О былых временах и интересных историях, приключившихся в советской Прибалтике (и не только) вспоминает Дмитрий Торчиков, ранее работник торгового флота, а ныне фрилансер из Латвии (начало ЗДЕСЬ)

Поляки

Я вообще ни в коей мере не шовинист. Я делю людей на дураков и остальных — вне зависимости от их национальной принадлежности. К тому же я ещё и пацифист, и агностик ко всему. Но просто как констатация факта: поляки, ну вот так сложилось у них исторически, обязательно должны хоть как-то, хоть где-то, хоть немного, но заработать — не чураясь никаких методов.

Начну, как всегда, с середины девяностых. Стоял у нас тут на линии польский танкерок. (На линии — значит, ходил по одному и тому же маршруту.) Даже слово «танкерок» для него — это слишком. Для сравнения: средний танкер, заходящий в Вентспилсский порт, берёт груза 60 000 тонн, а этот — 3000.

В общем, когда он заканчивал погрузку, его еле-еле было видно из-за причала. Даже название запомнил — «Буковец». Но не в маленькости суть. Команда состояла на 100% из поляков, а это уже любой пароход делает особенным.

Так вот, было это в середине окаянных 90-х. Редкий случай, когда судно вызывало шипчандлера на борт самостоятельно.

Мне звонит агент (официальный представитель порта на судах) и говорит, что поляки вызывают и хотят что-то заказать. Ну, судя по размеру судна, заказ продуктов если и мог быть, то минимальный — и как правило, такие заказы уходили в минус. Бензина больше сжигали, чем получали прибыли.

Но заказ есть заказ, и я прибыл на судно. Честно говоря, я с трудом представляю, как такая «лодочка» вообще ходит в море, ведь там бывает и штормит — и в эти моменты, думаю, и Гагарина бы укачало.

В общем, захожу в крохотную каютку капитана с прайс-листом.

Он поздоровался по-русски и начал быстро перелистывать листы с продуктами, пока не дошёл до алкоголя.

Немного поскользив глазами по листу, он остановил свой взгляд на водке «Зубровка» и расплылся в улыбке. Оно и понятно — водка была польская, да ещё и с соломинкой внутри.

Своего рода «наворот», изюминка, которая бросалась в глаза.

Дальше мне будет писать сложновато, и я буду мешать польский с русским, но для полноты картины это просто необходимо.

Он взял рацию и начал говорить примерно следующее: «Гжегож, курва, вставай и иди ко мне в каюту шыбко. И покликай Марека и Яцека».

Все эти персонажи были в каюте капитана через пару минут. Вчетвером тут уже было тесно, и я не утрирую — каютка была реально крохотная.

Они долго пшекали, а я изредка вылавливал знакомые слова типа «пенёнзы», труднопроизносимые «четердешомтшест», ну или что-то вроде того.

Когда Яцеки ушли, капитан попросил меня подождать ещё минут 10. Было понятно, что они хотят заказать водки и, видимо, идёт опрос населения — кому и сколько.

Вскоре вернулся Гжегож-курва — со списком, по крайней мере именно так его называл капитан.

Я опытным взглядом оценил список из примерно десяти человек, ну и прикинул, что им пару ящиков хватит точно. Из их разговора я уловил цифру «штошемдешонт».

И тут меня осенило: если 170 бутылок — то явно на продажу.

Это уже было интересно, так как заказ уже приличный, а в этот заказ можно будет записать и что-нибудь для себя — и официально купить хорошего алкоголя по смешным ценам.

Чтобы всем было смешно, скажу, что литровая бутылка «Абсолюта» стоила 4,50 в латах.

Всё было бы ничего, если бы капитан вдруг не спросил у меня: много ли «Зубровки» у нас на складе?

Так как я заведовал складом алкоголя, я знал точно, что ящиков 400 у нас есть, и поэтому сказал ему не волноваться, мол, им хватит.

Но когда он сказал, что им нужно 170 ящиков, тут заволновался я. Понятно, что это сулило приличный доход компании, но столько алкоголя на такое судно провести через таможню было нереально.

Там, в таможне, конечно, сидели бараны, но не до такой же степени. Понятно было, что это чистой воды контрабанда.

Капитан сразу прочитал озадаченность на моём лице, и как истинный поляк предложил привезти товар ночью.

