нагреваться, карты у нас нет, и кругом враги. (Полина Гринберг)
Очень боялась, что война начнется, когда я поеду в пионерский лагерь или когда родители уезжали от меня. Все время об этом думала, строила планы, как выживать и куда класть записки для родителей. Фильмы военные мне психику расшатали, конечно. Особенно про умирания за Родину пионеров-героев. Там или умирай, или не герой. (жанна самохина)
Я боялась ядерной войны, особенно лет в 8-10. Во сне несколько раз видела из окон, как вдалеке разрастается ядерный «гриб». Мне казалось, что когда люди договорятся о сокращении ядерных вооружений, будет всемирный грандиозный праздник. (Марина Прозоровская)
В детстве жили через дорогу от закрытого бетонным забором квартала — НИИ Микробиологии, где делали что-то секретное (а может, и сейчас). Папа на мой вопрос: «Если враги начнут его бомбить, что будет с нами?» — оптимистично заявлял: «Мы умрем первыми!» — «А остальные?!» — «А остальные — через пять минут» (у папы служба в РВСН и химико-технологический факультет в анамнезе). (Анна Лапшина)
Я в детстве не боялась войны и любила смотреть на военные парады и полет самолетов в День Победы. Из моих близких никто не воевал, они сидели по лагерям. А более далекие предки по линии матери были военными. Наверное, поэтому мне было интересно залезть на 9 мая в танк, который специально пригоняли в наш район, чтобы дети могли в нем посидеть. Помню, отец отчего-то боялся, что будет война с Китаем, и все время это повторял. Откуда у него это было — до сих пор не знаю. Но среди ученых в СССР теории заговора были очень популярны. Помню, еще нейтронной бомбой нас пугали. Но я не помню, что у меня был страх. Но странно, что в детстве я любила фильмы о войне, а сейчас их совсем не могу смотреть. (Olga Faure Pit)
Боялась ядерной войны, лет в семь-восемь, это был год, наверное, 1981-й, видела на эту тему повторяющийся сон — огромный гриб на горизонте, все бегут куда-то, а я понимаю, что убежать невозможно, что все, конец. (Юлия Сабельфельд)
Боялся войны. Мне кажется, все боялись. Но не страхом, от которого теряешься. Просто… Будет война. Убьют. Знание. (Олег Литвинов)
Безумно боялась войны. До сих пор часто снится совершенно жуткий сон, в котором едет такой военный поезд, а папа стоит на ступеньке в шинели с вещмешком на спине и машет мне рукой. Или вот буквально вчера еду в Хайфу мимо небольшого аэропорта. Заходит самолет на посадку, низко так, прямо над моей головой. В голове одна мысль: будет бомбить или нет. Еще помню, как классе в пятом мы с Маринкой шли домой из школы, и вдруг на улице почему-то заработало радио, и не программа какая-то, а звук метронома. Обычно во всех фильмах про войну показывали такой звук, и Ольга Берггольц читала стихи или Левитан объявлял от советского информбюро. Короче, я, здоровая лошадь, стала дико рыдать посреди улицы с криками: «Война началась». Меня еле в чувство привели. (Polina Landau)
Мне снилась ядерная война, — лет с 12 и до 15 (до начала перестройки). (Sergey Fedorov)
В первом классе у нас провели специальный урок, объясняли про ядерный взрыв, радиацию, химическое заражение, научили надевать противогаз. Вскоре после этого ночью у нас под окном машина врезалась в дерево, и у нее «заело» гудок. Я проснулась в полной уверенности, что это сирена, возвещающая начало ядерной войны. (Galina Berenstein-Selivanova)
1976 года рождения. Ядерной войны не то чтобы очень боялся, но она была как бы одним из постоянных вариантов развития событий где-то до начала переговоров между Горбачевым и Рейганом. НВПшные и ГОшные плакаты, вспышка слева/вспышка справа, все такое. Надписи на партах — Better sex, than MX — ну это уже под конец, где-то в 1986-м. MX — это была новейшая на тот конец американская МБР. Мы жили в Куйбышеве, в какой-то момент мне сказали, что мы так и так стратегическая цель, так что нас разбомбят без вариантов одними из первых. Это как-то успокаивало. Что интересно, боялись и многие из старшего поколения, но боялись скорее аналога Второй мировой, которую они застали. Фраза «Лишь бы не было войны» была для них совершенно не шуткой. В общем, с одной стороны это все было довольно страшно, но, с другой стороны, это говорило о том, что и руководство, и обычные люди относятся к войне очень серьезно, без шапкозакидательства. (Дмитрий Луковкин)
До сих пор помню какое-то стихотворение из хрестоматии про человека, вмерзшего в лед Невы в форме креста. И льдина с этим человеком плыла в ледоход. (Anna Chekhovskikh)
Нет, войны я не боялась. Я родилась в 1985 году и росла в самое голодное время. У мамы была ассоциация одиноких матерей, и я насмотрелась на парализованных детей, нищие голодные семьи, теток, вышедших из тюрьмы или готовых в нее сесть. Жизнь никогда не казалась мне особенно безопасным и милым местом в связи с этими знаниями, полученными так рано. Тема катастрофы и ядерного или техногенного постапокалипсиса меня, однако, завораживала: мы с подружками начитались «Пикника на обочине» и запойно играли в сталкеров во дворе. (Natalia Ki)
Не совсем, но долгие годы боялась уснуть именно в ночь на 22 июня. (Irina Knizhnik)
Вообще не боялась войны. Довольно долго недоумевала, чего это Гурченко в «Пяти вечерах» так проникновенно гладит Любшина по голове и приговаривает: «Только бы не было войны, только бы не было войны». Я, правда, и Чернобыля не боялась. Полное ощущение безопасности. (Liza Rozovsky)
Не боялась войны лет до 15, наверное. Считала, что война «уже была», что люди увидели, как это ужасно, и больше никогда подобного не допустят. (Alla Vayner)
Мы с моей подругой Наташкой боялись войны вместе. Представляли себя в блокадном Ленинграде, голод, холод, по периметру фашисты. В результате сжирали всю еду и из моего холодильника, и из ее. Я так растолстела, что мама повела меня к эндокринологу. (Татьяна Сиротинина)
Я выросла в писательской семье, и я помню, что мамин рассказ (Марьяна Яблонская) “СДАЕШЬСЯ?” не опубликовали в «Советском писателе» за «пропаганду фашизма» в 1970-80-х. Я там не все понимала, но отношение к войне сформировалось маминым творчеством. Не страх — а отвращение. В рассказе было такое место: «Я, должно быть, ударен грязной правдой жизни, ударен во время войны, — я тогда был мальчиком, мне, слава тебе господи, пять лет было. Я человек ничтожный, штатский, обыкновенных драк опасаюсь, понимаете ли, вот мне и тычут: вы, младчек, на войне не были, — следовательно, и знать о войне ничего не можете. Ладно. Но я все-таки знаю, что война — это прежде всего страх, пьянство, сифилис, мародерство, развороченные красные животы, а уж потом все остальное. И чтобы знать все это — не обязательно быть на войне, потому что война живет и в мирное время, и именно потому она когда-нибудь наступает». Вот так в детстве и относилась — мама воспитала так. (Марианна Вера Яровская)
Войны не боялся, пока сам не оказался на войне. Хотя для меня это была война-лайт, воевала не моя страна (хотя и при поддержке моей), да и на фронте я был всего час, мне очень не понравилось. (Егор Кузнецов)
Я был очень образованным мальчиком. Я изучил все плакаты гражданской обороны в школе, поликлинике и прочих учреждениях. Я знал все эффекты ядерного взрыва. И я очень боялся ядерной войны. По ночам мне приходилось убеждать себя, что пролетающие над домом самолеты не могут быть ударными бомбардировщиками — они не долетят до середины Сибири. Однажды я проснулся среди ночи и увидел в окно огромный сияющий шар. Замерев от ужаса, я смотрел на него полминуты. Он не менялся. Медленно я понял, что это не может быть вспышкой ядерного взрыва — это, конечно, была полная луна. P.S. Начало восьмидесятых. (Гомбо Цыдынжапов)
Позывные «Широка страна моя родная…», голос Левитана вызывали у меня панический ужас, потому что по рассказам родственников, да и по моим смутным воспоминаниям так начинались военные сообщения. (Marina Buvailo)
Во втором классе нас сводили на мультик «Босоногий Гэн». После этого я долго очень боялся атомной бомбардировки, а это довольно хреново, когда ты живешь в 15 км от крупного аэропорта и полночи слышишь рев взлетающих самолетов. Где-то тогда же я осознал, что войны не хочу и воевать тоже не хочу. (Тамбу Асприн)
Я не боялся войны, я злился на одноклассников, которые смеялись над учительскими лекциями про военные ужасы. Сейчас я эту реакцию понимаю лучше — нас за два года, без подготовки, перегрузили новой информацией про темную сторону истории. Начали показывать вперемешку — концлагеря в Германии, лагеря в СССР, кости расстрелянных немцами, кости расстрелянных большевиками, пытки пионеров-героев еще входили в программу. Истории про Афганистан, по аналогии истории про Вьетнам. Геноцид армян. Расстрел в Катыни. Архипелаг ГУЛАГ. Один день Ивана Денисовича.
