Анархистский террор в царской России: идеологические и социальные основы самого смертоносного способа борьбы с властью

«Достаточно увидеть на человеке белые перчатки, чтобы признать в нем врага». К началу XX века число жертв анархистского революционного террора в Российской империи исчислялось тысячами человек: боевики грабили международные банки, подрывали кофейни, поезда и океанские суда. Хотя в первую очередь целью террористов были губернаторы, министры, помещики и другие представители элиты, часто случайными жертвами становились простые люди, бесконечно далёкие от диспутов об устройстве России. Несмотря на масштаб подрывной работы и количество убитых, анархисты так и не смогли свергнуть режим — идеологические разногласия не позволили активистам объединиться, а мелкие террористические акты переросли в банальный бандитизм.

Журнал "Дискурс" публикует фрагмент книги доктора исторических наук Олега Будницкого «Терроризм в Российской империи: краткий курс», в котором автор рассказывает об истории анархистского террора и идеалах подрывников, а также о том, кто организовывал самые опасные и смертельные акты, почему активисты боролись с царизмом точечно — уничтожая буржуев, и что раскололо анархистское движение.

Дисклеймер: эта статья рассказывает об исторических событиях, не оправдывает терроризм и не призывает к нему.

Анархистские взгляды были широко распространены среди русских революционеров-народников еще в 70-е годы XIX века. Бакунистские идеи были одними из самых влиятельных (если не самыми влиятельными) среди народников. Однако как самостоятельное общественно-политическое движение анархизм в России оформился в начале XX века. В России первые анархистские группы были созданы в 1903 году, а в 1907-м, на который приходится пик активности анархистского движения, деятельность анархистских групп была отмечена в ¾ губерний и областей России.

Анархистские группы были сравнительно немногочисленны — «активистов» насчитывалось приблизительно 5–7 тыс. человек‌. Однако шума они наделали много.

Большая часть среди 17 тыс. жертв террористических актов начала века находятся «на совести» анархистов, несмотря на то что по численности они не шли ни в какое сравнение с эсерами и социал-демократами. Правда, надо учитывать и тот факт, что различные криминальные и полукриминальные элементы нередко оправдывали свои деяния, используя анархистскую фразеологию‌.  <…>

Идеология анархистского террора в России

Революционный террор сметает царизм как кегли. «Кегельбан». Неизвестный художник, 1905 год / FOUR CORNER BOOKS

Первая статья, подводившая теоретическую основу под анархистский террор в России ХХ века, принадлежала перу Георгия Гогелии и появилась в декабре 1903 года на страницах журнала «Хлеб и воля», издававшегося в Женеве группой анархистов-коммунистов. В статье, озаглавленной «К характеристике нашей тактики. Террор»‌, после оговорки, что террору хлебовольцы не придают первенствующего значения, говорилось: «Террор является неизбежным атрибутом революционного периода до и во время революции». С точки зрения редакции, Россия переживала как раз такой исторический момент. Террор может носить характер индивидуального акта или же форму аграрного и фабричного, т. е. массового террора. Предпочтение хлебовольцы отдавали последнему, но и в индивидуальном терроре видели несомненный революционный смысл. Индивидуальный террор мог иметь «троякое значение: как мщение, как пропаганда и как „изъятие из обращения“ особенно жестоких и „талантливых“ представителей реакции».  <…>

Хлебовольческое направление оставалось господствующим в российском анархизме до начала революции 1905–1907 годов. Затем российский анархизм «расслаивается» на несколько течений; движение идет в основном в сторону радикализации.

Терроризм исповедовали все фракции русского анархизма; расхождения касались лишь его места и значения в тактике той или иной группы.

Ультрарадикализм отличал группу «Безначалие», образовавшуюся в Париже весной 1905 года. Безначальцы выпустили несколько номеров «Листка группы „Безначалие“» и ряд прокламаций. Они призывали к бунтарству, разжиганию «беспощадной гражданской войны», созданию «вольных боевых дружин» и экспроприациям; отрицательно относились к «современному русскому демократическому движению», считая, что оно лишь отвлекает пролетариат от борьбы за его собственные интересы. Универсальным средством борьбы безначальцы считали терроризм, призывая к применению самых крайних его форм.  <…>

Безначальцы публиковали такого рода обращения к рабочим и крестьянам: «Вынимайте на время соху из борозды, выходите с фабрик и заводов, крестьяне и рабочие! Берите топор, ружье, косу и рогатину! Зажигайте барские усадьбы и хоромы, бейте становых и исправников, освобождайте себя и детей своих по деревням. Нападайте в одиночку, воюйте с боевыми дружинами, бейте и в набат…»‌.  <…>

Прокламации группы анархистов-общинников призывали рабочих не верить в мирные протесты, которые могут привести лишь к повторению событий 9 января 1905 года. В одной из прокламаций рабочих призывали не доверять социал-демократам, а вооружаться и вступать в непосредственную борьбу с полицией.

