Не пущать! Краткая отечественная история запретов на профессию для женщин

Отечественная история долгое время не знала четко сформулированных законодательных запретов на те или иные профессии для женщин. Веками эта сфера регулировалась обычаями и невнятными «традиционными» устоями, которые для разных сословий и культурно-исторических общностей были неодинаковыми. Но с 1917 года непрерывно сосуществуют две разнонаправленные тенденции: снять ограничения по признаку пола на доступ к различным профессиональным сферам и, наоборот, расширить их. Об этом — в материале Станислава Флинта.

Женщина допетровской России

Большую часть своей истории человечество обходилось без законов: до возникновения государства их не было. Отношения между людьми регулировались обычаями, и первые их формы — запреты, налагаемые коллективом на определенные действия индивида.

За пределами коллектива табу могло быть снято: нормы морали не только исторически изменчивы, часто они актуальны лишь для членов одной, своей, общины. Сегодня рудиментарное действие этого механизма проявляется в трансляции и восприятии образа врага — чужого, иного, не члена нашего племени, на которого могут не распространяться предписания о дозволенном/недозволенном.

Обычное право в регламентации допустимых для женщин ролей долгое время превалировало над письменным.

Запрещенные/разрешенные обычаем женские профессии (или скорее занятия) у разных общностей и этногрупп, населявших Россию, были разными и никогда не оставались неизменными. Вряд ли сегодня можно реконструировать в полной мере профессиональные роли женщин у ассимилировавшихся или исчезнувших народов, таких как чудь, мурома, меря, скифы, половцы, торки, печенеи. Хотя подобные исторические реконструкции, учитывая, например, наличие немалого числа женских божеств в финно-угорском пантеоне, были бы крайне интересны (так, в верованиях мордвы-эрзя еще недавно присутствовали такие анимистические духи, как мать воды, мать леса, мать ветра, мать плодородия и мать дома).

В докиевский период профессиональные женские роли в группах славян обуславливались пережитками первобытных моделей поведения, которые также сегодня не могут быть полностью реконструированы. Историк-медиевист Антон Горский считает, что известные всем по школьной истории группы древлян, дреговичей, северян и радимичей не были моноэтничными племенами (и на сегодняшний день нет ни одного исторического источника, в котором бы о догосударственных общностях славян говорилось бы как о племенах), а представляли собой поднятые волной Великого переселения народов и консолидировавшиеся осколки разных славянских племен (впрочем, разноязычными кочевническими союзами были, вероятно, и те же печенеги со скифами).

Внутри любой из этих общностей сосуществовали, видимо, разные модели профессиональных женских ролей. После складывания древнерусской государственности и с принятием христианства в этой сфере на первый план выдвигаются церковные предписания и не противоречащие им княжеские установления.

В картине К. Брюллова «Вирсавия» преломился ветхозаветный сюжет любовной истории царя Давида и жены его полководца — Вирсавии. Чтобы жениться на девушке, Давид подстроил гибель ее мужа в бою. Вирсавия наравне с Евой, Далилой и дочерьми Лота — образы, которыми часто иллюстрируется порочность женщины в «Словах о злых женах» — серии русских средневековых текстов, в которых женщина представлена как орудие дьявола для совершения зла в нашем мире (нет в нем «злобы», которая «лютее женской злобы»). Позднее «женская» тема в литературе всё чаще испытывает новозаветное влияние: здесь женщина символизирует уже милосердие и кротость, усердие в вере и жертвенность. Источник

В Летописце Переяславля Суздальского (начало XIII века) есть запись о скифском племени, обитавшем к юго-западу от Каспия:

«Другой закон у гилий: жены у них пашут, и строят дома, и мужские дела совершают, но и любви предаются сколько хотят, не сдерживаемые вовсе своими мужьями и не стыдясь; есть среди них и храбрые женщины, умелые в охоте на зверей; и запросто властвуют над мужьями своими».