Справедливости ради надо сказать, что при желании тогда можно было и ядерный реактор провезти через проходную — всё зависело от суммы отката. 170 ящиков, конечно, не ядерный реактор, но тоже явный перебор.

Я сказал, что мне надо подумать, как это сделать — и уехал.

В таких случаях я устраивал в конторе викторину — кто угадает, сколько ящиков заказали, тому шоколадка «Фазер». В данном случае шансов на шоколадку не было ни у кого, так как такой наглости не ожидали даже от поляков.

Операцию проводили под покровом ночи и решили вообще обойтись без таможни, чтобы никому не стукнуло в голову посчитать ящики.

На проходной работала тётя Вита, очень любившая духи «Клима». И чтобы она не успела начать задавать вопросы, я вручил ей заветную коробочку сразу.

Ворота проходной мгновенно широко распахнулись. Мы поехали к борту «Буковца».

Это просто счастье, что в те времена не было камер слежения и интернета. Разгрузка такого количества алкоголя на такую лодочку собрала бы немало пресловутых лайков. И первый миллион лайков точно был бы от поляков.

В таких случаях работало правило «деньги — стулья», ибо услышать после погрузки, что, мол, «у нас немного не хватило денег» — это катастрофа.

Посему я зашёл к капитану, у которого от счастья в темноте светились глаза, и принялся считать деньги.

Денег, похоже, хватало, но... вот это было чисто по-польски — десяточки всё-таки не доставало.

Капитан, даже не раздумывая, сразу добавил недостающую купюру. Бендер хренов.

Дальше командование парадом принял я, и по моему сигналу на причале погас свет. Мы встали в цепочку и быстро перекидали ящики на борт.

Гора с плеч долой — первый этап закончен. Как они собирались прятать такое количество водки у себя на борту — я не представлял, но это уже были не мои проблемы. Плотная пачка денег в кармане сильно успокаивала.

Проверять наш склад на соответствие наличия никто и никогда не приходил, ибо начиная с начальника таможни экспортного района порта и заканчивая «им самим» все отоваривались у нас.

Да собственно, тогда больше и негде было. Приедет делегация из Европы, к примеру, ну не «Пшеничную» же им на стол ставить?!

Так бы эта история и закончилась, если бы я не был таким любопытным.

Я поехал к агентам — посидеть за чашечкой мной привезённого сорокаградусного кофейка — и полез в бумаги, чтобы посмотреть, куда этот «Буковец» всё это повёз.

А поехала наша водочка на морские нефтяные вышки. Между делом я глянул в сводочку, где через две недели на тот же причал был запланирован пароход под названием «Буковец».

Вот такие были весёлые времена. Отсутствием порядка и профессионалов во властных структурах пользовались по полной программе. Выгнали с работы всех неграждан, набрали хуторян, а много ли такому надо? По тем временам красивой упаковки с иностранными словами было достаточно, чтобы на любом документе красовалась печать.

Позорище было страшное — таможенники и пограничники мелко подворовывали на судах, причём промышляли кетчупом, засунутым в рукав, или красивой пепельницей, например.

Когда контрабанда по объёму превысила государственный оборот акцизных товаров — одумались.

Деваться было некуда — без всяких унизительных экзаменов выдавали гражданские паспорта специалистам-таможенникам, вернули в ментовку оперативников, инструкторов-кинологов и многих, кто знал толк в своём деле. Профессия «латыш» себя не оправдала.

Ну, это со временем. А тогда нам пришлось заказывать новый контейнер алкоголя, так как, зная поляков, можно было быть уверенным, что они обязательно закажут 170 ящиков «Зубровки» ещё не раз и не два. А в пачке денег всегда будет не хватать десяточки. Поляки...

Американцы

Ну, то, что американцы считают себя «пупами земли» — это ни для кого не секрет, но не до такой же степени!

За все мои 15 лет работы в порту судно со звёздно-полосатым флагом заходило в Вентспилс единожды, и должен вам сказать — слава богу.

Так как с английским я более-менее дружил, заслали на этот пароход меня.

Уже с трапа я почуял неладное — не было страховочной сетки, но это оказалось просто мелочью по сравнению с тем, что я увидел дальше.