«Нет, мы НЕ БУДЕМ ДОЖИДАТЬСЯ выстрелов полиции, а двинемся ПЕРВЫЕ с бомбами на нашего врага».

Частную собственность предлагалось отменить немедленно, не дожидаясь окончательного торжества революции — «Берите также из магазинов съестные припасы и одежду — это все принадлежит НАМ»‌.

В прокламации «Массовый террор» рабочие призывались к мести «за рабочую кровь, к бросанью бомб в наших угнетателей, к массовому террору… Будем готовить бомбы, будем бросать их в фабрикантов, директоров, в полицию, министров и прочую сволочь». В прокламации разъяснялось, что под массовым террором понимается террор, исходящий от самого народа; террористические акты, выполняемые по постановлениям различных комитетов и боевых организаций, объявлялись политиканством; террор, руководимый комитетами, полагали составители прокламации, был не чем иным, как эксплуатацией «силы народа в пользу тех или иных чуждых народу задач».  <…>

Чернознаменцы на собрании в Минске в 1906 году, группировка была наиболее многочисленной среди анархо-террористов. Автор изображения неизвестен

«Чернознаменское» течение в анархизме, получившее свое название по одноименному журналу, вышедшему в декабре 1905 года, взяло на вооружение тактику «безмотивного» террора. На страницах журнала «Бунтарь», ставшего литературным выразителем идей чернознаменцев, эта тактика обосновывалась следующим образом: «Вскрыть и обнажить грубый буржуазно-демократический обман, проявить протест, сказать сильно и ярко свое анархистское слово можно только рядом крупных антибуржуазных „безмотивных“ актов. Анархисты должны направить свои террористические удары на буржуазию не только за ту или иную частичную, конкретную вину ее перед пролетариатом; надо разить буржуа, как представителей и цвет буржуазного общества. Пусть вечная угроза смерти, как страшное напоминание о „вечной вине“, висит над буржуа каждый миг, каждый час его существования. Пусть не будет среди них „невиновных“. Да не знают они покоя. „Безмотивные“ антибуржуазные акты внесут смятение и хаос в лагерь буржуазии, быть может, хоть „на миг“ отвлекут внимание масс от демократических лозунгов, раскроют перед ними новые и яркие горизонты истинно классовой борьбы и, наконец, подымут падающую энергию групп, углубят и расширят их кругозор…»‌

Возможно, наиболее образно и ярко основную «парадигму» безмотивного террора сформулировал одесский анархист Ушеров‌:

«Достаточно увидеть на человеке белые перчатки, чтобы признать в нем врага, достойного смерти… Ибо, видите ли, виноват не какой-то объективный строй общества, а каждый индивидуум, поддерживающий этот строй и пользующийся им в свою пользу».

<…> Слова у «безмотивников» не расходились с делом. Ими были осуществлены взрывы в кафе Либмана в Одессе и ресторане «Бристоль» в Варшаве; на съезде анархистов-«безмотивников» в Кишиневе в январе 1906 года было решено взорвать съезд горнопромышленников, однако в связи с массовыми арестами анархистов это намерение осуществить не удалось. Планировалось также взорвать поезд, в котором должны были находиться крупные чиновники управления одной из железных дорог; однако террористы опоздали к поезду с чиновниками, и один из них с досады бросил бомбу в вагон первого класса, где «невиновных» с анархистской точки зрения быть не могло‌. Несколько отличных от «безмотивников» взглядов на террор придерживалась другая фракция чернознаменцев — «коммунары». Они, также будучи сторонниками «безмотивного» террора, не верили в эффективность индивидуального терроризма, полагая, что отдельные теракты потонут в «колоссально-огромной демократической волне». Они считали более эффективным захват какого-либо города с целью создания там коммуны. Это позволило бы «на громадном фоне демократии создать хотя бы одну враждебную всей картине точку…»

Можно представить, что «эксплуататорам» пришлось бы в такой «точке» несладко. Однако группа, собиравшаяся осуществить этот «массовый анархический акт», была арестована прежде, чем попыталась претворить идею в жизнь.