Летописец, видимо, пользуется данными античных авторов, но интересно, что сама запись не имеет ярко выраженных осуждающих коннотаций (по крайней мере, при сегодняшнем прочтении адаптированного текста). Хотя, возможно, здесь мы просто сталкиваемся с более тонкой формой морализаторства: следом в том же абзаце указано, что в Британии «несколько мужей с одною женою спят, а также многие жены с одним мужем связь имеют и [беззаконие как] закон отцов совершают».

В Правде Ярослава (ранняя часть Русской правды) еще видны отголоски родоплеменных норм, распространявших нравственную оценку деяния индивида на группу, к которой он принадлежит. О женщине здесь написано немного, и она не выглядит самостоятельно действующей личностью. Из статей этого документа ясно, что жена и дети являлись собственностью мужа и могли отвечать своей свободой за его преступления. Жизнь рабы, в свою очередь, оценивалась в два раза дешевле, чем кража племенного бобра.

Едва ли больше внимания уделено женщинам в Судебниках 1497 и 1550 годов. Любопытна статья из Судебника 1589 года (по-видимому, это был лишь законопроект), в которой указана компенсация за «бесчестье» разным слоям общества: в ней как женщины самого низкого статуса, но всё же имеющие юридические права, указаны ведьмы и проститутки.

В поздней средневековой культуре хорошо известно существование литературы домостроя — произведений итальянских, французских, немецких и южнославянских авторов, идентичных по духу и смыслу известной отечественной книге наставлений и правил жизни (сама она во многом является компиляцией византийских текстов). В этой литературе женщина из высших слоев общества представлена существом закрепощенным. Ей предписано находиться в домашнем кругу, сделать сутью своей жизни домоводство, меньше говорить и больше слушать (болтливость — порок, а украшает женщин молчание, и уже в раннехристианский период на могильных камнях добрых жен изображали намордник и узду).

В допетровские времена в среде горожан-ремесленников и в деревне женщина пользовалась гораздо большей свободой, чем в высших кругах общества, — этого, как, впрочем, и всегда, безжалостно требовало давление экономической необходимости.

Кроме того, по мнению этнолога и философа Юрия Семенова, нередко игнорируется тот факт, что формальные нормы и реальное отношение социума к их нарушению в повседневном поведении людей часто не совпадают. Не стоит преувеличивать и влияние религиозных предписаний, контролировавших женское поведение, иначе в церковной литературе не появлялось бы регулярно морализаторство по поводу игрищ, «дел богомерзких», «жен мужатых беззаконного осквернения» (такие обличения можно, например, найти в «Послании Елизарова монастыря игумена Памфила псковскому наместнику и властям о прекращении народных игрищ в день рождества св. Иоанна Предтечи» 1505 года или в Стоглаве 1551 года).

О том, что в определенные периоды крестьянских хозяйственных циклов могли сниматься не только религиозно-юридические запреты, но на время и более глубинные нормы поведения, красноречиво свидетельствует существование в русской деревне еще в ХХ веке рудиментов оргиастических праздников. В периоды таких праздников становилось возможным половое общение между состоящими в браке соседями или родственниками. Так, любимые современными музейщиками реконструкции крестьянских вечерок и бесед в пространствах этнографических музеев есть ревитализация отголосков именно таких праздников.

Зелейницы, пепиньерки, «подпорки старины»

Согласно канонам психоаналитики, не должен ли был малолетний Петр — будущий первый император Российской империи — изрядно напугаться энергичной деятельности своей сестры-регентши «самодержицы Софии», если потом, взойдя на престол, решил еще крепче запереть женщину (по крайней мере, аристократку) в мужнем или отчем тереме?