Было ощущение, что на палубу только что выбросили огромную кучу мусора. Валялось всё — инструменты, пустые банки от колы, какие-то обёртки от шоколадок и просто бумажки, грязная спецовка, порванная обувь... Всё было просто усеяно стаканчиками из-под кофе — в общем, самый натуральный мусорник.

Лиха беда начало, внутри было то же самое.

Я старался всё это обходить, и на меня косо посматривали местные.

Проходя по первой палубе, справа я заметил дверь в машинное отделение — что бы вы думали? — с надписью «Белым не входить, только для чёрных».

Где-то в глубине души таилась надежда, что это всё-таки морской юмор, но надежда быстро растаяла, когда я зашёл в грузовое отделение.

Там сидел абсолютно разнузданный человек, с которым я поздоровался. Он даже не соизволил обернуться и, допив кофе, швырнул стаканчик в угол.

Я вежливо поинтересовался, где старпом, и он, так же спиной ко мне, сказал, что это он и есть.

Хорошенькое начало, думаю. Ну, то что через слово был мат, меня уже не сильно удивляло, надо было работать.

Я представился, сел за стол, достал бумаги — и тут началось...

«Ты что, собрался танки у нас проверять?» (Танк — грузовая ёмкость.) Я сказал — конечно, пока я не приму танки, ничего не начнётся.

И тут его понесло: «Да кто ты такой, чтобы проверять мои танки? Да я уже 20 лет в море хожу, и какой-то пацан будет у меня принимать танки?!» Весь его спич был усыпан «факами» в мой адрес.

Я сказал, что не какой-то пацан, а инспектор компании «...» — между прочим, американской компании.

Он не унимался: «Да мы в Европу зерно привезли, хлеб для вас, чтоб вам было что жрать, а вы нам собираетесь залить какую-то поганую дизельку в наши танки?!»

Мне это начало надоедать, и я спросил: «Вы отказываетесь от приёмки танков? Я могу именно так и записать в бумагах?»

Тут он немного успокоился — мол, ладно, иди, смотри.

Ну, думаю, моё дело маленькое — проверить танки на чистоту и чтоб были сухие, а дальше гори всё синим пламенем.

Я вышел на палубу и попросил матроса открыть первый танк. Он даже ухом не повёл.

Тут-то моё терпение лопнуло, и я решил устроить показательную инспекцию. Я сам открыл люк, осмотрел дно танка — там по углам лежало зерно, а в районе клапана покоился сапог... и, как и везде — куча стаканчиков, бумажек, банок.

Даже ничего и не понадобилось придумывать.

Я вернулся к самодовольному старпому и сказал, что я танки не принимаю, вот вам копия документа за моей подписью, хорошего вам дня, — и ушёл.

Непринятие танков — это уже серьёзно, так как это задержка погрузки по вине судна.

А простой судна на причале стоит ни много ни мало 10 000 американских денег.

С бумагами я поднялся в наш оперативный отдел и в свойственной мне манере рассказал об увиденном и услышанном.

На кону стоял престиж компании с вековой историей, а оскорблять инспекторов в морской среде не принято, да и чревато это. Замдиректора сразу набрала номер головного офиса в Хьюстоне, и к моему удивлению, моим же текстом ему всё и передала.

На том конце висела пауза, наверное, с минуту. И затем — короткое и всем понятное «ОК» с соответствующей интонацией.

Через полтора часа на мой телефон (непонятно, где он его добыл) позвонил ну очень любезный капитан и пригласил меня на судно.

Я, как и положено в этих ситуациях, не торопился, попил кофейку, неспешно переоделся, взял чемодан с документами и поехал на судно.

Таких преобразований я, честно сказать, не ожидал.

Палуба, в принципе, могла быть и грязной — к моей работе и погрузке это не имело ни малейшего отношения — однако палуба чуть ли не блестела. Тут мне подумалось: это же как нужно было «нагнуть» капитана, чтобы даже палубу вычистили.

Старпом встретил меня в новом комбинезоне и со знаменитой голливудской улыбкой. Особого внимания я этому цирку не придал, свежи ещё были воспоминания двухчасовой давности.

Разложив бумаги, я спросил, готов ли старпом показать подготовленные к погрузке танки. Всё по стандартной процедуре.

Старший помощник после этих слов чуть в глубокий книксен не сел.