Все это рассказывали без систематизации, на основе публицистики, но очень пафосно. Пятый, шестой класс — дети прятались за нервный смех. Но я все это прочитал немножко раньше, и со мной это проговаривали взрослые. С моей точки зрения вдруг весь класс превратился в отвратительных гоблинов. Учитель русской литературы показывал очередные фотографии костей. Мой сосед по парте с кем-то начал хихикать. Я встал и ушел домой навсегда, бурча себе под нос, что когда будет следующая война, все эти люди будут не на нашей стороне. (На самом деле до конца дня. Потом мне взрослые много чего воткнули в голову по поводу нежности и ранимости.) (Oleg Roderick)
Я выросла в Израиле, там то война, то интифада, то все вместе, и это было повседневностью. Не боялась, потому что не помнила ничего другого. Но как же хорошо было оттуда уехать в Канаду! (Esther Stacey Bolotin)
Нет, обстановка не располагала, советская власть в тот период была адекватна, «можем повторить» не пропагандировала, занималась «разрядкой напряженности». (Оксана Ляшенко)
И в детстве боялась войны, и сейчас боюсь. Но не прошлой, а ядерной. Мне мама лет в пять рассказала про ядерное оружие, и что война теперь если начнется, то ничего на Земле не останется. Я так боялась, что даже спать несколько месяцев не могла. Но в моих фантазиях огромная (метра два в высоту) ржавая бочка в саду, куда набирали воду для полива огорода, все-таки ядерный взрыв переживала. Так и представляла, что ничего нет вокруг, голая земля, а бочка стоит и дымится немного. (Rosa Vlasova)
Мне, наоборот, хотелось, чтобы война быстрее началась. Я был советским ребенком, читал книжки о героях и мысленно был готов к тому, что мне это тоже предстоит. На словах, конечно, в Совке было «Миру — мир!», но реально все нормальные мальчишки воспитывались с ощущением готовности к войне. (Сергей Зубцов)
Во мне было столько любви к людям, которые ТАК вели себя в жутких обстоятельствах войны. В начальной школе читала книгу «Говорят погибшие герои», в которой собраны записки родным тех, кто ожидал своей казни в гестапо, после пыток, их письма. Это было такое мощное свидетельство стойкости и веры, что я была уверена, что буду вести себя так же. Потом были рассказы о пионерах-героях, книга о женщинах-летчицах, подаренная кем-то мне на день рождения, чудовищные муки молодогвардейцев. Я понимала, что это было противостояние с врагом, который пришел на нашу землю, и вести себя надо именно так. Поэтому войны не страшилась, уж я-то знала, кем я буду. Гораздо позднее я угадывала себя ребенком в шедевре Ларисы Шепитько «Восхождение». Но, к моему ужасу, находила в себе что-то и от Рыбака, то, что наросло с возрастом, желание самосохраниться. (Наташа Юдина)
Да я и сейчас побаиваюсь войны, когда к родственникам приезжаю. Ведь кто их знает…. Поднимутся ночью, а нас матушка-Россия обычно не спешит спасать. Хотя… может, сейчас и поспешит, но лучше избегать этого шоу, ибо выбираться бывает крайне затруднительно для многих (если вообще возможно). Война… это дело такое… (Mikhail Lavoshnikov)
Мама взяла меня с собой в кинотеатр дважды на жестоко правдивые фильмы о войне, в частности, «Иди и смотри» — травма… которую до сих пор упомяни, и «кровавые мальчики в глазах». Мне было страшно, что фашисты придут за мамой, что меня будут пытать, иголки под ногти, повесят, обольют холодной водой на морозе… и эти ужасы в детских книгах на каждом шагу, о «пионерах-героях» и застенках гестапо. Слишком много было военной тематики в детстве, еще застали парады, книги, фильмы… чересчур. Но и недоумение у меня, почему мое поколение не понимает ужасов войны (пока не столкнется)… (Ollie Skyba)
Дико боялась войны, я от каждого стука во дворе могла решить, что началась ядерная война. (Анна Пеняк)
Я стандартно боялся, «вдруг сейчас упадет бомба». Одно время очень сильно, лет в семь, наверное. Потом попустило. (Delhar Despana)
Нам в детском саду прицельно рассказывали, что лично Рейган хочет на нас сбросить бомбу. Я спросила, сколько Рейгану лет, сказали — 70, и я такая: «О! Он ужасно старый, может быть, он помрет скоро, и все обойдется…» Прямо засыпая, просила высшие силы его заэтсамовать. (Saltanat Sadyrbayeva)
1982 г.р. Было две войны: война ядерная казалась чем-то тотальным и возвышенным; она очень пугала. И своей непредставимостью, и глобальностью. А вторая война (Великая и другая Отечественная, вплоть до Троянской) была ролевой игрой: с гусарскими костюмчиками, деревянными автоматами, золочеными латами/лаврами и т.д. Тут все было фантазийно и насквозь героично. В нее хотелось играть, а в ядерную — нет. Хотя потом, но еще в постсоветской юности, появился «Безумный Макс» и прочий постап, и ядерный холокост тоже оролевился. (Vadim B. Savelev)
Да. В начале 80-х я просыпалась, если гроза была ночью, и с ужасом смотрела в окно, гроза ли это или война началась. (Irina Serova)
Я просыпалась по ночам и слушала каждый пролетающий самолет (а Шереметьево было недалеко) — не он ли несет атомную бомбу, чтоб сбросить на нас. Я знала, что войны не будет, только одна атомная бомба — и все. (Ира Улякова)
Мне было лет восемь, когда нам в школе рассказали о водородной бомбе в том ключе, что она убьет все живое, а вещи, дома и прочее остается целым — для врага. Меня настолько испугала ситуация, что в наш дом может кто-то прийти и свободно брать все наши вещи, что, вернувшись из школы,сама добровольно уничтожила все свои «сокровища». До сих пор помню жуткую тоску внутри. (Sofya Akselrod)
В четыре года (1978 год) насмотрелся новостей по УТ-1 и бежал по селу, крича: «Війна, війна!!!» Плакал при этом громко, возможно, многих людей убедил. Передача была о гонке вооружений, все воспринял всерьез… (Alex Dudenko)
Войны боялась, нас с детства запугивали атомной бомбой. Плюс следы, раны Второй мировой. И сейчас боюсь, когда в 2014 снова появились на домах надписи «Убежище». (Elena Arhangelska)
Классе во втором физрук проводил нам оборонный ликбез по части как вести себя во время обстрела, бомбежки и т.д. Кто-то спросил: «А если бомба атомная?» — «Тогда только накрываться белой простыней и ползти к ближайшему кладбищу!» — радостно сообщил физрук. Я восприняла это как руководство к действию и долго донимала родителей, почему нельзя простынь в цветочек и как узнать направление к кладбищу. (Katia Babichev)
Про гонку вооружений смешное, мы детьми плохо значение этого слова понимали, поэтому у нас в начальных классах пацаны рисовали в тетрадках гоночные машины, увешанные пушками и ракетами, и называли это «гонка вооружений». (Saltanat Sadyrbayeva)
Нас очень целеустремленно учили бояться ядерной войны. Так что, конечно, боялась. Но подростками мы уже, что естественно, этому страху противопоставляли насмешку, были шутки, частушки неприличные на эту тему, так что страх как-то снялся незаметно. (Елена Герчук)
Нас всей детсадовской группой в рамках окультуривания повели на мультик этот ужасный, про бомбардировку Хиросимы и мама беременная у мальчика – главного героя. На моменте, где они собирают воду из кислотного дождя (я знала уже, что после ядерного взрыва дождь будет отравленный!), я начала рыдать так, что воспитательница сжалилась надо мной и вышла со мной из зала. Я продолжала рыдать с удобством, на свежем воздухе. К воспитательнице подошла другая или просто знакомая, и они обсуждали инцидент в сочувственном ключе: «Да они офигели ТАКИЕ мультфильмы детей заставлять смотреть». Дома меня успокоили в нашей фамильной манере: «Тут все в округе ракетными шахтами утыкано, как жахнут на подавление, ты ничего и почувствовать не успеешь». Еще помню, что мальчики как-то вообще не понимали смысла лекций, которые нам читали (это все еще в детском саду). Я поняла, например, смысл термина «гонка вооружений», а один мальчик пришел прямо в восторг от этого волшебного словосочетания и завопил: «Это же самая крутая гонка, я хочу на ней ездить, я всех обгоню!» («Гонка» как «гоночная машина» помстилась ему.) Тогда я убедилась во врожденной умственной неполноценности данного подвида людей впервые, не понять такое простое образное выражение! На самом деле, конечно, маловаты мы все еще были для таких метафор. А потом я поняла, что они нас обманывали. Все те, кто нагнетал эту истерику. Они знали, что дети бредят и писаются по ночам в кроватках (у меня одну подругу из садика к невропатологу водили на этой почве, и я уверена, что она такая была не одна). И что ничего этого на самом деле не будет. Но продолжали свою адскую клоунаду, чтоб им всем гореть в аду. (Лисичка Полярная)
Я не верила в то, что война может повториться. А в 1994-м в Грозном, где мы жили, она началась. И с тех пор, уже более четверти века, я знаю: нет ничего более страшного. Все что угодно можно пережить, но такой ад может хотеть и желать лишь тот, кто ничего о войне не знает. (Юлия Баева)
Мне регулярно война снилась и снится, хотя куда мне до нее — москвичке, у которой только дед воевал. (Elena Chu)
Я и сейчас боюсь войны. (Maxim Kapchiz)
Я лет в десять ужасно боялась, что сбросят бомбу. Самый был тогда доперестроечный всплеск холодной войны, и я прямо спать перестала, лежала в кровати и слушала самолеты. Мы на Юго-Западной жили, рядом с Внуково, и какой-то воздушный коридор у них был прямо над нами. И вот я лежала и про каждый самолет думала — это они, летят нас бомбить. А потом мама сказала: «Не надо бояться, мы в Москве, нас первыми разбомбят, это всем остальным будет плохо, ядерная зима, радиация, а мы просто исчезнем и все, даже не почувствуем ничего». И как ни странно, мне помогло. (Яна Вагнер)
Я боялась, что началась война в октябре 1993, когда танки по Белому дому палили. До сих пор помню то чувство ужаса от кадров ТВ. (Елена Цумарова)
Я каким-то образом из обрывочных родительских объяснений поняла, что Первая чеченская война происходит совсем недалеко от нашего дома в Москве, как идти на почту и в аптеку. Ужасно боялась туда ходить с мамой. (Элина Иоффе)
Я дико боялась, когда умер Брежнев. Была совершенно уверена, что теперь американцы начнут кидать на нас бомбы. Да и до этого боялась, причем именно нейтронной бомбы. В школе запугали, на политинформациях. Ну а потом я подросла, а еще позже вышла замуж за американца, который мне рассказал, что точно так же они боялись нас. (Анна Богаард)
В детстве я не боялся войны, так как в конце 1980-х СССР и США перестали притворяться врагами, наступил мир, закончился Афган и ничто не предвещало. Сейчас побаиваюсь, так как прямым текстом сказано, что ядерная война будет и мы попадем в рай. (Максим Корольков)
В 1975 в коридоре начальных классов по стенам развешены плакаты о ядерной войне. И еще очень страшный японский мультик о Хиросиме… В общем, этот ужас сидел где-то глубоко лет до 25. А потом прочитала роман Шюта «На берегу». Сутки читала, проживала. И все прошло. Такой терапевтический роман оказался, очень ему благодарна. (Татьяна Моргачева)
Очень боялась войны, до недавнего времени она мне снилась. Не дай Бог… (Елена Беляева)
Ужасно боялась войны, по радио дикторы целыми днями бесстрастными голосами рассказывали о наращивании гонки вооружений, это было непонятно и очень страшно. (Ольга Кузина)
Не боялась войны в детстве. Все выглядело безопасным в 80-е, когда я росла. С чего мне было ее бояться? Дед-фронтовик говорил, что на СССР никто больше не нападет. Не посмеют. Боятся. А вот в Израиле живу уже 30 лет, зная, что война — это норма. (Liza Ergor)
В детстве больше боялась тюрем и лагерей, как-то слишком много всего прочитала про Холокост и репрессии. Но вот до сих боюсь такой подсветки, когда лучи направляют в небо. В войну так искали самолеты, и эти световые лучи в небе были в каждой детской книжке о войне. (Анна Добровольская)
Наверное, с этих всех бункеров и картинок с грибами, или вот фото концлагерей в музеях, остался страх остаться жить в условиях, несовместимых с жизнью. Страх бессилия. Который не позволяет быть бережным к себе и иногда к другим. Пока его не прояснишь. (Елена Симульман)
Какое-то время войны боялась: жила в Краснодаре, до Чечни типа рукой подать, а там все заверте примерно к моему пятому классу. Телевизор работал постоянно, местные газеты (которые деду как ветерану как раз тогда выписали бесплатно) гнали тему погонными километрами в лучших традициях девяностых, кого-то из приятелей отца туда то ли отправили, то ли пытались отправить по службе (причем не армия). Любопытно, что мне вот это все не мешало любить песни о Великой Отечественной, 9 мая ходить с бабушкой на могилу к прадеду и потом гулять, читать об оккупации того же Краснодара, расспрашивать взрослых о разных там памятниках тех времен, когда по пути попадались… (Ксения Герцен)
1. В детстве, которого я не помню, обязательным атрибутом любого моего кормления была «девочка-вьетнамочка» — обернутая в целлофан страница из журнала «Огонек» с фотографией голой и плачущей вьетнамской девочки, которую солдаты с автоматами гонят по дороге. В чью светлую голову пришла идея сопровождать процесс кормления двухлетнего ребенка этим жутким фото, не знаю, но свидетели клянутся, что без него я есть отказывалась категорически. А ведь я могла вырасти совершенно другим человеком.
2. Боялась ядерной войны до усрачки. Нам было лет по 10-11, когда в класс вошла рыдающая классная руководительница: «Дети, умер Брежнев». И потом нам показали какую-то документалку, как вести себя при взрыве, и устраивали учебные тревоги. Наш класс быстрее всех спускался в бомбоубежище в подвале, и мы там молча стояли в своем цементном боксе, вещи с собой было брать нельзя, и я думала: а что, если в этот раз по-настоящему. Очень страшно было днем, боялась, что бомбить начнут днем, когда вся семья кто где, и мы больше не увидимся. Потом уже, когда полкласса начало с воплями вскакивать по ночам и ссаться в постель, оттого что скорая с сиреной по проспекту проехала, лавочку с ядерным ликбезом как-то прикрыли. (Мария Рожнова)
Смотрел в детстве фильмы, читал книги. Дедов к тому времени уже не было (один из них с войны не вернулся, другого свели со света осколки и контузия). Как и положено мальчишкам, умеренно фанател по военной технике. В свое время и карта Вьетнама повисела на стене. Картины войны, что обычной, что ядерной, навевали жуть. Тем более, что места были такие, отмеченные. Сталинград, потом Инстербург (Восточная Пруссия). Реликтов и артефактов было достаточно. Но знал, что если вдруг придется воевать, то придется. (Ivan Muravyev)
Жутко боялась войны, конец 70-х – начало 80-х. Ночами рыдала после случайных просмотров документального кино про Вторую мировую войну, боялась звуков самолетов, атомной бомбы, страданий людей. Немного отошла годам к пятнадцати, когда стала христианкой, потому что поняла, что страдания и смерть не окончательны, а значит, все не бессмысленно. Но и сейчас спокойно не могу воспринимать все, что связано с войной, оружием, военной техникой — терпеть это все не могу. (Мария Печерская)
Я очень боялась, что сбросят бомбу. Панически. Лет 8-10. Перед сном лежала и слушала самолеты, которые, мне казалось, начнут бомбить ночью обязательно.
