Как пленники культуру захватчиков меняли

До изобретения письменности человеческое общение практически всегда было личным: люди встречались друг с другом, чтобы делиться идеями, предметами и технологиями. Понять, как происходил этот обмен, — одна из сложнейших задач археологов. Раскопки древностей помогают специалистам изучать, как распространялась глиняная посуда нового образца или определенные каменные орудия. В своих исследованиях археологи используют понятие так называемой «диффузии» между группами. Этот неоднозначный термин, возникший в 19 веке, предполагает, что культурные практики перетекают от одних людей к другим так же плавно и естественно, как чернила по бумаге, пусть это и весьма грубое сравнение.

На изображении сверху: Сантьяго «Джимми» Маккин в возрасте 11-12 лет, с детьми из племени апачей в индейском лагере в Каньон-де-лос-Эмбудос в 1886 году. За несколько месяцев до этого Маккин был похищен отрядом вождя Джеронимо возле Силвер-Сити, Нью-Мексико. Фото: Библиотека Конгресса

Дело в том, что у археологов нет достаточной теоретической базы, чтобы понять, как разные группы людей обменивались верованиями и технологиями: несколько упрощенная концепция культурной диффузии скрывает многое из того, что происходило на самом деле. Чтобы передавать друг другу реальный опыт, люди должны были встречаться в реальной жизни. Но кем они были? Почему местные жители интересовались предметами, одеждой, инструментами или языком чужестранцев?

Озарение пришло ко мне 20 лет назад. Это случилось в маленьком музее в Южной Аризоне, когда я увидела снимок 19 века. На нем была изображена белая женщина с татуированным лицом, которую взяли в плен индейцы, — татуировки на лице были их традицией. Я долго смотрела на нее, размышляя о культурной трансмиссии — еще одном археологическом термине.   эта женщина переняла привычки своих захватчиков, стала носить их одежду. Но не был ли этот процесс культурного обмена двусторонним? Могла ли напуганная пленница передать коренным американцам свои знания и навыки, попутно меняя их культуру? Наверняка они могли перенять от нее рецепты новых блюд, техник вышивки, новые идеи или религиозные обряды. 

Олив Оатман (1837-1903) в 1863 году. После того как Олив взяли в плен, ей сделали татуировку на подбородке — распространенный обычай среди членов племени мохаве. Фото: Национальная портретная галерея Смитсоновского института. 

Несколько лет назад я проводила исследование, в ходе которого изучала судьбы пленных. Тогда я нашла доказательства того, что попавшие в плен люди действительно передавали технологии и идеологию одного общества другому. Ранние исследования в этой области стали для меня одним из ярчайших периодов профессиональной деятельности. Я находила всё новые закономерности в том, каких людей брали в плен, как с ними обращались, и какое влияние пленные оказывали на общество, к которому присоединялись. Археологи не задумывались о том, что в изучаемом ими социуме почти всегда присутствовало большое количество «иноземцев», и не интересовались, как эти люди влияли на уже сложившиеся общины. Изучение такого явления как порабощение людей могло дать новое объяснение культурной трансмиссии. 

При составлении обзора литературы я ограничилась исследованиями малочисленных групп, которые часто называют «вождествами» или «племенами». В таких общинах основу социально-политической организации нередко составляют родственные связи (настоящие или фиктивные). Некоторые археологи называют подобные сообщества «средними группами», так как они уже не являются мелкими, но еще не превратились в государства со сложной классовой структурой . Однако я не ограничивалась только малочисленными группами, так как пленные существовали в обществах с разным социальным устройством (например, могущественные государства захватывали рабов из соседних племен). Вместо этого я изучала разнообразные сообщества: земледельческие племена Амазонии, сложные по своему составу группы охотников-собирателей на северо-западном побережье Северной Америки, викингов и германские племена в Европе или островные племена Юго-Восточной Азии. Многие пленники впоследствии становились рабами, поэтому я изучала и мировое рабство. В книге «Рабство и социальная смерть: сравнительный анализ» (1982) знаменитый гарвардский социолог Орландо Паттерсон писал: «Рабство существовало еще до рассвета человеческой истории вплоть до 20 века — как в самых примитивных обществах, так и в самых цивилизованных… Вероятно, нет ни одного общества, чьи предки не были бы рабами или рабовладельцами». Для меня изучение таких явлений, как плен и рабство — это способ выразить уважение людям, которые испытали на себе, что это такое. 

