Дмитрий Торчиков, фрилансер из Латвии, переехавший не так давно в Голландию, продолжает (начало ЗДЕСЬ, ЗДЕСЬ, ЗДЕСЬ и ЗДЕСЬ) нас радовать своими сатирическими заметками о своем новом месте жительства: Они абсолютно незаметные, поэтому я как-то поначалу и не знал, что о них рассказать и как. Они — это филиппинки, вьетнамки и лаоски. Глобальной внешней разницы между ними нет, единственное — у жителей солнечного Лаоса беда с зубами. У Пугачёвой по молодости, можно сказать, были плотно прижатые друг к другу зубы, по сравнению с лаосцами. У них между каждым зубом — трамвайная остановка...

Не видно их по ряду причин. Во-первых, я у них был бы высоким статным мужчиной в расцвете сил. 160 см в холке для них — это высоченный. Остальные даже мне по локоть.

Во-вторых, они кроткие. Я даже не знаю, как это описать, но вид у них такой — вы извините, мол, что я существую. Причём как они существуют — не очень понятно, ибо работают они посудомойками, уборщицами, мойщицами окон... Самая тяжёлая и низкооплачиваемая работа, в общем.

Ни разу не слышал — мол, вот в этом доме живут филиппинцы. Марокканцы, суринамцы, китайцы, выходцы из Судана, египтяне, поляки... индонезийцев завались, да. Голландцы кое-где тоже попадаются. Но филиппинцев с вьетнамцами не видел и не слышал. В коробках от телевизоров под мостами их тоже нет, я проверял.

И вот давеча в гостинице подходит ко мне кто-то сзади и тихо так говорит: «Извините, а можно в вашем номере убраться сейчас?»

Оборачиваюсь — никого! Опускаю голову — стоит с пылесосом. Они как раз одного роста. А я не надменный же, как тут все. В общем, я, видать, был первым в её жизни, кто с ней заговорил.

И вот всё, что она знала по-английски, она решила на меня вывалить. Она мне всё сказала, что было в учебнике. Сколько мне лет, откуда приехал, как надолго, извините за опоздание, кто дежурный, Ландон из э кэпитал оф зэ Грейт Бритн.

А душа просила полёта, видать, эмоции бушевали, а тут благодарные уши попались впервые в жизни. А у меня уши хоть и сильно разные, но одинаково благодарные. Полчаса своей жизни я отдал на растерзание филиппинской женщине. Она говорила на смеси всех языков, что знала, и понять было непросто.

Пару дней назад она была в Кёкенхофе. Примерно так звучит название парка цветов. Место на самом деле необыкновенное, и у меня туда запланирована поездка, а она там уже была и рассказать очень хочет, а нечем особо.

В общем, принесла телефон и давай мне показывать. Я, признаться, и сам понятия не имею, как на английском сказать «полураскрывшиеся бутоны тюльпанов с лепестками бирюзового и фиалкового цвета поочерёдно, и резные по краям». А один из тюльпанов там выглядит как раз так.

Она захлёбывалась от впечатлений, и было ощущение, что её восторг не закончится никогда. Я знал о существовании тамошнего цветочного рая, но стараюсь не обламывать себе впечатление и не смотреть на это заранее.

Там орхидейные сады, там художественные композиции, цветочные бутики и куча настоящего эксклюзива — как-то, например, босоножки из бегоний, вплетённых в лианы. Территория, которую занимает этот музей, равна ста футбольным полям. Что тут добавить?!

Спас меня один из постояльцев, вышедший из номера. Филиппинку как пылесосом сдуло. Может, им нельзя разговаривать с посетителями, или заболталась она, но больше я её не видел.

Ты помнишь, как всё начиналось?

А начиналось всё так...

«Димка, в море пойдёшь?» — нормальный вообще вопрос для человека, который никогда не слышал слов «кнехт», «корма», «переборка»? Я уже не говорю про брашпили, траверзы, твиндеки и прочие балясины.

И да, мне было 18 лет. И ещё годом раньше не стало страны, в которой я родился, а новой пока толком не было.

