Бросить все и уехать фотографировать индейцев Амазонии

Фотожурналист Александр Федоров и журналистка Елена Срапян год назад улетели в Латинскую Америку, где стали работать над фотопроектом об амазонских племенах. Они рассказали «Афише Daily», как подружиться с индейцами, что делать, если вас грабят, и сложно ли сочетать работу и романтику.

О начале путешествия

Александр Федоров: Я по образованию инженер-технолог, учился в Бауманском университете, проектировал турбины. Но с работой у меня не сложилось, и я уехал путешествовать. Однажды в Азии мы познакомились с Леной, и тогда я уже занимался тем, что фотографировал и продавал свои работы в самые крупные журналы.

Елена Срапян: В тот момент у меня уже была идея фикс поехать в Латинскую Америку. Я съездила туда, но ненадолго, потому что работала в офисе, была журналистом. И два года назад мы начали учить испанский с нуля, потому что поняли: рано или поздно все равно поедем. Испанский во многом похож то на английский, то на русский, так что через год мы начали разговаривать. Тогда же у меня возникли затруднения с финансированием на работе, и я решила, что все, с меня достаточно. Мы нашли билеты подешевле, проложили какой-то банальный маршрут, начали с Кубы.

Александр: У нас был бюджет в начале, но он быстро закончился, и мы решили продолжать зарабатывать деньги, делая истории по пути. Для «Вокруг света» снимали банановую плантацию, например.

Елена: Мы сначала были совсем дураками — заложили на путешествие полгодика. Потом мы поняли, что это полная фигня.

Александр: И заложили годик.

Елена: За год мы побывали в 12 странах: Куба, Мексика, Гватемала, Гондурас, Сальвадор, Никарагуа, Коста-Рика, Панама, Колумбия, Венесуэла, Эквадор, Перу. Я удивляюсь тому, что мы тратим всего месяц на каждую страну — иногда больше, но все равно это ничто. Сейчас мы заложили на путешествия еще полгода, но и полтора года в Латинской Америке — это безбожно мало, особенно если ты работаешь.

О решении заняться авторским проектом

Александр: Когда упал рубль, на фрилансе стало зарабатывать тяжелее. Раньше платили, например, 10 тысяч рублей за фотоподборку, и это было 350 долларов. А теперь за то, что ты и статью, и фотографии делаешь, тебе журнал платит те же 350 долларов, только ты еще и согласуешь это три месяца. В итоге мы поняли, что не разбогатеем.

Елена: Фрилансить по той тематике, которой мы занимаемся, — безусловная боль. Сколько у тебя может выйти статей про Латинскую Америку в одном медиа за месяц? Одна. И медиа по пальцам пересчитать. Так мы решили заняться авторским проектом, потому что это по крайней мере более цельная работа, хотя и делается, как правило, на свои деньги.

Александр: Когда мы уже были в Боготе (столица Колумбии. — Прим. ред.), мы познакомились с одним каталонцем. Однажды приехали к его другу, и он ткнул меня в книгу Уэйда Дэвиса «One River», на русский она не переведена. Дэвис писал о племенах Амазонии, которые он посещал.

Елена: Мы ухватились за эту тему и начали думать, куда мы можем поехать. Параллельно мы нашли сайт orinoco.org, посвященный племенам, которые живут на реке Ориноко (течет в основном через Венесуэлу и впадает в Атлантический океан. — Прим. ред.). Так мы узнали, что, во-первых, там есть то, что нам нужно, а во-вторых, туда можно попасть, потратив совсем не много денег.

Александр: Также мы решили использовать кризис в Венесуэле, потому что там полный раздрай, нет никакой индустрии, никаких туристов, а бензин почти бесплатный. Есть река и торговцы, которые по ней плавают. Мы поняли, что у нас есть возможность попасть к действительно далеким племенам в горах — это казалось очень классным приключением. И мы поехали к племени яномами.

О контактных и неконтактных племенах

Елена: Амазония очень интригует, если ты хоть как-то интересуешься антропологией. Здесь много племен, которые вышли на контакт только в XX веке, и у каждого из них интересная история жизни в Амазонии и интеграции в современный мир. Это всегда детектив. Также здесь много неконтактных племен — это люди, которые живут изолированно, преимущественно в сельве или в горах. Еще они все полукочевые. И с ними не контактирует вообще никто. Это строго запрещено. Во-первых, они часто бывают агрессивными, а во-вторых, это смертельная опасность для них самих. Дело в том, что мы являемся переносчиками заболеваний, к которым у них нет иммунитета. Недавно я читала о племени в Колумбии, которое полностью вымерло после контакта с исследователями. Это может быть обычный грипп или корь.

Александр: Есть примечательный факт: во время колонизации большинство индейцев умерли от болезней, которые мы им принесли, а не в результате убийств. Главным оружием колонизации были наши вирусы.

И никто не знает, что происходит у неконтактных племен. Самое интересное — мы предполагаем, что они прекрасно знают о нашем мире, но просто не хотят общаться. Были случаи, когда они выходили из сельвы, собирали ножи, топоры. При этом не пялились на людей и телефоны — просто брали оружие и уходили. Они не знают ни испанского, ни португальского, ни английского. Понятное дело, никаких гражданств у них нет — они живут в джунглях, и их никто не беспокоит, кроме браконьеров и нелегальных добытчиков ресурсов.

Как подружиться с индейцами и разочароваться в миссионерах

Александр: На Ориноко развит натуральный обмен, потому что в стране раздрай, а местная валюта обваливается каждую секунду. Ценятся сигареты и особенно бензин — хотя он ничего не стоит на основной территории, на реке его вообще нет. Кстати, когда проезжаешь посты, приходится сливать понемногу военным — они всегда придумают, как об этом попросить. И если, например, хочешь рыбки, покупаешь ее тоже за бензин.

Елена: У нас нет денег на то, чтобы снаряжать лодки, поэтому мы всегда с кем-то договариваемся, чтобы нас подвезли бесплатно, и обычно так уже знакомимся с людьми из деревень, налаживаем контакт уже на старте.

Александр: К яномами мы плыли шесть дней по реке, останавливались переночевать в поселочках — они практически все одинаковые, домиков там штук по 10. После первого отрезка пути дальше тоже ловили индейцев и не только, спрашивали, куда они едут, и плыли с ними.

Елена: Когда мы приехали в один из поселков, нас сразу же отвели в дом, предложили оставить там вещи и познакомили с местным американцем.

Александр: Там целая улица американцев — муж, жена, их дочь, а также родственники. Главный американец родился в поселке Тама-Тама на реке Ориноко и отлично говорит на яномами — его родители были одними из первых миссионеров, так что у него двойное гражданство. Его вторая жена — венесуэлка. Только поэтому они еще живут там: в 2006 году всех остальных американских евангелистов-миссионеров из страны выгнали, а они как венесуэльцы по рождению смогли остаться. Он обустроил себе дом — ты туда заходишь и прямо из Венесуэлы попадаешь в Соединенные Штаты. Там безлимитный интернет — очень быстрый, спутниковый. У них огромная кухня, сковородки, все очень красиво. Периодически он заказывает себе частный самолет, который возит ему продукты. Там столько еды, сколько на 500 километров вокруг не достать. Индейцы голодают, а тут заходишь, и тебе говорят: «Мы сегодня готовим пасту болоньезе». И это все обнесено двойной решеткой, потому что яномами много воруют.

Этот американец — миссионер, как и его родители: плавает по деревням на симпатичном катере (он развивает скорость, которую ни одна лодка не разовьет) и проповедует. Яномами там и так уже христианизированные, но большинство еще практикует свои обряды тоже. У него в деревне все запрещено, поэтому люди там немного страдают от ограничений, хотя в порту мы с индейцами даже напивались. А в деревне в паре часов езды вовсю проводят традиционные ритуалы с йопо — местным психоделиком. Мы думаем, что миссионер получает зарплату от церкви или гранты на свои проекты. Очень хорошо живет, но и тратить деньги там почти негде.

Елена: Кстати, меня часто злят миссионеры, которые одевают племена — и те утрачивают свои традиционные костюмы. Евангелисты вообще несут американскую культуру как единственно возможную, единственно верную.