Чаще всего пленные появлялись в маленьких группах в ходе ведения войн. Долгое время археологи полагали, что в малочисленных сообществах насилие встречалось редко, но книга Лоуренса Кили «Война до цивилизации: миф о мирном дикаре» (1996) опровергла это убеждение, доказав, что ранние общины были такими же агрессивными, как и современные общества. Впоследствии археологические исследования подтвердили точку зрения Кили.

Изначально мои представления о рабстве были ошибочны. На них повлиял образ рабства в США, когда сотни тысяч мужчин и женщин были привезены из Африки на южные плантации и в некоторые штаты Северной Америки. К своему удивлению, я находила все больше случаев, которые указывали на то, что малые сообщества чаще брали в плен детей и молодых женщин. Мужчин убивали, потому что их было опасно перевозить и сложно было «приручить». Некоторых пленников принимали в общество, других — делали рабами. Были и те, кто занимал промежуточную позицию: наложницы, жены, прислужницы и им подобные. 

Маленькие дети легче всех приспосабливались к новым условиям, по крайней мере среди тех групп, которые игнорировали их чужеродное происхождение. Детям постарше и взрослым активно «навязывали» новую идентичность. Тех, кому суждено было стать рабами, лишали родной идентичности (социолог Орландо Паттерсон в 2018 году назвал это «социальной смертью»): им давали новую одежду, стригли волосы и наделяли другими атрибутами рабов. Что касается жен и приемных детей, то их обучали местному языку и обычаям. Некоторым из них удавалось вписаться в новое общество, причем довольно успешно, хотя, скорее всего, они никогда не забывали своего истинного происхождения. 

Феномен плена возник неслучайно. Это была распространенная практика в малочисленных группах. Как же мои коллеги-археологи не заметили этого? Получить точные цифры, разумеется, не просто. Когда мы пытаемся оценить долю пленных в таких сообществах, то скорее получаем число рабов. Ученые проявляют широкий интерес к теме рабства, и рабов легче выделить как отдельный социальный класс. Можно предположить, что рабами становились именно пленники. В таких рабовладельческих обществах дети рабов как правило становятся свободными людьми, и статус раба обычно не наследуется (исключение составляет юг США). Количество рабов по нашим оценкам вышло огромным. 

Антрополог Фернандо Сантос-Гранеро в своем революционном исследовании «Жизненно важные враги: рабство, хищничество и политическая экономика американских индейцев» (2009) изучил рабство в шести индейских племенах «тропической Америки», проживавших на территории от южной Флориды до Гран-Чако в Южной Америке. Он обнаружил, что рабы составляли от 5 до 19% населения этих племен. Антрополог Леланд Дональд, автор научной работы«Рабство коренных народов на северо-западном побережье Северной Америки» (1997), обнаружил, что число рабов менялось со временем во всех деревнях, но всегда составляло около 10-20% населения северо-западного побережья (это одна из тех территорий, где статус раба передавался по наследству, но рождаемость в этой социальной группе была низкой). Среди прибрежных племен Юго-Восточной Азии доля рабов варьировалась от 10 до 30%. Я обнаружила схожие пропорции в других общинах по всему миру, а в отдельных случаях рабы могли составлять до 50% населения. Иными словами, большое количество пленных оказывало существенное влияние на культуру захватчиков.

Возникает главный вопрос: какие факторы способствовали тому, что порабощенные люди передавали элементы своей культуры пработителям? Идеи и навыки, которыми они делились, отчасти зависели от возраста и роли в обществе. Маленькие дети могли быстро забыть родную культуру и принять новую. Многочисленные рассказы о европейцах, «освобожденных» из индейского плена в 17-19 веках, свидетельствуют о том, с какой скоростью дети и даже подростки утрачивают родной язык и культуру: многие настолько привыкли к захватчикам, что последующее «спасение» стало для них травмирующим опытом — им пришлось лишиться дома, который они уже успели полюбить. Естественно, взрослые гораздо реже, чем дети, забывают свою родину и опыт, полученный в рамках родной культуры. 