Вопрос был абсолютно абсурдным, как и ответ. Если кому-то мой неожиданный отъезд в Голландию кажется авантюрой, то что было тогда, в 1992 году?

Я спокойным голосом сказал маме, что пошёл в море, взял полиэтиленовый пакет с носками и трусами — и, да, ушёл в море.

Сначала на пару недель по Балтике, потом ещё на пару, потом на месяц на север Шотландии — и тогда уже мама поняла, что я не шучу и не сплю всё это время в сарае.

Последним моим в роли матроса портом был голландский Иймюйден.

(До этого были порты, в которых я вряд ли еще когда-нибудь побываю. Это Лервик на островах севернее Шотландии. Это Торсхавн, столица Фарерских островов, где не растёт ни единого дерева. Это Упернавик, вообще чёрт-те где за Полярным кругом в Гренландии.)

Аймауден, а именно так он на самом деле называется, таки был в континентальной Европе, и теоретические шансы были.

Шли годы, десятилетия, шансы таяли.

И вот я полгода как в Голландии. В Аймауден я собирался поехать с первого дня, но всё как-то не складывалось, а тут приехала экс-солистка моей жизни, ну и грех было не отправиться туда с личным фотографом. Пока ехали, нигде даже не ёкнуло.

Пересадка была в Гарлеме, в котором я тоже когда-то побывал и впервые в жизни купил ботинки. Вспоминать Гарлем смысла не было никакого, ибо запомнилось мне крайне немного. Мы же приехали в Европу абсолютными «чукчами», ничего не знали, включая язык. Вышли тогда на какой-то остановке и пошли в самый яркий из магазинов. Ну вот такой критерий был тогда самым весомым.

А в море ходят преимущественно мужчины, поэтому мы были там с коллегой. Первый раз в жизни я выходил из магазина на крейсерской скорости и долго её не сбавлял. Мы ж не привыкшие к этим всем нюансам тамошним. Зашли вдвоём. Стеклянные витрины, всё очень яркое, упаковка так аж и сияет. Когда среди всей этой небывалой красотищи я увидел исполинских размеров пенис Гулливера, меня сдуло из магазина мгновенно.

После пережитого шока и приступа зависти запомниться могло только что-нибудь тождественное. И оно запомнилось. В нашем представлении общественный туалет — это бетонный куб с дырами, поросший мхом, с запахом хлорки до рези в затылке и полукилограммовыми зелёными мухами.

Я долго искал что-нибудь похожее, но на загнивающем Западе не было даже таких элементарных условий гигиены. Зато посреди улицы стояли кабинки, куда нужно было закинуть гульден, и каким-то неведомым образом дверь открывалась сама. А я же смотрел фильм «Гостья из будущего». Поэтому перед тем как решиться на этот ответственный шаг, я два раза выглянул, как бы запоминая остановку, где выходить.

Всё бы ничего, но там не было сливного бачка и цепи с гирькой! А я, блин, в центре Европы, я не могу так уйти. «Электроника» ведь я тоже смотрел. Когда я там уже пообвыкся, начал на кафель нажимать — в надежде, что где-то у него должна быть кнопка. Когда совесть подошла к концу, я плюнул и вышел, оставив всё добро на родине великого Ван Гога. Как только дверь за мной медленно закрылась, там внутри всё зашипело, зашелестело и через минуту заглохло.

Это сейчас всё звучит смешно, а тогда был 94-й год на дворе.

Мы пересели на другой автобус и направились в порт Аймауден. Я впивался глазами в здания, пытаясь узнать хоть что-нибудь. Мы шли по узким пустынным улочкам, и я не мог найти магазин, где купил бутылку миндального ликёра, после чего впервые в жизни был пьян. Да, в 20 лет. Я не нашёл закусочную, где продавались эгбургеры (это те же гамбургеры, но с жареным яйцом внутри). Не было и магазина, где я купил джинсовую куртку, после чего стал первым парнем в каюте. Ничего...