Александр: Да, миссионеры воспитывают стыд к наготе — во многом благодаря им индейцы больше не ходят голыми и не раскрашивают тела.

Елена: В общем, американец на следующий день отплывал в поселок, куда мы изначально хотели попасть, и взял с собой нас. Мы знали, что в поселке есть капитан, это специальная должность — человек, который занимается отношениями с внешним миром и с правительством. Мы знали его имя — Антонио Гусман — и ехали конкретно к нему. Как правило, мы всегда знаем имя человека, к которому едем.

Александр: Мы находим людей в разных источниках. Например, о Гусмане узнали из отчетов Андрея Матусовского (российский этнограф, организатор и участник многих экспедиций к индейцам Амазонии. — Прим. ред.). Он писал, что именно Гусман ему много помогал, подсказывал. И мы догадались, что человек этот неплохой. Мы подружились с американцем, который тоже оказался хорошим человеком, он подружил нас с Гусманом, а тот передал нас своему сыну, с которым мы и общались. Так и ходили по поселкам пешком с семьей капитана. Общались на испанском. Коммуницировать с яномами легко: капитан есть даже в самой плохой деревне, а в поселении побольше на испанском говорят почти все. Но между собой они общаются на языке яномами.

Кто такие яномами

Елена: Про яномами у нас не так много информации, но вообще в антропологических источниках ее достаточно. Известно, что это племена, которые живут в районе хребта Серра-Парима на границе Венесуэлы и Бразилии — это достаточно большая территория. С этими племенами начали контактировать еще в начале XX века, но при этом до поездки мы не видели книг про них, информации у нас было мало. Единственное, мы прочитали, — что это самые традиционные племена из тех, что живут на Ориноко.

Яномами небольшого роста, они светлокожие и светлоглазые — у них почти желтые глаза. Они очень гордые и независимые, живут достаточно далеко от других племен.

Александр: У яномами есть как бы два региона. Один регион обустроен хорошо: когда-то американские миссионеры построили им школу, медчасть, поставили спутниковую тарелку. Еще правительство Венесуэлы строило дома, школы. А теперь, когда Венесуэла в кризисе, программа урезается, приезжает меньше людей.

Яномами много смеются. Со стороны кажется, что у них очень веселое общество. Иногда думаешь, что оно даже счастливое, но понимаешь, что, с другой стороны, там тяжело и депрессивно. Яномами очень мало едят и очень мало спят — всего по три часа в сутки, причем урывками. Для них сон — это показатель слабости, а там надо быть сильным. У них серьезная нехватка еды: мало рыбы, диких животных. В основном они выращивают горький маниок и делают из него лепешки. В маниоке содержится цианид, который надо выпаривать: его трут, высушивают, жарят, делают все, чтобы избавиться от влаги. Если ты просто сваришь и съешь горький маниок, ты почти сразу умрешь.

Яномами, у которых мы были, охотятся с луком. У них нет возможности купить ружья, они живут как в постапокалипсисе. Сейчас у них полуразрушенные школа и больница. Иногда туда приезжают врачи, но на самом деле это стажеры, которые проходят практику. На свои каменные дома или просто на деревянный остов местные натаскивают какие-то стремные металлические листы, которые потом ржавеют. Выглядит это все упадочно.

О моральном облике яномами

Александр: Когда мы ехали к яномами, мы строили разные предположения. Образ дикаря — это отчасти правда. То есть они такие же люди, похожие на других людей, но при этом соответствуют книжному образу. Если честно, мы думали, что они «благородные», как у Клода Леви-Стросса (французский этнолог, социолог, этнограф, философ и культуролог, создатель собственного научного направления в этнологии. — Прим. ред.), но они себя показали так, как мы вообще не ожидали.

Яномами достаточно индифферентны. У них есть идея, что каждый должен стоять сам за себя. Например, если ты не можешь найти себе еду и голодаешь, то либо тебе поможет ближайший родственник, либо ты умрешь. Причем, если ты умрешь, все реально придут плакать на твои похороны. Такой ритуал. И это все нормально уживается в их голове: ты умираешь, потому что не конкурентоспособен.

И нам с Леной тоже пришлось быть самим за себя. Если мы взяли с собой еду — хорошо, если не взяли — мы не едим. Иногда мы подходили к дому и предлагали макароны в обмен на еду (нам негде было варить макароны). Мы отдаем им продукты, они говорят спасибо, забирают — и все. Мы спрашиваем: «А вы не поделитесь с нами едой?» Они нехотя отвечают: «Ну ладно». Однажды мы шли по джунглям с индейцем, а Лена за нами не успевала, попросила подождать. А индеец подошел и сказал: «Твоя женщина не может идти. Она слишком медленно идет». И только после того, как я попросил еще раз, они неохотно согласились подождать. А когда мы мы пришли после этого адского перехода обратно, мы увидели, что наша палатка взломана. Я вышел из палатки злой и спросил: «Кто вошел?» Тогда ко мне подошла женщина и сказала: «Покажи мне еще раз, как много у тебя денег». А у нас правда был целый рюкзак с венесуэльскими боливарами, потому что они не стоят ничего, там было на тот момент всего тысячи три в рублях. То есть чувиха рылась в наших вещах, сломала палатку — и это нормально.

Елена: У них вообще этические нормы иные — и мы не знаем какие. Еще у них нет вождей, а все вопросы решаются просто обсуждением в общине. Также у яномами несколько жен — и вот этого я никак не ожидала увидеть. Кажется, у них конкретное патриархальное общество.

О племени ваорани

Елена: Ваорани — это племя, которое живет в Эквадоре, в сельве в районе национального парка Ясуни. Первый контакт с ваорани был в 60-х годах прошлого века и закончился он тем, что индейцы просто прикончили пятерых миссионеров.

Александр: Сначала американцы с самолетов скидывали свои фотографии, где улыбаются: типа они дружелюбные. А когда миссионеры решили, что ваорани готовы принять их, и спустились на землю, их перебили копьями. Дэвис пишет, что ваорани втыкают много копий в человека: например, трое ваорани используют больше восьми копий и оставляют их в теле, чтобы все думали, будто людей в племени больше, чем на самом деле. Им долго удавалось всех обманывать.

Сейчас все изменилось: в поселках ваорани работают школы, а кое-где — врачи. Еще у них есть двухстороннее радио, и это единственный способ связаться с кем-то из внешнего мира. Если кто-то ломает ногу, можно так вызвать вертолет. У них есть несколько каналов: например, каналы с Министерством здравоохраненияи военными. Но, как правило, они используют все эти каналы, чтобы просто потрындеть друг с другом. Они могут общаться со всеми поселками по реке до границы с Перу, да и с перуанцами.

Елена: Ваорани представляют собой несколько кланов — от 12 до 15. Все они исторически конкурировали между собой, поэтому у ваорани есть целая культура общинной мести.

Александр: За все фиксированное время 64% мужчин и 40% женщин умерли насильственной смертью. К такому выводу пришли антропологи, и они продолжают работать с ваорани до сих пор. Среди ваорани и сейчас есть два неконтактных клана, один из них — тароменане. Они вселяют во всех страх и ужас. Одна из главных проблем Эквадора в том, что национальный парк Ясуни распилили между собой нефтяные компании, и неконтактные ваорани не понимают, в чем проблема — убить нефтяника. Они убивают всех, кто посягает на их территорию. На своих тропинках они ставят скрещенные копья, и, если зайти за них, будет очень плохо. Это одна из причин, по которым мы любим индейцев: в современном мире ты можешь зайти за скрещенные копья и тебя замочат голые чуваки. Вот такая романтика.

Елена: Неконтактные ваорани полукочевые, они очень хорошо прячутся в лесах. Их могут найти только другие ваорани, потому что они супермены: различают голоса животных, видят все тропы.

Александр: Когда мы ехали с ваорани на моторной лодке, вдруг женщина из племени насторожилась, и сразу же индейцы заглушили мотор и помчали в лес с оружием. Вернулись со свиньями пекари.

