"Приходи на меня посмотреть" (худ. фильм)

2000 / Россия / режиссеры Михаил Агранович и Олег Янковский

Перед Новым годом окна огромного города светятся изнутри разноцветными елочными огнями. Кажется, что за каждым из этих окон осторожно хранят любимый праздник. Кажется, что за каждым из них ждут новогоднего исполнения желаний… К силуэту пожилой женщины за одним из окон старого московского дома соседи по двору наверняка привыкли как к чему-то неизменному. Софья Ивановна уже десять лет не встает со своего кресла, целыми днями смотрит в окно, клеит из бумаги трогательные фигурки и слушает Диккенса, которого читает ей вслух единственная дочь Таня. Единственная наследница, Таня, которая должна бы передать драгоценности своей дочери, похоже, смирилась с положением старой девы, и вся ее жизнь состоит только из забот о больной матери.

Отзывы: В этом смысл Нового года — получить ещё один шанс, шанс простить. Сделать лучше, сделать больше, дать больше, сильнее любить и не волноваться о том, что было бы, а воспринимать жизнь такой, как она есть. (Клэр Морган).

Приходи на меня посмотреть — это звучит с неизбывной тоской, неугасающей надеждой и хрипотцой голоса Елены Камбуровой. Приходи: к живой, к нежной, к верной. Любить и жалеть нужно не мертвых, а тех, кто ещё ходит по заснеженной планете и с робким ожиданием смотрит на переливающиеся огоньки разукрашенного города.

Татьяна — старая дева, уставшая женщина возраста уже-давно-за, с именем, ласкаемым воспоминаниями о Танечке Лариной. Она живёт с больной матерью, грузом проблем и собственным одиночеством. Мама, Софья Ивановна, женщина хоть и умирающая, но вполне сострадательная и мучающаяся дочкиной любовью — из-за неё мимо Тани прошли прогулки босиком по стеклу, плавания в омутах с головой и… Одним, простым словом, любовь. Прекрасное далёко на склоне лет замаячило перед двумя женщинами — и вот самоотверженная дочь уже и в омут, и резать стекло кухонным ножом, только всё это — строжайший секрет! — понарошку. Чувства не взаправду, да не в полсилы; ведь стоит только поставить прозрачный лабиринт из собственных фантазий для отвода глаз и украсить стеклянные стены счастьем в обшарпанных рамочках. Слёзы — в застывшие бусинки, чтобы взахлеб, в забытье разбросать их по полу и спотыкаться в самый неподходящий момент. Улыбки — к счастью, в ту же бронзу, на долгую память.

В доме, пропахшем замшелой интеллигенцией, и разворачиваются незаурядные житейские драмы. Существуют ли русские народные архетипы — наверное нет, вот только здесь прохаживается и бойкая торговка с румяными щеками и зычным голосом, и тургеневская стройная женская фигурка, и лермонтовский мизантропичный кавалер. Да и сама квартира — этакое национальное пространство, дом с мезонином посреди ходящего ходуном настоящего.

На дворе — метель и пережитки лихих девяностых, а внутри перечитывают истрепанного Диккенса, перебирают аристократически-длинными пальцами фамильные драгоценности и выказывают полное пренебрежение хамоватому капиталистическому разгулу. Но разгул врывается в тихую обитель вместе с героем Олега Янковского, с его виллой в Испании, светловолосой длинноножкой и лакированным мерседесом. И хотя в новом времени материальные блага достаются легче, развлечения становятся слаще, а любовь — эротичнее, новоиспеченные герои, как обычно, стареют раньше положенного и ищут свое счастье не где-то, а в доме с мезонином. Лишь эпоха с её духом вседозволенности и прожорливого спокойствия суетливо мчится мимо, подмигивая фарами. Есть что-то успокаивающее в старомодных сказках, особенно, когда они плавают в потоке чернухи и цинизма… Кто-то скажет — ностальгия. Но я скажу — надежда.

Я знаю, я была там: ходила по безликим улочкам и ловила языком снежинки. И так же, как герои, беззаветно верила в чудо, между делом пытаясь творить чудеса для родных. Ведь, несмотря на завязку с погибающей женщиной — погибающей, как это часто пристало, не от физических болячек, которыми люди часто отмахиваются как оправданием для болезни и усталости души, фильм о жизни. О жизни, в которой волшебство ещё имеет место быть, хотя на первый взгляд, это лишь театральные подмостки, антреприза, все реплики в которой прописаны заранее. Но каждая банановая шкурка непременно выстреливает в известном направлении, а близкие преподносят неожиданные сюрпризы и в буквальном смысле ставят на ноги. Как однажды сказал Чарльз Лэм, «Новый год — это день рождения каждого человека». Наверное, именно поэтому с каждым ударом часов синие чулки хорошеют, циничные денди превращаются в добрых волшебников, а простодушные девчонки — в сказочных принцесс, увешанных бриллиантами. Чудеса — вещь замечательная, ведь на что только ни пойдешь ради улыбки на родном лице. И цепочка из магических манипуляций ведёт к удачному завершению, когда в самом начале мы сами прикладываем к ней руку.

Положа руку на сердце и отбросив все причины, первопричины и философские размышления, самое главное, — это легкость, с которой можно представить себя по ту сторону экрана. Присесть на книжную кипу, наблюдая за праздничным салютом и припухшим соседом, волочащим ящик водки. Эти знакомые пятиэтажки, кирпичные и панельные муравейники, снеговики с отломленными носами и серпантин на окне. Повсюду уже вовсю режут колбасу (которая по ГОСТу), готовят петарды и сбегаются к столу, перед которым надрывается телевизор. Только Таня так и сидит в пуховом платке и поношенной шубке, прикрывая руками покрасневшие щеки. История, начавшаяся как мелодрама, заканчивается немыми словами о душе и о дверях, которые рано или поздно распахнутся. Непросто открыть сердце первому встречному, и кто-то непременно спрячется, нахохлится, прикроет заветную дверцу. Кто-то не скажет ничего.

А я скажу — смотри.