Потом появилась Саманта Смит, как-то полегчало. А еще я понимала: то, что нам рассказывали на занятиях по гражданской обороне — все это бред, бомбоубежищ на всех не хватит, все вокруг сгорит и погибнет. А еще у нас стояла пятилитровая жестяная банка со сгущенкой — мама так и говорила, на случай войны. (Елена Мелентьева)
Я очень боялась фашистов, ядерной зимы и атомной войны. Копирую часть своих мемуаров в фб на эту тему: «Я родилась и прожила первые семь лет жизни на Малой Грузинской между Тимирязевским музеем и костелом. Недалеко от нашего дома располагался маленький заброшенный (по крайней мере, мне так казалось) особнячок с таинственной и тревожной вывеской: «Психоневрологический диспансер». Долгое время я полагала, что за дверьми диспансера находятся фашистские застенки. Словосочетание «фашистские застенки» было мною почерпнуто где-то в пятилетнем возрасте из одной радиопостановки. Точный смысл термина «фашистские застенки» был мне тогда неизвестен, но интуитивно и по отголоскам взрослого информационного мира я знала, что это средоточие некоей грозной невидимой и ужасной силы, возможно, сверхъестественного происхождения. Это только потом, через пару лет, школа добавила конкретики в мои мифологические представления о фашистах, и они обрели вполне себе материальность, появляясь то тут, то там — в страхах, анекдотах, играх, героических историях и страшилках. Мифического в них не убавилось, просто прибавилось исторической окраски. Так вот, диспансер, где фашисты пытали и убивали людей, был одним из моих детских страхов и местом посильного избегания. То есть была б моя воля, я не ходила бы в первый класс мимо его заколоченных деревянных дверей и старого деревянного крыльца, и каменного забора, на здоровенных столбах которого зимой лежали белые шапки снега. Также в детстве я была уверена, что огромные трубы ТЭЦ — это трубы крематориев, где фашисты сжигают людей, прямо сейчас, в наше время!» (Ривка Беларева)
Я боялась войны. Спать не могла. Рядом с домом по ночам шумела котельная, а я думала, что это самолеты с ядерными бомбами летят. (Katerina Shv)
Прекрасно помню, как первоклассником пришел домой, а папаша с хитрой ухмылкой сообщил, что Брежнев умер. Я уронил портфель и заплакал, потому что вот теперь-то стопудово Рейган атомную бомбу сбросит. Все эти учения по ГО, «Письма мертвого человека»… Ядерная война — это был для позднесоветского детства сюжет не «если», а «когда». Потом, правда, очень быстро подотпустило при Горбачеве. Практически забылось. Но чуть позже, когда в начале 90-х начал Дугласа Коупленда читать, то как холодной водой из ведра — в окопах по другую линию фронта холодной войны они с теми же ощущениями взрослели. (Nikita Mikhaylov)
Войны боялась. Горбачев, Рейган, Катя Лычева, Саманта Смит, голубь мира. Только бы с Америкой не было войны, только бы с Америкой не было войны — вот это вот все. (Olga Silyanova)
Никогда не было страха войны. (Вита Иваничко)
Я 1981 года рождения, и ни одной секунды в жизни я не боялась войны, ее образ как-то вообще прошел мимо — при том, что бабушки-дедушки и их друзья, прошедшие Bеликую Отечественную, понятно, были еще молоды и что-то рассказывали, но у них очевидно не было цели запугать, так что никакого ужаса на подкорке не отпечатано. Это, я думаю, и есть критическая разница между рожденными в конце 70-х и даже в самом начале 80-х. (Yana Melkumova Reynolds)
Войны не боялся. Мне рассказывали про пионеров-героев, Зою Космодемьянскую, в школе имени которой я учился, и о том, как почетно и правильно отдать жизнь за Родину, война была переполнена романтикой и пафосным героизмом. К счастью, жизни Родина от меня не потребовала. Только в юности пришло осознание того, какой это ужас и как отвратительна романтизация войны. Потом пришло осознание того, что отдавать жизнь за абстрактные понятия и вздорные идеи не следует. (Dmitriy Talalayev)
Не то чтоб боялась войны, но фоном всегда был вероятный ядерный взрыв, глобальное потепление и конец света. Ну то есть нет-нет, да подумаешь: а вот как жить будем в таком случае и где скрыться. Потепление и конец света особенно ярко фантазировались в бане летом. (Анна Филиппова)
Боялась цунами, утопления, терактов в Москве, когда дом падал, падения с высоты, что не вытащат из ящика, куда сама и забралась, падения в шахту лифта, а вот войны… Я знала, что на войне калечатся, убивают, умирают, голодают, распределяют продукты, лечатся в лазаретах, любят, изменяют женам, и все такое… бытовое. Живых участников Великой Отечественной в ближней семье не застала в сознательном возрасте, с дальними виделась редко. А вот военные дети бабушка и дедушка рассказывали: дедушка с юморком всякие шалости, бабушка про быт, переживания, голод, работу и учебу в эвакуации. Потом читала энциклопедии, а люди там постоянно воюют. Ну значит, без войны не можно людям. Когда ехала на Масу, поняла, что постоянная военная напряженность в Израиле мне даже чем-то близка. Заставляет жить ярко. Надо было стать военным журналистом, как один таксист посоветовал. (Дарья Михайлова)
В детстве, кажется, войны не боялась. А вот когда летят самолеты над Москвой на парад, боюсь, все внутри сжимается так, как будто я пережила авианалеты когда-то. (Вера Евстафьева)
Когда мне было 10 лет, у нас началась война, которая длилась шесть лет, из которых четыре года страна была в блокаде. Не было ни еды, ни света, ни газа, ни воды. Зимой вода в канализации замерзала, трубы лопались. Все замерзало в подъездах. Воду ведрами приносили из другого квартала. Замерзшие насмерть трупы на улицах были обычным явлением. Матери, бросающиеся из окна, которые утром обнаружили в кроватке труп замерзшего ребенка. Ежедневная вереница гробов с фронта. Я выросла в этом. Так что нет, в детстве я не боялась войны. Реальности не боишься. А вот уже потом, до сих пор сидит ужас перед войной, которая, к несчастью, снова нагрянула осенью прошлого года. (Lilya Ejevichkina)
Мне было лет семь. В моей комнате был ковер. Я был уверен, что война начнется, мы поедем в эвакуацию, и чтобы он не потерялся, я написал на его нижней стороне номер квартиры. Удивительно, но он до сих пор жив и лежит где-то на старой даче. (Павел Аксенов)
По счастью, я с самого детства постоянно бывала влюблена. Так что мне было не до войн… Впрочем, сон о войне, взрывах и немцах был однажды, и помню я его и спустя лет эдак сорок пять. Но я как фильм его восприняла. Свезло, в общем. Не боялась. (Наталья Качура)
Очень боялась ядерной войны. Когда генсеки начали помирать один за другим, каждый раз впадала в панику и очень ждала сообщения о назначении следующего: была уверена, что, пока страна без генсека, Соединенные Штаты могут запустить ядерные ракеты и весь мир погибнет, поэтому партии надо было успеть. Но была дилемма: пока не похоронят старого, нельзя было назначить нового, поэтому до похорон жила в ужасе и постоянно боялась, что не успеют. (Ольга Махмутова)
Я отрывочно помню страх атомной войны, но как-то смутно. Но вот настоящий мой страх, связанный с войной, появился после прочтения рассказа о гранате, которую фашисты закинули в землянку, где было несколько человек. И самый отважный из них кинулся на гранату и закрыл ее своим телом, тем самым спасая товарищей от гибели. Меня много лет не отпускала мысль о том, что если я окажусь в такой ситуации, то вроде как я должна сделать то же самое. Но почему именно я? Остальные же выживут? А я погибну! Так же нечестно. И я прям тысячу раз прокручивала в голове альтернативные сценарии, при которых никому не нужно будет жертвовать собой! (Ритка Винокур)
Да. Очень боялась. При звуке летящих самолетов всегда казалось, что это атомные бомбардировщики. Было страшно засыпать. (Марина Антыпко)
Я боялась ядерной войны панически, плохо засыпала, ночами в полном ужасе слушала гудение самолетов — их над Москвой в 80-е много летало. Боялась, что начнут бомбить. Потом узнала где-то, что бомба летит до земли 8 секунд, и, заслышав самолет, считала до восьми. Каждый раз готовилась к ядерному взрыву — в кино видела, что дети сгорают, как бумага. Попустило только во время перестройки. (Маша Рупасова)
Я дочь военного. Войны не боялась. Просто всегда была готова. Знала, как быстро собрать вещи, изучала карты местности. Если Россия таки вступит на территорию Украины — я в курсе, как вести партизанскую войну. (Jean Illina)
В детстве войны не боялась. А в 1989-91 годах мне снилось, что война и детей кормить нечем. Страшно было. До сих пор благодарна азербайджанцам и представителям других бывших советских республик, которые привозили фрукты в голодную Москву и торговали ими прямо из кузовов трехтонок. Они спасли нас и наших детей в начале 90-х; они, гуманитарная помощь из Германии и ножки Буша из США. (Stanislava Livshitz)
Я лет в семь весь мозг сломала, пытаясь понять, зачем Рейгану убивать всех, включая своих же американцев. Нам ведь объясняли, что планете целиком кирдык придет. В конце концов пришла к заключению, что он просто того, и впервые выразила мысль письменно — на карикатуре с Рейганом в журнале Крокодил написала: Рейган — чокнутый. (Маша Рупасова)
Я была рада, когда под гаражом отец оборудовал погреб со множеством полок. На них стояли стеклянные банки с компотами, вареньями, огурцами, и стоял здоровый ящик с песком и овощами. Мне казалось, если война, мы там отлично сможем прожить. Я так родителям и сказала. (Julie Fomičová)
Всегда. Как в фильме про мужчин и их разговоры — «а если придут немцы», всегда так и жила. (Pearl Morgovsky)
В 12 лет посмотрела «Иди и смотри». Не боялась, потому что поняла: единственный выбор на войне — это умереть после мучений или умереть сразу. И страх как-то ушел. (Нелли Шульман)
Частым ночным кошмаром снились мотоциклисты-эсэсовцы, нападающие на наш двор, и надо было спасаться как-то от жестоких и беспощадных преследователей. (Инна Бродский)
Да. В первом классе нас сводили в кинотеатр на японский мультфильм «Босоногий Гэн» — мальчик случайно выживает после бомбардировки Хиросимы и теряет большую часть семьи. Смотрю школьные рисунки — очень много характерных грибов от взрывов, этической составляющей. Кажется, от страха с детства читал про атомную/ядерную физику. (Илья Ширшов)
Да, страх был. И в тоже время была уверенность, что если забраться на дерево, то враги не заметят… (Дарина Балябо)
Да. Пугало до жути. Особенно после занятий по гражданской обороне. Там постоянно говорили, что в случае атомного удара включатся сирены и нам надо будет пройти в бомбоубежище. Я хорошо знал свой город. И я точно знал, что у нас поблизости нет бомбоубежищ. (Romans Nagajevs)
Я не боялась войны. В нашем Ташкенте было далеко до всех фронтов. Позже случилась афганская война, но это было за нашими пределами. Так что я никогда не думала об этом всерьез. В школе в старших классах у нас была начальная военная подготовка, там мы получили много информации о ядерных взрывах, учили характеристики поражающих факторов ядерного оружия. Но я знала, что никому наш Ташкент особенно не нужен и никто его бомбить не будет. И сейчас живу в Ванкувере, и наша Канада ни с кем особенно не ссорится, и мы живем в мире. Боялась я только российских властей, когда жила там. Вот это — реальная угроза. (Лилия Исаева)