Мы увидели башни кранов, а значит, порт уже был близко. В памяти выплывали какие-то картинки, но пока их никак не удавалось сопоставить с реалиями сегодняшнего дня.

Наконец мы добрались до рыбацкой гавани — и я «поплыл».

Здания, которые не были облицованы в современный углепластик, мне казались знакомыми. Я вглядывался в старую кирпичную кладку и убеждал себя, что это и есть то место, куда мы пришвартовались почти четверть века назад. Наделал фотографий, потрогал рыбацкие снасти, фалы, гаки, лееры.

Даже залез без спросу на палубу сейнера и сделал пару кадров.

С чувством выполненного долга мы пошли обратно на остановку. Надо сказать, что морская романтика на женщин не действует совсем, и моей спутнице срочно захотелось кофе. В порту. В воскресенье. В Пасху.

Всё было закрыто, естественно, и я подошёл к единственному человеку на причале — спросить, где у них тут кофе хлебнуть можно. Он нехотя обернулся и посмотрел на меня уставшими глазами. Он был сильно помят, голос и лицо пропиты, длинные неухоженные волосы с жёлтой проседью развивались на ветру. Было очевидно, что это старый моряк, которому здесь, на берегу, неуютно, не его здесь всё, потому и пьёт.

Я впроброс сообщил, что был в этом порту в 94-м году, пацаном совсем, матросом, и теперь ищу место, где мы выгружали палтуса. Какая-то искорка с чертовщинкой промелькнула у него в глазах, и он резко исчез за дверью. Через минуту мы с ним уже разглядывали старую морскую карту, и он показывал, где и как суда заходили в порт.

Пока он рассказывал, у меня начала вырисовываться картинка, и я понял, что стоял не на том причале.

Спутница моя не разделяла нашего восторга от воспоминаний и продолжала требовать кофе. Так уж получилось, что на причале, к которому я шёл спешной походкой, находился бар. Я оставил спутницу с местными рыбаками в баре, а сам пошёл на «пристань загулявшего поэта». В воспоминания, в молодость, в беспечность, где сердце замирало от восторга, когда волна перелетала рубку и била по иллюминаторам так, что сквозь резиновые уплотнители проступали капли. Где дух захватывало от падения с волны вниз, и когда закладывало лагом, приходилось висеть на штурвале не касаясь палубы. Где ты абсолютно бессилен в бушующей пучине, и тебе не страшно не потому, что ты сильный, а потому, что нет смысла бояться.

P.S. Понятное дело, к моему приезду причалы освободили, и я смог насладиться пейзажами в гордом и трепетном одиночестве. У меня так колотилось сердце от волнения, что даже закружилась голова. Именно на эти кнехты были накинуты наши швартовы целую неделю. Я достал телефон и набрал латвийский номер. Эти же чувства должен был испытать и он, сказавший мне 25 лет назад: «Димка, в море пойдёшь?..»

1994-2017

Помог!

Прабабка моя Агафья Яковлевна — украинка. Причём хуторская. Кому-кому, а ей объяснять, как варить борщ, не имело смысла. Мама моя её застала, отсюда и тонкие познания в приготовлении этого блюда.

Основа любого супа — это бульон, и это архиважно. Варится бульон из сахарной косточки. Что это и где — знают только бывалые мясники, но в Голландии таких нет, посему пришлось «тыкать пальцем». Я достал мясника своими рассказами о том, какую именно кость мне нужно, и он меня пустил в святая святых — холодильник. Там я ему показал, где у коровы растут правильные кости для борща, и он отрубил для меня то, что требовалось.

И вот иду я домой с костью в одной руке, с телятиной и овощами — в другой. Уже в голове летают картинки дымящейся тарелки с жидкостью свекольного цвета и выглядывающими уголками капусты. И да, посередине — белый островок сметаны...

Кстати, давеча я переехал. Новое жильё мне сдаёт африканец из Эритреи, не говорящий по-английски. Я пытался в «гугл-переводчике» найти эритрейский — оказалось, нет такого языка.

