Рыдающее Средневековье: почему в прошлом мужчины плакали не так, как сейчас

Кажется, что о слезах мы знаем всё, недаром человеку нужно учиться ходить и говорить, но плакать он умеет с самого рождения. Это настолько естественно, что и стереотипы воспринимаются как нечто очевидное: мальчики не плачут, мужчины тем более, и вообще слезы — это личное. Но так было не всегда. Рассказываем о том, как плач воспринимали в средневековой Европе, как он был связан с религией и политикой и почему мужчины той поры не скупились на слезы.

Второе крещение: слезы и религия

Отношение средневековой Европы к слезам связано с позицией христианства. Плач с самого начала играл большую роль в важнейшем для верующих процессе покаяния: для христиан только при искреннем раскаянии в грехе возможно спасение души. «Горько плачет» Петр, отрекшийся от Христа (Лк. 22:62), а в Нагорной проповеди сказано: «Блаженны плачущие, ибо они утешатся» (Мф. 5:4). С первых веков христианства слезы дарили надежду на будущую жизнь, а со временем их стали воспринимать как самостоятельный инструмент очищения души.

Иоанн Феканский, аббат одного из монастырей в Нормандии, в XI веке описал стадии этого процесса. Первые слезы приходят с печалью и болью размышлений о собственном грехе, затем их поток становится всё чище, постепенно «отмывая» душу от всего, что ее пятнало. Наконец, проливаются слезы радости — знак любви к Богу и ближним. Иногда средневековые мыслители называли рыдание вторым крещением — как и первое, оно избавляло душу от греха, омывая тело.

Но все эти способы работали, только если на то была воля Бога: лишь Он мог даровать человеку очищающий поток слез, лишь Он решал, кто этого заслуживает.

Поэтому так ценилась «молитва со слезами», многие средневековые источники подчеркивают этот факт. Рыдания христианина говорили не столько о его чувствительности, сколько о том, что высшие силы благоволят к нему и его молитва, возможно, окажется эффективнее прочих. Летописец сообщал о Владимире Мономахе: «жалостлив же был крайне и дар такой от Бога принял, что когда в церковь входил и слышал пение, то сразу слезы испускал, и так мольбы ко Владыке Христу со слезами воспускал. Потому и Бог все прошения его совершал». А еще данный свыше плач сам по себе был чудодейственным. Больной, омытый слезами святого, мог обрести здоровье — такой случай описан в житии святой Дуселины.

О чем плачут мужчины: слезы и гендер

Сегодня кажется, что женщины дают волю слезам намного чаще, чем мужчины. Исследование конца 1980-х показало: у первых в среднем случалось около пяти эпизодов эмоционального плача в месяц, у вторых — в среднем чуть больше одного. За время наблюдения ни слезинки не проронили 6% женщин и 45% мужчин. Похожее соотношение сохраняется и сейчас, хотя в западных странах положение понемногу начинает меняться. Но до сих пор можно услышать, что мужчины «от природы» не склонны выражать чувства таким образом, хотя и очевидно, что это утверждение — не более чем еще один патриархальный стереотип.

А что же в прошлом? Подсчитать в процентах не получится, но сообщений о плачущих мужчинах в средневековых источниках хватает — без всякого осуждения. Во-первых, конечно, они оплакивали близких. Карл Великий, по словам его биографа Эйнхарда, «разражался слезами», получая известия о смерти своих сыновей и дочерей. Когда умер папа римский Адриан I, союзник правителя, Карл «плакал так, словно утратил брата или любимого сына».

Не будем забывать и об очистительных слезах христиан: их проливают святые, а также монахи и простые верующие — и женщины, и мужчины. Плач, посланный свыше, не только избавляет от греха, но и говорит о благосклонности Бога к человеку. Поэтому его описания выходят за границы личного религиозного опыта, они возникают и в светских ситуациях. Например, князь Александр Ярославич (Александр Невский) перед битвой в 1240 году «молится со слезами» и выходит к дружине, утирая слезы. Его воины победили, хотя противник превосходил их числом, — плач оказывается знаком божьего расположения.