Елена: Она расслышала хрюканье сквозь мотор, который звучал очень громко! Мы были там неделю, и они чуть ли не каждый день таскали этих пекари, которые довольно большие, — видимо, у них богатый на дичь лес. А еще они все такие качки, женщины тоже. Это очень впечатляет после яномами, которые сами с тростиночку и ростом очень маленькие. Ваорани внешне абсолютно другие. У них нет ничего общего с яномами.

Александр: Есть известная история. В 2013 году была свадьба двух ваорани: на праздник пришли тароменане и убили обоих. По оставленным в телах копьям все поняли, кто это сделал. Племя, в котором убили двух человек, развитое — там все ходили в школу, живут в каменных домах. В общем, обычные люди. Но они накупили себе ружей, пошли в лес, нашли первых попавшихся тароменане и перебили всех, то есть около 20 человек. И был страшный момент, когда они убили мать на глазах у двух ее маленьких дочек, а детей забрали с собой. Девочек разделили, а младшую забрал себе человек, который убил ее мать. Правда, потом государственники ее отобрали и переселили в другую деревню. При этом к обеим девочкам племя относится очень хорошо. Старшей, например, строят дом. Недавно она сломала ногу, и мы видели, как ее привезли из больницы вертолетом: вышла девочка в белых кедах, розовой маечке, джинсах, с рюкзачком. То есть та самая девочка из неконтактного племени, которую забрали пять лет назад. Это взрывает мозг.

О ценностях ваорани

Елена: Нам со своей системой ценностей бывает очень тяжело в индейских поселках, потому что у них потребительское отношение к лесу, к окружающему миру. Индейцы родились в лесу, жили там всегда. И все, что они потребляли, приходило оттуда. А теперь есть пластик, есть другой мусор, есть оружие — но многие не понимают, насколько это вреднее, опаснее обычного компоста и привычных стрел.

Александр: Антрополог Джим Йост говорил, что индейцы обожают убивать животных и валить деревья. Для них это своеобразное проявление жизни.

Елена: Да, дети смотрят на это, хлопают в ладоши и радуются. По-моему, Дэвис писал, что индейцы не понимают, что в лесу что-то конечно.

Александр: Йост говорил, что некоторые ваорани закупают динамит и идут на рыбалку. Они херачат динамитом воду и выглядят очень довольными. Говорят: «Блин, мы просто обожаем взрывать динамит!» Их спрашивают, заметили ли они, что рыбы стало меньше, те отвечают, что заметили, и это, конечно, большая проблема. Им говорят, мол, вы же понимаете, что детям рыбы вообще не останется? Они отвечают, что детям не хватит, но зато нам-то сколько достанется! Ваорани не могут перебить всех животных и вырубить лес, но сейчас они, например, уже валят деревья бензопилами и делают деревянные дома вместо пальмовых.

Елена: Зато они они действительно по-доброму друг к другу относятся. Несмотря на все это мочилово и копья, у них совсем не жестокое общество внутри общины. За стариками обязательно надо следить, каждый член общины у них что-то значит. Ну и все это про экологию относительно: индейцы физически не могут нанести столько вреда окружающей среде, сколько компании, продающие древесину, или нефтяники.

Александр: У них есть табу — и это скорее современное. Здесь никто не будет к тебе приставать, трогать твои вещи, заходить в твой дом без приглашения.

Елена: У ваорани ты получаешь во всяком случае ожидаемую реакцию на привычные действия, оказываешься в правилах игры, к которым привык: ты улыбаешься человеку, а он улыбается тебе; ты ему что-то даришь, а он радуется; если предложишь поменяться, он тебе, может быть, тоже что-то подарит. Это общество внутри намного мягче яномами.

Александр: В племени, где мы были, еще очень современный лидер. Он родился еще в неконтактном племени, а когда ваорани вышли на контакт, был маленьким. А сейчас он там настоящий правозащитник, в теме деятельности нефтяных компаний. Понимает, как должно вести себя их общество, почему им нужна независимость, зачем ему работать с государством. Он не предлагает брать всю территорию силой, он говорит: «Давайте объединимся и обсудим». Он нашел себе адвоката в Соединенных Штатах!

О быте и деньгах

Елена: Мы ездим от истории к истории, а если есть время и желание, мы заскакиваем на какие-нибудь достопримечательности. Мы, конечно, очень жалеем, что у нас так мало времени. Перемещаемся чаще всего автостопом, а это всегда долго. Еще мы должны работать, устраивать иногда себе выходные, чтобы не сойти с ума. В общем, романтики нет вообще никакой. Разве что с индейцами — с ними все охренительно, ты как будто ученый, но и не ученый.

Что касается денег, то в основном мы тратим их на еду и жилье. На двоих у нас уходит примерно 600 долларов в месяц. Ну максимум 700. Мы зарабатываем тем, что продаем истории в журналы, еще я иногда пишу тексты и делаю небольшой SMM.

Александр: Я могу сайтик кому-нибудь сверстать, когда попросят. Но у нас постоянно с бюджетом такая штука: мы вдруг обнаруживаем, что у нас 100 долларов осталось на двоих.

Елена: Балансируем где-то на 500 долларах. Регулярно мы раз в месяц садимся, смотрим тупыми глазами в стену и думаем: «А что делать-то?»

Александр: Мы ничего не успеваем при этом. Теперь у нас все время ест Амазонка. Иногда утром снимаешь, а вечером пишешь.

Но с другой стороны, мы уверены, что в экстренной ситуации нам помогут мои родители. Хотя выживаем мы сами. Подстраховку иметь приятно, без этого мы бы так круто не разъездились. Вдруг случится аппендицит? А что касается жилья, то на самом деле мы постоянно у кого-то перебиваемся.

Елена: Весь Эквадор мы жили у ребят по каучсерфингу. Пили пиво и смотрели сериалы, было очень классно. Потом мы поехали в район сельвы, и в ту же неделю нас приютил дядька с улицы — он из народа кечуа, самого распространенного в Эквадоре. Он сказал: «Давайте вы поживете у меня за шесть баксов в день». Мы согласились, пришли, а он говорит: «Вы знаете, я тут подумал — не буду с вас денег брать. Я так сказал, чтобы тетенька, которая была рядом, не подумала, что я вас бесплатно приютил». Классный дядька, мы его очень полюбили за ту неделю. Кстати, в Латинской Америке особенно обостряется проницательность — ты достаточно быстро понимаешь про хороших людей, что они хорошие.

О безопасности

Александр: Стереотип о том, что Латинская Америка криминальная, полностью соответствует реальности. Мы об этом знали заранее, готовились. У меня есть специальная штучка на пузе, где я таскаю паспорта и деньги. Еще я специально ношу с собой вещи, которые смогу отдать, если будут грабить: белорусские деньги и сломанный айфон. Я обычно одеваюсь плохо: таскаю треники и грязную футболку. Если я иду в какие-то приличные места, то стараюсь, конечно, выглядеть получше.

Один из самых опасных городов — это Богота. Однажды мы не туда зашли, и я достал айфон, чтобы найти кафе. И за нами пошли два пацана. А метка стояла неправильно. Мы идем чуть быстрее — они идут быстрее. Идем медленнее — и они идут медленнее. Зашли в магазин, а они прошли дальше и встали, чтобы подождать нас. В тот же момент подъехал полицейский на мотоцикле, я выбежал к нему, и те два парня дали деру. Это рядовой момент, но это ужасно напрягает. Есть разные способы обезопасить себя от этого. Например, если ты живешь в более богатой, изолированной среде, то ты гораздо реже сталкиваешься с криминалом.

Елена: «Зашел не в тот район» — абсолютно латиноамериканская тема. Особенно в Колумбии. Еще в большом городе стремно, а в маленьких городах вполне нормально.

Александр: В Мексике тоже развита преступность, но, если ты живешь только в туристических местах и в хороших отелях, шансов, что тебя ограбят, мало. Но тебя могут обокрасть, пока ты едешь в автобусе. В Мексике у нас тоже были проблемы с людьми, которые за нами ходили, и все закончилось снова полицейским. Но там есть и прекрасные места, деревни, в которых с тобой никогда ничего не произойдет. Но в целом риск есть, а русский человек к такому не привык.