Мне за успешное окончание какого-то из начальных классов подарили книгу про Хиросиму, написанную от лица умершей девочки, которую едят рыбки, а она плывет и рассказывает об ужасах ядерной войны. Я неделями спать не могла нормально от ужаса. (Анна Урманчиева)
Я боялась. И даже очень… (Светлана Каленкович)
Мне подробно снилась война все раннее детство, как будто я на ней лично побывала, и как-то это было совершенно невозможно совмещать и разделять тоже: быть солдатом во сне и бояться войны наяву. А я боялась войны дико лет до шести — в наступавшей темноте прислушивалась к звукам, пытаясь отсортировать «военные» — проехавший вдруг по нашей тихой улице лязгающий грузовик, гул самолета. Это было не про впечатления от телека, а какая-то другая память — о лично пережитом, такая же, что заставляла корежиться от звучания немецкого языка еще долго, все школьные годы и немножко после. Ядерной войны я тоже побаивалась, но уже в школе (многая знания — многая печали), но настоящий глубокий пережитый ужас для меня был — война «обычная»: с танками, обстрелами и бомбардировками. Когда умер Брежнев, мне было 15, и всеобщий вокруг обывательский напряг на тему «ну все, сейчас американцы нападут» меня не затронул — мозгов хватило; да и к тому времени я свою войну уже пережила-изжила. (Лора Белоиван)
Мне снились ядерные взрывы, и я впадала в панику, когда во время проверки систем оповещения включали сирены, пыталась бежать в бомбоубежище. (Nadya Pinchuk)
Когда год назад по улицам каждые полчаса ездила милицейская ***ня и ***ла про оставайтесь дома, короновирус и т.д., это точно повторяло «Аhtung! ahtung!» У меня начиналась истерика и неконтролируемая паника. Точно какая-то генетическая память про бомбежки из прошлой жизни. (Мария Лелянова)
Я боялась войны, потому что все об этом говорили, а не от знания. Дедушки и бабушки говорили мало про войну, но когда рассказывали, «мурашками» все тело покрывалось. (Ирина Толганбаева)
Панически боялась. И сейчас боюсь. (Ксения Устюжанинова)
Боялась атомной войны. Тогда многие этого боялись. (Айгуль Сартбаева)
Боялась. В школе нас закрывали в актовом зале и показывали фильм об испытании ядерной бомбы. Гриб, суровый голос за кадром, потом это долго снилось. (Елена Захарова)
В детстве две мысли меня преследовали — я рыдала, что не смогу быть медсестрой на Великой Отечественной войне, ибо не дождалась армия меня, война закончилась. И я не совершу Свой Главный медсестринский Подвиг. Вторая неотступная мысль — вот придут фашисты и спросят меня: кого убить — маму или папу? И кого мне выбирать? Долго я мучилась этим вопросом, пока не нашла ответ — меня. Меня надо предлагать фашистам к погибели. На этом душа моя и успокоилась. (Natalya DoVgert)
Моя мать видела фашистов. Они пришли в деревню и встали постоем на хату. Ее мать прятала детей по соседям. Самую младшую, еще младенца, спрятала в подвал своего дома. Фашисты, разгружая свои вещи, завалили ее тюками, она чуть не задохнулась. Потом село сожгли. Я в детстве боялась войны, этот страх у меня как будто в крови. Маленькой лежала у телевизора и увидела черно-белую хронику тех времен, с объявлением войны. Решила, что все происходит сейчас. Забилась в угол и плакала. (Анна Линенко)
Была уверена, что войны не будет. (Дина Ахмерова)
Мне всю жизнь снится сон: я — маленькая еврейская девочка, меня и мне подобных окружает, надвигается необратимо смерть, от страха и ужаса некуда деться, невозможно спастись, еще немного — и меня не станет! Просыпаюсь усилием воли и долго в себя прийти не могу. Много лет назад, посмотрев «Список Шиндлера», чуть инфаркт не получила — красное пальтишко, это про меня. Я никогда не была в концлагерях (на экскурсии), избегаю подробностей в текстах и фотографиях про войну, но, включив что-то внутри себя, могу подетально описать барак. Я русская, атеист, рационалист и прагматик, а этот сон толкает меня к вере в реинкарнацию. Я знаю, я уверена, что во время войны я БЫЛА. Какое там «в детстве»! Я до сих пор боюсь войны. (Винфред Дартий)
Боялась ядерного взрыва, даже к маме по ночам приходила с вопросами, не спалось. Рисовала Рейгана с бомбой (Ясера Арафата на самом деле, а не Рейгана). Потом посмотрела «Письма мертвого человека» — испытала ужас. Прошло как-то само годам к десяти. (Калерия Караванская)
В детстве я не боялся войны, но однажды был случай. Мама давала мне 20 коп. на мороженое после школы. Жили мы в Виннице, школа № 17 была на центральной улице Ленина, с булыжной мостовой. В один из дней я зашел в магазин за мороженым и вдруг услышал, что все в магазине говорят по-немецки. Даже тетя Света-продавец. Предательница! Видимо, пока был в школе, город заняли немцы, подумал я и побежал в горисполком, где мама работала, предупредить, чтобы уходили в партизаны. Смеялся весь горисполком. Так я узнал, что есть язык идиш, есть евреи и что я сам немного еврей. (Андрей Лев)
«Повесть о настоящем человеке», «Молодая гвардия», «Улица младшего сына» — росла на этих книгах. Боялась ужасно войны. Училась ориентироваться, описывать приметы, есть хвою и кору. Мучилась, что не понимаю, сколько человеку лет и какой рост с одного взгляда. Очень боялась, что вот станут меня пытать, а я все-все расскажу. Правда, я ничего не знаю, но это я потом уже поняла. Это надолго стало внутренним критерием героя. В итоге стала типичным партизаном на допросе — ни слова о важном, одна пурга для отвода глаз. И фильмы про войну я смотрела, прячась за диваном, лицом вниз, закрывая уши и голову руками, очень плакала. (Виктория Колесниченко)
Войны не боялась, но, как и все тогда, думала, что вполне может начаться ядерная. Слишком была занята спортом в детстве и своими детскими делами. Что практикую и сейчас, в любой непонятной ситуации живи, пока живется. Все умирали в муках, ну и ты как-то справишься. (Татьяна Парицкая)
Да, в детстве был страх, страшно было смотреть фильмы о войне. А сны снились про фашистов и партизанов, я один из партизанов и помню тот ужас, когда за тобой во сне гонятся фашисты. А фильм “Иди и смотри” — один из кошмаров подросткового периода. (Елена Крюкова)
В раннем детстве войны не боялась, но очень хотела поучаствовать. Мы с сестрой, когда смотрели фильмы про войну или читали про партизанов, часто отвлекались на разговоры о том, как бы мы подкрались незаметно с тыла, да как дали бы фашисту кирпичом по голове… Или что-то в этом роде. Практически Тарантино. (Марина Гарбер)
Мне снилось, что бегу, а сзади стреляют, всегда в спину, в бок попадают. (Sevara Kuryazova)
Кошмары про Вторую мировую, да. Причем отчетливо страшны и фашисты, и советские, часто снилось, что я сбегаю на поезде от тех и этих. (Екатерина Кустова)
Я до сих пор боюсь, но сейчас не так, как в детстве, иначе. Тогда мне снился один и тот же кошмар, как нас сгоняют толпой, чтоб расстрелять на краю деревни, и я все думаю, как бы так упасть за секунду до, чтоб и не попали, и не догадались, что я жива. А если потом будут проверять? Ладно пинать, а вдруг колоть штыками, разве я смогу выдержать и даже не дернуться… Всегда просыпалась до того, как грянут первые выстрелы, от ужаса. (Ирина Сумонина)
Очень боялась именно атомной войны. У меня даже была специальная коробка, в которой лежали сахар, йод, игральные карты и ещë какая-то мелочевка. Не знаю, как я планировала все это применять, но собирала на случай «если будет война». Мы с мамой даже договорились, что если объявят готовность номер один, мы ляжем на кровать, обнимемся и так вместе умрем. А еще лет в шесть я написала стихотворение в адрес Рейгана. Сейчас уже полностью не вспомню, но начиналось оно так: «Господин президент, обращаюсь я к вам. Мне шесть лет и зовут меня Света. Неужели вам, господин президент, надоела наша планета?» И еще что-то про свет, который затмят миллионы ракет. Короче, самый страшный страх детства — атомная война. (Светлана Качмар)
Не боялась особо, думала, если что, прорвемся. Мы всей улицей играли в войнушку. Арыки были окопами, под мостками был штаб-землянка. Гордилась героями, о позорных страницах не знала. Рисовала плакаты с перечеркнутым ядерным грибом. Конкурсы строя и песни, сборка-разборка АК-47, в общем, все как у всех. Помню, воображение поразила мысль, что американцы всерьез боятся войны. В какой-то передаче рассказывали о том, что в каждом доме есть спецбункер, что некоторые люди даже зубную пасту покупают по полтюбика, типа зачем тратиться, если все равно скоро всем крышка. Удивлялась, почему они нас боятся, мы-то за мир, мы-то точно не начнем, короче, дураки какие-то. (Tanya Tatiana)
Мне было десять, я любила фильмы о войне и не раз слышала голос Левитана и объявление о начале войны. Когда по радио ровно с такими же интонациями начали говорить, что умер Брежнев, до момента, когда это стало понятно, я была уверена — это объявление о начале войны и это самое страшное, что может быть. Я тогда почувствовала, что значит «сердце оборвалось»… Я помню это ощущение огромного, как океан, страха, он был сразу и про всех, про страну и про мою семью, брата, бабушек, родителей. Когда стало понятно, что это просто умер Брежнев, отпустило, но тревога осталась, и до сих пор, когда речь о каких-то военных действиях или когда я вижу парад, я чувствую где-то у себя внутри отголоски того испуга, он был каким-то вселенским. (Елена Львова)
В начальной школе (80-е) мы учились делать ватно-марлевые повязки и надевать противогаз. Смотрели фильмы про Хиросиму. Звука самолета я боялась до паники, думала, что фашисты летят на нас сбрасывать бомбу. Умоляла маму запасаться консервами и переживала, что подвал не оборудован под бомбоубежище. Самая страшная картинка детства — этот ядерный гриб от взрыва бомбы. Когда произошла авария в Чернобыле, я спросила маму, почему все такие странные и что случилось? Мама ответила: «Ну это как ядерный взрыв». Мой мир рухнул. (Katharina Klassen)
Дедушка был преподавателем гражданской обороны в политехе. Я читал материалы, которые он готовил к лекциям, лет, наверное, с пяти. Понимал пару процентов из написанного, но на интуитивном уровне чувствовал, что это смерть и очень близко. (Evgeny Peker)
Да, конечно, боялся. Я был очень впечатлительным ребенком, а в школе этот психоз накручивался если не каждый день, то через день точно. (Михаил Эпштейн)
Боялась ядерной войны, в школе все время учения были, как надеть противогаз, как ложиться головой по направлению к взрыву, как бежать в убежище, было страшно и неотвратимо. Помню, иногда ложилась спать в одежде, чтобы успеть добежать, если что. И это при том, что я совсем не тревожная, не представляю, как более нежные дети справлялись с этим нагнетанием, если честно. (Svetlana Shramko)
Хорошо помню, как стояла на балконе нашего дома на окраине Баку, смотрела на синевшие вдалеке холмы. И думала, как жаль, что я не успею стать пионеркой, потому что начнется атомная война и я погибну. Это смешно, но я всегда, вспоминая этот момент, испытываю тягучую тоску и страх… (Милена Мусина)
Я еще помню, когда Саманта Смит приехала, то отпустило, появилась надежда, что обойдется. (Svetlana Shramko)
