Павел Соколов в рассказе делится об одном из воспоминаний о советской Эстонии: Казалось, что все знакомые из Москвы и Ленинграда по щучьему велению перенеслись в Таллин в то жаркое лето. Приглашение от старого друга погостить в столице союзной республики пришло как нельзя вовремя. Мельников буквально сбежал в Эстонию, прихватив с собой материалы для перевода. Ему действительно нужно было закончить ту срочную работу. Были нужны деньги. Брак летел в тартарары. Находиться под одной крышей с той, кого он больше не желал видеть, не было мочи. Дача не решала проблем. А Таллин, казалось бы, решал.

Иллюстративное фото

И вот в первый же вечер — один приятель, потом второй. Ресторан. Выпивка. Закуска. Еще выпивка, еще закуска. Пустые разговоры, которые помогали отвлечься. И еще один знакомый. И еще раз неудобные вопросы. Приходилось врать, что жена не смогла приехать. Мельников умело переводил стрелки, травил байки о своей работе в Японии. И его слушали, ему наливали. Еще и еще.

На следующий день все повторилось. Перевод не двигался, а сроки поджимали. Да и денег после второго похода в ресторан стало еще меньше. Болтливый эстонский скульптор, весь вечер хвалившийся своим заказом (это, вроде, был памятник жертвам оккупации), ушел, так и не расплатившись. Компании пришлось раскошеливаться.

Третий поход неожиданно решил проблему. Кто-то предложил на следующий же день махнуть на остров Сааремаа. У друга того самого скульптора прямо на берегу моря пустовал большой дом. Песчаные пляжи, сосны и тишина. Мельников, практически не думая, согласился. Благо тут же нашлась машина. Странное было время. У людей ничего не было, но все находилось.

Сборы были короткими. Через восемь часов не без приключений полупьяная компания добралась до шале (так в шутку они прозвали старый дом, построенный еще при царском режиме одним врачом, кажется, прибалтийским немцем). Пока знакомые и друзья веселились на пляже, Мельников работал над переводом. Это был «прогрессивный японский писатель», автор политических детективов, которого решили переложить на русский язык из-за того, что тот когда-то участвовал в Ташкентской конференции и хорошо высказывался о Советском Союзе. О качестве написанного нетрудно было догадаться. Мельников знал, что роман этого автора выйдет стотысячным тиражом на плохой газетной бумаге и станет дефицитом среди любителей подобной макулатуры. Предисловие обещал набросать сам Стругацкий.

Удивительно, но на помощь пришла цензура, вернее мнение ответственного редактора. Часть глав было решено напечатать с сокращениями, а некоторые и вовсе изъять. И Мельников как-то забыл про это. Не до того было. Сам-то он рассчитывал на больший объем, но подобному подарку был рад. И пошло-поехало. Проработав весь день и совершив трудовой подвиг, как написали бы про это газеты, Мельников решил прогуляться по вечернему пляжу.

Знакомые и друзья словно забыли о своем приятеле. Жара ушла. Багровый закат предвещал хорошую погоду и на завтра. Запах сосен смешался с просоленным балтийским ветром.

«Ей бы здесь понравилось. Ну вот, опять. Как мальчишка. Нужно забыть и двигаться вперед. Сдам перевод, и тут же пойдем в ЗАГС, с этими экивоками пора кончать. Так и ей, и мне воли не видать. Задушим друг друга. Как так можно? Живешь с человеком, а потом такое. Опять я зациклился. Как дурак. Главное — отвлечься».

С этими мыслями Мельников свернул с пляжа в рощу и пошел по тропинке в глубь леса. Дорожка вывела его к старому полуразрушенному белому дому, на дверях которого еще были видны выцветшие красные кресты. Мельников хотел было зайти внутрь, но передумал и решил обогнуть здание. В нескольких метрах от него виднелись фанерные обелиски с пятиконечной звездой на верхушке. За могилами давно никто не ухаживал, все поросло травой. Имена стерлись. На одном из обелисков Мельников с трудом прочел надпись: «Мл. лт. И.Кутузов …. — V.45».

— Вот не повезло, в самом конце войны. Но хоть похоронили по-человечески. Да уж. По-человечески, — произнес вслух Мельников. — Недолго здесь был госпиталь.

С берега послышалась музыка. Похоже, кто-то поймал финское радио. Мельников пошел на звуки музыки.

2.

