Жительница Латвии: "Как я ездила на Родину в Донбасс помогать своим"

Это практически не редактированные заметки. Имя автора по известным причинам не называется. Читайте.

...Не претендуя на какой-то анализ, без плана и цели. Просто подробный и старательный дневник.

День первый

Латвийско-российскую границу прошла быстро.

— Куда едете?

— В Крым!

— Что везете?

— Личные вещи.

— Счастливого пути.

В 5 утра приехала в Москву к подруге Миельге, дала ей 600 евро, список медикаментов — и уснула.

Миельга исполнила заказ плюс купила коробку пачек чая.

После полудня приехала знакомая журналистка Триш — штурманом провезти меня по Москве.

Моя давняя приятельница, операционная сестра со столетним стажем, приготовила коробку со всякими операционно-реанимационными полезностями.

Уже поднимаясь к ней по лестнице, вдруг вспомнила, что она родом из деревни под Тернополем.

— Если ты откажешь, я пойму...

— Не, не откажу. Моя сестра, дура, поздно позвонила, не успели мы откупить племяшку от мобилизации. Его на АТО отправили. Может быть, то, что я дала, кого-то спасет. Боженька все видит. Может, я так племяшку отмолю и он живой вернется.

Мы приехали на Арбат, там какие-то незнакомые люди загружали в мою машину коробки, коробки, пакеты, сумки... Триш добавила 20 пачек детского питания.

Все. В машинку больше ничего не влезет.

Мы с бойцом ДНР, возвращающимся из госпиталя, расцеловались со всеми, нас перекрестили, и мы двинулись в путь.

Мамадарагая! От Москвы до Воронежа мы не столько ехали, сколько плыли через ливень.

День второй

5 утра. Ростов. Приехала по телефону, что дали в Москве.

Квартира незнакомых людей — отставного полковника, прошедшего Афганистан.

Накормили, уложили спать, разбудили через три часа, дали с собой бутерброды и термос с кофе. Каким-то чудом втиснули в машину еще одну коробку с медикаментами, майками, трусами и носками.

Граница. Россияне досмотрели, заставили раскрыть несколько коробок.

ДНР — досматривать не стали вообще.

— Мы же видим, что вы везете (на коробках были надписи: «Ане в Макеевку детские вещи и смеси», «Абхазу в Пятнашку», «Рыцарю в Горловку медикаменты»). Спасибо вам. Проезжайте. И — внимание! Слушать и запоминать! НЕ ШАСТАТЬ! Приспичит — садись писать на осевой! Никаких кустиков в зеленке!

Поехали.

Эту дорогу, от Успенки до Иловайска, я боялась больше всего. Там год назад были страшные бои. Думала, придется объезжать воронки. Ан нет! Дорога — как полотенце. Новая! Хотя по обочинам между деревьев можно рассмотреть остовы сгоревших легковушек, мордой в сторону России.

Попыталась представить, как здесь гибли люди, пытавшиеся убежать от войны... Быстро-быстро отогнала мысли. Надо ехать дальше. А по пути, сколько хватает глазу, засеянные поля.

Иловайск.

Школа, где был тот страшный бой, восстановлена. Город выглядит вполне благополучно. Чисто, люди спешат по своим делам, что можно было восстановить — восстановлено. Что разрушено необратимо — мусор убран, только остовы домов — трубы... «Трубы печей Хатыни»...

Не думать! Ехать дальше!

Горловка. Восточная ее сторона. Там встречали моего попутчика. Выгрузили часть коробок, попрощались.

Повернула на Макеевку. Там ждет Аня — мать двоих близнецов пяти месяцев, муж погиб в Логвиново. Созвонились, встретились у храма. Доставлена еще часть коробок.

Здравствуй, Донецк мой!

На въезде блок-пост. Остановилась сама.

— Ребята, я на Родину приехала!

Попыталась предъявить им какие-то документы...

— Дорогу-то знаете? Вам куда?

— Мне сначала, наверное, на Текстильщик.

— Ну, это прямо-прямо, потом через Южный вниз

— Разберусь! Я же домой приехала...

У каждого из нас в городе, где вырос, есть районы, в которых ни разу не был. Как Текстильщик для меня. Пришлось несколько раз останавливаться, чтобы спросить дорогу.