Это было не в детстве, а в молодости. Я училась на первом курсе филфака. В Литве тогда зарождалось движение за независимость «Саюдис», а на соседнем отделении учился сын одного из основоположников этого движения, поэт и хороший человек. На каком-то вечере поэзии он шепнул, что будет война, он это точно знает из достоверных источников. Это стало триггером. Буквально на следующий день я стала ждать сирены, оповещающей о начале войны, любой гул самолета трактовался как приближение бомбардировщика. Я продумывала тактику поведения, но ничего умного придумать не могла, поэтому готовилась морально к мучительной смерти. Надо мной смеялись, меня разыгрывали, наверное, были и сочувствующие. Продолжалось несколько месяцев и прошло само собой. Потом выяснилось, что товарищу нужно было просто создать драматическую атмосферу на вечере. (Лариса Лавринец)
Я до сих пор боюсь войны. Особенно бомбежек и обстрелов с неба. У меня с детства фобия: мне кажется, что пролетающий над домом самолет — это самолет врага, и он сейчас начнет сбрасывать бомбы. Поэтому мне ни в коем случае нельзя жить рядом с аэропортами и аэродромами, психическое расстройство заработаю. При этом откуда авианалеты в Северодвинске, одном из самых защищенных от воздушных атак городов, моя психика детская как-то вот не озаботилась. Как и взрослая сейчас, в Москве. (Татьяна Бодябина)
Я очень любил смотреть в школе учебные фильмы про ядерные взрывы, куда падать, что потом, вот это все. Апокалипсис-панк! (Дмитрий Аношин)
Очень боялась. И Даманский был рядом. (Елена Разник)
Мне 45, боялась, еще как, именно ядерной. Благодарна Горбачеву за то, что прекратил этот идиотизм и открыл страну. (Natalia Chirkina)
Я даже в детстве композицию из пластилина лепил — ядерный взрыв на плоскости и выпирающее объемное лицо с застывшей гримасой ужаса и крика. И надпись: Hiroshima. (Oleg Ra)
Я войны и сейчас боюсь. В конце беременности приснился страшный сон: мой малыш только родился, но началась Третья мировая, в которой, как известно, не выживет никто, пытаюсь с ним спрятаться и выжить в каких-то подвалах, катакомбах, понимая, что нам это не удастся. Мне очень не нравится, что 9 мая в РФ стало именно праздником войны, прославлением ее, перевертыш какой-то. (Anna Reznik)
В пионерлагере среди других детских страшилок было. Пока говорили об этом — страшно, конечно, было. А потом бежали во что-нибудь играть и забывали. (Инна Новикова)
В школе плакаты висели, на которых было расписано, что сгорит, а что будет отравленным. И сейчас снова начинаю потихоньку бояться. (Павел Воронцов)
Ядерной войны стала бояться только когда пошла в первый класс. Учительница живо описывала ее ужасы, а у меня было хорошее воображение. Но гораздо больше ядерной войны я боялась голода. Все мои бабушки и дедушки были волжскими немцами, всех репрессировали с началом войны. Потеряв все, они медленно умирали от голода. У одной бабушки умерла мама, отдавая всю еду пятерым детям. У другой двухлетний сын, после того как ее саму угнали на принудительные работы в угольные шахты. Их травмой была наполнена вся моя жизнь. С ранних лет я начала интересоваться съедобными дикими растениями и земледелием. (Snejana Hill)
Я войны боялась очень, каждый грохот на улице — казалось, начинается ядерная война. Пропаганда была очень конкретной — сложно было не бояться. Хиросиму и Нагасаки во всех ракурсах нам показывали, и всех мертвых детей, и родителей сгоревших, и все такое… Когда маленькому ребенку такое рассказывают не в плане фантастики, а значимые взрослые на полном серьезе — не бояться невозможно. (Карина Петросян)
В детстве просыпалась ночью от шума троллейбусов и думала, что бомбы летят.
Хорошо помню, что нужно делать при ядерном взрыве и как надевать противогаз.
Ненавижу людей, которые поддерживают в нас этот страх, чтобы сохранять свою грязную бесчеловечную власть. (Venera Sd)
Боялась ядерной войны. Бабушка читала много газет и периодически рассказывала про ядерный гриб. Как надо будет прятаться в бункерах, ходить в противогазах. Какой-то период это был реальный страх советского детства. (Medeya Amirkhanova)
Родилась в 1987. Никаких воспоминаний о страхе перед войной. Было ощущение, что все эти гестапо и казаки с нагайками из гражданской (из книг) остались навсегда в прошлом. И как мы объявили свой дом безъядерной зоной, так и останется. Увы. (Лиза Горбовская)
Я помню, что практически до 16 лет перед сном планировала, что я возьму с собой и что надену, если ночью завоет сирена и начнется ядерная война. (Swietlana Wisniewska)
Я не боялась войны, нас, советских детей, с младшей школы готовили отдать жизнь за Родину. Военные подвиги чрезмерно романтизировались, а значит — и сама война в наших детских умах. И я не понимала, почему дедушка не любит рассказывать о войне — у него же столько орденов и медалей, это же так классно! Потом подросла и об этом как-то не думала. А как стала думать — узнала много нового. (Катя Талалаева)
Я родилась в восьмидесятых. Глубочайший страх голода (родители-ленинградцы, я нет), помноженный на непростые девяностые. Абсолютная уверенность, что и на моем веку будет война, проигрывание внутри себя сценариев моего поведения было привычным делом. В семь лет написала первое стихотворение, миротворческое, призывающее отложить оружие и посмотреть (на меня, видимо). Выучилась на специалиста по международным отношениям и политического психолога. Мысленно всегда могу распределить запасы еды на разное количество человек и времени. Еще, не смейтесь, любое помещение оцениваю с точки зрения укрытия. (Алена Скворцова)
В детстве часто снился сон, что мама везет меня на велосипеде из садика, взрывается бомба и мама погибает, одно и то же место и один и тот же сюжет. (Анна Черепнина)
Часто снилось, как немцы ломают входную дверь. Планировала выпрыгнуть в окно. Второй этаж, не очень высоко. Была в третьем классе, когда Китай напал на Вьетнам (какой-то там междусобойчик был у них), услышала это в новостях. Всю ночь не спала. Поднялась температура, тошнило. Никому не сказала, почему. Думали, что заболела, как сейчас понимаю, это паническая атака была. (Oksana Dudko)
Я самой войны в детстве не очень боялась. У меня одна из бабушек ребенок войны, и, хотя они и жили в глубоком тылу, на Урале, у нее травма на всю жизнь осталась. Это я уже сейчас, в 40 лет понимаю. И она травму эту тащит через всю свою жизнь и всех ей щедро одаривает. Мы с двоюродным братом (погодки, 1980 г.р.) выросли лет с пяти на пионерах-героях, эпизодах пыток советских офицеров и рассказах из жизни друзей, как их родителей расстреливали. Наверное, детская психика в целях самосохранения не воспринимала эту информацию. Мне было страшно, когда дома в Москве взрывали. Я спать не могла. Я лежала в постели и ждала взрыва. Мы с младшей сестрой в одной комнате спали, и я думала, что мы погибнем сразу и вместе, и надеялась, что родители вместе с нами, чтобы им не пришлось нас опознавать. Я сейчас пишу, а слезы ручьем и в животе все трясется от слез. (Дарья Моренко)
Войны боялась. У нас был урок НВП, и в случае войны предписывалось собрать вещи и топать в село Пуховка. Я предполагала, что из столицы союзной республики некому будет туда топать, потому что от нее не останется вообще ничего. (Ксения Владимировна)
До сих пор боюсь боевых самолетов, которые летят низко (ненавижу воздушный парад на День Независимости). Отдельно боялась, что на нас нападет Америка и сбросит ядерную бомбу. (Nadia Aizner)
К маме пришла как-то подруга с сыном, мальчиком лет 6-7, и нас отправили в кинотеатр рядом, чтобы мы не болтались под ногами. Мне было лет 10-11, третий или четвертый класс. Мы пошли в наш районный кинотеатр «Первомайский» на мультики на детский сеанс. Посмотрели «Босоногий Гэн». Мне кошмары снились, наверное, год. А что с мальчиком тем потом было, я даже боюсь представить. (Maya Mashnikoff)
Я никогда не верила советскому телевизору, а сообразить, что войну на самом деле может начать сам Совок, я в том возрасте еще не могла. (Julia Krakovsky)
Включала ночью радиоприемник, чтобы услышать, объявляют ли начало войны. Недалеко был аэропорт, и после уроков в школе звуки пролетающих самолетов жутко пугали. (Vilena Krasnitsky)
1982 год рождения тут. Разговоры о мировой ядерной войне были реалиями моего детства. Новости по ТВ, разговоры родителей на кухне. Я так боялась, что не могла спать ночами. Стояла у окна и смотрела на ночное небо. Летят ли к нам ракеты? Успею ли я спрятаться под стол, когда разлетятся на осколки оконные стекла? (Анна Таирова)
Представляя себе войну, я обязательно видела себя медсестрой, вытаскивающей раненых из-под огня и вотэтовсе. А главное — утешающей. ЖГС во всей красе. Ядерную войну вообще не представляла и не думала о ней. По-моему, мне казалось, что можно договориться, потому что американцам тоже не хочется умирать. Поэтому когда во втором классе в газете «Юный ленинец» прочла призыв написать письмо Картеру и объяснить, что мы хотим мира, — села и написала, чем повергла родителей в шок. Они сказали, что почерк некрасивый, надо переписать, мне стало лень. Только это и спасло бедного Джимми Картера. (Galya Gorodetsky)
Боялась ядерной, конечно. А снилась в основном рукопашная времен Великой Отечественной. Пионеры-герои, пытки, очень живо представляла. Когда умер Брежнев, мне было девять, опасалась, что вот сейчас начнется. Некому же стало за мир бороться. (Ольга Журавлева)
Мне когда-то, еще в 90-е годы, снилось что меня расстреляли напавшие на нас «русские». В советской форме. А я была в форме «УПА», типа такого. «Мазепинку», которая на мне была, точно помню. Так что, наверное, в подсознании давно сидело, что рано или поздно «схлестнемся» с «северным соседом». Страшно? Да нет, не было. И во сне не было. Было ощущение от правильности происходящего, они враги, значит, так и должно быть. Ну а чему быть — того не миновать. (Nataliya Lyutenko)
Испугалась для начала, прочитав «Молодую гвардию». А потом уже вся эта военная проза и «А зори здесь тихие…» . И «Блокадная книга». Короче, смотреть и читать больше не могу. (Алла Борисова-Линецкая)
Я ужасно в детстве боялась войны. Мама говорила, что самое страшное — «голод и война». Мечтала уехать жить в деревню, куда менее вероятно долетят бомбы. Боялась жить в многоэтажном доме, потому что его могут взорвать, как дом в Волгодонске и на улице Гурьянова в Москве. Мне снилось, как я убегаю от фашистов, а они всегда меня догоняют. Снилось, как на меня валятся бетонные плиты. Молилась о спасении людей в 2001 в башнях в США. Вставала дома на колени и просила Бога спасти этих людей. Боялась блокады, боялась судьбы, как у девочки из «Четвертой высоты». Боялась повешения. Да что уж там, и сейчас боюсь. (Вера Кожевникова)
Я хотела быть партизаном! Жили на севере, тайга! Была уверена, что всех фашистов в лесу заблудю! Наташа, 7 лет. (Наталья Полева)
Я боялась свою маму. По воспоминаниям взрослых, я говорила: «Мама — как война». (Татьяна Татьяна)
Очень. Я 1961 года рождения. Меня рано начали оставлять дома одну, и я слушала радио. Война во Вьетнаме стояла перед глазами. И, конечно, ядерную тоже боялась. (Ольга Ардисламова)
Я боялась летящих самолетов. Казалось, сейчас бомбы полетят. С учетом частой учебной тревоги мне тогда казалось это очень даже вероятным. (Julia H)