В Венесуэле мы вообще каждый день испытывали чувство страха. Ты никак не защищен — там банально нет полиции. Еще никто тебе не поменяет деньги, потому что могут ограбить. Ты можешь, как идиот, ходить с долларами. Наш друг ел с бездомными, потому что не мог поменять деньги, а у него была тысяча долларов в кармане — на эти деньги в Венесуэле можно прожить лет десять.

Елена: Но сами венесуэльцы офигенные. Там просто невероятная концентрация образованных людей — не знаю, с чем это связано. И они как-то очень похожи на нас. Даже юмор похож. Мы жили у венесуэльцев в Панаме, в Эквадоре, и с ними проводим время так, как проводили бы его в Москве.

О латиноамериканской толерантности

Александр: Представляю, как люди прочитают интервью с нами и скажут, мол, что это за два человека под 30 ездят автостопом, хренью занимаются, пусть лучше работу найдут. Хотя мы делаем очень большой проект, поэтому должны экономить деньги на него. Мы сами ненавидим ездить автостопом. Если честно, я бы такси везде брал.

Елена: В большинстве стран Латинской Америки общество очень мягкое по отношению к личности. В России, когда ты ездишь автостопом, каждый второй докапывается: почему у тебя пирсинг, зачем синие волосы, что все это значит. И еще каждый учит жизни: почему у вас детей нет, а чего вы работу нормальную не найдете и так далее. А здесь такого нет вообще. Здесь мы любопытны среднему латиноамериканцу: он много спрашивает о культуре, но никогда не осуждает и практически никогда не советует. Это совсем другой уровень толерантности. Если латиноамериканец говорит что-то плохое про другую национальность, он уточняет, что это всего лишь его личный, не очень положительный опыт — и он будет описывать действительно только этот опыт. То же самое с геями, женщинами. Слова о том, что баба должна быть на кухне, — большая грубость.

Александр: Забавно, что в Латинской Америке есть сильное неприятие мачизма. Например, общаешься с мужчиной, а он тебе вдруг говорит, мол, у нас мачизм — это такая проблема! У нас был знакомый, действительно немного мачист, который очень этого чурался. Когда его назвали мачистом, он так расстроился — мы совсем не ожидали такой реакции. Не могу представить, чтобы у нас в России собрались несколько мужчин и обсуждали бы мачизм. В общем, это слово мы здесь часто слышим.

Елена: Да, находиться в таком обществе очень приятно.

О планах и возвращении в Россию

Александр: Я бы мог жить здесь, но в России у нас есть множество возможностей для работы и жизни. Я ужасно хочу и дальше делать авторские проекты, мне нравится научно-популярная тематика, все равно связанная с социалкой, но скорее образовательная. Например, нам хотелось бы объяснить людям, как живут те же самые индейцы, чтобы они попробовали переложить это на нашу культуру и задуматься о том, как живут малые народы России.

Елена: Вообще, мы тут словили какую-то эмигрантскую волну. Отсюда мы стали больше следить за российской культурой и размышлять о том, что еще можно сделать. Раньше я никогда не думала, что буду так интересоваться своей страной. Надеюсь, не перестану интересоваться, когда вернусь. В России сейчас правда какой-то подъем: и в культуре, и в бизнесе. Все это очень интересно.

Александр: Мы не чувствуем себя оторванными от реальности. Мы и Дудя смотрим, и рэп-баттлы. Кстати, много российской культуры сейчас в онлайне. Когда у нас спрашивают, в чем прикол России, мы рассказываем, что у нас очень классный онлайн: огромная блогосфера, ютьюб, соцсети.

Елена: Но вообще, когда я вспоминаю, что в Москве могу выйти из дома ночью, чтобы пить вино с подружками на улице, я, конечно, грущу. Мне этого сильно не хватает.

Александр: Мы собираемся посетить еще три племени в Перу, Колумбии и Бразилии. В Бразилии будет, конечно, сложнее, потому что мы не говорим по-португальски. Но смысл проекта в том, чтобы попытаться показать жизнь племен с разных сторон. И в каждом племени мы пытаемся найти деталь, связывающую его с современным миром. Мы уже посмотрели неразвитые племена и поняли, что у них очень быстро утрачивается какая-то часть культуры, но что-то остается. И теперь нам важно поехать к более развитым племенам. Мы собираем такие истории, от которых зритель, надеюсь, получит какое-то общее представление. Вот смотрите: индейцы кидают в воду динамит. Как по-вашему, это потеря или не потеря? Ведь с одной стороны, они бросают его исходя из своих культурных представлений, которые сохранились, а с другой, они все равно его взрывают в воде.

Вот еще почитайте их прошлогодние дневники:

Журналист и фотограф Александр Федоров вместе с журналисткой Еленой Срапян регулярно ездит по далеким и небезопасным уголкам планеты и делает репортажи для Discovery Russia, National Geographic и GEO. Для 34travel путешественник рассказывает о том, как они отправились на поиски самого удаленного племени индейцев в джунглях Амазонки.

Самый удаленный уголок Венесуэлы,
самое удаленное племя

Окей, это вообще не было похоже на хорошую идею с самого начала. Мы переходим границу Венесуэлы, которая с виду похожа на иллюстрацию исхода евреев: сотни, может, тысячи людей одновременно идут нам навстречу. Водитель, который вез нас до границы, так прямо нам и сказал: «Вас там убьют». Зачем он это сделал? Это только расшатывало мои нервы. Мы смешали ром с колой, чтобы граница прошла спокойнее.

В Венесуэлу я попал, когда ехал по стопам антропологов и исследователей индейцев, которые работали на Амазонке. Многие из них написали очень вдохновляющие книги о жизни с индейцами: Уэйд Дэвис, Леви-Стросс, Эверетт. Ну а я хотел фотографировать. Я до сих пор уверен, что моя идея проехаться по общинам современных амазонских индейцев и задокументировать их состояние – просто замечательная.

За деньгами я пошел в Lumix, с которыми теперь работаю. Мне еще ничего не утвердили, но я взял их камеру и уже рвался в бой. Я хотел опробовать свою идею и добраться до первых индейцев сам. Кризис в Венесуэле казался идеальной обстановкой, чтобы дешево проплыть по Ориноко и попасть к самым истокам реки, где и жили мои новые герои – индейцы яномами. Это одна из самых неассимилированных общин амазонских индейцев. Их открыли в 1920 году на границе Бразилии и Венесуэлы – в самой глуши. Их потерянность сыграла им и мне на руку. Поэтому я рвался найти общины яномами, которые жили в овальных домах-коммунах Шабоно. Выглядит это – ну, просто космос.

«Водитель, который вез нас до границы, так прямо нам и сказал: «Вас там убьют». Зачем он это сделал? Это только расшатывало мои нервы. Мы смешали ром с колой, чтобы граница прошла спокойнее»

В общем, это самый удаленный уголок Венесуэлы, самое удаленное племя, глуше просто некуда. Шесть дней по реке. Джунгли, блин. Бензин копеечный. Туристов нет и не было последние 20 лет. Запретов – никаких. Какие вообще запреты при такой коррупции? Тем более, страна находится на грани гуманитарной катастрофы и гражданской войны. Ну как я мог такое вообще упустить? Конечно, я хотел ехать. Но тут что-то пошло не так. Говоря простыми словами, наш план трещал по швам.

После трех дней пути по стране мы приехали ночью в Пуэрто-Аякучо – грязный и стремный город, откуда открывалась навигация вверх по Ориноко. Автобус страшно задерживался – военные нас обыскивали уже в третий раз. На автобусной станции темно – работает одна лампочка, свет экономят. Такси нет, ничего нет. Смешно, что такси здесь стоят копейки, но платить их некому. Последние три квартала до отеля шли через пустую и подзаброшенную улицу без намека на освещение. «Это просто темная улица, ничего, это всего три квартала, – говорил я себе. – Боже, ну и стремная же улица». В отеле нет воды. А раз нет воды, они не могут заселить нас –  правила. Да какие правила?! Тут во всей стране нет воды. Телефон нашей единственной знакомой на весь город не отвечал. Я уже пять дней звонил ей с улиц, но связь работала из рук вон плохо. В конце концов, я однажды услышал хрипящее «Hola!», связь снова оборвалась, и больше я никогда не смог связаться с ней снова. Я страшно не хотел возвращаться на улицу. Поверьте, вечерние улицы Венесуэлы не сулят ничего хорошего.