Не стоит забывать и об общих местах словесности: описание слез могло быть данью традиции. Но о вымышленных героях средневековых произведений можно уверенно сказать: да, на переживания они отзывались бурными потоками слез и не видели в этом ничего особенного.

Говорят ли эти слезы о слабости? Нет, мужественность рыцаря «не подвергается сомнению, ведь герой не только плачет, но и действует», — пишет гендерный историк Александра Суприянович. Есть, впрочем, и исключение из правил: рыцарь обязан сохранять спокойствие, расставаясь с матерью. Но, видимо, осуждаются не сами слезы: они понимаются как знак инфантильности, нежелания становиться самостоятельным.

Некоторые историки считают, что исключением из правил была средневековая Скандинавия. Саги содержат эпизоды, показывающие, что мужские слезы воспринимались как слабость. Заявить, что мужчина разрыдался при виде угрозы, означало оскорбить его — иногда это оскорбление смывали кровью. Именно такое обвинение стало поворотным моментом в одном из конфликтов «Саги о Ньяле». Гуннар, отважный и искусный воин, в ответ на подобную клевету убивает восьмерых противников, а перед схваткой говорит им: «Теперь защищайтесь — вот мое копье! Сейчас узнаете, заплачу ли я».

Скандинавы и сами отмечали эту разницу взглядов на мужские слезы. Пересказывая истории, родившиеся в сердце континентальной Европы, северные рассказчики заметно сокращали или вовсе исключали моменты, где герои плачут, — так произошло со сценами оплакивания павших воинов из «Песни о Роланде». Герои старофранцузского текста проливают слезы, бледнеют и теряют сознание от горя, но «скандинавский» Роланд лишь оседает на землю, не меняясь в лице.

Впрочем, даже в Скандинавии осуждались лишь рыдания от страха или боли. Герой упомянутой саги Ньяль так печалился из-за смерти своего воспитанника Хёскульда, что «никогда не мог говорить о ней без слез». «Сага об исландцах» говорит: когда Гицур Торвальдссон увидел тела жены и сыновей, погибших в пожаре, «слезы градом хлынули из его глаз». Осуждения не встречали и рыдания воинов над могилой предводителя: значит, вождя любили так сильно, что скорбь по нему была сильнее нормы, не допускающей мужских слез.

От прощения до прощания: слезы и политика

Плач очищал душу и помогал выразить скорбь, но его роль этим не ограничивалась. Он занимал важное место и в общественной жизни. Описывая церемонии, средневековые рассказчики часто подчеркивали, что кто-то из участников действа залился слезами, а иногда — что рыдали все присутствующие без исключения.

Еще в начале ХХ века многие историки, в том числе автор знаменитой «Осени Средневековья» Йохан Хейзинга, считали: люди той эпохи были эмоциональны и открыты, словно дети, и даже важные политические решения они порой принимали спонтанно, под влиянием взрыва чувств, отсюда и публичные рыдания. Но со временем исследователи обратили внимание на то, что описанные эмоции часто подчиняются сценарию — каждое проявление чувств происходит в относительно строго определенных обстоятельствах. Ученые предполагают, что «душевные порывы» на самом деле могли выполнять определенную функцию в конкретных ритуалах.

Действо обязательно происходило при свидетелях, провинившийся неожиданно появлялся перед владыкой и бросался на колени у его ног, каясь в проступках. Облик вассала усиливал эффект: о прощении молили босиком, в ветхой одежде, и, конечно, заливаясь слезами. Альтхоф считает, что прощение согласовывали заранее и бурные эмоции были лишь частью «спектакля». Зачем его устраивали? По мнению историка, в основе этого ритуала лежали взаимные обязательства государя и подданного. В обмен на покаяние провинившийся получал мягкое наказание или вовсе обходился без кары. Право знати на deditio ограничивало власть правителя, отчасти «передавало» ее подданному, поэтому важно было показать, что владыка милует исключительно добровольно, под воздействием чувств.