Пленные выполняли различную работу, и это давало им возможность передать свои знания. Им часто поручали самые утомительные и трудные обязанности (таскать воду или дрова, перевозить грузы, грести на каноэ). Помимо этого они занимались земледелием, ремеслами, строили дома и выполняли другую работу, которая приносила их хозяевам деньги и статус. Чаще всего в малочисленных сообществах наложницы или рабы были у мужчин с самым высоким социальным положением. Результаты материального труда позволяли пленникам распространять новые знания и опыт. 

Поскольку в общинах не было письменности, рассказы о пленных исходили в основном от исследователей и колонистов 16-19 веков. Европа оказала негативное воздействие на малые этнические группы по всему миру, угнетая население и уничтожая культуру коренных народов. Я старалась использовать самые ранние из доступных данных. Разумеется, у европейских авторов была своя точка зрения по этому поводу, которую я проанализировала, чтобы понять, как пленники вписывались в рамки нового общества. Сложнее всего выяснить, какие именно знания передавали пленные, ведь как только захватчики перенимают новые традиции (еду, стиль одежды, язык и т. д.), они начинают считать их своими. Общине незачем помнить, что когда-то эти вещи были заимствованы у других людей, особенно если эти другие — ничтожные пленники. Доказательства такой культурной диффузии обычно исчезают со временем, но при тщательном изучении их можно заметить.

Наиболее ценные данные для изучения культурной трансмиссии — это истории самих пленных. Такие рассказы в основном написаны европейцами, которые побывали в плену у коренных жителей и поведали об этом после освобождения. У пленников бывают разные причины рассказывать о своем опыте, и вполне ожидаемо, что их рассказы будут такими же предвзятыми, как у любого стороннего наблюдателя. Из воспоминаний бывших пленников мы узнаем о том, что поработители интересовались их навыками и иногда давали им особые полномочия, несмотря на все оскорбления и жестокое обращение. Зачастую тех, кого брали в плен, рассматривали как важный источник ценной информации, хотя и считали людьми второго сорта..

Испанский путешественник Альвар Нуньес Кабеса де Вака был одним из первых европейцев, попавших в плен к американским индейцам. Потерпев кораблекрушение у побережья Флориды в 1528 году, Кабеса де Вака и другие члены экипажа попытались добраться до той части Мексики, которая находилась под контролем испанцев, но в итоге оказались на побережье современного Техаса. Там они попали в плен к местному племени и были обращены в рабство. Члены племени, считали, что чужеземцы обладают сверхспособностями, и требовали от них исцелять болезни. Кабеса де Вака пытался убедить индейцев в том, что у него не было такого таланта, но ему не верили. В конце концов он вместе с товарищами придумал особые ритуалы, которые включали в себя христианские молитвы и традиционные обряды исцеления коренных народов, такие как обдувание больных. Испанцам очень повезло: их выдуманная магия подействовала. Получив репутацию великого целителя, Кабеса де Вака вместе со спутниками и с большим числом верных последователей начали путешествовать вглубь материка и в итоге добрался до Мехико.

Одна из самых подробных историй о пребывании в плену — это рассказ Хелены Валеро, 12-летней девочки испанского происхождения, пойманной в 1930-х годах индейцами яномамо в джунглях Бразилии. Там ее звали напагнума — в переводе «белая женщина» или «иностранка». Она была ребенком, но яномамо злились на нее, потому что она не умела делать мачете, одежду и кастрюли, как у европейцев. Захватчики говорили, что раз она белая, то должна всё это уметь. Девочка прожила с ними более 20 лет, вышла замуж за двух мужчин из племени и родила детей. В 1956 году она сбежала со своими детьми и вернулась в белое общество. Однако там ее не приняли, посчитав, что долгое пребывание с «чужими» испортило женщину. Валеро была вынуждена вернуться в джунгли и выстраивать свою жизнь между двумя культурами — европейской и индейской. В начале 1960-х годов итальянский антрополог взял у нее интервью и записал на пленку историю ее жизни среди яномамо, которую она хорошо помнила.

Как проходило обучение пленных? Чаще всего археологи исследуют процесс передачи знаний из поколения в поколение, а не межкультурный обмен. Исключением является археология более поздних исторических периодов, поскольку она уделяет большое внимание отношениям колонизаторов и колонизируемых. Чтобы понять, какой вклад пленные вносили в общества, я использовала принципы обучения из других областей науки.