Дешевый ром, мешок денег, подпольный рок-клуб

У меня есть тайные знания. Я про каучсерфинг. Пока для многих это место с бесплатным ночлегом, романтические знакомства и «в Париже как местный», у меня каучсерфинг – друг контрабандиста. Это сеть контактов очень лояльных людей, которые могут найти кого угодно, помочь с чем угодно и не спросят тебя, кто ты такой. Каучсерфинг однажды привел меня за кулисы мексиканского реслинга, к мэру Воркуты за интервью, в лабораторию вулканологов, в племя на Папуа. Теперь парень по имени Оскар бегал с нами по Аякучо – мы искали индейцев яномами, которые плыли вверх по Ориноко.

– А ты евангелист? Пьешь? Куришь? – спрашивает наш новый капитан – индеец яномами.

– Нет, - говорю, – русские пьют, ну я стараюсь поменьше.

– Ну так а мы пьем, прямо как твоя раса.

Здесь-то мы и обратили внимание, что капитан Бернабейб еле стоял на ногах. Он улыбался во весь рот и казался страшно дружелюбным. Оставался последний день до отправления. Во дворе стояли три станка для выжимки маниока и один неподъемный генератор, осталось только дождаться грузовик, который докинет нас с грузом до порта. Водитель отрапортовал, что уже в пути, только на заправочку заедет. В итоге его не было два дня. А Бернабейб не переставал отмечать и каждую ночь засыпал у входа в дом.

К этому моменту все было, как в хорошем кино: пьяные индейцы, дешевый ром, мешок денег, подпольный рок-клуб, дорогие рестораны, какой-то мужик, который заряжал пушку в машине у нашего дома. Мы были главными героями чего-то вроде «Последнего короля Шотландии» или «Кровавого алмаза». Но неизбежно приближался момент, когда Иди Амин должен нас подвесить ребрами на крюки и пытать.

«К этому моменту все было, как в хорошем кино: пьяные индейцы, дешевый ром, мешок денег, подпольный рок-клуб, дорогие рестораны, какой-то мужик, который заряжал пушку в машине у нашего дома»

На следующий день появился Дэнни – американец мексиканского происхождения, рожденный в племени яномами в джунглях Ориноко. Дэнни, как он выражается, «on the mafia side». Он не пишет книгу о своей жизни и необычном происхождении только потому, что все члены его семьи уже написали по одной. Дэнни должен был помочь нам наконец-то отплыть. Пока мы ждали, он рассказал нам чуть больше о Пуэрто-Аякучо.

Оказывается, ко дню нашего приезда местная тюрьма уже несколько месяцев была захвачена заключенными. Они поставили собственную охрану и могли выходить и входить когда захотят, как домой. И это было самое опасное время в Аякучо. Убийцы и грабители спокойно ходили по улицам.

Однако буквально на следующий день национальная гвардия Венесуэлы решила этот вопрос раз и навсегда. Они прислали солдат. Солдаты вошли в тюрьму и расстреляли заключенных. Люди, жившие рядом, говорили, что стреляли всю ночь. Официально – 33 жертвы. Неофициально – 125. Военные наняли несколько фургонов, которые должны были вывезти тела к месту, где родственники могут их опознать.

И вот этот Дэнни мне рассказывает, как открывает фургон. Из-под дверей стекает кровь. В фургоне обезображенные тела. Родственники, которые должны были их опознавать, сами не свои от страха. Женщины рыдают, они не могут прийти в себя.

Ну вот, все, а теперь я очень хочу в джунгли. Где, блин, грузовик?

1 / 24

Жизнь в джунглях

«Почти в каждой книге о Южной Америке автор рано или поздно (а в некоторых книгах в каждой главе) сталкивается с анакондой. В этих описаниях анаконда обычно достигает в длину от сорока до ста пятидесяти футов, несмотря на то что крупнейшая анаконда, которая когда-либо была достоверно измерена, не превышала тридцати футов. Анаконда обязательно нападает на автора, на протяжении трех-четырех страниц он вырывается из ее мощных объятий, покуда не исхитряется пристрелить ее из своего верного револьвера либо ее закалывает копьем его верный индеец.»

Джеральд Даррелл. «Под пологом пьяного леса».

Амазонские джунгли – это самая неприятная для человека экосистема в мире. Абсолютно недружелюбная природа: шипы на каждом растении, опасные животные треплют нервную систему, кусачая мошка и комары сводят тебя с ума, пот стекает в нарывающие порезы от растений, жара заставляет тебя пропотеть по полной.

Хуже только, когда читаешь книги об Амазонке. Генри Фоссет со смаком описывал, как доставал у себя из колена подрастающих червяков. Он так и говорил: «Черви сочились у меня из ноги». Лингвист Дэниэл Эверетт не мог и трех метров пройти, чтобы не столкнуться  с кайманом или со смертельно ядовитой змеей, а однажды вступил в схватку с гигантской анакондой прямо как в цитате Даррелла. Биолог-мачо Владимир Динец был уверен, что змеи уползают от страха перед человеком, поэтому Динец, по его словам, принципиально ходил голым по джунглям. Я как раз вспомнил о нем, когда уже занес ногу над небольшой яркой змейкой и просто оцепенел. А сколько вы слышали историй про пираний или про эту сволочь – маленькую рыбку, которая залезает в член по мочевому каналу? В общем, на литературу я больше не надеялся.

В конце концов, меня доконали не эти страшилки, а настоящие суровые реалии джунглей. Здесь очень мало еды, только маниок и рыбный бульон. Здесь нет чистой воды, только из реки. Здесь золотые шахты загрязнили реку ртутью. Здесь до сих пор ходят страшные инфекционные болезни: малярия, желтая лихорадка, туберкулез, а люди умирают от излечимых, вроде аппендицита и бактериального заражения. Здесь ты подвергаешься мучительным укусам мух пури-пури днем и комаров ночью. В конце концов, на тебе не остается живого места, расчесы и царапины начинают набухать и гноиться от влаги. Все чешется и нарывает одновременно, а ты уже неделями не мылся и не ел хорошо. Я не знаю, как другие, а я сходил с ума.

Но главный обман – это медийный образ благородного индейца. Мы представляем собрания общины у костра, образ гордого вождя, бережную любовь к природе и к животным и вечную борьбу с антигероем – захватчиком белым человеком. Это безусловно существует, но только не здесь.

«Амазонские джунгли – это самая неприятная для человека экосистема в мире. Абсолютно недружелюбная природа: шипы на каждом растении, опасные животные треплют нервную систему, кусачая мошка и комары сводят тебя с ума»

Жизнь в джунглях суровая, поэтому индейцам приходилось тысячелетиями приспосабливаться к ней. Для белого человека такая жизнь – форменный кошмар. Показательно отношение индейцев к детям. С раннего детства, как только ребенок больше не пьет грудное молоко, он считается взрослым. К ним не сюсюкаются, не носят его, не помогают. Отныне он должен решать свои проблемы сам или с помощью семьи. Если он идет слишком медленно, он останется один. Не умеет рыбачить – будет голодать. Болеет – умрет. Если со слов это кажется неприятно, то в общине это просто тяжело.

В первый день нашего приезда в Окамо человек умер от аппендицита. Он просто не успел доехать до врачей. За день до него умер ребенок от лихорадки. Неизвестно, была ли это инфекция или малярия. Но безразличие к жизни другого вовсе не значит, что отец не будет месяц без сна грести веслом на каноэ, лишь бы спасти своего сына. Выживание в общине вообще выглядит, как великая трагедия.

На следующий день индейцы собрались, чтобы оплакивать умершего. В темной хижине были мужчины и женщины в набедренных повязках. Лицо жены покойника покрыто черной краской – символ смерти и войны. Звенящий звук плача всей общины разом оглушал. В конце церемонии женщина развела прах мертвого в воде и дала отпить родственникам.