С женщинами из ближайшего окружения он примерно так и поступал. Софья была сослана в монастырь (пребывая в его стенах, она обращалась за помощью к ведунье, чтобы заговором извести брата Петра). Насильно была пострижена в монахини и Евдокия Лопухина — первая жена Петра, истинное дитя домостроя со всем набором старых московских добродетелей. Наконец, и Анна Монс — женщина, персонифицировавшая в себе западноевропейский прогресс, — спустя годы запутанных отношений с императором была надолго посажена под домашний арест и обвинена в ворожбе, прежде чем ее оставили в относительном покое.

Страх быть обвиненной в чародействе, ворожбе, зелействе, наузничестве или волховании веками парализовывал социальную активность женщин в России. Их, якобы легко входящих в контакт с дьяволом, могли «назначить» ответственными за неурожаи, стихийные бедствия, эпидемии и отправить на костер.

Еще в XVII веке в отечественных бестиариях преломлялись анимистические (если более точно, синкретические) представления о причинах болезней: голые девушки с крыльями — дочери «царя Ирода» — Трясея, Огеня, Ледея, Гнетея, Грынуша, Глухея, Ломея, Пухнея, Коркуша, Глядея и Невея олицетворяли собой жар, озноб, лихорадку, боли в груди и животе, корчи, помутнение рассудка и другую симптоматику распространенных в то время заболеваний.

На картине К. Лемоха «Новое знакомство» деревенская повитуха показывает детям новорожденного. С таких повитух — важнейших фигур в родильной обрядности, практиковавших и траволечение, и знахарство (то есть и «зелейство», и «ворожбу»), — начинался путь к профессиональному акушерству в России — первому официальному и оплачиваемому государством женскому труду (Устав повивальным бабкам 1789 года). Источник

На формирование личности Петра повлияла, конечно, и мать: Наталья Нарышкина интересовалась музыкой и театром, ездила по Москве в незашторенной карете и не закрывала лицо, что для царственной особы того времени было очень смело. Это свидетельствует и о том, что четкая культурная граница между допетровскими и послепетровскими временами не всегда просматривается. Кое-что из европейских культурных практик на русскую почву пытался перенести еще Михаил Федорович, но радикальные перемены в образе жизни российских женщин и освоении ими всё новых профессиональных ролей начинаются именно с Петра.

Здесь хватало противоречий и сословной асимметрии. Петровским Уставом воинским 1716 года женщинам недворянского происхождения была впервые открыта дорога к некоторым невоинским должностям обслуживающего персонала в регулярной армии. Но написанный, безусловно, мужской рукой, подготовленный по указанию Петра (возможно, и в соавторстве с ним) педагогический трактат «Юности честное зерцало» 1717 года полон домостроевских наставлений для дворянских девушек. Как норму он постулирует для них стыдливость и молчаливость и, помимо прочего, содержит разделы

«Девическое целомудрие» и «Девическое смирение», где как антиидеал поведения дворянки демонстрируется следующая зарисовка: «Непорядочная девица со всяким смеется и разговаривает, бегает, разиня пазуху, по причинным местам и улицам, садится к другим молодцам и мужчинам, толкает локтями, не сидит смирно, поет блудные песни, веселится и напивается пьяной, скачет по столам и скамьям, дает себя по всем углам таскать и волочить, как стерва».

В 1718 году Петр издал указ об ассамблеях — прообразах и русских литературных салонов, и научных обществ, и балов. Жены и дочери чиновников, дворян и даже мещан были обязаны принимать в них участие. Это, конечно, раскрепощало женщин через вовлечение в дискуссии и европейскую танцевальную культуру (в допетровскую эпоху церковь усматривала в танцах скоморошество и «бесовские игрища», а уже к середине XVIII века женщины активно утверждаются в литературных кружках и на театральных сценах), но одновременно и закрепляло их место в иерархически разлинованном обществе (жена полковника, например, не могла надеть украшения более изысканные, чем супруга генерала). К тому же после смерти первого российского императора высшая знать выдворила из ассамблей не только купечество и незнатных горожан, но и менее родовитое дворянство.