Да, конечно, пойдёмте, у нас всё готово, будьте любезны, я к вашим услугам — ну и так далее со всей театральной помпезностью.

Придраться, конечно, очень хотелось, и я мог найти изъяны, если бы очень этого захотел. Но, во-первых, мне было жалко матросов, которым пришлось бы по новой лезть в танки и вычищать всё под ноль, ну и во-вторых, повторная неприёмка танков сулила уже огромные штрафы компании судовладельца — и это был бы совсем другой порядок цифр.

Америка, конечно, страна свободная, цитадель мировой демократии, можно сказать, но малейшее нарушение правил и инструкций незамедлительно понесёт за собой наказание самым дорогим, что у них есть, то есть долларом.

В том, что старпом и капитан не получат зарплату за этот рейс, сомневаться не приходилось.

По окончании приёмки на палубу выбежал капитан и лично поинтересовался у меня, всё ли в порядке.

Я решил пощекотать ему нервы и сказал, что всё относительно, видал я танки и почище.

Капитану чуть не приплохело от этих слов. Я молча прошёл мимо двух главных людей на этом судне и направился в грузовое отделение подписывать бумаги и звонить береговым службам, чтобы те готовились к погрузке.

Должен признаться, что в моей практике мне предлагали деньги, но зачем это сделал этот капитан, мне было непонятно, ведь я мог сильно усугубить и без того напряжённую ситуацию.

Ничего не отвечая, я подписал бумаги и, выйдя на палубу, стал ждать начало погрузки, чтобы зафиксировать время.

Затем набрали первый фут, остановили погрузку, я отобрал пробу первого груза и поехал в лабораторию. В общем, все по стандартной схеме.

На этом, наверное, можно было бы и остановиться, так как груз был в порядке, скорость погрузки — в норме, и оставалось просто дождаться окончания и прийти с финальной инспекцией и подсчётом груза...

Если бы не одно «но».

К нам в компанию от руководства судовладельца пришло официальное извинение, в котором было указано, что капитан уволен и будет заменён прямо в Вентспилсском порту.

Судя по всему, замену выслали сразу после того, как я не принял танки, но капитан этого явно не знал.

A списание капитана говорило только об одном — это конец карьере.

С американской системой «вся жизнь в кредит» его оставалось только пожалеть — ведь дома могли быть дети, жена, родители, и вполне возможно, что они в скором времени остались без крыши над головой. Но это уже сантименты — в конце концов, он знал, на что шёл, устроив бардак у себя на судне.

Это был не первый случай со списанием капитана, но о втором я поведаю в другой раз.
 
 

P.S. Уж не знаю, сказка это или быль, но я слышал, что если американец отходил в море более двух лет, то к участию в голосовании на выборах он не допускается. Правда это или ложь, но задуматься заставляет — и о правах человека, и о расистской табличке на машинном отделении, да и вообще об их хвалёной демократии.

Вентспилс

Мы вышли из порта, и до родных пенатов оставалось четыре дня ходу.

К стиральной машине выстроилась длинная очередь. Бородачи стали постепенно сбривать полугодовые бороды, и в этой связи на судне появлялись абсолютно незнакомые люди — дело в том, что бритое лицо меняется до неузнаваемости.

Все прибирались у себя в каютах, а молодые матросы, в их числе и я, конечно, прибирались на палубе — ну тут уж ничего не поделаешь, лозунг «молодым у нас дорога» пользовался большим успехом на судне.

Всё крепилось по-походному, как вдруг стрела крана, соскочив с тормоза, рухнула на палубу.

Счастье, что никого не прибило, все были заняты делами в каютах.

Стрелу поставили на место, воткнув кусок арматуры туда, где обломилась скоба, держащая лебёдку.

Особого внимания на это никто не обратил — все знали, что это последний рейс судна, и судьба его давно была решена. В народе это называлось «на гвозди».

Боцман сразу всех предупредил, чтобы рынду не трогали, а то были у нас любители сдать цветной металл.

Забегая немного вперёд — помню, как боцман, снимая рынду, уже в порту, как-то грустно так произнёс, что без моря он долго не проживёт.

Не прошло и месяца после этих слов, как его не стало. Он был настоящим морским волком, одноглазым и хромым, повидавшим в море, наверное, всё.

