Топ-10 шуток Пушкина

Филолог Алина Бодрова выбрала самые яркие и при этом разноплановые остроты Пушкина из писем и воспоминаний о поэте

Самому подробному комментированному изданию переписки Пушкина, которое еще в 1920-е годы готовил выдающийся ученый и архивист Борис Модзалевский, предпослан пушкинский же эпиграф: «Следовать за мыслями великого человека есть наука самая занимательная». В случае с Пушкиным это занятие тем увлекательнее, что его холодные (и не очень) наблюдения ума блещут замечательной остротой и шутками с желчью пополам. Его шутки прежде всего словесные, основанные на игре с различными стилями и регистрами языка, неожидан­ном совмещении омонимов или раз­ных значений слов, языковых каламбу­рах. Они свидетельствуют не только о внимании Пушкина к языку и его постоянной словесной работе — в экс­пром­тах, письмах и так далее, — но и о завидной самоиронии, искусстве смеяться над своими сочинениями и быть не всегда серьезным.

 Колкие пушкинские шутки, часто превращав­шиеся в эпиграммы, не всегда нравились их адресатам, но сам Пушкин чужое остроумие очень ценил и с удовольствием обменивался каламбурами и шутками в письмах и разго­ворах.

Пушкин-лицеист. Гравюра Владимира Фаворского. 1935 год© Fine Art Images / Heritage Images / Getty Images

1

За ужином объелся я,
А Яков запер дверь оплошно —
Так было мне, мои друзья,
И кюхельбекерно, и тошно.

Этот шуточный экспромт, сочиненный в 1818 году как бы от лица Василия Жуковского, которого осаждали молодые стихотворцы, в том числе лицейский друг Пушкина поэт Вильгельм Кюхельбекер, известен по воспоминаниям Влади­мира Даля и Николая Греча. Даль рассказывал, что «однажды Жуковский куда-то был зван на вечер и не явился. Когда его после спросили, отчего он не был, Жуковский отвечал: „Я еще накануне расстроил себе желудок; к тому же пришел Кюхельбекер [читать свои стихи], и я остался дома“». Это рассме­шило Пушкина, и он стал преследовать неотвязчивого поэта стихами, за кото­рые обиженный Кюхельбекер будто бы вызвал Пушкина на дуэль. Друзья, разумеется, вскоре помирились, но выражение «мне кюхельбекерно» Пушкин еще не раз потом использовал в письмах. «Кюхельбекерно мне на чужой стороне», — например, писал он брату Льву 30 января 1823 года из Кишинева.

2

«…скажи Слёнину , чтоб он мне… препроводил, в том числе и „Талию“ Булгарина. Кстати о талии: на днях я мерился поясом с Евпраксией, и тальи наши нашлись одинаковы. След<ственно>, из двух одно: или я имею талью 15-летней девушки, или она талью 25-летнего мужчины. Евпраксия дуется и очень мила…»

Льву Пушкину, ноябрь 1824 года

Ценные сведения об объеме своей талии и талии своей соседки по псковскому имению Евпраксии Вульф Пушкин сообщал брату в письме из своей усадьбы Михайловское. Замечательно, что шутка про пояса подготовлена словесным каламбуром. Пушкин просит брата о присылке ему новых альманахов (в том числе театрального альманаха «Русская Талия», который издавал Фаддей Булгарин и в котором состоялась первая публикация отрывка из грибоедов­ского «Горя от ума») и от «Русской Талии» переходит к талии собственной.

3

«Кстати: Баратынский написал поэму (не прогневайся — про Чухонку), и эта чухонка, говорят, чудо как мила. — А я про Цыганку; каков? подавай же нам скорей свою Чупку — ай да Парнас! ай да героини! ай да честная компания! Воображаю, Аполлон, смотря на них, закричит: зачем ведете мне не ту? А какую ж тебе надобно, проклятый Феб? гречанку? италианку? чем их хуже чухонка или цыганка <П**** одна — е**!>, т. е. оживи лучом вдохновения и славы».

Аркадию Родзянке, 8 декабря 1824 года

Таким экстравагантным образом Пушкин сообщает своему петербургскому приятелю по обществу «Зеленая лампа» и поэту Аркадию Родзянко о своей и Баратынского параллельной работе над романтическими поэмами с экзоти­ческими герои­нями. Вынужденно пребывающий на службе в Финляндии Баратынский пишет в это время поэму «Эда» — о несчастной любви финской девушки («чухонки») и русского гусара, а сам Пушкин продолжает работать над поэмой «Цыганы». А вот о ком сочиняет поэму адресат письма — не вполне понятно: Родзянка ее не дописал, наброски не сохранились. Высказывались предположения, что «чупка» — это «чубка» (от «чуб»), т. е. украинка, а может быть, имелась в виду какая-то финно-угорская народность.