Заигрывающая с педагогическими идеями Просвещения Екатерина II основала Смольный институт, где раздельно обучались дворянки и мещанки. Смолянок готовили к роли жены и домохозяйки, хоть и образованной и интересной в светском общении, владеющей игрой на музыкальных инструментах и азами актерского мастерства. В этом закрытом учебном заведении, куда девочки попадали в шесть лет и пребывали до восемнадцати, насаждался культ императорской фамилии и безграничная лояльность к ней.

Профессиональные горизонты смолянок были крайне узки: фрейлины при дворе, гувернантки или наставницы в женских учебных заведениях (в 1803 году для подготовки к педагогической работе открыли класс пепиньерок — так называли тех, кто оставался при институте для совершенствования в педагогике).

И женщины потянулись к научному образованию. Историк науки Ольга Валькова пишет, что уже в первом десятилетии XIX века в русском литературном языке закрепилось слово «философка» и словосочетания «ученая женщина», «ученая дама».

Пройдя монастырско-казарменную закалку Смольного института, девушки сумели по максимуму воспользоваться открывшейся дорогой к педагогической профессии. Они не только возглавили вновь созданные женские учебные заведения (Екатерина Родзянко, Анастасия Балакшина, Варвара Нейдгардт), но и всё чаще стали вторгаться на другую «неженскую» территорию: смолянками были одна из первых российских женщин-химиков Вера Богдановская-Попова, первая в России женщина-архитектор Нина Новаковская, первая отечественная арфистка и композитор Ксения Эрдели.

Общий взгляд правительства на проблему женского труда вплоть до начала ХХ века был приблизительно таков: женщина не должна трудиться; есть отец, братья или муж, которые должны предоставлять ей средства к жизни. На женщин из непривилегированных сословий он не распространялся, и в нем, конечно, хватало лицемерия: богатство правительственных чиновников заключало в себе труд и крестьянок, и работниц в промышленности, да и проституция в России была вполне законной профессией.

В 1852 году в Наставлениях для образования воспитанниц женских учебных заведений, подготовленных комиссией под руководством главного начальника таких заведений принцем Петром Ольденбургским, речь о женщине шла как о «создании нежном, назначенным природою быть в зависимости от других», ей предлагалось «не повелевать, а покоряться мужу» и озаботиться «строгим лишь исполнением обязанностей семейных».

Государственная политика по отношению к женскому образованию и труду (если не брать в расчет труд на селе) долгое время была созвучна этому документу, поэтому трудно четко отграничить женскую борьбу за профессиональное равноправие от борьбы за право получать одинаковое с мужчинами образование. От самих названий законодательных актов того времени — Высочайшее повеление от 14 декабря 1871 года, определяющее круг полезной для государства и общества деятельности лиц женского пола, — веет мертвящим патернализмом.

Доступ российских женщин к огромному числу высококвалифицированных должностей прямо не запрещался, но был практически перекрыт из-за невозможности получить университетский диплом.

Как отмечает Ольга Валькова, государство с 1863 года (когда активно начал обсуждаться вопрос о допущении женщин к высшему образованию) и до 1918-го «стояло насмерть, не допуская женщин в российские университеты», и не гнушалось угроз в адрес тех девушек, которые отважились получать образование в Европе.

Законодательных актов Российской империи, где внятно обсуждается вопрос женских профессий, немного. Они могли выходить для локальной территории или для отдельных категорий подданных. Например, в 1864 году в Финляндии женщины были допущены к телеграфной службе, что было вызвано нехваткой здесь русскоговорящих специалистов. Вскоре вышел указ «О дозволении определять в некоторых частях империи женщин на должность телеграфистов». Так, уже не только в Финляндии за женщинами закрепилось право быть телеграфистками, а спустя некоторое время для них приоткрылись двери для поступления и на бухгалтерские должности.

Всплеск социальной активности женщин в пореформенный период просматривается даже в таких традиционалистских регионах империи, как Северный Кавказ, где женщины не только начинают всё чаще работать по найму в промышленности, но и занимаются коммерцией, торговым виноделием и предпринимательством в сфере образования.