Чернознаменский терроризм был направлен не только против настоящего социально-экономического и политического устройства самодержавной России, но и против будущего — потенциального буржуазно-демократического строя, установления которого в стране опасались анархисты.

<…> Многочисленные теракты, осуществленные анархистами в годы революции, не привели к желаемым результатам. «Как же случилось, что наши акты остались только мелкими актами и поглотили так много жизней?» — ставился вопрос на страницах «Бунтаря». Объяснялись неудачи дезорганизованностью движения, разобщенностью отдельных групп, что приводило к «измельчанию» террора — «наш террор бил ближайшего городового и оставлял целым дальнего губернатора». После этой констатации обращалось внимание на отсутствие организованного террора, «при котором нужны большие технические приспособления, выдержка в выжидании, выслеживании и подготовлении акта. Организация террористических актов не под силу одной группе, но она станет возможной при наличности объединения движения вообще»‌. <…>

Против тактики «безмотивного» террора выступили анархо-синдикалисты. Особенно активно проблема терроризма обсуждалась на страницах женевского журнала «Буревестник». В первом же номере «органа синдикального анархизма» террору была посвящена статья с характерным названием «Наболевший вопрос». Оговорившись сразу, что анархисты признают террористическую борьбу и считают ее средством классовой борьбы, автор статьи, подписавшийся «Э. Ефимов», очертил возможные сферы ее применения вполне в хлебовольческом духе. «Изъятие из обращения» должно носить избирательный характер и практиковаться в отношении особо активных защитников привилегий господствующего класса, а не против любого буржуа; революционизирующее влияние на массы терроризм может оказать лишь в том случае, если будет понятен трудящимся и направлен против их «наиболее лютых и жестоких врагов»‌.

Что же касается тактики «безмотивного» террора, то она непонятна рабочей массе. Более того, будучи направлена не против конкретных известных врагов трудящихся, а зачастую против случайных людей, к буржуазии никакого отношения не имевших (например, в кафе не обязательно будут находиться одни буржуа), она создает превратное впечатление, что анархисты ведут борьбу против всех. Теория «безмотивников», что взрыв бомбы, как явление весьма эффектное, привлечет к себе всеобщее внимание, возбудит толки и создаст тем самым удобную ситуацию для анархистской агитации, также не выдерживает критики, ибо взрывы бомб в России сейчас столь часты, что вряд ли способны долго привлекать чье-либо внимание.  <…>

Критикуя тактику «безмотивного» террора, мелких экспроприаций, нередко перераставших в обычный бандитизм, анархисты-синдикалисты не отрицали терроризм как таковой; они по-другому видели его место в системе борьбы против существующего строя. Терроризм должен был способствовать успеху борьбы рабочего класса за свои интересы, включая профессиональные, служить задачам пропаганды. Теория не расходилась с практикой. В 1906 году в Одессе участники группы южнорусских анархистов-синдикалистов «Новый мир» в период забастовки портовых рабочих убили капитанов двух пароходов, а также взорвали океанское судно «Григорий Мерк». Синдикалисты приняли также участие в ограблении одесского отделения «Международного банка»‌.

«Как ныне добываются деньги…». Неизвестный художник, 1906 год / FOUR CORNER BOOKS

Критика синдикалистами «безмотивного» террора ни в малейшей степени не повлияла на его адептов. «Бунтарь» в специальной теоретической статье разъяснял, что антибуржуазный террор (т. е., по сути, «безмотивный») есть высшая форма экономического террора. Если оружие террора будет направлено только против наиболее жестоких представителей господствующего класса, это может притупить классовое чувство: «разбивается вдребезги живая идея класса, принижается и душится живое чувство ненависти ко всему эксплуататорскому классу». Разумеется, для усвоения смысла террора необходимо, чтобы «душа двигалась и волновалась». Поэтому террор нуждается в «словесном истолковании» и в соответствующей пропагандистской подготовке. «Террор, — вдохновенно писал автор статьи, — предполагает за собой подъем человека, его перерождение, он акт творения нового человека»‌.  <…>

«Социология» и психология анархистского террора

Практически все анархистские течения признавали террористическую тактику и обосновывали ее тем или иным, нередко довольно сходным образом. Особенностью анархистских террористических теорий было то, что это были «идеи прямого действия». Как подметил И. Генкин, для психологии большинства анархистов было характерно «отсутствие расхождения между словом и делом»‌.