Голова раскалывалась. Яркий солнечный свет слепил глаза. Мельников заставил себя встать с дивана, на котором он спал в гостиной, и дойти до умывальника на кухне. Умывшись, Мельников посмотрел в висевшее рядом зеркало. Под правым глазом красовался фингал.

— Кто это тебя так? — спросил Раскин, зашедший на кухню.

— Да никто, гном Туклас, — отшутился Мельников.

— Может, кофе сварить? — предложил товарищ.

— Не помешало бы.

Мельников сел за стол, на котором лежала пачка «Золотого руна», достал одну сигарету и закурил. В голове мелькали, словно в диафильме, картинки прошлой ночи. Раскин довольно быстро приготовил кофе. Кухню наполнил приятный аромат, который смешался с сигаретным дымом.

— Хороший кофе, колумбийский. В Москве такой и не достанешь, — восхищался Раскин. — Мы, кстати, потом играли в покер. Я выиграл десять рублей. А Светка оказалась настоящим шулером. Знаешь, сколько она…

— Мне надо вернуться в Таллин, а оттуда, наверно, в Москву двину, — произнес Мельников.

— Ты ж только приехал. Из-за жены, да? — спросил товарищ.

Раскин разлил кофе по чашкам и, поставив их на стол, также присел. Мельников потушил сигарету и отпил из чашки.

— Хорошо сварил, сразу полегчало, благодарствую. Это ты в Вене научился? — спросил Мельников.

— В Вене я всего месяц был. В августе сорок пятого, — ответил Раскин.

— Тоже опоздал… как и я.

— На войну можно не успеть, а не опоздать.

— Сам-то понял, что сказал?

— Слишком хорошо… не успел.

У Мельникова тут же промелькнуло в голове название романа какого-то молодого японского прозаика с короткой фамилией. Его активно обсуждали. Автора очень хвалил Гривнин.

— Давай, рассказывай. Не томи душу. Перебрал вчера? Точно из-за жены.

— Они жгли надгробия, — прошептал Мельников.

— Какие надгробия? Ты о чем?

— Ночью я набрел на одну компанию. Местные подростки, эстонцы. Гуляли на берегу. Водили хоровод вокруг костра. Знаешь, красиво так. Прям шабаш. Я уселся под соснами и наблюдал за ними. В кармане нашлась бутылка коньяка. Я пил и смотрел. И тут вернулись ребята с дровами. Знаешь, что они жгли? Там рядом был госпиталь, а возле него кладбище. Они жгли надгробия. Наши. Обелиски. Фанерные. Хорошо горели, ярко.

— И тут ты…

— Ага. Решил урок истории преподать.

— Может на них заявление написать?

— Куда? В госбезопасность? На острове Сааремаа завелись лесные братья, пришлите мотоциклеты с пулеметами.

— И тут шутки шутишь.

— Не могу больше здесь быть.

— Понимаю. Может, все-таки не будешь спешить?

— Вкусный кофе, спасибо.

3.

В голове был настоящий винегрет из мыслей и эмоций. Перевод, жена, знакомые, те подростки. А еще сильно болел синяк под глазом.

В Таллине Мельникова ждала телеграмма с довольно лаконичным посланием: «Купи Ван. Тал. М.»

«Интересно, это мама или Маша? Купить бальзам. Про главное не забыли», — подумал Мельников. Он вышел на улицу. Был вечер. Ясное дело, алкоголь уже не продавали. Разве что в ресторанах.

«Как-то же прожили все эти годы. Нельзя же так просто взять и… Главное — есть, к кому вернуться. Что я здесь забыл?» — спрашивал себя уже не молодой человек.

Мельников гулял без дела по улочкам старого города. Были слышны звуки органа. Играли музыку Иоганна Себастьяна Баха. А выцветшие фанерные пятиконечные звезды все еще ярко горели в костре на балтийском пляже. Этот образ был похож не на воспоминание, а на наваждение. И он затмевал даже ссору с женой, которой обязательно надо будет привезти бальзам и еще какую-нибудь мелочь в подарок. Да и была ли ссора? Всего-навсего быт.

Источник

Прибалтийский рубеж: cекретные протоколы советско-литовских договоров

Автор книги "Прибалтийский рубеж" Алексей Плотников и автор рубрики Исторический клуб Игорь Шишкин обсуждают, как повлияли на расклад сил перед 1941-м годом конфиденциальные протоколы договоров, заключенных между СССР и Литвой.