Когда пленные прибывают в новый дом, они погружаются в новую социальную и экономическую среду. Иногда они вынуждены делать то, что плохо понимают или чего не знают совсем. Их выживание зависит от того, насколько быстро они изучат новые культурные обычаи. Среди археологов и других ученых широко распространено мнение о том, что обучение происходит в социальном контексте. Дети не просто воспроизводят поведение старших поколений, но постоянно корректируют свою деятельность в соответствии с социальными сигналами — этот процесс называется «ситуативным обучением». Новые члены социальной группы присоединяются к тем, кто уже обладает знаниями и опытом, там люди младшего возраста взаимодействуют со старшими и в конечном итоге заменяют их. Отстаивая свою идентичность на практике, чужаки создают своего рода динамическое напряжение, которое и приводит к культурным изменениям — таким как овладение новыми способами изготовления инструментов и керамических изделий или постройки жилищ.

Как пленные вписываются в эту картину? Разумеется, они являются новыми членами общества, но при этом они — чужие, к ним вряд ли будут хорошо относиться и с готовностью помогать выполнять незнакомую и непривычную работу. Пленников часто окружают гнев и насилие, поскольку они воспринимаются как враги, с которыми велась смертоносная война. Почему же им в итоге позволяют присоединиться к значимым членам общества? Как они передают свои знания и навыки? Ограничены ли они при этом своим зависимым положением или пользуются свободой?

Существует как минимум три ситуации, когда пленники имеют возможность передать свои традиции захватчику. Первая: пленники составляют значительную часть населения и могут образовать свои собственные сообщества, где будут делать всё так, как их учили в детстве. Захватчики при этом часто наблюдают за ними, а иногда и перенимают новый опыт. Археолог Лора Юнкер из Иллинойского университета в Чикаго проводила археологические и этно-исторические исследования на Филиппинах. Она обнаружила, что в период с 12 по 19 век вожди и воины, которые жили в больших поселениях на побережье, совершали набеги на небольшие горные деревни, расположенные вдоль рек. Налетчики забирали добычу и брали в плен женщин, на которых потом женились. Некоторым из этих женщин были поручены сельскохозяйственные работы, но многие изготавливали керамические изделия и текстиль на продажу. Пленных жен в прибрежных поселениях было больше, чем местных женщин, поэтому их влияние было значительным. Когда Юнкер проводила раскопки в этих поселениях, она обнаружила керамические изделия, покрытые росписью, которая была распространена в горных районах, откуда пленницы были родом. Мы склонны думать, что только многочисленные социальные формации являются движущими силами прогресса, однако в данном случае плененные женщины из небольших поселений прибыли к захватчикам со своими идеями о том, как украшать керамику, и, очевидно, сформировали группы, где продолжили традиции своей родины и научили им других.

Вторая ситуация, которая способствует культурной трансмиссии: захватчики считают технологии и методы пленных эффективными. К примеру, кочевые охотники на бизонов путешествовали по южным высокогорным равнинам Северной Америки в ранний колониальный период (1500-1700 годы). Женщины этих племен делали из шкур одежду, а мужчины обменивали ее и таким образом приобретали материальные блага и статус. Статус мужчины зависел от количества шкур, что, в свою очередь, зависело от количества женщин, которых он контролировал. Джудит Хабихт-Мауч, археолог из Калифорнийского университета в Санта-Крус, изучала керамику на участках, расположенных вдоль границы между южной и юго-западной частью Высоких равнин и территориями, которые были заняты охотниками на бизонов. К западу от этой пограничной области, в долине Рио-Гранде, жил народ пуэбло, который производил высококачественные керамические изделия и продавал их людям с равнин. Керамика, которую Хабихт-Мауч нашла на приграничных территориях, напоминала глиняную посуду из Рио-Гранде, но была изготовлена местными мастерами.

Мужчинам равнин нужно было больше жен, чтобы увеличить выделку шкур, и поэтому, как утверждает Хабихт-Мауч, они совершали набеги на поселения пуэбло и захватывали женщин, которые становились женами более низкого ранга и своим трудом увеличивали достаток мужей. Пленницы из числа пуэбло не только обрабатывали шкуры, но и показали охотникам, как изготавливать гончарные изделия. Вероятно, захватчики сочли эти навыки полезными и позволили женщинам использовать их, но только в свободное от обработки шкур время, чтобы гончарное ремесло не мешало основной работе, которую должны были выполнять пленницы. В этом случае захваченные женщины   передали своим поработителям с равнин новые технологии.