«Высочайше утвержденная» форменная одежда телеграфистки Российской империи образца 1866 года. Она же стала образцом для женской униформы Санкт-Петербургского дома предварительного заключения, но на всех женщин, служивших в имперской пенитенциарной системе, не распространялась. Источник

Другим примером четко обозначенных запретов может послужить Положение о полицейском надзоре 1882 года. Здесь регламентировались занятия и профессии политических ссыльных без различия пола, но известно, как много женщин судились в России по политическим делам и ссылались в административном порядке (без суда, по решению губернаторов). Этим положением для ссыльных были закрыты: «всякая педагогическая деятельность», «принятие к себе учеников для обучения их искусствам и ремеслам», «участие в публичных заседаниях ученых обществ», «участие в публичных сценических представлениях», «содержание типографий, литографий, фотографий, библиотек для чтения и служба при них в качестве приказчиков», «торговлю книгами и всеми принадлежностями и произведениями тиснения», «содержание трактирных и питейных заведений, а равно и торговля питиями», «служба в правительственных, общественных и частных учебных заведениях, а также врачебная, акушерская и фармацевтическая практика без разрешения министра внутренних дел».

Одна из важнейших целей таких ограничений — деморализовать ссыльных бездельем, но почти все эти запреты изобретательно нарушались. Фотография, наука и медицина, организация библиотек, чтение лекций и публичные научные диспуты — занятия, очень распространенные среди ссыльных.

Николай Троицкий отмечает, что перед царским судом женщины часто вели себя более отважно, чем мужчины. Всего по политическим процессам с 1871 по 1894 год были преданы суду 158 женщин.

Ничем не оправданные половые цензы на получение образования и доступ ко многим профессиям — одна из основных причин, по которым мы видим столько женских лиц в российском политическом терроризме.

Интересно, что тюремные надзирательницы появились еще в середине XIX века и Уставом о содержащихся под стражей были уравнены в правах с мужчинами-надзирателями. Хотя должности в тюрьмах относились к государственной службе, главным критерием при отборе на них являлась политическая благонадежность, а не университетский диплом. Занимать должности в полиции, а также в нотариате женщины начали только с 1916 года (из-за большого количества мужчин, мобилизованных в армию).

Долгое время отечественные фабриканты видели источник дополнительной прибыли в использовании дешевой детской рабочей силы, которая к тому же беспомощна в борьбе за свои права. Законы 1880-х, которые несколько ограничили использование детского труда, всё чаще переключали внимание фабрикантов на рабочую силу женщин. Им тоже можно было платить меньше, чем мужчинам на аналогичных позициях. Устав о промышленном труде 1893 года содержал подраздел о труде подростков и «лиц женского пола» на горных заводах и промыслах и не допускал женщин только до работы внутри рудников.

На рубеже XIX и XX веков резко развивается организованное женское движение. На смену сообществам вроде «Женской издательской артели» (Мария Трубникова, Надежда Стасова и Анна Философова) приходят политические организации, отстаивающие самые широкие права для женщин: «Союз равноправия женщин» (1905), «Женская прогрессивная партия» (1905), «Лига равноправия женщин» (1907).

Всероссийское женское взаимно-благотворительное общество, учрежденное в 1895 году, организовало с 10 по 16 декабря 1908-го в Петербурге Первый Всероссийский женский съезд. Резюмируя его итоги, М. И. Покровская писала, что «женщина, которая замыкается в тесном кругу семьи, является не активным членом общества, содействующим его прогрессу, но пассивной подпоркой старины».