Он рассказывал историю, как бросил пить в далёкие махровые советские времена, когда на каждом судне был первый помощник капитана — кадровый офицер КГБ, который следил, чтобы советские граждане не разлагались, находясь порой в самом логове капитализма.

Так вот однажды боцман сильно перебрал где-то за границей и, не дойдя до судна, уснул в швартовых концах на берегу.

Когда он проснулся, судна уже и след простыл, а его обвинили в измене родине — со всеми вытекающими из этого последствиями.

Потом, конечно, разобрались, но в море он два года не ходил, как неблагонадёжный элемент. Вот с того момента и до последнего своего дня он не брал в рот спиртного ни разу.

Он потрясающе готовил рыбу, и даже однажды делал шпроты на судне. Отбирал кильку лично, каждую руками, одного размера и жирности. Стоит ли говорить, что после этого магазинные шпроты называть шпротами язык не поворачивался.

Но он ушёл и оставил о себе большой шлейф из незабываемых воспоминаний...

Тем временем мы подходили к проливу Зунд, где в самом узком месте было видно Данию с одной стороны и Швецию с другой.

Ну и замок Шекспира, конечно, тоже был в зоне видимости. Но для бывалых моряков это место было «святым» отнюдь не от близости к знаменитому замку и видимости скандинавских берегов.

Тут в Копенгагене работал шипчандлер (агент дьюти фри), который поставлял заказы прямо в проливе, без захода в порт, что было очень удобно.

Надо сказать, что наш заказ, как и заказы всех постсоветских экипажей, состоял на 99% из алкоголя, и большая часть из этого алкоголя было не что иное, как знаменитые и очень популярные в то время пятилитровые канистры спирта «Royal».

Можете себе представить, в каком состоянии прибывала команда в родной порт.

Посоветовавшись со знатоками, я заказал домой бутылку «Амаретто», ну и всяких конфет, печений, сувениров для всех родственников.

Пройдя пролив, мы повернули на северо-восток — и прямым курсом направились к родным берегам.

Время тянулось невероятно, особенно если учесть, что дома ты не был полгода. Многие за это время успевали напиться, проспаться, неудачно опохмелиться и снова нажраться.

Этакий алкогольный калейдоскоп курсировал по всему судну.

Естественно, обнимались и радовались, ну и как без драки-то по пьяни? И без этого не обошлось.

А началось всё в столовой команды, когда один из здорово поддавших ляпнул, что, как всегда, во всём виноваты русские.

Массовой драки не получилось, ибо разум возобладал, но Дима, мой тёзка, парень крепкого телосложения, под два метра ростом, очень не любил, когда поднимался этот вопрос.

Он сразу встал, спросил, есть ли ещё кто-нибудь, кто так думает, и, не услышав ответа, медленно пошёл к нелюбителю русских.

Нелюбитель навёл резкость и увидел приближающуюся опасность. Это последнее, что он видел в сознании.

Доктор, будучи сам в состоянии алкогольного перебора, пытался поставить нос пациенту в нужное положение, но это ему никак не удавалось, потому как в двойную качку сделать это было непросто — качало и море, и алкоголь.

В итоге, не мудрствуя лукаво, он залепил пластырем нос в том положении, в котором его удалось зафиксировать, дал товарищу нюхнуть нашатыря — и был таков.

На крики из лазарета никто не обращал внимания, потому что каждый рейс для этого матроса заканчивался именно в лазарете. С той лишь разницей, что в этот раз — нос, а в прошлый были зубы, точнее — их не было.

Погода стояла хорошая, и свет от города было видно задолго до того, как пароход причалил.

Тянулись сначала часы, потом минуты, а потом уже и секунды, так как без разрешения пограничников выходить с судна не разрешалось.

А они тоже были не дураки и не спешили уходить из каюты капитана, так как там тоже текла бескрайняя река из алкоголя.

Наконец была дана отмашка — и профессиональные жёны моряков, обгоняя друг друга, неслись инспектировать сумки с барахлом, привезенным их мужьями.

Адекватные люди подождали и зашли на борт после них и значительно спокойнее. Несколько человек на судне ещё и понятия не имели, что уже находятся в Вентспилсе, так как были в полной отключке.