Третья ситуация возникает, когда сами захватчики нацелены на приобретение нужных им навыков. Ноэль Ленски, специалист по античной истории из Йельского университета, доказал, что до 5 века в германских поселениях Европы, расположенных к северу от Римской империи (вплоть до территории современной Дании), жили хорошо обученные римские пленники. Ленски сообщает, что металлические предметы и керамика, произведенные в этих поселениях, были изготовлены с использованием римских приспособлений и методов. Можно предположить, что римских кузнецов и гончаров специально похитили и увезли далеко на север. На африканском континенте, в фольклоре северной части Сьерра-Леоне, мы также находим подтверждения тому, что умелые кузнецы и женщины, умеющие изготавливать гончарные изделия, также часто становились пленниками. 

Похищение людей, которые владели особыми навыками, в дальнейшем превратилось в трансатлантическую работорговлю. Например, Джудит Карни, географ из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, обнаружила, что европейские колонизаторы, прибывшие в тропики Нового Света, плохо разбирались в методах ведения сельского хозяйства, особенно тех, что применялись в тропических регионах, например, на юго-востоке США или в Карибском бассейне. В своей книге «В тени рабства: ботаническое наследие Африки в атлантическом мире» (2009), написанной в соавторстве с Ричардом Николасом Росомоффом, она утверждает, что переселенцам, которые пытались разводить скот в Северной и Южной Америке, требовались опытные работники, поэтому они и привозили рабов из Сенегамбии (регион в Западной Африке), где животноводство было основным источником средств к существованию. Историк Джозеф Холлоуэй из Калифорнийского государственного университета в Нортридже описал методы разведения скота, заимствованные у африканских пленников, которые до сих пор используются в Северной и Южной Америке.

Эти три ситуации являются лишь попытками понять процесс культурной трансмиссии между захватчиками и пленными. Чтобы разработать эффективные и надежные модели для изучения прошлого, потребуется намного больше усилий. Нам уже известно, что пленные существовали в малочисленных общинах по всему миру на протяжении долгого времени, но нужны методы, которые позволят получать сведения о них на основе археологических источников. Например, свидетельства военных действий должны стать для ученых сигналом того, что они могут обнаружить следы пленных. Биоархеологи вроде Дебры Мартин из Невадского университета в Лас-Вегасе пытаются опознать пленных среди человеческих останков, делая упор на поиск тех людей, кто подвергался жестокому обращению и рабскому труду. Если среди похороненных наблюдается явный гендерный дисбаланс (т. е. когда погребенных женщин или мужчин больше половины от общего числа найденных тел), это также может быть признаком того, что среди погребенных были пленные женщины, или, наоборот, что часть людей из этой местности угнали в плен . У археологов есть методы (включая изотопный анализ и исследование ДНК) для выявления людей, которые выросли не там, где их нашли, иначе говоря — чужеземцев, которые могли быть пленными. Свидетельства о пленных можно обнаружить благодаря наскальной живописи, гончарным изделиям и другим артефактам. 

Найти древних пленников нелегко, но мы создаем для этого научные методы. Нам нужно больше сведений о тех идеях и традициях, которые принесли с собой люди, попавшие в плен, и о том, как они передали их другому обществу. В свое время археолог Уоррен ДеБур изучал пленных, особенно его интересовала амазонская часть Южной Америки. Он утверждал, что нам нужно узнать гораздо больше о явлении культурной трансмиссии и опыте пленников, включая возраст, в котором приобретаются различные типы культурных знаний, влиянии травмы на передачу и приобретение навыков, а также способность человека переучиваться в разном возрасте. Еще многое предстоит сделать, но я уверена, что в ближайшее время мы получим гораздо лучшее представление о том, какой вклад вносили пленники в развитие общества, где им приходилось существовать, и о том, как в прежние времена люди обменивались знаниями, идеями и традициями. Но самое главное заключается в том, что пленные мужчины, женщины и дети, которых наука так долго не замечала, помогут нам переосмыслить мировую историю — благодаря археологии они обретут голос и заговорят с нами из прошлого.

По материалам Aeon

Автор: Кэтрин М. Кэмерон

Переводила: Эвелина Пак

Источник