Я только подтормаживала, а уже к машине шел человек: «Вам чем-то помочь?»

Добралась.

Ничего не знаю, кроме адреса. Звоню в квартиру №55. А там — никого. Оппа...

Ну, думаю, должны же появиться!

Стою у машины во дворе, курю.

Бабах! И еще раз — бабах! Я шуганулась.

Дите лет шести на качельках:

— Тетя, не бойтесь, это далеко!

Меня как обожгло. Затрудняюсь определить — чем. Но то, что среди прочего и стыдом — точно.

Из подъезда вышел дядько лет эдак шестидесяти.

— Вы к Боне?

— Я не знаю! Я в 55-ю квартиру.

— Кого вы ждете?

— Не знаю!

— Ну... Хорошо. Разберемся.

Дядька ушел. Минут через 15 прибежала Нина, хозяйка 55-й квартиры, жена ополченца, раненого еще в Иловайске.

Оказывается, дядька позвонил Нине, что вот, ждут здесь, а Нина работает совсем рядышком, на рынке Сокол.

Впустила в квартиру, сказала, что муж вот-вот вернется из поликлиники, показала, что есть, где прилечь, выдала полотенца и убежала работать дальше.

Квартира как квартира. Обычная. На 4-м этаже девятиэтажки. Видно, что люди жили, не бедствовали. А вот стекол нет ни одного, окна закрыты пленкой. В соседнем подъезде — прямое попадание в квартиру на втором этаже. Ну и ничо. Швеллерами подперли, мусор убрали, и нормально. Даже лифты работают.

Я отправилась в душ, попила чаю, а потом спать.

Проснулась от голоса:

— Ой, а это кто тут спит на моей кровати? Кто пил из моей чашки? Я Сергей. А ты кто?

Нина успела мне рассказать, что Сергею только месяц как сняли аппарат Илизарова, и правая рука еще плохо работает.

— Здрасьти! А я вот, приехала. Как рука?

Сергей медленно, старательно, видно, что тяжело, скручивает кукиш:

— Не дождутся! Ну, раз приехала, то давай сейчас быстренько кушать — и поехали развозить, что привезла.

Об этом хочу сказать отдельно. Меня везде кормили. Отказаться невозможно, капризничать неприлично, так что приходилось есть. Только просила, чтоб поменьше накладывали.

...И мы поехали.

Сначала на автостоянку недалеко от Южного — передать коробки и сумку в Пятнашку Абхаза. Там нас уже ждал посеченный осколками джип и два парня. Они вытащили коробки с надписью «В Пятнашку» и с детской непосредственностью прямо на автостоянке стали разбирать привезенные подарки — футболки, трусы, носки, пластыри, жгуты, всякую перевязочную стерилку и две бутылки абхазского коньяку.

— А вот это мы не возьмем. Спасибо, но не возьмем!

— Ребята, всего две бутылки хорошего коньяку!

— Нет. Мы не пьем совсем. Сухой закон — и никаких исключений, так что не возьмем. Выпейте вы за нашу удачу!

Дальше меня ждали на Крытом рынке. Очень ждали! Ждали инсулин. Боец ждал инсулин для своих жены и пятилетней дочери.

— А как же вы обходитесь?

— Ну... нормально... В апреле выдавали, девчонки растягивали как могли, так что очень-очень большое вам спасибо! Этого моим девкам месяцев на пять хватит!

— А ты сам как?

— А я сам отлично! Утром сменился с... ну, мы на мариупольском направлении стоим на «нуле», и приехал вот вас ждать.

— Возьми вот пару коробок нейрорубина, это...

— Я знаю, что это. Это просто отлично! Отдам Офицеру, ему сейчас нужнее, а у меня контузия была легонькая, да и прошло уже все.

Дальше поехали отдавать операционные принадлежности.

Потом все просто закружилось — человек, чей номер телефона был на очередной коробке, со словами благодарности забирал посылочку, и я ехала дальше...

Детское питание в Дом малютки...

Вроде на сегодня программа выполнена?

Раздала все!

Только дома у Сергея еще стоит сумка с медикаментами для его подразделения, но это он отвезет сам.

В тот день я наколесила по городу 140 километров.

Прекрасный мой Донецк!

Чистый, ухоженный, с заботливо залатанными дорогами, с цветущими розами, с золотыми куполами храмов, с новыми высотными домами, прекрасно вписавшимися в облик того, старого, родного мне Донецка, который я помню.

С доброжелательными людьми на улицах, чья первая фраза всегда была: «Вам чем-то помочь?»

С израненными домами, ни одного со всеми целыми стеклами. Латают в основном пленкой.

С парнями в камуфляже, всегда доносящими окурок до урны.

С работающим общественным транспортом и светофорами.

Автобусики и трамваи старенькие, залатанные, но весьма бодренькие.

Машин на улицах мало. Экономят бензин, с бензином перебои. Стараются перейти на газ, газовые заправки работают лучше.

Я-то заехала с полным баком, и была уверена, что мне на 3-4 дня хватит.

Вечер.

Нина пришла с работы, хлопочет на кухне, разговариваем...

— Когда по Соколу ударили, это точно была попытка прорыва в Донецк. Марьинка — она ж вон, напротив. Укропская ДРГ проходы щупала. Сначала у меня за спиной упало два снаряда, осколков не было, но сразу все загорелось. И тут же минут через пять появился темно-синий микрик, откатилась боковая дверь, и оттуда по нам стали стрелять из гранатомета.

Я стою, мой прилавок как раз в первом ряду, и вижу его — глаза в глаза. Он стреляет, а я как окаменела. Я двинуться не могу! Какой-то мужик меня сбил с ног, закатил за холодильник...

Наши приехали быстро, но, похоже, тот микрик так и не поймали.

А как Текстиль обстреливали? Этого — тычет пальцем в мужа, — как обычно, нет, я одна, снаряды летят между домами, один в соседний подъезд бахнул, все трясется, стекла сыпятся, грохот, а я вот тут на кухне сижу и ору.

Бежать? А куда бежать?

Это просто чудо, что тогда никто не погиб! Попадание было в пустующую квартиру, а так — ну, контузии были, ну, посекло многих стеклами и осколками, но хоть все живы.

Вот зачем такое перемирие? Гнать их надо отсюда! Укры не успокоятся, пока их не придушат. И технику к нам везут и везут! Это перемирие? У меня мама в Запорожской области, звонит: «Доченька, мимо моей хаты ото ж на вас пойихало».

Гнать их надо. Перемирие без толку.

Включен телевизор, там — прямой эфир с Захарченко.

— Когда наконец в городе будет бензин?

— Через три дня будет, потерпите немного.

А я наконец-то дозвонилась до одноклассницы. Точнее, она перезвонила на мой неотвеченный.

— Это кто?

— Витка, это я!

— Ты где? Ты в Донецке?! Где? На Текстиле? Там нехорошо, там стреляют! Черт, уже вечер, не доберешься ко мне...

— Я на машине!

— Тогда давай срочно и никаких разговоров!

Нина, Сергей, спасибо вам, ребята, но я очень хочу к однокласснице. Я поехала?

— Куда?

— К Травматологии.

— А-а-а. Ну туда езжай. Там спокойней, чем у нас.

— Да не в этом дело. Там одноклассница!

— Давай-давай, в любом случае езжай, завтра утром звони, разберемся, что дальше.

Назавтра я собиралась на Мушкетовское кладбище — привести в порядок могилу бабушки и папы.

...Фонари на улицах вполне себе исправно светят, светофоры работают, патрули стоят. У выезда из Текстильщика на Мариупольскую трассу остановили.

— Добрый вечер. Куда?

— В центр. К Травме.

— Документы?

— Пожалуйста.

— Давай, быстренько. Не надо по ночам ездить! Дорогу знаешь?

— Это мой город, я здесь родилась и выросла!

— И как он тебе сейчас?

— Все равно любимый и прекрасный!

— Давай, езжай, удачи!

Витка. Одноклассница. Последний раз виделись в 1983 году, летом, когда я приезжала с годовалым сыном к родителям. Не разъехались колясками, подняли глаза и с визгом кинулись обниматься.

Тогда мы были молодые и красивые.

А сейчас... просто красивые, вот!

Виткин сын — доцент философского факультета университета. Доцентом стал после того, как 40% универа отъехали в Винницу.