Конечно, мы жили в страхе перед войной. Я с ужасом думала, что случись война, и я не смогу быть отважной, как Зоя Космодемьянская, боялась, что под пытками стану предателем. Много лет на серьезном уровне занималась гражданской обороной: ядерный удар, химический (зарин, зоман и т.д.), бактериологический — сколько ужаса, если вдуматься! Дегазация, дезактивации, бакочаг, противогазы и оказание первой медпомощи, хотя в плане общего развития есть какие-то понятия, да и элементарную медпомощь могу оказать, даже с наложением шин. А бег с носилками и псевдораненым, да еще в противогазе… не доводилось? Бункеры в подвалах домов с могучими железными дверьми. Хотя шутили еще… пока летит ракета, заворачиваемся в саван и чапаем на ближайшее кладбище, если успеем. (Татьяна Макшанова)
В детстве явно войны боялась. Мне часто снились сны про войну, где мы от кого-то бежали и там терялись. Было очень много семейных рассказов про войну… Она была частью той тогдашней жизни… (Yulia Desiatnikov)
Я периодически просыпалась в ужасе от того, что пришли фашисты и нас всех убьют. И самый мой страшный сон на эту тему, правда, я была уже взрослая. Пришли фашисты и все хорошо, мы живем, как в пионерлагере, и все довольны. Только я хожу меж всеми ними и говорю, что надо бежать, пока можно, потом будет хуже. Никто не верит, конечно. И я иду к своему другу Йосе, потому что он умный и меня поймет. А Йося лежит на кровати, выпив яд, а рядом записка: «Я знаю, что будет хуже». (Вита Шалдова)
Да. Даже брился так, чтобы если что, не выглядеть по дурацки. А в шкафу и сейчас есть комплект вещей для автономной жизни. (Вячеслав Черний)
Все детские страхи забыты, так как у нас в 2020 была война… Просто начинаешь думать, если начнут бомбить, куда прятаться, и да, у нас у всех был тревожный чемоданчик. (Мадлена Аланакян)
Страшно боялась войны. Но была уверена, что война может начаться только ночью, поэтому страхи охватывали ближе к ночи. В 4 часа утра страх проходил. (Лопатина Наташа)
I, actually, thrived on my dad wwii pacific war stories. Of course, it never occurred to me it could happen to me. If I had been in the London blitz might have been different. It gave me a life long habit of reading about world wars. (Alida Robineau Thynne)
К вопросу о пионерах-героях. Меня всерьез волновал вопрос, смогу ли я, если придется, молчать под пытками. Настолько, что я любую травму или болезненные медицинские процедуры воспринимала как своего рода репетицию: вот, такое выдерживаю и еще немного больнее тоже еще норм, уже хорошо, но ведь у немцев больнее будет! Почему-то даже бомбежки и ядерные взрывы волновали не так, как возможный допрос. (Наталья Галецкая)
Боялась, да. Без подробностей, но помню, что мы в детском саду во время тихого часа разговаривали об атомных бомбах и было страшно. Нам было лет по шесть, наверное. (Эвелина Персиянова)
Я очень боялась атомной войны. Нас зомбировали в школе (в 80-е годы). Думала в детстве: как это за несколько минут вся планета может исчезнуть? Не думала о боли, мучительной смерти и прочем. Просто боялась, что ничего больше не будет. Я не стану взрослой. У меня не будет семьи, детей. А потом стала старше и поняла, что никому умирать не хочется — тем более уже были примеры Хиросимы, Нагасаки, Чернобыля. (Любовь Авсеенко)
Помню мои впечатления об СССР с трех лет. По телевизору в кино рубили, стреляли и бомбили. Побеждали и умирали в героических позах (наши) и корчились в заслуженных муках гады — противники наших. И в кинотеатре. И в книжках. А я любил изображения гимнасток. Оттого мне нравится фантазия о перерождении. Я бы родился в мире, где есть красивые и гибкие гимнастки, и не рубят, не стреляют, не бомбят. Безразличие скорее, будет война или не будет. Язык войны был вписан в советскую жизнь, из войны родившейся. (Andrew Bogdanovich)
Я родилась в 1985 году, родители были молодые и «перестроечные», но дома были какие-то советские детские учебники истории, а я глотала все книги, которые попадались, едва научилась читать. Там, кажется, я еще совсем маленькой прочитала про голод в Ленинграде и «Осталась одна Таня». И стала сушить сухари. Натурально. Складывала кусочки хлеба в какую-то потайную коробку, мама ее потом нашла и очень удивилась, а мне было дико стыдно, и я совершенно не могла объяснить, зачем я это делала. А позже, уже в детском лагере лет в восемь, помню портреты пионеров-героев в зале, хотя пионеров уже не было, портреты были нарисованы такими страшненькими, что про них рассказывали ужастики, я страшно боялась, Валю Котика особенно. А еще снилось, что спасаюсь по каким-то подъездам от фашистов. Теперь живу в Германии. Берлин искренне люблю, больше, чем «свои» столицы, чувствую себя там как дома. (Екатерина Вихрева)
Я семидесятого года. Совсем в детстве войны боялась. К подростковому возрасту вроде сознательно бояться перестала, а кошмары снились, и про ядерную войну, и про Вторую мировую. (Оксана Степашкина)
Бабушка блокадница, я внучка, делала тайники в шкафах и там прятала хлебные корки, на всю семью, чтоб когда придет война, сухари у нас были. А перед глазами стояла огненная волна, которая сметает весь город и идет на нас. По ночам снились немецкие овчарки, фашисты, побег из лагерей и как моя душа парит над лесами, освободившись от них. (Irina Ivanov)
Боялась очень именно ядерной войны — лет в пять мама мне сказала, что есть кнопочка на земле, если ее нажать, то Земля расколется и все умрут. А потом еще и мультик «Босоногий Гэн» — мальчик из Хиросимы. Жуть. Лет до двенадцати, наверное, боялась. А мультик до сих пор помню! (Марина Гринева)
Мне было семь лет, и от страха ядерной войны я не могла уснуть. По черно-белому телеку бесконечно вещали про гонку вооружений, в журналах типа «Крокодил» рисовали карикатуры на американцев в цилиндрах цвета их флага, запускающих бомбы. Я делала вид, что сплю, чтобы родители успокоились, а сама полночи могла лить слезы, представляя, что не смогу пойти в школу, не увижу маму, потому что самолеты с бомбами уже вылетели в сторону Советского Союза и конкретно нашего маленького городишки. Песня тогда была популярная, Лещенко пел: «Ядерному взрыву — нет, нет, нет! Солнечному миру — да, да, да!» 1985 год. (Гюзель Аглиуллина)
Мой первый класс пришелся на 1962 год. Карибский кризис. Помню, как боялась войны, даже плакала от страха. Папа-фронтовик все еще видел ночные кошмары и кричал во сне, и это тоже напоминало о войне и было очень страшно. Я и сейчас боюсь войны и ненавижу ее. (Елена Назарова)
Всегда боялась и боюсь. Война — это огромное горе! Когда гибнут ни в чем не повинные люди. И желаю «Мир всему миру». (Elena Nikerova)
Когда я была маленькой, у нас почти всегда тихонько бормотало радио. Видимо, что-то просачивалось в сознание про ядерную бомбу. Поэтому звук медленного (тогдашнего) самолета наводил ужас и оцепенение — сейчас все умрем. Думаю, это было время Карибского кризиса. Позже этот звук ассоциировался уже с приятным — лето и каникулы. Недалеко был военный аэродром (Сиверская). Уже взрослой видела сны про ядерную вспышку. Ужас Второй мировой пришел с фотографиями из концлагерей — печи и горы обуви рядом. Шок. Хотя фильмов про войну насмотрено было много, но это кино… (Ольга Жирова)
Да. Именно 22 июня смотрела в небо с ужасом каждый год в детстве. Тогда казалось, что только в этот день возможно начало войны. И именно с самолетов. (Sasha Lazareva)
Я очень долгое время боялась ядерной, особенно после фильма «Письма мертвого человека». Помню, как после просмотра рыдала в ужасе и как родители меня утешали. Еще иногда в детстве представляла по ночам, как придут немцы и нужно будет обязательно притвориться мертвой, чтобы меня не убили (уже во взрослом возрасте услышала про это же у Гришковца в «Собаке» и страшно удивилась, что не только мне в голову приходила эта гениальная мысль). До сих пор меня тревожит звук низко пролетающего самолета (недалеко от меня есть военный аэродром). Почему-то часто представляется, что сейчас из него бомбы посыпятся. (Tatiana Ameri)
Когда сообщили, что умер Л.И.Брежнев, наш первый класс хором охнул, а я заплакала: «Ну вот, теперь будет ядерная война». (Елена Плотникова)
Да! Эти приступы случались во время и после просмотра передачи «Сегодня в мире», кажется, так она называлась, почему-то мы под нее ужинали, и я не могла есть и убегала из-за стола, ядерные сны и плач ребенка, а мне-то было всего ничего, еще до школы… (Юлия Ермолаева)
Мы с сестрой имели НЗ на случай атомной войны. Все умещалось в портфеле, из которого выросла моя сестра. Там были учебники русского и математики за 1-3 класс. Мы планировали остаться единственными носителями знаний, видимо. Мне было тогда пять, сестре девять. Я еще собиралась взять с собой Чандрика — моего мягкого пожизненного друга (сына). Сухари планировались, но так и не дошло до реальной заготовки. Ужасы Великой Отечественной меня настигали во сне. Свет и звук были из «17 мгновений». Во сне регулярно резали на части моего соседа по парте. Вывозили на хромированной каталке уже куски под кипенно-белой простыней. Я планировалась следующей. Ужас не проходил пару дней. Сон повторялся. Ни соседу, ни родителям я об этом так и не сказала. (Maria Zh)
Мы пытались найти надписи на небе, будет ли война, и находили слово война и очень боялись. (Eva Kasanski)
Нет, не боялась. Это от меня не зависит, какой смысл. Как и смерть. (Lana Kaisarova)
Боялась войны. В школе ужасно! Боялась атомной… там, кажется, изрядно нагнетали. Помню, домой приходила, и отец так… пытался мягонько объяснить, что в школе все дураки, но чтоб я им не говорила и не забирала в голову. Ну да… ага… два раза. Американцев боялись, а Чернобыль под боком бахнул — ничего. Помню, в детсаду две девчонки подрались, кто сидел на коленях у дедушки Ленина! Ты не сидела, я сидела! Реально! Я им сказала, что обе врушки и дуры, так как Ленин умер еще до войны… еще до рождения моей бабушки! (во я продвинутая была-то). Ну, в итоге меня и они побили, и воспиталка что-то «внушила». Ой, цирк… (Ирина Горшкова)
Боялась войны, хорошо это помню. Когда умер Брежнев, нам в школе кто-то сказал, что теперь точно война будет — я полночи потом уснуть не могла, плакала в подушку. И стих придумала, потом в классе на каком-то конкурсе читала (только не ржать, я ваще не поэт):
Лети-лети как звездочка, мой шарик!
До голубого неба долети
И всем скажи, воздушный мой товарищ,
Как нужен мир ребятам всей земли!
Мир — доброе слово,
Мир — хорошее слово,
Мир нужен нам всем!
Не нужна нам война! (Наталья Семейникова)
Я не боялся, я внутри ядерной войны жил все детство на Семипалатинском полигоне. Грибы взрывов видел. Это потом, лет с двенадцати, мне в болезнях стали кошмары ядерные сниться. (Михаил Богомолов)
Мой страх войны начался тоже с Хиросимы. Во втором классе (1985 год) учительница повела нас в кино. Я лет десять назад искала его на торрентах, кажется, это «Босоногий Гэн». Там про Хиросиму, как мальчик теряет маму, умершую сразу после преждевременных от взрыва родов. У мальчика на руках остается новорожденная сестра, и они вместе умирают от голода, радиации и ужаса. У меня как раз такая новорожденная сестра была дома, так что визуальный ряд улегся в благодатную почву.
