Кладовая европейского порядка

Пишет Андрей Бабицкий, известный российский журналист, с 1989 по 2014 год — корреспондент радио «Свобода»: Впервые за границей я оказался в ноябре 1989 года. До места назначения я добирался поездом: так тогда было принято, поскольку железнодорожный билет обходился в несколько раз дешевле билета на самолёт. Путь мой через Польшу, тогда ещё Чехословакию, в ГДР лежал в столицу Баварии город Мюнхен, где располагалась штаб-квартира корпорации «Радио Свобода» / «Радио Свободная Европа». За несколько месяцев до поездки я как раз начал работать корреспондентом её Русской службы.

Уже на выезде из СССР картинка за окном стала поначалу неуловимо меняться. Бедные и вполне себе советские интерьеры сначала в Польше, а затем и в Чехословакии привлекали внимание разве что необычной архитектурой. Я жадно всматривался в открывающиеся виды, стараясь заполнить ими лакуны в загадочном и манящем слове «заграница», смысл которого для советского человека и в период перестройки, и гораздо раньше был намного шире, чем просто указание местоположения.

Это был чудесный, волшебный мир, переливавшийся всеми цветами радуги в кадрах голливудского и европейского кино, целая планета изобилия, всё ещё запретных идей и пронзительной правды о подлинных правилах мироустройства, которые нам ещё только предстояло выучить.

Я въехал в Восточный Берлин за несколько дней до падения Берлинской стены. Уже на границе Германии картинка за окнами обрела такой порядок, которым не могли похвастаться ни поляки, ни словаки с чехами. По всему было видно, что мы на границе двух цивилизаций: мира, выпавшего из истинной парадигмы, и его противоположности — органичной культуры, сумевшей создать рядом с руинами социалистического концлагеря сияющий град на холме.

В те дни восточные немцы с боем брали на Центральном берлинском вокзале поезда, уходившие в западном направлении. Наш, мюнхенский, не был исключением. Я ехал в вагоне, в котором, как в подмосковной электричке, нечем было дышать, так плотно в него набились люди.

Но мне было всё равно, поскольку за окном перед моими глазами открывалась сказочная страна. Иностранные машины самых немыслимых цветов, как мне казалось тогда, все, как на подбор, только с конвейера, ровные и гладкие, будто залитые воском, дороги, немыслимо аккуратная лесополоса с деревьями, стоящими ровно, как на подбор, а не торчащими в разные стороны. А уж про домики нечего было и говорить: они казались архитектурным чудом. Ни одной покосившейся крыши, никакого разнобоя и листов кое-как одетого на козырьки железа.

Большие, красивые, с изысканными, продуманными фасадами, грядой черепичных крыш, они казались, с одной стороны, совершенно игрушечными из-за своей небывалой собранности, законченности, опрятности и ювелирной подогнанности деталей, с другой, было понятно, что это не витрина, не музей, а обычное жильё, в котором обитают люди свободного мира.
 

Потом был Мюнхен, который я запомнил как город немыслимо чистый, ухоженный, со старинными улочками, выложенными булыжником, с бережно сохранённой стариной, с урнами на каждом шагу, о которых в Москве невозможно было и мечтать, с небом небесного цвета и молочно-зелёными газонами.

Если вам и нужны были доказательства очевидных преимуществ капитализма, политических и гражданских свобод, то ими на каждом шагу полнился этот удивительный, как мне казалось тогда, город. Я помню, что, когда психологически уставал от давящего совершенства городского экстерьера, просто заворачивал на центральный вокзал и всматривался в казавшиеся родными холерные лица местных наркоманов, которые всегда вились здесь ободранными стайками.

А ещё в цокольном этаже многоэтажного дома в центре Мюнхена, где я жил, обнаружился бар. В нём я, к своему восторгу, нашёл целую палитру синюшных алкогольных физиономий всех полов, возрастов и национальностей. Окурки там бросали на пол, а чад стоял такой, что можно было курить, просто затягивая в лёгкие тамошний воздух. Ну или то, что за отсутствием лучшего слова могло так называться. В эту забегаловку я спускался, когда мюнхенская безупречность становилась невыносима, и я с удивлением обнаруживал, что бесконечно тоскую по родному убожеству.