Помните, как Паганель с вождём племени в Патагонии разговаривал? Если итальянцы или грузины думают, что они много жестикулируют в разговоре — чушь. Вот мы с ним тут жестикулируем как надо. Вообще не разговариваем, тупо мычим и показываем друг другу, что имеем в виду.

Благо, видимся мы с хозяином не часто. Я работаю с утра, а он — после обеда. А так — широко улыбаемся при встрече и в глаза друг другу смотрим до боли в затылке, пытаясь что-то передать хоть телепатически.

Дома я достал самую большую кастрюлю на 5 литров, налил туда голландской воды и поставил на средний огонь.

Мою ноги я обычно вечером, но тут особый случай — нога говяжья. Помыл я мосёл — и в кастрюлю. Как и в приготовлении многих блюд, соли на данном этапе делать там нечего.

Как вода закипела, делаем минимальный огонь, прикрываем крышкой и не мешаем твориться чудесам. Периодически снимаем накипь, а так не трогаем это дело вообще.

Чистим лук и морковь. Закутываем это дело в марлю — и на ниточке туда, в варево. Перец горошком щедро и листик лаврухи. Всё.

В отдельную кастрюльку ставим вариться свёклу, поделенную на 4 части, и вариться им всем часа полтора.

Ну а дальше банальщина в виде шинковки капусты и нарезки других овощей, благо времени навалом. Капусту прабабка моя для борща брала из середины вилка. Вот эту с уплотнениями, чтобы хрустела. Поэтому смело обдираем верхние листья — до упругих.

Многие предварительно обжаривают овощи, но моя специалистка этого не делала. Все овощи варятся свежими в соответствии с очерёдностью.

Где-то минут через 30 к кости добавляется порезанная по волокнам телятина. Её не кладут сразу, ибо переварится и будет лохмотьями.

...А африканец мой вокруг кухни ходит, как кот, и изредка задаёт вопросы через «гугл-переводчик». Бесит, но я улыбаюсь. В Голландии, чай.

Основной носитель рецепта умерла за год до моего рождения, потому она не знала, что я не перевариваю репчатый лук и могу за его наличие в тарелке убить. Это единственное отклонение от классического рецепта.

А так — капуста нарублена и пожмакана. Глагол «пожмакать» в нашей семье означает взять нашинкованную капусту и пальцами её посдавливать, чтобы надломить рёбра жёсткости.

В капусту щедро засыпается сахар, примерно столовая ложка. Помидоры нарезаны мелко, морковь колечками, картошка — полукруглыми дольками. Укроп с петрушкой нашинкованы в пыль практически.

Овощи закладываются по степени твёрдости и времени приготовления до уровня «божественно».

Вообще я во время готовки с кухни не ухожу, так как пару раз досматривал интересный фильм, а жареный борщ я не очень люблю. Но тут бульон уже на подходе, заправка нарезана, соль и перец на видное место поставлены, можно и покурить сходить.

Покурил под мелодичное журчание желудка и вернулся на кухню.

Уже на подходе слышу — жарится что-то. Ну, думаю, хозяин насмотрелся, ему жрать захотелось, варганит себе что-нибудь.

Не знаю, что выражало моё лицо, но это была комбинация из жёсткого расизма, детского непосредственного удивления и стандартной западной улыбки одновременно.

Тщательно нарезанные мной овощи лежали в одной куче на сковороде, а мой африканский друг, сияя белыми зубами, показывал мне большой палец и говорил знаменитое своё «худ».

Если поначалу я просто не разделял его радости, то когда увидел пустую кастрюлю, на тарелке рядом дымящуюся телятину, а кость — в мусорнике, я заговорил на русском языке.

Говорил красиво, комбинируя некоторые слова в причудливые литературные формы, склонял всячески, спрягал — и брызгал как эмоциями, так и слюной по всей кухне.

Так он и не понял, почему я отказался есть овощное рагу с мясом.

Боюсь, и Агафья Яковлевна сейчас в недоумении матерится на весь рай...