Рассказывал, как они год назад «брали ОГА».

— Да ни нафиг нам та ОГА не нужна была! Нужно было, чтобы сессия состоялась, времени уже не оставалось совсем, а депутаты разбежались.

Да, мы их свозили насильно, искали ночью по городу и свозили, чтоб, заразы, исполнили свой долг и проголосовали.

«За», «против», не важно. Главное, чтобы состоялась сессия!

А самым главным человеком во «взятии ОГА» была бабушка-вахтерша.

— Вы это тута чего надумали? Тута ковер!!! А ну мне не топтать! Обходить ковер, засранцы, ноги вытирать или никого не впущу!

Мы обходили.

У Витки прошлым летом при обстреле Гладковки погиб отец.

Муж, бывший инженер-шахтостроитель, горюет о пропавшей на Песках дачке, которую очень любил, где восстанавливался после инфаркта, выращивая какие-то невероятные двухцветные розы.

Живут, говорят, «теперь очень хорошо» — ДНР с февраля выплачивает пенсии.

Ну... говорили-говорили-говорили обо всем. О юности, о школе, об общих знакомых, о войне...

После полуночи началось. Бах! Бах!

— Это далеко, это на Спартаке.

И еще, и еще!

— А это уже поближе, это аэропорт...

Через несколько минут — ш-ш-ш-ш... ш-ш-ш-ш-ш-ш...

— А это ответка пошла.

— Так наши отвечают?

— А то! Не отвечали бы, укры бы уже город стерли!

Мигнул свет. Третий час ночи.

— Давай наконец спать.

День третий

Позвонила Сергею. Договорились встретиться у «Дворца павших коммунаров» — так называют Дворец бракосочетаний на проспекте Павших коммунаров.

Сергей приехал с топором и выздоравливающим раненым в левую руку бойцом.

— А чо? Не правая же! Вот и пусть.

Приехали на Мушкетово. По главной аллее до розовой стелы, и направо 20 метров.

Нет розовой стелы!

Паника-паника-паника! Я не могла забыть!

— Чего истеришь?

— Должна быть розовая стела Бойко и направо! Нету!

— Спокойна! Ща найдем!

Нашли. Бойко стелу поменяли. Теперь там вся семья, и стела — черная.

Ну здравствуй, бабушка моя чудесная...

Здравствуй, папа.

Заросло-то как все! Шутка ли сказать, шесть лет не была.

Мужики отставили меня в сторонку и стали вырубать заросли.

— Ну вот, теперь только плиту помыть. И хорошо будет.

Помыла. Стало хорошо.

В новой часовенке поставила свечечки.

Бабушка, папа... Я к вам вернусь!

Позвонила еще одной однокласснице. Ответила ее дочь.

Одноклассница, оказывается, два года как умерла от рака. Дочь очень просила приехать.

— Еще часа четыре стрелять не будут точно! Ко мне через Путиловку, мимо аэропорта — и на Гвардейку. Приезжайте! Пожалуйста, я очень-очень жду!

Люська живет в маленьком домике с вишневым садом.

Мы собирали вишни и говорили.

Я, конечно же, больше ела, чем собирала.

— Люсь, тут же бомбят! А у тебя сыну 11 лет. Ты бы уехала куда, а?

— А куда я уеду? У меня тут мама похоронена, отец инвалид, муж и младший брат в ополчении. Уехать с батей? Да я ж рехнусь! Не, я тут буду, рядом с мужем.

Мы собрали вишни и налепили херову тучу вареников. Получила 10-литровая кастрюлька.

— А давайте отвезем, а? Мужики мои на аэропорту стоят, еще час бомбить не должны.

— А поехали!

И мы поехали в аэропорт.

Конечно же, никто никуда нас не пустил, доехали до блок-поста. Вызвали мужа.

Муж пришел.

Эдакая тощая высоченная оглобля в бронике на босо пузо.

О-о-о-о-о! Вы бы видели это лицо и слышали бы речь, смысл которой сводился к тому, что — и сама ты идиотка, и знакомые у тебя такие же!

А мы ему — 10-литровую кастрюльку с варениками.

Лицо тут же стало гораздо приятнее, муж прижал к пузу кастрюльку и нежно сказал: «У***вайте немедленно!»

Мы без возражений поехали. Не, нуачо, главное — выполнить приказ!

Люсин младший брат учился у моей классной руководительницы и дружил с ее внуком.

— А Нина Петровна что? Она жива? Как она?

— А вот ее телефон.

Я дозвонилась и поехала к своей учительнице.

Нине Петровне 78 лет. Она преподает физику в 48-й школе. Прекрасно выглядит, улыбчива, бодра. Увы, не так чтоб здорова, но это я постараюсь поправить.

— Было... ну... сложно. Мы работали. Нам не платили, а мы все равно работали. А как иначе? Дети же. Должны быть уроки, как положено. Голодновато было. Родители подкармливали, кто мог. А кого из детей и я подкармливала. Ничего. Выдержали!

Теперь совсем хорошо. Пенсию платят. Задолженность по зарплате выплатили уже до мая. А вот отпускные задерживают. Безобразие!

Потом я поехала к 54-й школе, в которой училась.

Побродила по чистейшей, выкоханной школе. Поностальгировала.

И отправилась в альма-матер.

Вот он, физфак. Поклон тебе за все от нас от всех, и от Леши тоже. Он персонально велел кланяться тебе, физфак, аж из Чикаго.

Вошла в 4-й корпус, пошла гулять по коридорам — и наткнулась на однокашника.

Он меня тут же пригласил посидеть на защите дипломов. Даже разрешил вопросы задавать!

Ребята представляли очень нехилые-таки работы! А назавтра они должны ехать в Ростов, повторять защиту, чтобы получить российские дипломы.

— Ты за рулем? Вот, блин. Приезжай завтра, попьем водки, поговорим!

Не склалося.

Ибо завтра был мой остатний день на Родине.

Вечером рассказывала обо всем, произошедшем со мной за день, Витке.

Она выслушала, не перебивая.

— Ясно. Никогда из тебя не получится приличной старушки...

Это был самый лучший комплимент, услышаный мною за всю жизнь!

День четвертый

Что там у нас с бензином?

Ага, литров 20 еще есть.

Значит, я сегодня буду просто кататься по городу.

Дышать Донецком, слушать Донецк, впитывать Донецк.

И я поехала по родному городу.

Впервые увидела «Донбасс-Арену». Попробовала представить, как это все было роскошно, когда был мир...

Зашла в Кафедральный собор. Постояла, подумала... Пожалела, что не умею молиться.

Поехала в свой родной двор.

Дорогие мои двоюродные сестры — американка Лена и москвичка Лера!

Вы обе не правы.

Перед нашими окнами растет одна липа и два каштана. А яблоню спилили.

Прошлым летом в переход между корпусами попал снаряд. Сейчас уже все заделали.

Зазвонил телефон. Номер местный, незнакомый, но Витка меня научила, что отвечать обязательно нужно.

— Здравствуйте. Если у вас есть время, мы очень вас ждем в расположении нашего подразделения.

— Конечно, есть. Куда ехать? Вы же вроде на мариупольском направлении?

— Не-е-е-ет! На «ноль» не надо. В наше расположение в городе.

— Еду.

Меня встретила медик подразделения Лена.

Она — дипломированный провизор. Есть еще два фельшера и фантастическая массажистка. Нужен врач. Очень нужен. Очень-очень!

Хирурги, ау! Если найдется кто — вас там ждут!

Лена благодарила за подарочки, с гордостью показывала «базу», свой небольшой лазарет, процедурную, комнаты ребят, столовую. Накормила!

В столовой к нам подошла хрупкая красавица-блондинка в форме, на костылях. Смутно вроде знакомая...

Лена ее представила — наш командир. Боня.

Оппа! Оказывается, я везла свои коробки-кошелки в отряд Илоны Баневич.

Фантастическая женщина! Это какой характер и силу духа надо иметь, чтобы с успехом командовать боевым — весьма и весьма боевым! — отрядом. Кроха, 50 кило веса, и то если только с берцами. Цепкий, жесткий взгляд, немного хрипловатый голос... По случаю (как раненая выздоравливающая) с великолепным маникюром.

Ну а все остальное о Боне уже давным-давно сказано: укры назначили за ее голову награду.