Следующая итерация войны со мной случилась по прочтении Алексиевич. В свои 11 я, захлебываясь слезами, пересказывала побелевшим лицами подругам главы повести «У войны не женское лицо». На качелях в соседнем детском саду. Ритмичные колебания ржавого железа то ли придавали драматизма, то ли помогали держаться.
А дальше понеслось — я впечатлительная. (Елена Медведева)
Я боялась самолетов. Как связано с войной? Оказалось, что в мою прабабушку стрелял немецкий летчик, но она спряталась за веялкой, осталась жива. Прочитала это в воспоминаниях. (Ирина Егорова)
Конечно, были и страхи. Но в основном мечталось, как попадаешь в прошлое и всех спасаешь. А вот ужасы ядерной войны как-то в сознании блокировались. Слишком безысходно. Мысли о ней пришли уже позже. (Сергей Паламарь)
Я в детстве была уверена, что когда стареешь, то обязательно посылают на войну. Ведь все, кто был старшего поколения, прошли через войну. Поэтому я очень боялась расти. (Lopatnik Zhenya)
1987 год, первый класс, первый урок первого сентября сразу после торжественной линейки, всех детей усадили за парты, и классная начала урок. На доске карта мира, и на границы СССР со всех сторон ползут черные стрелки, потенциальный противник. Учитель рассказала про 1/6 часть суши, залежи ископаемых, весь мир хочет у нас все отнять. Поэтому мы должны хорошо учиться, чтобы хорошо воевать, защищая природные ресурсы. Вот прям так и рассказывала. Не страх, а омерзение, ко всей милитарщине, пронес это презрение через всю свою жизнь. (Кирилл Карякин)
Никогда ничего не боялась, а вот родив детей, плачу от малейшей неприятности, а война… это вообще кошмар, не умещающийся в сознании. (Наталья Радченко)
Очень боялась атомного взрыва. После «Писем мертвого человека». Про обычную не думала, мне казалось, что обычных уже не будет никогда… (Анна Семен)
Лет до десяти видела регулярные кошмары про Вторую мировую войну. Спасибо кинематографу нашему. (Alina Isakovich)
Тоже боялась самолетов, как потенциальных доставщиков бомб, а после «Босоногого Гэна» — ядерных бомб. (Оксана Сафронкина)
В детстве не боялась, кажется. Стала бояться, когда начала осознавать, что же это такое. Боюсь сейчас. (Алина Лившиц)
Я не боялась войны, я скорее хотела, и чтобы обязательно умереть героически. Но на всякий случай запасала орешки, чтобы в случае голода ими питаться. У меня вообще были две главных темы для игр — война и выживание мирных жителей в голодном тылу. В голод я, наверное, играла даже чаще. (Ананастя Ананасова)
Нельзя сказать, что я оооочень боялась войны. Я больше боялась потерять всех из-за войны. Но вот уже в очень взрослом возрасте я прочитала обнародованные отчеты о том, как воевал мой дед. Это был шок. Он был невероятно крут. И я все время думаю теперь, я бы так не смогла. И смотря на все это поколение обесцвеченных в джинсах скинни, иногда просачивается мысль, мы обречены, если война. И понимаю, что дебильная, но вот есть. (Vraja-sundari Devi Dasi)
Нам в свое время показали японский мультик «Босоногий Гэн». Это красивая, но травма на всю жизнь. И ужас. Не войны, а какого-то уничтожения в один момент. (Dmitry Mokshin)
1980 год, я в пионерском лагере, смотрю на «гриб», нарисованный на плакате. Все взрослые говорили, что в 2000 году будет ядерная война с Америкой. Подсчитываю сколько мне тогда будет лет, переживаю, что так мало проживу. Обычной войны не боялась, снились сны, как меня пытают немцы и я им все про всех рассказываю. Сравнивала себя в детстве с Зоей Космодемьянской. Понимала, что я не она. Переживала, что боюсь боли и смерти. (Ася Кудрявцева)
Я думала, вот, если война, я стану партизаном-героем. Обозревала окрестные овраги с точки зрения устройства лагеря партизан. Вдохновленная книжками про пионеров-героев, думала, смогу ли выдержать пытки и не выдать своих. Короче, полная креза. (Анна Качалова)
У меня было представление, что война — это архаизм, который человечество уже переросло на своем горьком опыте, и что современные войны идут только в отсталых культурах. (Alisa Gisina)
Боялся не быть таким героем, не выдержать пыток или еще чего. Район проживания в Москве — военный, улицы — в честь военных. И вот бульвар Карбышева — постоянный внутренний вопрос в детстве, особенно когда зима, а смог бы я? А вот после фильма «Письма мертвого человека» и документальных кино о бомбардировке Хиросимы, со следами от испарившихся людей, искренняя надежда, что, может, обойдется и больше не будет войн. Тем удивительнее видеть, что и среди старшего поколения, и среди ровесников популярна риторика «можем повторить». Да и повторяют, в локальных войнах, романтика войны сильнее ужаса, боли и горя, которые суть любой войны. В ней невозможно выиграть же, обе стороны всегда проигрывают, потому что погибают люди и вместо них — смерть. (Сергей Грабовски)
Я не ходила в детский сад и часто пропускала школу из-за болезней, поэтому стандартные ужасы войны (геройский фасад войны прошедшей и пугающие ядерные грибы войны возможной, будущей), которыми запугивали советских детей, прошли как бы стороной. Но потом страх нагнал и накрыл — уже взрослый, понимающий, тяжкий страх. В 25 лет, впервые побывав на исторической родине (в Грузии), я осознала и ощутила, что вот тут война была буквально только что, вот-вот, в эти годы. И не одна. И потом война там повторилась. И не только там… Получается, сейчас я боюсь войны больше, чем в детстве. И я знаю, что мне просто повезло со стартовыми условиями. Я выросла, да и сейчас живу, не там, где война. Но война все время где-то. Кто-то постоянно там. Внутри страшной войны. И часто это не кто-то совсем незнакомый, с другого континента. Часто это люди, которых я знаю. И у меня тут нет никакого взрослого понимания и трезвого рассуждения. Один ужас. (Nadia Shakhova-Mkheidze)
Боялась, когда шла война во Вьетнаме. Понимала, что это происходит сейчас, но в другой стране. А вдруг здесь бомбить начнут? Было страшно почему-то вечером. (Irina Sochinskaya)
Мне в детстве снились пуски баллистических ракет. Таких красивых — в черно-белую шашечку. И ощущение, что вот все и закончилось… (Санчо Быков)
Я начала бояться войны, когда в доме появился телевизор и программа вечерних новостей, где рассказывали, что весь мир против СССР и Америка хочет на нас напасть атомной войной. Помню, как плакала перед сном от ужаса и непонимания. Сейчас тоже детям нельзя смотреть новости. (Екатерина Ильинская)
Боялась ядерной войны. Последней каплей стал мультфильм «Босоногий Гэн» — потом часто снились почему-то очень медленно летящие над домом ракеты. И ощущение неотвратимого ужаса от того, что до «своих» — родителей, друзей — добежать уже не успею. (Мария Иванова)
Да, боялась ядерной войны. Рядом с нашим домом построено бомбоубежище. Мне тогда казалось, что нам, местным, очень повезло. Война казалась совершенно неотвратимой. (Ольга Якубова)
Я родилась через восемь лет после Победы. Дети играли в войну постоянно. Всегда помню ужасные сны, когда мне было 5-6 лет — немецкий танк разворачивается в нашем огороде, и я не могу дышать. В школах учили немецкий язык. После уроков мы бегали на развалины разбомбленных немцами зданий. (Наталия Жукова)
Боялась, в семь лет, помню, не могла заснуть от страха, что начнется война, а утром боялась выглянуть в окно и увидеть самолеты. И снится она мне. Война. (Алевтина Невишняя)
Особенно не боялся войны, полагая, что ее начало я хорошо если вообще успею заметить. Ну а годам к 13 начал на нее надеяться (жил на оккупированной территории). (Egīls Belševics)
Помню школьные уроки НВП (начальной военной подготовки). Нас учили собирать и разбирать АК, надевать противогазы, как вести себя после атомного взрыва. Ржали как придурки, но на самом деле было жутковато. Когда в 2006 попала под реальную бомбежку — нашла место укрытия супербыстро. Никогда пусть не будет войны! (Elena Khodos)
Боялась ядерной войны. Когда стала учиться в школе, прочитала книги, посмотрела фильмы — вроде норм, но до сих пор снятся кошмары, что рвутся вагоны, и немцы. Липкий ужас, что защиты нет… (Елена Кулагина)
Я — послевоенное поколение. В детском саду воспитательницы-фронтовички в войнушки нам играть запрещали. Но мы все равно играли, и я главный врач была. И знала, что врачей не убивают. Они всегда нужны. И всем. Но потом я выросла. Фильмы о войне не смотрю. Рыдать полтора часа мне не нравится, а срабатывает именно так. Посмотрела «Список Шиндлера», и вылезло во весь рост национальное самосознание. Сны снились, что приходят, выгоняют из квартиры меня с детьми и прям сразу селят туда других людей, которые недовольны, что мебель старая и посуда не мыта. И во сне радуюсь, что мне не говорят, куда я должна идти. А значит, можно садиться в любой поезд, куда есть билеты, а дальше разберемся. Боюсь ли я? Я не умею бояться, я всегда быстро думаю, что делать. А сейчас я уже старая бояться. (Лиля Власова)
Боялась ядерной войны. Звук пролетающего самолета вызывал панику, в том числе ночью просыпалась. Писала антивоенные стихи и рисовала соответствующие картинки. Отпустило после переговоров Горбачева с Рейганом. (Пономарева Наталья)
Еще как боялась войны. Звук летящего самолета ночью очень пугал. И не у меня одной так было. (Ирина Харитонова)
Мимо нашего дома частенько по ночам ехали танки на полигон. Очень страшно было. Родители смотрели программу «Время», я после нее маму спрашивала, не будет ли войны. Страшные сны снились, падающие самолеты. (Olga Bahu)
Я в воскресенье просыпался пораньше, чтоб смотреть «Служу Советскому Союзу». Я боялся, что война с Америкой начнется и закончится до того, как я войду в призывной возраст. 1978 год рождения. Кстати, потом как рукой сняло. Это к тому, что многие боятся современной милитаристской пропаганды в школе и т.д. Я думаю, можно не бояться. Ничего из того, что пропагандируют в школе, дети никогда не полюбят. (Vanya Zhuk)
Карибский кризис. Мне восемь лет, и из подслушанных разговоров взрослых я поняла, что война очень вероятна. Днем старалась об этом не думать. Но вечером, когда оказывалась в темной комнате в постели одна, наваливался страх. Я чувствовала себя беззащитной и плакала. Взрослые об этом не знали. (Елена Кущак)
Да, но больше всего боялся армии, что пошлют в Афганистан. И всегда был вопрос — ну почему американцы такие плохие, что всегда хотят воевать и готовы начать ядерную войну? (Андрей Ситников)
Мне снились фашисты в кошмарах. Я представляла себе пытки, как мне под ногти загоняют иголки. И верила, что я выстою и «своих» не предам. У меня был плохой аппетит и я постоянно чувствовала вину за недоеденный хлеб или суп: я думала, что совершаю что-то страшное по отношению к детям блокадного Ленинграда… Со всем этим бредом я разбиралась уже во взрослом возрасте. А вот моя мама, выросшая после войны, так и не разобралась: на слово «фашист» у нее полностью отключаются мозги и остается одна ненависть. Кого ей телевизор назовет фашистом, того она сразу начинает ненавидеть. (Ekaterina Ostashevskaya)
Я в 1988 году был после пятого курса института на сборах под Калининградом — изучали радиолокационную станцию (ее на следующий год собирались отправить в металлолом), и майор тогда на вопрос: «Будет ли война?» — ответил: «Да, будет». Это пугало. (Yuri Syuganov)
Так же, как и большинство советских детей (1969 г.р.), я в детстве играл в войну, читал про героев гражданской и отечественной войн, а также про пионеров-героев, и обожал фильмы про войну. Первый раз, впрочем, когда я посмотрел другими глазами на это — был какой-то фильм про то, как некий корабль шел с грузом, а его бомбили немецкие самолеты. Операторы хорошо сняли — эти пикирующие мессершмитты доводили буквально до тошноты, смотреть на это было невозможно. А второй раз был, когда я своего дядю пригласил в школу, чтобы он там выступил как ветеран. Единственной историей, которую он рассказал, была о том, как бомба попала прямо в зенитный расчет и убила всех — девочек от 18 до 20 лет. И добавил — дети, пусть никогда не будет войны, это страшно. Учительница, да и большая часть класса (по моему, это был второй или третий класс) были, кажется, разочарованы; видимо, другого ожидали.