Февраль 1917 года смел половые цензы во многих сферах человеческой деятельности. И революция началась в Международный день работниц с митингов женщин-текстильщиц. Даже ненавидевший большевиков Питирим Сорокин, не впадая в конспирологию, по горячим следам всех событий 1917 года, записал:

«Когда будущие историки станут искать зачинщиков русской революции, то пусть они не выдвигают какую-нибудь замысловатую теорию. Русскую революцию начали голодные женщины и дети, требующие хлеба и селедки…»

После 1917 года

Декреты 1917 года и Конституция 1918-го выравнивали женщин и мужчин в правах. Эйфория социального творчества первых послереволюционных лет ломала обычаи и предрассудки даже в таких консервативных регионах, как Закавказье.

В середине 1920-х в Баку появился женский клуб, куда всё чаще стали приходить девушки и узнавать, что где-то мальчики и девочки учатся вместе, а последние ходят без чадры, занимаются спортом, посещают выставки и театры. Вильгельм Райх пишет, что девушки, отважившиеся пропагандировать свободу от устоев, подвергались здесь не просто общественному осуждению, а настоящей травле.

Райх описывает историю двадцатилетней Сариал Халиловой, которая боролась за эмансипацию женщин Закавказья, появлялась не только в общественных местах без чадры, но и в купальнике на пляже. Отец и братья приговорили ее к смерти и крайне жестоко исполнили приговор, но эта смерть подняла мощнейшую волну борьбы за широкие права женщин.

Вскоре в Азербайджане, где веками девочек не обучали чтению и письму, а женская работа вне дома была запрещена, девушки стали учиться в техникумах, аэроклубах и вузах, появились журналистки, писательницы, акушерки, летчицы.

Айна Султанова стала республиканским наркомом (министром) просвещения, а затем юстиции, позднее заняв пост председателя Верховного суда Азербайджана. Лейла Мамедбекова — первая азербайджанская летчица и парашютистка — поражала современников блестящим выполнением пилотажных фигур, а в годы войны подготовила для фронта тысячи десантников и летчиков.

СССР стал первой в мире страной, где женщины массово начали осваивать летные профессии. Источник

На первых порах большевики приняли самое прогрессивное в истории законодательство относительно «женского вопроса», воплотили в жизнь нигде ранее не виданные социальные гарантии, призванные вывести женщин из-под гнета домашнего быта, дать средства для жизни в периоды беременности и после родов. Подразумевалось, что новая женщина — полноценный строитель нового мира. На практике и здесь хватало противоречий: сохранялась горизонтальная и вертикальная гендерная сегрегация на производстве, женщин нередко вытесняли в малооплачиваемый и малопрестижный сектор.

Окончание Гражданской войны и массовая демобилизация рабочих-мужчин имели оборотной стороной повальные сокращения женщин. Вскоре, однако, женский труд снова стал рассматриваться как важнейший экономический ресурс: форсированная индустриализация во многом осуществлена женскими руками (в 1935 году женщины составляли около 40% промышленных рабочих и 75% из 1 150 000 новых рабочих, пришедших в промышленность с 1932 по 1936 год, а в 1945-м женщин здесь большинство — 55%).

Александра Коллонтай отстаивала трудовое равноправие полов, считая, что именно половое разделение труда (производительный труд — мужчинам, а подсобный — женщинам) стало причиной подчиненного положения женщин в обществе. Одновременно Коллонтай, Крупская, Арманд выступили за страхование материнства.

Кодекс законов о труде РСФСР 1922 года запрещал привлекать к трудовой повинности женщин старше 40 лет, кормящих матерей, женщин на последней стадии беременности и рожениц в первые 8 недель после родов, а также воспитывающих в одиночку детей до 8 лет (в период военного коммунизма были созданы трудовые армии, которые, по сути, являлись тыловыми частями РККА, но широко применялись в восстановлении гражданской инфраструктуры; через трудовую повинность женщины массово вовлекались в общественное производство, новый кодекс сохранял ее только в чрезвычайной обстановке). Этот же документ не допускал женщин в «особо тяжелые и вредные для здоровья производства и подземные работы», а также к производству в ночное время (при этом в некоторых отраслях ночной женский труд мог быть разрешен).