Окамо – самая дальняя точка нашего путешествия. Это некогда процветавшая деревня яномами, где когда-то была вода, школа, больница, взлетно-посадочная полоса. Но с кризисом все пришло в запустение. Индейцы растащили оцинкованные листы с крыш и соорудили себе хижины, когда свои начинали гнить. Деревня лишилась медицины и образования. Но самое неприятное для меня – не было бензина. И на километры вверх по реке тоже закончился бензин, еще лет 10 назад закончился. Лодки простаивали, а индейцы вернулись к путешествиям на каноэ, но далеко не уплывали и своих соседей никогда не навещали. Они оказались заперты у себя в деревне.

«Лицо жены покойника покрыто черной краской – символ смерти и войны. В конце церемонии женщина развела прах мертвого в воде и дала отпить родственникам»

Тяжелая атмосфера джунглей накладывается на постапокалиптичный быт. В какой-то момент ты понимаешь, что уже не можешь видеть тощих домашних собак индейцев, которых разъедает инфекция. Вечером последнего дня в Окамо ко мне подошел очень искренний дедушка в набедренной повязке. Он старался улыбаться так сильно, что начинал выглядеть глупо и от этого становился еще умилительнее. Невероятно его вообще здесь видеть. Он захотел меня обнять и сказал, что очень болен. Он был тощ, истощен и много кашлял. «Может, туберкулез» – думал я и сторонился в страхе. Как же мне было стыдно за себя.

Мы понимали, что если смертельно больной не может выбраться из Окамо, чтобы найти помощь, то мы и подавно не уедем дальше ради нашего праздного удовольствия. Более того, все батареи камеры сели, мы мало ели – один бульон в день вместе с сухими маниоковыми лепешками, которые здесь называют касабе. Пришлось смириться с тем, что нам пора уезжать, пока мы не подцепили малярию или не проявились признаки уже подцепленной.

В столицу Верхнего Ориноко – милитаризированный поселок Ла Эсмеральду – мы возвращались поверженными. Мы устали и хотели покинуть джунгли как можно быстрее. Но наше амазонское приключение только начиналось.

Поселок Ля Эсмеральда – столица верхнего Ориноко, где живут общины индейцев яномами. Находится в пяти днях пути по реке Ориноко. В поселке есть взлетно-посадочная полоса, которой управляет венесуэльская армия, а также пристань для моторных лодок индейцев. В поселке проживает 151 человек и около сорока военных с летной базы. Вокруг – изумительная природа: полоса диких джунглей, две огромные столовые горы (тепуи) Дуида и Марауака с одной стороны и река Ориноко с другой. Погода – самая ужасная на свете: влага из джунглей отлично переносит жару экваториального солнца по всей территории поселка, а черная асфальтовая взлетно-посадочная полоса как батарея собирает солнечный свет и нагревает поселок. Каждый уголок Ля Эсмеральды прогревается до 45 °C каждый день и не остывает даже ночью. Индустрия этой территории – нелегальная добыча золота, в связи с чем, продукты первой необходимости, вроде бензина отпускаются только за золото. Но главная черта Ля Эсмеральды – сюда просто добраться и невозможно выбраться.

Изучая индейцев яномами, мы три недели мы просидели в Ля Эсмеральде в плену обстоятельств из-за сложной экономической ситуации в Венесуэле, когда во всей провинции закончился бензин, и транспорт исчез. Военные только подливали масла в огонь, отказавшись выпускать нас по воздуху без разрешения из столицы, до которой просто невозможно дозвониться. Мы были забыты на раскаленной наковальне, и, в какой-то момент, казалось, уже никто не захочет нам помочь, как бы мы ни старались найти хоть какой-то путь на волю.

 День 1: 

Нам очень повезло, что мы без труда выбрались из индейской деревни Окамо на моторной лодке, откуда неделю назад не успел выбраться больной аппендицитом и умер в дороге. В этот раз у индейцев было топливо, и они торопились в Ла Эсмеральду к отлету военного грузового самолета «Геркулес», который помог бы им попасть в цивилизацию, в столицу штата Амазонас, город Пуэрто-Аякучо, откуда начинается автомобильная дорога.

Приплыли вовремя – военные как раз пригнали «Геркулес». Вокруг него столпилась сотня  яномами. Они ждали своей очереди сесть на борт. Нас приняли достойно и сразу отправили ждать особого разрешения от начальства из столицы. Сейчас, мол, разрешит и все: «Вы там поулыбайтесь, поумoляйте. Мы тут так сами делаем. Вас сразу же посадят».

Не дождавшись разрешения взять нас, самолет улетает перед нашим носом. А потом возвращается и улетает снова. Кажется, до команданте не смогли дозвониться – связь в стране ужасная. А значит никакие мольбы и улыбки нам не помогли. Я перестал улыбаться как идиот, мы проводили «Геркулес» во второй раз и остались сидеть на земле у забора вместе с индейцами.

«Мы играли в домино на краю света под подгнившей крышей общежития конусом с пьяным майором и снова почувствовали себя героями приключенческого боевика»

Мало сказать, что мы были подавлены. Мы последнюю неделю мотались с места на место. Ели рыбный бульон раз в день и сухари из маниока. Мои ноги, руки и лоб были изрезаны колючками и воспалены. Все тело чесалось от бесчисленных укусов мух пури-пури и комаров и было в точечку, как у больного ветрянкой. А только что испарилась наша возможность быстро выбраться из джунглей. Мы не знали, когда следующий самолет, мы не знали, есть ли лодки. Мы наконец-то сели и покурили – здесь продавали сигареты. Курение нас спасало не раз в жизни. Сигарета – это десять минут спокойствия вне ада, происходящего вокруг.

Мы последними остались сидеть на взлетно-посадочной полосе без понятия, что же нам делать теперь. Но именно в такие моменты отчаяния мы ждем, что что-то изменится, что-то обязательно произойдет. И произошло. Из здания командования нас окликнул майор и предложил пройти за ним. У него пустовала комната, которую ему выдали на смену. Комната делила общежитие с кубинскими врачами-волонтерами, а майор уже давно переехал в летную часть – там лучше кормили.

Мы с радостью поплелись в наш новый дом. Майор расставил бутылки с ромом, кубинские врачи приготовили пирог, мы купили кока-колу. Это были единственные лакомства на нашей памяти – ни рома ни яиц для выпечки не купить. Мы играли в домино на краю света под подгнившей крышей общежития конусом с пьяным майором и снова почувствовали себя героями приключенческого боевика. Более того, мы наконец-то спали на кровати. А здесь это роскошь.

 День 2: 

Правила нашего нового дома такие: электричество подается от дизельного генератора кубинских врачей два раза в сутки – с 13 до 15 часов дня и вечером с 19 до 3 ночи.

Воду для мытья мы выкачиваем из реки, когда есть электричество. Питьевая вода – на другом конце поселка. Чтобы ее набрать, надо найти шланг посреди поля, разъединить его и подцепить пустую бутылку.

Генератор питает кондиционер, без которого существование в Ля Эсмеральде было бы невозможно. В тропиках такая жара, что любые дневные подвижки заканчиваются градом пота. С 11 до 19 часов дня ни один ярый искатель приключения и нос из дома не высунет. Солнце жарит беспощадно. А наш новый дом имеет очень тонкие стены и за день он нагревается, как адская печь. В нем заколочены все окна. А спать с открытой дверью ночью равносильно самоубийству из-за армии комаров, беспощадно атакующих выступающие из под простыни части тела.

Приятные новости: в порту нам сказали, что мы можем найти лодку и уплыть по реке. Как бы ни хотелось снова пять дней спать на узком деревянном полу, но это был хоть какой-то шанс выбраться.

 День 3: 

Мы не теряем надежду улететь на самолете и идем прямиком в летную часть, чтобы решить вопрос разрешения от военных раз и навсегда.