А дядя прошел от Сталинграда до Берлина. (Александр Алабин)
Лет пять мне было, когда я посмотрела фильм «Девочка ищет отца». Там ребенок во время войны ищет отца, который ушел в партизаны. После этого я отказывалась летом ехать к бабушке — боялась, что начнется война и я не найду родителей. (Елена Кущак)
Уже в Америке, в начале XXI века, мой руководитель (старше меня) рассказывал, как они в школе тренировались прятаться под парты, если русские начнут ядерную войну и будет воздушная тревога. И посоветовал тогда посмотреть уморительный фильм «Russians Are Coming, Russians Are Coming». Он и правда очень смешной. (Yuri Syuganov)
Рос в перестроечное время, часто оставался дома один, и чтобы чем-то себя занять, читал все подряд. «Аквариум» Суворова, «Цинковые мальчики» и другие книги, фильм «Чистилище» Невзорова сформировали представление о войне. До сих пор ее боюсь, но уже как-то по-взрослому. (Роман Смирнов)
Я почему-то была уверена, что «всë обойдется» и ядерной войны не будет. Не знаю, почему. (Юлия Хорошутина)
Один из детских страхов — что на мой дом должен упасть самолет. И еще, хоть и была мала и мало что понимала, боялась за папу, остававшегося работать в Каире во время войны в 1973 году. Когда мы с мамой туда вернулись, было страшно увидеть вживую заклеенные крест-накрест окна — о чем только в книгах читали. (Maria Libo)
В детстве я не боялась войны. Я панически боялась ее в юности, потому что во время правления Андропова нагнетался страх ядерной войны. Фильм даже сняли с Роланом Быковым, что-то вроде «Письма мертвого человека», в жанре постапокалипсиса. Мне тогда снились сны, что Москва разрушена ядерным взрывом, и только на верхнем этаже какого-то высотного здания плачет ребенок. Но некому подойти к нему, а мне до него даже не добраться, потому что там полздания разрушено, лифт не ходит, а этаж, на котором он лежит, тоже без крыши или с дырами в потолке. И во всем городе только он и я. Остальные погибли. (Анна Файн)
Надо заметить, прекраснодушные мои друзья, что и я вырос в ожидании ядерной войны. Тогда, под сенью ядерных грибов, война казалась естественной и неизбежной, как манная каша по утрам. Мне ли, саламандре, быть супротив алхимии ядерного распада — волшебного средства от этой липкой белковой дряни, захватившей мир? От нескладного нелепого тела и необходимости ходить в школу? Даже был влюблен в ядерный взрыв, как Ансельм в Серпентину — под разговоры о бомбе читал я сказки Гофмана, и дрожал перед глазами темный огонь, Уран и Плутон крались в небесах…
Но потом пришлось вырасти и пойти на работу. И, чую, уроки у меня тоже завтра спросят. Так что отриньте бесплодные мечты о бомбе, девушки. Не с нашим счастьем. (Алмат Малатов)
Я не знаю почему, но лет в пять, а может, с четырех и до первого класса мне снились немцы. Я в окопе, и туда сверху заглядывают немцы и сейчас спрыгнут и заколят меня штыком или расстреляют. Может, моя бабушка часто смотрела фильмы про войну и телевизор виноват. Я с ней была и все тоже смотрела. Но как смотрели фильмы про войну — не помню, а сны свои жуткие помню. Я кричала во сне от ужаса. Родилась через 19 лет после Победы. Немецкую речь не могу слышать до сих пор. Слышу в ней приказы строиться в колонны и идти в газовые печи. Уговариваю себя, что нынешние немцы ни в чем не виноваты и никакого отношения не имеют к войне. Но нет. Речь слышать не могу и горе мне было бы, если бы в школе не было выбора, какой язык изучать. Недавно услышала от родственницы, которая выдала замуж внучку в Италию, что та увезла мужа на его родину в Италию из Австрии, чтобы не учить и не слышать все время немецкий язык. Была удивлена. Она-то совсем ребенок. Муж бывший не мог уехать в Германию на ПМЖ, устроить там личную жизнь. Сказал, что в Германию только на танке, как дед. Остался, короче. Чокнутые мы какие-то. Понимаю. Но все так. (Таня Лагута)
Я в детстве панически боялась войны. Родители работали в геологии, и однажды, когда мы были в поле (летний полевой сезон), мамин коллега зачем-то показал мне в каком-то журнале фотографию, где кто-то смотрел вниз из самолета, и картинку, на которой был изображен американский солдат. Из комментария этого дяденьки следовало, что на нас могут в любой момент напасть и начать бомбить… Этот страх подкреплялся еще и тем, что мы тогда жили в Южном Казахстане, где была близко граница с Китаем, и еще одна гипотетическая угроза подпитывалась даже народным фольклором типа переделки популярной песни: «Лица желтые над городом кружатся…» (Елена Рындина)
Я перед сном продумывала подробный план спасения родителей от фашистов, если войдут в город. Собрать вещи, выйти из дома, лесами-огородами уходить подальше. Прятать и защищать глупых родителей — сами-то они не справятся. Фашисты еще полбеды, а вот если ядерная бомба… тут уж все, конец. Мне было семь лет. (Марина Тихонова)
Мне дворник дядя Жора (он такой слегка малахольный был, возможно, с особыми потребностями) рассказал, что ядерная война — это когда бомба взорвется и НИЧЕГО больше не будет. Вот это НИЧЕГО меня жутко испугало, не спала несколько ночей, в ужасе обдумывая, как такое может быть. И ни с кем не делилась своим страхом. Постепенно прошло, хотя и сейчас хорошо помню тот страх. (Ольга Субботина)
Хорошо помню Карибский кризис. Я мало что понимала, но по радио то и дело Левитан жутким голосом что-то говорил, я понимала, что он вещает что-то страшное. Я просто умирала от страха, ничего не понимая. Как сейчас вижу радиоприемник «Октава» с зеленым глазком и клавишами для переключения. После этого каждый раз, когда Левитан что-то вещал, а он торжественно объявлял о запуске спутников и космонавтов, душа уходила в пятки. На уроках по гражданской обороне я разглядывала плакаты и сделала вывод: лучше не прятаться от радиации, а умереть сразу. В Израиле я войны не боюсь, когда были обстрелы, я в убежище не ходила, стала фаталисткой. (Svetlana Blomberg-Jatskina)
Мы в коммунальной квартире все время играли в эвакуацию — таскались с куклами и узлами барахла по длинному коридору не включая свет, делали привалы в разных комнатах, на привале распеленывали и кормили кукол, иногда купали их и стирали кукольную одежду, потом снова заворачивали, паковали узлы и снова таскали все это по коридору. Еще был «поезд» — пространство между внешней и внутренней дверью, там были полки, и мы запихивали узлы под нижнюю, сами садились на нее и сидели в темноте, покачиваясь, — ехали. Наверное, это было по мотивам рассказов бабушек плюс советские фильмы. Но это была игра, проживание, как раз от нее становилось не страшно. Настоящий ужас был один раз в возрасте примерно десяти лет, когда посмотрела «Международную панораму», где показывали учения китайской армии, там невероятное количество людей в полосе прибоя выходило из моря на берег с оружием. Это было как суп, вернее, как каша… Некоторые на каких-то надувных плавсредствах с ручными пулеметами. Вот после этого мне что-то такое снилось и как-то не получалось это развидеть долго. (Юлия Романович)
Боялась очень атомной войны. Посмотрела в восемь лет «Босоногий Гэн» (в 16:10 по Первому каналу типа) и была жутко травмирована. По ночам снились взрывы какие-то, окопы еще примерно в то же время. Я из Питера, к нам в школу приходили блокадные дневники зачитывать в каком-то совсем нежном возрасте. В детстве много кино про войну смотрела, что родители, то и я. Хорошо, не крутили «Иваново детство» или «Иди и смотри» в праймтайм… или крутили… в последнее время совсем перестала, даже дежурные «А зори здесь тихие» и «Женя, Женечка и «катюша» 9 мая смотреть. Мне кажется, вся боль, какая могла быть отработана, уже отработана, а новой боюсь. У меня богатый бэкграунд, я в 18 лет на сложных щах вместо нормальных развлечений читала книги… не помню автора, «Завтра была война». Помню, что-то очень мрачное про послевоенные годы. Живу в Израиле и не знаю, с какой стороны думать об израильских военных конфликтах. С какой ни подумай — дешевые слова и пижонство выходит. (Marina Ortenberg)
Как странно. Совершенно не думала о войне. А вот, конечно, погибнуть, как кто-то из детей-героев, хотелось. И конечно, этот козел Пилипенко будет смотреть на мою казнь и рыдать. А я такая опппа, оживаю и мы с ним вместе до финального аккорда. (Valeriya Mildner)
Особо не боялась. Хотя фашисты иногда снились, после просмотра кино о войне… (Мария Травкина)
Страх войны и голода (я из Ленинграда) в крови, да. В детстве боялась именно ядерной войны. Слова одной песни из детства вызывали ужас: «Всего лишь восемь минут летит ракета в ночи». Дальше не помню. Восемь минут на поиск убежища (ближайшее метро), а ведь это физически нереально. Факторы поражения ядерного взрыва до сих пор помню. И историю Садако Сасаки и ее журавликов. (Мария Майорова)
Одна из причин, почему не переехала в Израиль. Именно там боюсь. Сирен. Всего. От одной мысли, что там живу и прозвучит тревога — вспышки перед глазами и подташнивает. В детстве мерзкое «Время» кириллово-шатиловским голосом пугало. Боялась, что самолеты бомбы бросать начнут. Звука их летящих боялась. При всем том, что самолеты с трех лет различала по звуку: тогда же ЯКи, АНы, ИЛы, ТУ были всякие. А вот здесь, в Грузии, в 2008 не боялась. Не помню сейчас все ощущения, может, отчасти напряжение, но как-то знала, что столицу не возьмут. И разве что брезгливость по отношению к уродам, которые втихарях поддерживали бомбящую сторону. (Inna Kulishova)
В дитинстві ні, після 2014-го так. (Валерій Агєєв)
У меня долго была привычка (да и до сих пор есть) отмечать, где от фашистов можно спрятаться: место хранения под диваном, чуланы там всякие, секретные дверцы в шкафах. (Vasilika Souleimanova)
Я и сейчас считаю, что любая война — кошмар, ужас и самое страшное из зол, которое люди причиняют сами себе под какими-то политическими предлогами. (Марина Полякова)
Босоногий Гэн / Barefoot Gen (1983)
Вторая Мировая Война, Япония пытается продолжать сражения. Многие понимают безуспешность этих попыток, но стараются убедить себя в лучшем. И вот на этом фоне нам представляют семью, которая, несмотря на окружающую нищету, делает всё, чтобы не позабыть человеческие ценности. Отец семейства осуждает войну и не видит ничего хорошего в ней. Он с нетерпением ждёт, когда родится четвертый ребёнок. Но в один момент всё рушится. На город сбросили атомную бомбу. Выживает только мать, да Ген — старший сын в семье. С этого момента вся ответственность за мать и ещё не родившуюся малышку ложится на его плечи.
Комментарии
Отправить комментарий