4

«Нынче день смерти Байрона — я заказал с вечера обедню за упокой его души. Мой поп удивился моей набожности и вручил мне просвиру, вынутую за упокой раба божия боярина Георгия».

Петру Вяземскому, Михайловское, 7 апреля 1825 года 

Об этой обедне, заказанной в церкви села Воронич за упокой души Байрона, который в прошлом, 1824 году скончался в греческом городе Миссолунги, Пушкин с удоволь­ствием сообщал не только своему давнему приятелю и почи­та­телю Байрона Петру Вяземскому, но и брату Льву. Из письма послед­нему известно, что в пушкинской шалости приняла участие и тригор­ская соседка Пушкиных Анна Вульф, так что «в обеих церквах Триг<орского> и Вор<онича> происходили молебствия».

5

Семейственной любви и нежной дружбы ради
Хвалю тебя, сестра! не спереди, а сзади.

Этот шуточный экспромт Пушкин послал в письме брату Льву от 7 апреля 1825 года с просьбой продемонстрировать его и их общей сестре, Ольге Сергеевне, а затем письмо сжечь. Следом в письме Пушкин предлагал и более универсальный вариант стихотворного комплимента:

Почтения, любви и нежной дружбы ради
Хвалю тебя, мой друг, и спереди и сзади.

Александр Пушкин. Акварель Петра Соколова. 1836 годWikimedia Commons

6

«Трагедия моя кончена; я перечел ее вслух, один, и бил в ладоши и кричал, ай-да Пушкин, ай-да сукин сын!»

Петру Вяземскому, около 7 ноября 1825 года

Эту емкую формулу автопохвалы Пушкин создает, закончив в Михайловском первую редакцию трагедии «Борис Годунов».

7

«…стыдное дело. Сле-Пушкину дают и кафтан, и часы, и полумедаль, а Пушкину полному — шиш».

Петру Плетневу, 3 марта 1826 года

Пушкина очень раздражала долгая удаленность от столиц и жизни и отсут­ствие высшего внимания даже после смерти его главного гонителя — царя Александра I. Узнав в Михайловском о наградах, полученных поэтом-само­учкой Федором Слепушкиным за сборник стихотворений под названием «Досуги сельского жителя», он досадовал на это в письме критику и издателю Плетневу.

8

«Правда ли, что Баратынский женится? боюсь за его ум. Законная <п****> — род теплой шапки с ушами. Голова вся в нее уходит. Ты, может быть, исключение. Но и тут я уверен, что ты гораздо был бы умнее, если лет еще 10 был холостой. Брак холостит душу».

Петру Вяземскому, Михайловское, вторая половина мая 1826 года 

Такими афоризмами о браке встретил Пушкин новость о скорой женитьбе поэта Баратынского.

9

У Гальяни иль Кольони
Закажи себе в Твери
С пармазаном макарони,
Да яишницу свари.

На досуге отобедай
У Пожарского в Торжке,
Жареных котлет отведай (именно котлет)
И отправься налегке.

<…>

У податливых крестьянок
(Чем и славится Валдай)
К чаю накупи баранок
И скорее поезжай, —

советовал Пушкин своему московскому приятелю Сергею Соболевскому в письме от 9 ноября 1826 года, представляющем собой длинный ряд реко­мендаций на дорогу от Москвы до Новгорода в куплетной форме. Но, по мне­нию Пушкина, этих гастрономических радостей для спасения от скуки недо­статочно: «На каждой станции советую из коляски выбрасывать пустую бутылку; таким образом ты будешь иметь от скуки какое-нибудь занятие».

10

Мне изюм
Нейдет на ум,
Цуккерброд
Не лезет в рот,
Пастила нехороша
Без тебя, моя душа.

Этот мадригал, обращенный к Анне Керн, вспоминают довольно часто, гораздо реже — обстоятельства его создания. Между тем это шуточное шестистишие, как и двустрочное «Вези, вези, не жалей, / Со мной ехать веселей», Пушкин записал на одном из первых листов своего экземпляра французского перевода поэм «Ахиллеида» и «Сильвы» римского поэта Стация. Запись была сделана в лицейскую годовщину — 19 октября 1828 года, когда Пушкин (впервые после отъезда из Петербурга в 1820 году) посетил лицейский праздник.