Несмотря на это, на судне царила атмосфера добра, позитива, алкоголя и долгожданных денег.

Да, так цинично это не только выглядело, но и было на самом деле.

Меня никто встречать не пришёл, потому что было заранее известно, что на вахте у трапа должен остаться трезвый человек — и им, естественно, был я.

Часов пять я помогал родственникам распихивать долгожданных пап, мужей, отцов и детей по машинам, затем поднял трап и завалился спать в будке крановщика.

Утром я поискал оставшихся на судне, их оказалось двое — это был огромный Дима, которого так и не сумели вытащить из каюты, и стармех, пребывавший в том же сомнамбулическом состоянии.

Я обошёл всё судно с какой-то грустинкой на душе. Ведь больше я на нём никогда не появлюсь. Оно тоже, видимо, со мной прощалось, иногда поскрипывая дверьми и посвистывая сквозняком.

Я собрал свои пожитки, сложил их около трапа и стал дожидаться смены караула.

С опозданием на три часа, но всё-таки пришла смена. Это был полупьяный матрос, которому так и не удалось выспаться, но это уже были не мои проблемы — я передал ему вахтенную повязку и в последний раз спустился с трапа моего первого и, как оказалось, последнего парохода.

Больше я в море дальше 12 миль от берега не ходил никогда.

P.S. Dzintarjūra вообще знаковый пароход для Вентспилса. За 35 лет на нём, без всякого преувеличения, в море отходила половина всех, кто имел морские документы. Для многих он был первым, и с него начиналась карьера многих и многих моряков нашего славного города.

А это чудом сохранившаяся фотография нашей каюты:

Китайцы

Я всё-таки работал с ними лет 16-17 назад, когда они были ещё просто китайцами, без перекоса в капитализм, как сейчас. Так что на китайское судно можно было сходить как на экскурсию в Советский Союз.

Всё серое, блёклое, неудобное, неуютное, двери косые, замкам лет 30, люди затурканные, ходят по судну быстрым строевым шагом.

В общем, в лучших традициях утопизма под названием коммунизм.

Я поднялся по трапу, и меня встретил вахтенный матрос с автоматом! Он жестом показал мне «стоять на месте». Не знаю, были ли у них рации, но он пошёл кому-то докладывать о моём прибытии.

Вышел офицер, судя по форме. На школьном английском попросил у меня паспорт и поинтересовался целью визита. Матрос с автоматом выдал мне журнал, в котором я должен был записать свои данные и расписаться.

Я уже начал уставать от этого напускного официоза, как вдруг он сказал: пройдёмте за мной.

Мы шли тёмными коридорами куда-то вверх. Кругом иероглифы, и ориентироваться было вообще бесполезно.

Наконец мы поднялись на верхнюю палубу, и мне приказали ждать.

Там, видимо, доложили обо мне, дверь открылась, и меня в каюту пригласил капитан.

Он довольно сносно говорил по-английски, и это пока было единственной радостью. Предложил мне присесть на диван, и я присел.

Диван — громко сказано, это была деревянная скамейка, обтянутая дерматином. Такого депрессивного судна в моей практике ещё не было. Капитан сказал, что нужно подождать первого помощника капитана, и я вспомнил, кто занимал эту должность в советское время.

Это были кадровые офицеры КГБ, следившие, чтобы команда не разлагалась под тлетворным влиянием загнивающего Запада.

Короче говоря, стукач.

Заходит, значит, этот первый помощник — ни малейшего внимания на меня — и начинает отчитывать капитана.

В какой-то момент мне этот театр абсурда надоел, и я сказал капитану, что меня ждут на другом судне.

Не тут-то было. Капитан начал переводить мои слова особисту, и тот жестом показал мне на диван.

Процесс кипения уже было не остановить, и я выпалил: либо вы заказываете продукты, либо я ухожу.

Капитан, видать, перевёл не только мои слова, но и моё настроение. Первый помощник брезгливо на меня посмотрел и вышел из каюты.

Наконец-то я вручил свой прайс-лист, и капитан начал его изучать.

 
Затем он написал на листке бумаги несколько позиций, которые нисколько меня не удивили. Он заказал 10 мешков риса, 500 килограммов капусты и 5 килограммов острого перца чили.

Я расписался в журнале о том, что убыл, и с максимальной скоростью покинул пароход.