Уже с начала 1930-х наблюдается поворот к пронатализму (государственному стимулированию деторождения), но одновременно и к милитаризации женских образов в периодике и кино. Женотделы, как низовая общественная сила, усилиями самих женщин регулировавшие вопросы женского труда, были расформированы или подчинены профсоюзам, переименованы в женсоветы и в конце концов утратили свое былое влияние.

Реальные условия жизни и работы советских женщин часто не совпадали с идеологическими декларациями. Равновесие между ролями строительницы нового мира и матери никогда не было устойчивым: всё здесь определялось конкретно-исторической обстановкой (эти качания детально рассмотрены в книге Светланы Айвазовой «Русские женщины в лабиринте равноправия»).

В военное и первое послевоенное время без массового женского труда во всех сферах хозяйства был бы совершенно невозможен ни разгром нацистов, ни восстановление страны. Не осталось почти ни одной воинской специальности или «мирной» профессии, которых не освоили в это время женщины (при этом такие «мирные» земляные работы, как, например, копка оборонительных эскарпов и противотанковых рвов, проводились в прифронтовой зоне, нередко под угрозой авианалетов).

Однако вскоре демобилизованные мужчины снова стали теснить женщин из завоеванных последними профессий. Так случилось, например, с профессией железнодорожного машиниста. Во время войны Елена Чухнюк водила железнодорожные составы с боеприпасами и военной техникой в районах боевых действий под Сталинградом и Курском. Она неоднократно попадала под авиаудары, а позднее не только сама управляла поездами в районе Полярного Урала, но и занималась организацией железнодорожных перевозок угля вглубь страны.

До 1970-х машинистками метрополитена работало немало женщин, однако в 2008 году Анне Клевец пришлось начать борьбу в судах ради возможности занять такую должность, поскольку девушка получила отказ. Дойдя до Конституционного суда, Анна так и осталась на исходной позиции, и даже обращение в Комитет ООН по защите прав женщин ничего не изменило.

Только в 2019 году в метрополитене была набрана женская группа для подготовки по специальности «машинист электровоза», а вскоре законодательно закрепили право женщин водить скоростные поезда.

Кодекс законов о труде 1971 года содержал в себе главу «Труд женщин» (глава XI), которая запрещала применение женского труда «на тяжелых работах и на работах с вредными условиями труда, а также на подземных работах, кроме некоторых подземных работ (нефизических работ или работ по санитарному и бытовому обслуживанию)». Документ интересен также тем, что предписывал организовывать комнаты для кормления грудничков, детские ясли и сады прямо на предприятиях «с широким применением женского труда».

В 1970-х появился перечень, в котором впервые четко перечислялись профессии и сферы производства, где женский труд был запрещен. Перекочевав в законодательство РФ, этот перечень в 2000 году постановлением правительства включил в себя 456 должностей. После недавнего пересмотра, с января 2021-го, в нем остаются 100 позиций. Всего женский труд ограничен в 21 сфере, среди которых химическое и полиграфическое производство, подземные и горные работы, металлообработка, добыча нефти и газа, металлургия, производство радиоэлектроники, судостроение и судоремонт, авиастроение и авиаремонт, целлюлозно-бумажное производство, производство бетона и железобетонных конструкций, обработка камня, текстильная и легкая промышленность, железнодорожный транспорт.

С января 2021 года сняты законодательные запреты на работу женщин водителями фур и тракторов, боцманами, матросами и шкиперами, но они сохраняются, например, для занятия должностей, связанных с управлением некоторыми типами строительной техники.

С марта 2022 года перечень вновь должен обновиться. Так, будет снят запрет на работу женщин авиатехниками и авиамеханиками.

Идея о необходимости полного трудового равноправия людей в СССР сталкивалась в противоречии с идеей патерналистской опеки над женщинами в связи с их репродуктивной функцией — ведь обеспечить равноправие способно лишь последовательное воплощение принципа «мое тело — мое дело».

Источник