Возвращение домой — тоже на поезде — казалось сошествием в ад. Сначала исчез порядок, потом поблёкли все краски, а потом началась настоящая разруха — ржавая, замусоренная территория СССР с какими-то остовами, перекошенными заборами, людьми, пылящими по дорогам на древних велосипедах, москвичами и жигулями, окрашенными в позорные, как будто проступившими на поверхности болота цветами. Прощай, мир подлинности и свободы, богатых и улыбчивых людей. Здравствуй, хмурая, неприбранная, голодная и депрессивная родина.

А потом защёлкала касса, месяц за месяцем, год за годом странных и опасных жизненных поворотов, невероятных событийных амплитуд.

В двухтысячном году я уезжал жить в Прагу, куда перебралась из Мюнхена штаб-квартира «Радио Свобода» / «Радио Свободная Европа», и, как казалось, навсегда. За долгие годы я объездил всю Европу, половину Америки, был в Китае, Японии и бог знает ещё где. Жил в Вашингтоне, Лондоне, да фактически во всех европейских столицах. За 20 лет не проявились такие детали, которых я, естественно, никак не мог увидеть в том первом своём Мюнхене.
 

Париж и Берлин оказались довольно грязными городами в сравнении с Прагой, некоторые нью-йоркские углы пугали своей заброшенностью, двухкомнатная квартира молодой пары в Токио, куда меня пригласили в гости, имела жилую площадь в 25 квадратов. Они гордились, что являются владельцами собственного жилья.
 

Москва и российские города за последние лет 15 менялись на глазах, становясь чище, благоустроеннее, упорядоченнее. И уже появилась возможность сравнивать. И уже не всегда в пользу Европы.

Несколько лет назад я побывал и в Мюнхене. Какое это было разочарование. Он оказался не седьмым чудом света, каким виделся в далёком 1989 году, а типичным европейским городом, в меру симпатичным, не слишком чистым и уж точно далёким от совершенства.

А сравнивая сегодня, я вижу, что в России незаметно произошла настоящая революция, которая вывела городские экстерьеры на абсолютно европейский уровень. Не по архитектуре (здесь нам с Европой не тягаться), но по чистоте, разметке, упорядоченности трафика, паркам и ухоженности ландшафтов, в конце концов, по разнообразию и изобилию шопинга. А уж в плане борьбы с бюрократией мы благодаря МФЦ вообще ушли далеко вперёд, позаимствовав, правда, этот опыт у Грузии.

Отдельная графа — безопасность. У нас её уровень в разы выше, чем в большинстве европейских столиц. Миграционная политика свела на нет уют и безмятежность европейского быта.

Собственно, всё это бросилось в глаза и иностранным болельщикам, приехавшим на чемпионат мира по футболу. Ожидавшие столкнуться с глобальной необустроенностью, многие из них пришли в восторг, обнаружив, что Россия — это порядок, прибранные улицы, а самое главное — ходи где хочешь, не опасаясь, что тебе настучат по кумполу с целью ограбить. Дружелюбные и открытые люди, помощь, сочувствие, общее ощущение праздника, хоровод счастливых и безмятежных лиц.

Европа меняется. Мы уже не движемся навстречу друг другу, а, встретившись в какой-то точке, начинаем расходиться в разные стороны. Она уже не является символом и воплощением порядка, благополучия и обустроенности, как в былые времена.

Россия становится палатой мер и весов, в которой хранятся образцы всех тех норм и правил, которыми следует руководствоваться при организации жизни в больших и малых населённых пунктах.

Наверное, не за горами то время, когда молодые европейцы, приезжая к нам в гости, будут замирать от восхищения: ба, как у них здесь всё здорово устроено!

Источник

И одно из последних интервью Бабицкого: