Вонючее золото. Почему человеческие фекалии — ценный актив.

Задумывались ли вы когда-нибудь о том, что все 7,7 миллиардов людей делают после того, как поедят? Они испражняются. Веками крестьяне удобряли своими фекалиями почву и за счет этого ресурса получали новый урожай. Современный глобальный рынок устроен так, что питательные вещества извлекаются из земли и больше никогда туда не возвращаются — ведь вы просто смываете кал в никуда, а не продаете его фермерам. Нам это кажется нормой, но существовали и такие общества, где земледельцы готовы были драться за бочки с испражнениями горожан. Представляем вам краткий экскурс Лины Зельдович в историю переработки нечистот ради общего блага.

Каждую осень, когда небо над Казанью закрывали большие темные тучи и начинался дождь, продолжавшийся до тех пор, пока его не сменял снег, дедушка готовил наш семейный участок к долгой русской зиме. Для этого он надевал прочный комбинезон, перчатки и большие ботинки, а затем шел к компостной яме, где хранились нечистоты, произведенные нашим домашним хозяйством за год. Он поднимал тяжелую крышку, привязывал два старых ведра к прочным веревкам и за несколько часов выносил все содержимое ямы на огород. Возвращаясь домой из школы, я за километр могла понять, что сегодня дедушка был занят ежегодной подготовкой нашего участка. Запах был повсюду, он смешивался с ароматами опавших листьев, мокрых собак и обуглившихся свиных туш, которые люди предусмотрительно коптили на зиму.

Несмотря на свою интенсивность, запах нечистот никогда не вызывал у меня отвращения. Напротив, у него было свое очарование. Дедушка занимался этим раз в году — осенью. В этом было что-то от праздника. Яму можно было открывать лишь однажды, словно чудесный подарок на день рождения.

И он предназначался одному только дедушке. Мне не разрешали приближаться к яме, поскольку бабушка боялась, что я упаду в нее. Когда я пробиралась к ней украдкой, лавируя между колючими кустами и жгучей крапивой, бабушка, как джинн из бутылки, появлялась на крыльце и кричала мне: «Вернись сейчас же!» Чего бы я только ни отдала, чтобы постичь таинство этого ритуала удобрения почвы. Мне мучительно хотелось увидеть выложенные кирпичом и покрытые коричневой жижей внутренности ямы. Однако мне разрешалось наблюдать за дедушкиной магией лишь издалека.

У дедушки был особый метод распределения удобрений. Он никогда не наполнял ведра до краев, чтобы не расплескать их содержимое на ботинки. Порой он использовал коромысло. Он делал небольшие углубления в грядках с помидорами, на которых уже не было плодов, наливал в углубления компост, а затем засыпал все это землей. Далее он разбрызгивал немного жижи вокруг корней яблонь и вишен и набрасывал сверху листья, чтобы мы не испачкали себе ноги. И еще он сгребал листья в компостные ямы, где они смешивались с другими органическими отходами. В этих ямах мать-природа ковала свое черная золото.

Три наши компостные ямы заполнялись по определенному графику. В них попадал весь органический мусор, который образовывался на нашем участке — увядшие цветы, вырванные сорняки, сморщенные стебли огурцов и тому подобное. Туда же шли объедки, картофельные очистки и заплесневелый хлеб.

В конце сезона дедушка смешивал содержимое ямы с нечистотами и закрывал ее на несколько лет, чтобы ее содержимое разлагалось. Когда он спустя время открывал яму, внутри уже не было ничего мертвого и вонючего.

Яма была полна мягкой, роскошной, плодородной земли, пахнущей природой, весной и надеждой на будущий урожай. Эта удивительная почва была рассыпчатой и легкой, как сахарная пудра. Единственное отличие — она была черной. Корням растений это нравилось, и мне тоже. Было так приятно держать эту мягкую почву в ладонях и высаживать в нее крошечные зеленые ростки помидоров. Я ощущала их слабый аромат, обещающий вскоре малиново-красные плоды, наполненные сладким соком.

«Землю нужно кормить так же, как и людей», — говорил мой дедушка. Для меня это было красивое утверждение, полное мудрости самой природы. Мы постоянно что-то брали у земли и должны были что-то возвращать обратно. Лето было коротким, часто холодным и дождливым, но в июне в саду начинала краснеть клубника, а помидоры плодоносили до самого сентября. Наши яблони и вишни цвели и приносили плоды из года в год, благоухая весной и расточая восхитительный аромат осенью.

Я видела в этом круговорот жизни, и наши экскременты были так же неотделимы от него, как мы, люди, были неотделимы от природы. Мы воспринимали их не как мерзкие нечистоты, а как мощное удобрение, которое мы носили в самих себе.

Русский язык говорит о том же: «удобрение» имеет тот же корень, что и «добро». Вокруг этого вращались наши туалетные шутки. Когда моих маленьких двоюродных братьев приучали к горшку, мы называли это раздачей «добра» или «богатства». Я знала, что у людей в больших многоквартирных домах не было компостных ям, но я была уверена, что их «добро» тоже каким-то образом возвращается в почву. Если же нет, то что бы они ели? Земля не была бы столь щедра, если бы ее постоянно не кормили. Я считала, что весь мир живет по этому закону.

Затем правительство забрало наш участок, и мы эмигрировали в Соединенные Штаты, где я взрослела. Однажды меня потрясло осознание факта, что большинство американцев придерживаются совершенно другого взгляда на продукты своей жизнедеятельности. Во-первых, они понятия не имели, куда деваются их экскременты. Кроме того, они не имели представления о их ценности. Наконец, они думали, что самый достойный способ обращения с экскрементами — поскорее смыть их и забыть о них, как о страшном сне, и они с завидным усердием делали и то, и другое. Проблема в том, что земля не может просто переработать все наше «добро», особенно в том виде, в которым мы его ей поставляем. Мы душим планету своими какашками.

Средний взрослый человек производит около полкилограмма какашек в день. Это значит, что Нью-Йорк, население которого по официальной переписи составляет более 8 миллионов человек, производит более 4 миллионов килограмм (4000 тонн) экскрементов в день. Токио немного превосходит этот показатель — 4,3 миллиона килограмм в день. Пекин, огромный городской конгломерат с населением 21,3 миллиона человек, превосходит Нью-Йорк и Токио вместе взятые.

А теперь представьте себе кучи экскрементов, которые 7 миллиардов человек производят каждые 24 часа. Умножьте это на 365 дней в году, и это заставит вас ахнуть: «Срань господня!»

Что нам делать со всеми этими какашками? Чаще всего мы стараемся максимально дистанцироваться от них — любыми доступными способами. В западном мире мы спускаем экскременты в унитаз. В краях менее обеспеченных нечистоты оставляют разлагаться в выгребных ямах или под деревьями. Но независимо от страны или культуры, суть заключается в том, что мы стараемся поместить продукты нашей жизнедеятельности как можно дальше от себя. Мы поголовно испытываем к ним отвращение. Это экскременты. Они отвратительны по определению. Их запах и вид ужасны.

На то есть свои причины. Сами по себе наши фекалии не слишком безобидны. Когда куча какашек предоставлена природе, она почти сразу же начинает представлять опасность. Такие питательные вещества внутри наших экскрементов, как азот, фосфор и непереваренные белки, привлекают патогенные микроорганизмы и насекомых. Одни питаются ими, другие откладывают яйца.

Когда их фекалии попадают в питьевую воду, они распространяют холеру, дизентерию и кишечных червей, вызывая вспышки смертельных заболеваний.

Поэтому неудивительно, что у людей очень сложные отношения с собственными отходами.

Нашим предкам-кочевникам было проще. Они делали свои дела во время привалов, а затем отправлялись куда подальше. Но когда люди осели и стали заниматься сельским хозяйством, они больше не могли оставлять свои фекалии где-то в степи, поэтому начали накапливать их в ямах или сбрасывать в реки. Некоторые из наших предков эпохи неолита уже умели смывать за собой — в домах Скара-Бре, деревни каменного века на территории современной Шотландии, были установлены гидравлические туалеты примитивной конструкции. Древние римляне строили общественные туалеты со стульчиками, похожие на наши; экскременты попадали в сточную канаву, где поток воды выносил их за городские стены по канализационным трубам. Жители средневековой Европы строили отхожие места, где экскременты копились в бочках, которые позже запечатывались и закапывались в землю.

Однако когда города стали притягивать все больше людей, произошел настоящий коричневый бум. Сброс отходов в реки оказался опасным — жители, живущие выше по течению, просто загрязняли воду своих соседей, живущих ниже по течению, что вызывало вспышки заболеваний. Печально известные эпедемии холеры, поразившие Европу в XIX веке и в начале XX-го, были вызваны загрязнением питьевой воды фекалиями. Даже сегодня, по данным Всемирной организации здравоохранения, от заболеваний, связанных с диареей, в развивающихся странах болеет и умирает около 827 000 человек в год. Данные Центра по контролю и профилактике заболеваний еще более мрачные: более 2000 детей ежедневно умирают от диарейных заболеваний — больше, чем от СПИДа, малярии и кори вместе взятых.

В развитой части мира мы построили туалеты со смывом, подземные трубы и гигантские очистные сооружения, чтобы защитить себя от огромных куч экскрементов. Тем не менее эти чудеса современной инженерии нанесли значительный ущерб экологии Земли.

Ученые называют это явление «метаболическим разрывом» или «перераспределением полезных веществ на планете», но концептуально оно перекликается с идеей моего дедушки о том, что мы питаем землю. Если вы задумаетесь, откуда берется еда, то поймете, что она, скорее всего, выращена где-то отдалении от вас, особенно если вы живете в холодном климате. Бананы, яблоки, салат, кукуруза и рис, вырастая, извлекают из земли полезные вещества. Затем на грузовиках и самолетах они доставляются туда, где живем мы, где мы их съедим и переварим. Таким образом, мы не возвращаем органическое вещество туда, откуда его взяли, как это делал мой дед. Мы не ездим, не плаваем и не летаем с целью вернуть это «добро» в землю, где оно когда-то выросло. Мы спускаем его в канализацию.

Очистные сооружения лишь нейтрализуют патогенные микроорганизмы, но вовсе не извлекают из нечистот азот, фосфор и калий. Эти ценные удобрения обычно попадают в близлежащие водоемы, питая озера, реки и океаны, что приводит к цветению токсичных водорослей, гибели рыб и ухудшению водных путей, биологически не предназначенных для поглощения такого количества удобряющих химических веществ. Так и земля, если мы не будем ее кормить, биологически не предназначена для того, чтобы выращивать нам пищу.

Итак, поскольку мы не отправляем экскременты в ту землю, из которой вырастает наша еда, мы продолжаем усугублять перераспределение питательных веществ на планете. Тем временем почвы становятся бесплодными, поэтому мы используем синтетические удобрения, которые менее эффективны, чем органические, и при этом сильно загрязняют окружающую среду.

Стремясь поскорее избавиться от фекалий, мы нарушили основные правила и законы матери-природы — исключив их из уравнения, мы изменили не только наше сельское хозяйство, но и экологию всей планеты.

Но на деле фекалии имеют важное значение для нашей продовольственной безопасности и здоровой экологии. Чтобы исправить сложившуюся ситуацию, мы должны придумать, как отправить наши экскременты туда, откуда к нам поступает еда. В конце концов, не только мой дедушка знал секрет правильного обращения с какашками. Некоторые из наиболее бережливых древних обществ понимали эту экологическую мудрость задолго до нас. Когда-то давно фекалии были в моде, поэтому теперь у нас есть несколько вдохновляющих примеров, как с ними обращаться.

В 1737 году император китайской династии Цин издал указ, предписывающий всем его подданным собирать свои экскременты и использовать их с толком. Фекалии стали называться «ночной землей», поскольку обычно их собирали в предрассветные часы, когда люди выносили ночные горшки за дверь. Сбор какашек стал процветающим бизнесом в провинции Цзяннань на юге Китая.

Людям же в северном Китае эта идея понравилась куда меньше. В итоге разница между северной и южной провинцией была разительной, что и побудило императора приписать в указе: «Улицы на севере не очень чистые. Земля грязная. Северяне должны последовать примеру Цзяннань. Каждое домашнее хозяйство должно собирать ночную землю». Окончательный вердикт, ставший названием указа, был столь же прост, сколь и поэтичен: «Берегите ночную землю, как если бы это было настоящее золото».

Однако существовала веская причина, по которой южане в сборе «ночной земли» были более искусны, чем их северные соседи. В то время в южной провинции находился один из крупнейших городов земли. Населения крупного морского порта Ханчжоу насчитывало более 3 миллионов человек. В городе Сучжоу на реке Янцзы жили 6,5 миллиона человек. Жители этих городов должны были есть, поэтому фермерам приходилось выращивать огромное количество продуктов, так что каждый грамм удобрений действительно был на вес золота.

Без человеческих фекалий в качестве навоза они никогда бы не вырастили достаточно пищи. Сбор «ночной земли» был важным и очень респектабельным бизнесом — так объясняет Дональд Ворстер «историю экскрементов» Китая в своей книге «Благие нечистоты» (2017).

Сборщиков «ночной земли» называли фенфу: они катили тележки по улицам города, опорожняя ведра жителей в деревянные контейнеры, вмещавшие до тридцати килограмм фекалий. В тележки влезало от шести до десяти таких контейнеров, что в сумме составляло около трехсот килограмм. Те, кто хотел заняться бизнесом, но не имел средств купить тележку, могли носить ведра на шестах, перекинутых через плечо, — совсем как мой дедушка с его коромыслом. У фенфу были свои ежедневные маршруты сбора нечистот и маршруты для вывоза их из города — емкости грузили в гондолы, покрытые соломой, защищающей от вони, и отправляли в сельскую местность. Там продукты жизнедеятельности горожан перерабатывались: распределялись, сушились и сортировались в соответствии с ценностью.

Не все они были одинаковыми — фекалии богатых продавались тому, кто платил больше, поскольку они были лучшего качества и содержали больше питательных веществ, в то время как фекалии бедняков были дешевле.

Фермеры, выращивавшие более дорогие культуры, выбирали более дорогие удобрения. Навоз конвертировался деньги, поэтому фермеры относились к нему примерно так же и порой запирали емкости с ним на замок.

А в Японии стоимость экскрементов фактически измерялась в золоте. Так, по словам японистки Сьюзан Хэнли, на один золотой ре можно было купить достаточно зерна, чтобы прокормить одного человека в течение года. При этом цена «ночной земли» от десяти домохозяйств за год составляла половину ре. Японское название экскрементов было емким и точным: «шимогоэ» — согласно Кайо Тадзиме, профессору Университета Рикке в Токио, это слово означало «удобрение из нижней части тела человека». В быстро растущих городах Осака и Эдо (современное Токио) это «удобрение из нижней части тела» пользовалось таким спросом, что чиновникам пришлось разработать строгую систему его оборота.

Например, если семья арендовала дом, кто имел право на экскременты — арендаторы или домовладелец? Может показаться логичным, что арендаторы, производившие свои какашки, обладали всеми правами на них, но доиндустриальные японские законодатели думали иначе: права на «шимогоэ» были предоставлены землевладельцам, которые продавали экскременты собирателям, которые, в свою очередь, продавали их фермерам. В некоторых случаях фермеры заключали «цукэ-цубо» — прямые контракты с городскими производителями фекалий.

Горожане обещали фермеру все какашки, которые они производили в течение года, в обмен на определенное количество риса в качестве первоначального взноса. Радушные фермеры порой благодарили своих благодетелей подарками в виде рисовых лакомств, называющихся «навозными лепешками».

Более состоятельные фермеры налаживали контакты с «дайме» — японскими феодалами, владевшими большими поместьями и множеством слуг, что давало доступ к большим объемам «шимогоэ». Фермеры снабжали такие поместья дровами и культурами для огородов в обмен на привилегию собирать высококачественное «шимогоэ»: «дайме» и их домашняя прислуга хорошо питались, поэтому их «ночная земля» была богата полезными веществами.

Фермеры нередко ссорились из-за своих привилегий на сбор «шимогоэ». Летом 1724 года между несколькими деревнями началась «война за какашки», в которых отстаивалось право собирать «ночную землю» в разных частях Осаки. В ответ горожане создали свои собственные организации, которые контролировали торговлю «ночной землей» и договаривались о прибыли, и подняли цены на свои фекалии. Порой беднейшие фермеры не могли позволить себе удобрения и начинали их воровать. Это было достаточно серьезное преступление, которое грозило тюрьмой, но отчаявшиеся земледельцы шли на риск.

Как эти общества выработали настолько непривычный для нас взгляд на человеческие экскременты? Дело в том, что в отличие от европейских стран, известных пышными лесами и зелеными лугами, у Японии не было столько плодородной земли, а бедные песчаные почвы не давали обильных урожаев. Прежде чем новый участок мог принести хоть какую-то пищу, фермерам приходилось усердно трудиться, используя каждый грамм питательных биоматериалов. «Новое поле дает лишь небольшой урожай», — гласит старая японская пословица. Человеческие фекалии были простым и естественным ресурсом, который никогда не иссякал.

Благодаря удобрениям из собственных недр японцы превратили свои неприветливые каменистые земли в цветущие поля. Точно так же китайским фермерам удавалось сохранять свои почвы плодородными в течение нескольких сезонов, что для европейцев было настоящим чудом.

Это явление было настолько необычным, что в 1909 году американский агроном Франклин Хайрам Кинг отправился в Азию, чтобы узнать секреты так называемого «непрерывного земледелия». Когда он вернулся домой, он написал книгу «Фермеры сорока столетий» (1911), в которой предложил несколько идей насчет использования человеческих фекалий, но подобные проекты, вероятно, были слишком шокирующими для американского континента. Потребовалось больше сотни лет, чтобы они развились в современную концепцию «кругового земледелия», призванную сбалансировать распределение фекалий.

Но существует много практических проблем. Согласятся ли городские жители поменять свои фарфоровые унитазы на ночные горшки, которые нужно выставлять за дверь вместе с мусорными баками? Не существует единого решения, которое подходило бы для каждого географического региона, но вдохновляет то, что некоторые из них уже осуществляются: некоторые — в виде небольших пилотных проектов, другие — в промышленных масштабах.

Loowatt, британский стартап на Мадагаскаре, следует сценарию «шимогоэ» практически полностью. Компания наняла персонал для сбора отходов из бедных районов Антананариву, столицы Мадагаскара.

Фекалии собираются в биоразлагаемые пакеты, нагреваются для уничтожения патогенов и загружаются в специальный котел, где микробы превращают их в компост — прямо как в ямах моего дедушки.

Все это приводит к выводу, что мы должны перестать стигматизировать наши собственные фекалии. Нужно думать о них как о естественном, полностью возобновляемом и устойчивом ресурсе, а также хвалить себя как его неутомимых производителей — точно так же, как это делали некоторые бережливые общества до нас. Мы должны понять, что наши какашки делают хорошее дело и что на них можно заработать деньги. Фекалии — последний водораздел, отделяющий нас от экологичного сельского хозяйства, устойчивой экономики и разнообразия запасов полезных веществ. Когда деловые люди и предприниматели снова начнут спорить о том, кто приберет к рукам старейший валовой внутренний продукт человечества, мы будем точно знать, что нам больше незачем переживать за распределение продуктов нашей жизнедеятельности.

Источник