Решив не растягивать «удовольствие», сразу поехал на базу, всё купил и через час уже стоял у борта.

Ставил я машину по привычке под судовым краном, чтобы за раз всё поднять, а там уж пусть они сами разбираются.

Поднялся к капитану, очередной раз оставив автограф товарищу с автоматом, сказал, что заказ выполнен и товар ждёт внизу. Капитан снова позвонил этому первому, вызвал повара — и всей этой делегацией мы направились смотреть продукты.

Я ждал какой-то реакции от повара, но тот молчал, как воды в рот набрал.

Всё тот же из госбезопасности вспорол все мешки с рисом и убедился, что там рис. Затем заорал на вахтенного — и тот исчез за дверью.

Через пару минут на причал высыпалось человек 20 матросов, и они попёрли всё это по трапу руками. Напомню, машина стояла под краном.

Когда всё было отнесено на судно, я в составе той же делегации отправился в каюту капитана за самым главным.

За вражескими американскими деньгами.

И тут начался самый настоящий театр абсурда.

Повара сразу прогнали, закрыли каюту на два замка и удалились куда-то за чёрную занавеску.

Капитан вышел с трясущимися руками, в которых держал пачку с долларами. Он вынул первую купюру, и первый помощник начал записывать номинал и серийный номер.

Так было с каждой купюрой. Полное ощущение сюрреализма длилось не менее часа.

Когда опись банкнот закончилась, первый помощник протянул мне листок с номерами и показал пальцем, мол, подпиши.

Я, естественно, такими глупостями заниматься не стал и начал пересчитывать валюту.

Видимо, моё неисполнение приказа его разозлило, и он начал пересчитывать деньги в третий раз.

Наконец мы сошлись в сумме, и тут этот главный судовой идеолог что-то сказал капитану. Капитан передал мне его слова, отчего у меня чуть не отвалилась челюсть.

Коммунизм коммунизмом, а законы рынка мы, оказывается, тоже знаем.

Он потребовал 5%-ной скидки.

Тут уж моё терпение лопнуло, и я выпалил, что скидка делается на заказы свыше 10 000 долларов. Естественно, я врал, но никакую скидку я не дал бы в любом случае при таком отношении.

Ну, не могла эта скучная и неинтересная история остаться без светлого позитивного пятна.

Когда мы спустились на первую палубу, нас догнал китайский кок с двумя баночками в руках.

По жестам и мимике я понял, что он объяснял капитану, что эти продукты на исходе, и не мог бы капитан заказать и их тоже. Мне вручили баночки, исписанные вдоль и поперёк иероглифами. Я сказал, что не знаю, что это, и мне нужно попробовать.

Первый помощник охладел и потерял всяческий интерес ко мне и продуктам, ибо, подозреваю, рассчитывал на 5%, а тут сорвалось. Он ушёл, и народ стал вести себя пораскованнее.

Мы с коком и капитаном спустились на камбуз, где мне выдали вилочку. Я открыл первую банку — оттуда шёл запах сладких томатов.

Повар жестом мне показывает — попробуй.

Я заглянул в банку. Там действительно лежало что-то напоминающее помидор, но нарезанное очень тонкими дольками.

Я, конечно, знал, что ничего подобного у нас нет, но любопытство взяло верх.

Преспокойно зацепил верхнюю дольку и положил её в рот. Она оказалась сладкой и даже вкусной.

Не прошло и секунды, как невероятная острота и жжение впились одновременно во все мои вкусовые рецепторы. Слёзы лились из глаз чуть ли не струями. Хорошо, хоть додумались сразу дать мне стакан воды. Не скажу, что это сильно помогло, но то, что ничего острее я в своей жизни не пробовал, — это точно.

Капитан мелко хихикнул — и смеяться начала вся поварская команда. С трудом сглатывая, я сказал, что у нас такого точно нет, и капитан проводил меня до трапа.

P.S. Что меня поразило: капитан тихонько мне на ухо извинился за первого помощника и развёл руками, давая понять, что уж как есть, так есть.

Больше, к счастью, китайские пароходы к нам в порт не заходили, но и этого было вполне достаточно, так как вкус остроты сохранился у меня во рту до самого вечера.

Продолжение ЗДЕСЬ