Не дождетесь! 

...Дальше был долгий разговор с медиками о нуждах, бедах и горестях отряда.

Осознала. Записала. Попытаюсь что-то как-то...

В общем, я поняла, что я в начале осени еще раз обязательно приеду!

День закончился. Наступил вечер.

Собрались все, кто нашлись.

Разговаривали.

— Мы же так немного хотели! Мы хотели только русский как региональный и перераспределить налоги. Я хотел иметь возможность написать заявление о приеме на работу на родном языке, заявку в ЖЭК на вызов сантехника, и все! Я столько лет под землей поработал, и знаю, что и сколько мы добывали и по какой цене уголек уходил. А нам — вы дотационные, вот и стойте с протянутой рукой в очереди!

— Договорняк все это. Ни один объект Ахметова не пострадал почему-то. И наши ахметовскую собственность охраняют, и укры по ахметовскому добру не бьют. Договорняк!

— И что? Ну да, охраняют наши, да. А ты уже забыл, что не издох только потому, что жрал ахметовские макароны?

— Ну как я уеду? Здесь мой дом, здесь родительсткие могилы, зять-программист с первых дней в ополчении. Нет, если помирать, так всем вместе.

— Бабы наши Захару бунт устроили. Зачем нам такая армия, если нас убивают? Мы хотим мирно жить! Нафиг такое перемирие! Гнать укров с нашей земли! Ополченцы такого же мнения, по их же домам и женам бьют! Но пока молчат и «перемирят». Терпят.

— Мы до самого до горячего не верили, что будет война. Ну, нацики и правосеки двинули на Донбасс. Ну, Славянск фигачат из арты. Но чтобы Донецк?

Ну, Луганск бомбили. Ужасно! Но чтобы Донецк?! Не может такого быть! Должны же остановиться! Должны же понять, что это немыслимо, должны успокоиться и договориться!

Ждали все, ждали... А с каждым днем все хуже. Пока жареный петух в жо не клюнул. Причем, вот зуб даю, каждый в ополчении с точностью до дня помнит своего личного «петуха». Вот потому, к сожалению, такое позднее зажигание получилось.

Теперь обратной дороги нет. Столько крови, столько уже личных счетов к киевской власти, что обсыпь нас манной небесной — жить вместе с Киевом мы не сможем. Забудется-сгладится, может быть, поколения через два-три...

— Лекарств в аптеках нет, перспектив найти работу нет, надо отсюда линять...

— Работы навалом! Но — работы, а не бумажкоперекладывания. Ты до полтинника дожил. Что ты умеешь? Линяй! Только ноешь.

— Беженец беженцу рознь. Если мужик вывез жену и детей, чтобы без нервов работать или воевать — это одно. Мы победим, люди вернутся. Уже возвращаются!

А остальные... схлынуло дерьмецо, и отлично. Очистился город от шелухи.

— У нас уже лучше стало, а будет совсем хорошо. Да как бы там ни было! Тяжело будет, но зато без бандеровцев. Да я лучше суп из лебеды варить буду в землянке, но зато меня никто не принудит лобызать взасос по утрам бандерский портрет и «пышатыся могутнимы здобуттями велыких укров».

— Когда стали закрывать донецкие вузы, стало страшно. Но ничего, все понемногу устаканилось. Универ разделился почти поровну. Мед — 90% остались. Стремно было, что будет со студентами, с дипломами. Спасибо России — наши просто проходят повторную защиту и получают дипломы российского образца. А вот ренегаты обломались, укры в очередной раз набрехали. Винницким фиг вместо дипломов. Так, справка о том, что якобы обучался. Дай бог, примем первокурсников... Жизнь продолжается!

— Да что лукавить, мы надеялись, что прокатит крымский вариант. Крепко надеялись. Не прокатил. Жаль, конечно, но не фатально. Выстоим! Россия нас не бросит!

Вот такой, вкратце, получился вечер...

А утром я поехала домой.

На латвийской границе мой паспорт только что не жевали — так их огорчал штамп «Матвеев Курган».

Около часа бегали с моим паспортом по территории пропускного пункта из конца в конец. А придраться не к чему... В итоге со скрюченной рожей пожелали счастливого пути.

Вот и все о моей поездке на Родину.