Часть готовилась к смене состава, полковник был пьян и сидел за пустым столом с пластиковым стаканом в руках. Он размашистыми словами описывал, насколько сильно мы нарушили. Он сам не понимал до конца, что мы нарушили. Но нарушили: «А теперь? Посадить вас в военный самолет? Вам нельзя доверять. Кто вы? Руссос де Трамп о руссос де Путин?» – он попросил налить ему еще «сока». Больше с полковником было не о чем разговаривать, для нас он перешел в список врагов, да еще и был невыносимо заносчив и пьян. В регион Верхнего Ориноко нельзя иностранцам, хотя никто об этом в Верхнем Ориноко не знает: ни полковник, ни его подчиненные, которые растыканы по военным контрольным пунктам по всей длине Ориноко. Но ясно одно: похоже, что до команданте дозвонились, он напомнил о запрете и вставил военным по первое число. Теперь единственный путь вниз – на лодке.

«В регион Верхнего Ориноко нельзя иностранцам, хотя никто об этом в Верхнем Ориноко не знает: ни полковник, ни его подчиненные, которые растыканы по военным контрольным пунктам по всей длине Ориноко»

 День 4: 

Окей, забудем о самолетах.

Я каждое утро уже три дня подряд спрашиваю на речной военной заставе, не приплыла ли лодка. Ответ обнадеживающий: «Пока нет, но ты будь начеку, вот-вот что-то приплывет». Я на чеку вообще, но я же не знал, что тут так принято говорить даже, если ничего не произойдет. Люди в Ла Эсмеральде могут жить начеку месяцами.

В Ла Эсмеральде живет женщина, заведующая транспортной компанией «Ла Куньядита», величиной в одну лодку, которая по слухам как раз должна скоро приплыть. Мы нашли офис компании в кирпичном бараке. Вместо двери – металлический лист.

– Здравствуйте, сеньора, как лодка?

– Уже в пути, разумеется. Будет в субботу. Но только сеньор-моторист у нас евангелист и никак не сможет работать в воскресенье. Возвращайтесь в понедельник.

 День 5: 

У нас появилось свободное время, чтобы погулять вокруг. А в Ла Эсмеральде невероятная природа. Из-за страшной дневной жары далеко не уйдешь, так что мы исследовали окрестные холмы и все выходные наслаждались закатными видами.

 День 7 (Понедельник): 

Мы снова в бараке с металлическими листами вместо дверей. Огромный разъяренный петух не дал нам пройти в офис, но к нам вышли.

– Сеньор приехал? Когда отплываем?

– Видите ли, боюсь что сеньор заболел.

– То есть даже никуда не уезжал?

– Сеньор обязательно выйдет во вторник. А к концу недели вы уже уплывете. Не волнуйтесь, он обязательно приедет. Нужно просто быть начеку.

 День 8: 

Смена воинского состава летной части.

Мы в очередной раз провожаем «Геркулес», но на этот раз с радостью. Ненавистный нам полковник улетел, а на смену ему пришел его глава: статный, седой полковник Виктор Руиз.

Мы впервые почувствовали себя важными гостями, когда Руиз распорядился выдать нам по сигарете, чашке кофе и начать разогревать обед. Он с сожалением сказал, что разрешения на вылет нам категорически не дадут. Понимая нашу проблему, он был бессилен. К этому моменту мы перечитали достаточно книг. Как раз закончили читать «Талибан» Ахмеда Рашида, и нам не терпелось поделиться историями о политике на Ближнем Востоке и в России, а также о геноциде армян. Последнее как-то к слову пришлось. Но главное, что нам вообще не хватало образованного собеседника. На ближайшие дни им стал Руиз. К тому же он не раз распоряжался выдать нам кофе или сигарету, а мы это очень ценили, как и хорошую беседу. К сожалению, это не приближало нас к вылету из Эсмеральды, мы все также были в плену.

 День 10: 

Собака в ларьке, где мы покупаем сигареты, совсем плоха. Я никогда раньше не видел, чтобы кожа так свисала с костей. Шерсть почти слезла. Уши в крови, а в них копошатся мухи. Я не хочу застать момент, когда она сдохнет.

На пути домой меня поймала за руку наша знакомая яномами. Я ее где-то видел, но не помню – так со всеми яномами, которые с нами общаются в Ля Эсмеральде. Она не отпускала руку и неловко спросила, нет ли у нас еды, хоть немного? Она совсем не была попрошайкой. Она спрашивала так неловко, что хотелось что-то дать и быстрее уйти, лишь бы не видеть этой тяжелой картины. Я обещал ей принести что-нибудь, но больше так и не встретил. Думаю, они уплыли домой на каноэ, чтобы не голодать.

«Так индейцы на месяцы застревают в Эсмеральде. Без денег они неспособны купить ни единого продукта в магазинах»

Индейцы приезжают в Ла Эсмеральду в надежде добраться до столицы штата Пуэрто-Аякучо. У них нет денег, ни единой бумажки. Поэтому они предпочитают ждать, пока их подберет «Геркулес». Но в последнее время командование части решило, что пора индейцам самим обеспечивать себя транспортом, а не впрашиваться в самолет. Поэтому, индейцев почти не берут. Очень не вовремя, как раз в разгар топливного кризиса в Эсмеральде.

Лодки не ходят, потому что нет бензина. Так индейцы на месяцы застревают в Эсмеральде. Без денег они неспособны купить ни единого продукта в магазинах. Они подвешивают свои гамаки в недостроенных домах и живут на запасах маниока, на подачках и на том, что выловят из реки. Но если у них нет каноэ, а у них нет каноэ, то им приходится есть только бульон из рыбешки с мизинец, которую они могут поймать у поселка. Вскоре они начинают голодать и возвращаются обратно к себе, так и не дождавшись транспорта

 День 11: 

– Ну че, завтра летим, ага? – подбегает ко мне один из индейцев.

– Да не летим мы завтра никуда, – рявкнул я в ответ.

– Бог даст. Завтра Бог даст. Завтра нас возьмут!

И тут я понял.

Вся истерия в Ля Эсмеральде наступает, когда прилетает «Геркулес». В день прилета улицы полны сплетен. Люди тычут друг другу самолетом, говоря, что сейчас ты мол улетишь. Другие угадывают время прилета. Здесь любят вообще сказать все, что в голову придет. Так я слышал варианты в 10 утра, в обедик, разумеется, вечером и, как обычно, что на следующей неделе. Любой встречный не удержится, да и расскажет тебе, что летит самолет, и все мы на нем улетим.

Вообще, такое позитивное и раздражающее русского пессимиста мышление я уже видел на автобусных станциях Венесуэлы. Мне выдвигали десятки теорий о времени отправления автобусов. И все – ложь. Лишь потому, что здесь все отправляется «хрен знает когда, если вообще отправляется», а не по расписанию. И люди это знают, хотя напрочь отказываются верить.

«Надежда из обмана лучше бесконечного отчаяния, в котором погрязла страна»

«Геркулес» выполняет задания армии и привозит военным бензин, еду и возит самих военных. Раньше «Геркулесом» возили местных из Пуэрто Аякучо в Эсмеральду. Буквально грузили всех в багажное отделение, из которого состоит самолет, и скатертью дорога. Но теперь военные пересмотрели свою политику и решили, что местным пора приучаться к обычному, а не халявному транспорту. И сделали они крайне не вовремя. Оказалось, что во время кризиса в Венесуэле из Ла Эсмеральды просто нет общественного транспорта, и я тому живое подтверждение. Военные пересматривать решение не стали, приказ есть приказ. А местные все еще не могут отвыкнуть, потому что они тут застряли. Каждый раз, когда прилетает самолет, они собирают всю свою семью, вещи, багаж и идут впрашиваться. Многие так живут месяцами. У них давно нет денег, они ловят рыбу и перебиваются своим любимым блюдом – бульоном с маниоком. Но каждый раз, когда прилетает «Геркулес», начинается праздник, люди поздравляют друг друга и уже видят, как они летят в город.

Я был страшно зол каждый раз, когда мне приходилось доказывать, что мне запрещено лететь, да и их тоже не возьмут. Но злость прошла вскоре. Просто так надо: дать надежду здесь и сейчас в самой безвыходной ситуации. Надежда из обмана лучше бесконечного отчаяния, в котором погрязла страна.

 День 12: 

Мы нашли выход.

Через два дня из Эсмеральды вылетает маленький частный самолет. Он должен будет отвезти сюда медикаменты, но обратно полетит пустым. Это наш шанс.