Бидбей (С. М. Романов), Н. В. Дивногорский, Стрига (В. Лапидус) и другие анархистские лидеры нового поколения сами шли на самые рискованные, смертельно опасные предприятия; для многих из них это закончилось гибелью на эшафоте, в тюрьме или от взрывов самодельных бомб. Именно тяга к непосредственному действию, революционный темперамент определяли приход к анархизму немалого числа революционеров, поначалу примыкавших к социал-демократам или эсерам. Бидбей побывал социал-демократом. Лапидус тоже начинал революционную деятельность как социал-демократ, однако «мирный характер и отсутствие боевизма в его практике действовали на него удручающе». Лапидус организовал группу «чистых социалистов», а затем стал анархистом‌. Как социал-демократы начинали свою революционную карьеру Гроссман-Рощин и К. М. Эрделевский, участник теракта у кафе Либмана.  <…>

В начале 1905 года в местах активной деятельности анархистов, в особенности в черте еврейской оседлости, некоторые социал-демократические, бундовские и эсеровские организации стали распадаться, а в мае 1905 года к анархистам перешла почти вся эсеровская организация Белостока, центра российского анархизма в Западных губерниях. Многие анархисты отличались особым складом характера, реактивными реакциями на те или иные обстоятельства, едва ли не врожденным бунтовским духом.  <…>

Ольга Таратута, вспоминая своих товарищей по 1905 году, воспроизвела следующий характерный эпизод. Хозяйка одной из конспиративных квартир угостила собравшихся там анархистов вишневкой‌.

«Кто-то спросил: — А за что же нам выпить? Один из присутствовавших ответил: — Выпьем за то, чтобы никто из нас не умер на своей постели… Все чокнулись».

Для троих подельников Таратуты по метанию бомб в кофейню Либмана пожелание сбылось. 22-летняя Белла Шерешевская, 21-летний столяр Моисей Мец и 18-летний Иосиф Бронштейн были повешены. 30-летняя Таратута и 21-летний Станислав Шашек по этому делу получили по 17 лет каторжных работ. Впрочем, Таратуте тоже не было суждено умереть в своей постели: она была расстреляна в период Большого террора 8 февраля 1938 года по обвинению в анархистской и антисоветской деятельности.  <…>

В. В. Кривенький рисует следующий обобщенный портрет анархиста периода 1905–1907 годов — «это „пассионарный“ молодой человек 18–24 лет, имеющий начальное образование (или без него) и представляющий, как правило, маргинальный слой общества, а во многих случаях дискриминируемое национальное меньшинство. Среди анархистов преобладали евреи (по отдельным выборкам их число достигало 50%), русские (до 41%), украинцы (до 35%)». Руководители и организаторы движения были также достаточно молоды — к началу революции 1905–1907 годов их возраст в основном не превышал 32 лет‌.

Карикатура на типичного боевика. «Анархист», Евгений Соколов, 1906 год / FOUR CORNER BOOKS 

По данным В. Д. Ермакова, изучившего биографические данные 300 анархистов, на момент активного участия в революции 1905–1907 годов их социальная принадлежность выглядела следующим образом: рабочих — 191 (63%), учащихся — 50 (17%), служащих — 33 (11%), интеллигентов — 10 (3%). По-видимому, все исследуемые анархисты были грамотными, однако уровень их образования был невысок: низшее образование имели 133 человека (44%), домашнее — 110 (36%), незаконченное среднее — 20 (7%). Среднее образование имели лишь 12 человек (4%), в высших учебных заведениях училось 17 человек; однако закончил лишь один из них, остальные 16 (6%) дипломов так и не получили‌.  <…>

Типичный образ русского анархиста начала века попытался «смоделировать» Б. И. Горев: «Три главных центра русского анархизма Белосток, Екатеринослав и Одесса создали и три наиболее распространенных типа русских анархистов: еврейского ремесленника, по большей части почти мальчика, нередко искреннего идеалиста и смелого террориста; заводского рабочего-боевика, непосредственную натуру, который, как екатеринославец Федосей Зубарь, «ни одной книги не прочел, но в душе анархист», ненавидевший всякую власть «до боевого стачечного комитета включительно», и, наконец, одесского «налетчика» — прожигателя жизни». Для завершения галереи «анархистских типов» Горев считал необходимым добавить к трем основным еще «интеллигента, обыкновенно бывшего с.-д. или с.-р., оратора и демагога, а также крестьянина… поджигающего помещичьи усадьбы или вступающего в шайку "лесных братьев”»‌.  <…>

Особенности анархистских теорий, а также «кадровый состав» анархистских организаций и групп обусловили то, что они оставили в истории революционного движения в России начала ХХ века наиболее кровавый след, принеся одновременно наиболее многочисленные жертвы на алтарь терроризма.

Источник