Плакали не только вассалы, но и государи — с иными целями. Альтхоф описывает несколько ситуаций, в которых правитель мог прослезиться. Среди них уже знакомые нам оплакивание умерших и покаяние. Кроме того, король мог, плача, обратиться к своим подданным, чтобы подчеркнуть важность своих слов — скажем, просьбы. Еще один вариант — король отвечает на такие же слезные увещевания: так король Германии Конрад III согласился участвовать во Втором крестовом походе. Альтхоф считает, что слезы показывали искренность и бесповоротность решения короля.

А еще правители плакали, прощаясь с друзьями и приближенными, отправляющимися в дальний путь. Дело снова не только в чувствах. По словам историка, прощание тоже было построено как спектакль и включало обязательные этапы: уезжающий просил у владыки разрешения отбыть, затем вручались дары, означающие, что расставание не омрачено ссорой.

Происходило ли всё описанное на самом деле, мы, разумеется, не знаем. Но средневековые хронисты упоминали об этом регулярно, а значит, плач был элементом многих ритуалов если не в реальности, то в литературном пространстве точно.

Запрет на чувства: как исчезал средневековый плач

В последние столетия Средневековья взгляд на слезы постепенно меняется. Публичный плач уходит в прошлое. Уже в XIII и XIV веках в итальянских городах появляются нормы, ограничивающие проявления скорби на похоронах, — считалось, что горькие рыдания и вырывание волос угрожают общественному спокойствию. Первые запреты коснулись мужчин из числа элиты. В Новое время и женскую скорбь по ушедшим близким могли счесть «чрезмерной».

Позднее Средневековье с подозрением относится и к некоторым эпизодам религиозного плача. Такова история английской визионерки и паломницы Марджери Кемп. В автобиографических записях первой половины XV века, которые позже стали известны под названием «Книга Марджери Кемп», она упоминает немало случаев проявления своего «слезного дара» и других ярких эмоций. Женщина регулярно плакала публично, доходя до исступления. Сегодня ее слезы рассматривают и как «стратегию совладания» с отчаянием, и как часть «эмоциональной географии». Мнения современников о Марджери разделились. Одни считали женщину искренне верующей христианкой и не сомневались, что она может стать святой. Другие называли ее fals ypocryte («лживой лицемеркой») и утверждали, что рыдает она не по Божьей воле, а по собственной, чтобы обеспечить себе не столько спасение души, сколько комфорт здесь, среди смертных. Сомнения вызывало и обилие слез, и частота этих эпизодов, и их публичность.

Гендерные особенности плача менялись вместе с идеалами — например, во времена исчезновения рыцарства.

Еще один фактор — интерес к античной философии, в том числе к стоикам. Представителям элит отныне полагалось держать эмоции и их проявления под контролем, громкий смех и плач считались вульгарными. В упадке свободного плача, в том числе мужского, будут винить и рост городов, а позже — труд на фабриках, где разговоры и любые выражения чувств воспринимались как пустая трата времени. В европейской культуре еще не раз возникало стремление к подлинной свободе эмоций — например, в эпоху сентиментализма в XVIII веке. Но все эти призывы дать волю слезам показывали: время, когда плакать можно и нужно было открыто, — прошло.

Что же мы узнаем, изучая слезы Средневековья? Во-первых, представления о том, что это было время бурных необузданных чувств, которые люди даже не пытались взять под контроль, оказываются неверными. У эпизодов плача, по крайней мере иногда, были определенные правила и четкая мотивация. Понимая эти нормы, историки могут больше узнать о событиях прошлого. Но знание о том, какими были эмоции сотни лет назад, нужно не только специалистам. С учетом этих сведений придется пересмотреть и современные стереотипы о поведении: не все они содержат «мудрость тысячелетий», и уж точно не всё, что они диктуют, «заложено природой».

Источник