– Мы уже обо всем договорились, но пилоту нужно дать взятку, – убеждала меня глава больничного отделения Эсмеральды.

– Но разве вы не оплатили уже самолет? – поинтересовался я.

– Оплатили, но это Венесуэла. Тридцать долларов хватит, – закончила сеньора.

Полковник Виктор Руиз пообещал, что сделает так, чтобы нас не оставили в Эсмеральде и договорится с медиками еще раз. Наконец-то мы улетим.

 День 13: 

Напоследок мы решили навестить мэра Эсмеральды по имени Мара. Говорят, что это самая властная личность в Верхнем Ориноко. Но к сожалению, от него мы услышали только дежурную фразу, что он нам всеми силами будет помогать. Зато, пока мы ждали мэра, к нам подошли двое ребят, и мы разговорились:

– Слушайте, вы слышали вообще что-нибудь о сеньоре и ее лодке «Куньядите»?

– Да, конечно, мы ее тоже ждем, мы не отсюда вообще, домой хотим.

– А че там такое?

– Ну, мне сказали, что сеньор заболел малярией и лежит в больнице, а ему, что в Пуэрто-Аякучо закончилось горючее.

– А что там на самом деле-то?

– Да какая разница? Бог даст, уплывем. Нужно просто быть начеку.

– И сколько вы ждете?

– Месяц уже. В этот день полковник Виктор Руиз оставил заместителя и улетел из Эсмеральды. А завтра увезут и нас.

 День 14: 

Звучит сирена аэропорта, и мы уже в который раз с собранными вещами бежим по полосе за прилетевшим самолетом. На этот раз это маленький трехместный самолет авиалиний Гуаюми. Толстый пилот еле вывалился из кабины и с ходу зарядил нам ценник в сто долларов, но быстро опустился до обещанных тридцати. Мы начали закидывать багаж в кабину.

В один момент вокруг нас собрались военные:

– Где ваше разрешение на вылет?

– Какое вам дело? Вот, смотрите, я лечу обычным самолетом. Не военным.

– Все равно надо.

– Полковник сказал, что не надо. Ваш, блин, полковник сказал.

– Ну мы ему сейчас позвоним…

И вот в этот момент понимаешь, что никто ни до кого в этой стране не дозвонится. Полковник не отвечал, а мы бегали кругами по военной базе, пытаясь разыскать хоть кого-то, кто знал о приказе. За тридцать минут, пока нас ждал самолет, мы успели даже принять роды и перемещались по части с окровавленным свертком, пока его не забрали медики.

Самолет улетел без нас. Мы поняли, что пора звонить в посольство.

«За тридцать минут, пока нас ждал самолет, мы успели даже принять роды и перемещались по части с окровавленным свертком, пока его не забрали медики»

 День 15: 

Мы снова поплелись к мэру. Мара нашелся вечером у своего дома. Он крайне озабоченно переливал бензин с мужиками по канистрам. Оказывается, скоро приедет лодка, которая лично доставит топливо мэру. Обратно она отправится пустой, и мы сможем на ней уплыть. Мара сказал, что он очень волнуется за нас и хочет как можно быстрее помочь нам. Придется подождать несколько дней. Что ж, мы привыкли ждать. Мы не надеялись больше ни на кого и теперь решали нашу проблему с посольством, которое в этот момент поднимало на уши венесуэльский МИД.

 День 16: 

В пять часов утра, пока мы еще спали, эта сволочь Мара сел на свою личную моторную лодку, взял бензин и пустой уехал в Пуэрто-Аякучо решать дела. Это была единственная лодка, которая уплыла отсюда за последние три недели. Как он вообще так мог после вчерашнего разговора?

На военной заставе говорят, что лодок не было и снова просто нужно быть начеку. Да какой начеку? Только что, с утра у вас перед носом проехала лодка, а они мне говорят быть начеку. Начеку? Я не мог уже быть начеку. Меня достало слышать это слово снова и снова.

«День идет за днем, ничего не меняется, и ожидание следующего утра больше не доставляет тебе удовольствия»

«Лена, я не могу так больше, я сдохну тут! Сдохну!», – жалуюсь я с кровати. Конечно, я тут не сдохну, но меня терзала тридцатиградусная влажная жара. Голова ватная, я переваливаюсь на бок, взмокшей от пота спиной кверху. В комнате роились мухи пури-пури, и не было пощады от их укусов. Что еще я мог сказать? День идет за днем, ничего не меняется, и ожидание следующего утра больше не доставляет тебе удовольствия.

 День 17: 

Бензин для генератора из-за топливной блокады начал заканчиваться. А цена за литр в поселке поднялась до европейской. Более того, продавцы в конце концов решили брать только золотом.

Чтобы сэкономить энергию, мы уже отказались от дневного электричества и могли охладиться только ночью, спасаясь от комаров. Пришлось мыться по 5 раз в сутки и привыкнуть к укусам мерзких дневных мух пури-пури. Мыться оказалось тоже непросто – насос не работает, и воды нет. Из набранной ночью к обеду оставалась только со слоем осевшей грязи.

Но теперь пришлось пойти на отчаянный шаг и урезать ночное время. Дело в том, что с 7 до 8 вечера – это такое время, когда еще не улетели кровожадные пури-пури и уже прилетели не менее кровожадные комары. Высидеть час в ожидании электричества непросто. Дом – как печь, а на улице – кровососущие монстры. Мы кричали песни «Ленинграда» как могли, чтобы справиться.

Мы угнетены.

 День 18: 

Яномами сперли аккумулятор у нашего генератора.

Стоит ли говорить, что в этот момент наш боевой дух упал до нуля и оставил нас с апатией и гнетущим желанием распроститься с тропиками и племенами навсегда в своей жизни.

Узнали мы об этом ночью, когда комары к нам уже присосались. У нас закончилась последняя третья банка спрея. Не сказать, что она сильно помогала, скорее она была нужна морально.

Через час кубинцы пошли добывать аккумулятор. Они сели в моторную лодку с военными и уплыли в темноту. А когда вернулись, рассказывали, что все было как в комедии: они ездили по речным постам и выпрашивали аккумулятор. И нашли.

Снова у нас было ночное электричество. Но осадок остался. Разумеется, с осадком осталась необходимость поиска нового аккумулятора. Но поскольку я в этом не разбирался, то задача упала нашим соседям кубинцам. А они перекинули ее военным. Так что к обеду следующего дня у нас собрался серьезный консилиум. Люди вели расследование. На столе стоял жбан фруктового сока с сахаром, который нас страшно заинтересовал и стал главным приятным событием дня. Мы еще раз позвонили в посольство, но для нас не было никаких новостей.

 День 19: 

Ура!

Кажется, посольство нам помогло.

Улыбающийся и до странности теперь вежливый полковник сказал, что во вторник мы наконец-то сможем улететь. Вывезут нас на «Геркулесе» во время очередной смены воинского состава летной части.

«Из еды консервированная килька, которой мы питались три недели и макароны, которыми нас снабжали кубинцы, чтобы мы не померли»

Отметить нечем. Из еды консервированная килька, которой мы питались три недели и макароны, которыми нас снабжали кубинцы, чтобы мы не померли. Но мы наконец-то накупили сигарет на весь день с излишком.

Сигареты были единственным светом в конце туннеля и нашими спасителями все эти дни. В последнее время из-за того, что финансы подходили к концу, а мы еще рассчитывали поймать частный самолет, мы начали экономить на них. Но теперь гуляй рванина.

 День 21: 

Не, ну вы же не думали, что в этой стране мы улетим сразу, как нам пообещают. Прошло еще два мучительных дня. Самолет задерживался, доставляя гуманитарную помощь кубинцам после урагана. Уже внутри «Геркулеса» мы вслушивались, как заводится каждый из четырех огромных турбовинтовых двигателя. Нам важно было понимать, что нас никто не вытащит из этого самолета. Нам нужно было знать, что сюда мы больше не вернемся. На высоте страшная духота Эсмеральды спала, мы наконец-то почувствовали прохладу и расслабились. Я первый раз видел джунгли с высоты.

Фото – Александр Федоров