Как я в Голландии встретил живой учебник истории

Дмитрий Торчиков, фрилансер из Риги продолжает (начало ЗДЕСЬ, ЗДЕСЬ и ЗДЕСЬ) свои сатирические зарисовки о новом месте жительства: Я тут неожиданно переехал в Голландию, ну и, как водится, пописываю о жизни...

На этот раз заметка у него получилась не сатирическая, а скорее историческо-поучительная. Особенно полезно прочитать тем, кто презрительно относится к понаехавшим в Прибалтику в советский период русским и прочим не титульным национальностям.

***

Я решил записать эту беседу только через сутки... До сих пор под впечатлением...

— Давайте, я вам помогу?

— Нет-нет, что вы, я должен сам...

Я стоял и глазел на католическую церковь, когда из неё вышел высокий мужчина преклонных лет с тростью.

— Интересуетесь архитектурой?

— Да я не специалист, но вижу что новострой. Не древний храм.

— Да, ей 152 года всего. Это классический приход Римской католической церкви. Там дальше у реки есть настоящий средневековый храм, но он протестантский. У нас тут интересно в этом плане. Люди, думающие прогрессивно, перемещались на восток через основные реки — и там уходили в протестанство. На этом берегу оставались люди, верные традиционным ценностям. Консерваторы, можно сказать.

— Интересно.

— А вы, молодой человек, откуда?

— Я из Латвии.

— О-о-о, у вас тоже очень любопытная ситуация там. Вы из русской общины или из латышской?

— Я из русской. А откуда такие познания? Вы первый здесь, кто знает о Латвии хоть что-то.

— Мой отец, несмотря на то, что был строгим католиком, поддерживал идеи Маркса и Энгельса и старался следовать основным положениям и принципам их научных трудов. Мы — крестьяне в девяти поколениях, и люди, которые у нас работали, никогда не были рабами. Они трудились на нашей земле ровно столько же, сколько и мы, и ели все за одним большим столом. Соседи бурчали, что так нельзя, разбалуешь свободой, обворуют, спалят дом и уйдут. Отец был железным человеком, и если он принял решение, то никто не мог его изменить.

— Так а про Латвию вы откуда знаете?

— Дело в том, что отец очень интересовался моделью Советского Союза, но информации было очень мало. Хорошо, что он умер до того, как выяснилось, какие ужасы происходили в стране под флагом идеалов Маркса и Энгельса. Отец передал и мне этот интерес, и уже после его смерти я подробно изучал историю СССР. Слежу и теперь, но уже по инерции, глубоко не вдаваясь. А вы, стало быть, православный?

— Ну, это было бы громко сказано. Я крещённый в православии, но в бога не верю.

— И правильно, — неожиданно сказал старик. — Если не веришь, то и не ходи в храм, не обманывай себя, прихожан и всевышнего. Сейчас многие ходят в церковь отстоять одну мессу, так, для галочки. А христианских идеалов в жизни не придерживаются. Врут, а это тяжёлый грех.

— Я, наверное, быстро иду?

— Ничего-ничего, стимул для меня будет доказать, что и в 92 с палочкой могу поспевать за молодыми. (Смеётся.) Я ведь до 70 лет отработал на своей земле. Только когда ноги начали сдавать, дети уговорили врачей запретить мне садиться в трактор.

— А вы так о протестантах... нелестно как-то высказываетесь.

— Это трагедия нашей семьи. Мама была новатором. Он так любила отца, что всеми возможными способами пыталась облегчить его труд. Уговаривала его продать часть земель и купить трактор и насосы. Отец не соглашался, ссылаясь на то, что веками так работали и не жаловались. Новаторство мамы в какой-то момент перешло обычные границы, и она ударилась в протестантизм. Семья дала трещину. Идеи свободной веры и новых веяний в этом направлении так её пропитали, что она решила оставить отца и с пятерыми детьми перебраться на восток, за реки, в другую общину.

— А как же отец? Как земля? Как хозяйство?

— Отец был человеком строгих правил и землю предков не оставил. Он никогда в жизни ни у кого ничего не просил, но содержать несколько гектаров одному было не под силу. Он подошёл ко мне, строго посмотрел и спросил: «Ты уверен, что хочешь покинуть эти земли навсегда?» Я понимал, что для него это был единственный способ попросить о помощи. Я уговорил маму разрешить мне вернуться и помочь убрать урожай.

— И вы оставили мать и братьев и остались с отцом?

— Нет, война нас разъединила навсегда. Мать считала Гитлера гением, который изменит мировую систему к лучшему. Так мои братья оказались в рядах германской армии. Именно протестантская часть европейцев поддержала Гитлера — в надежде на глобальные изменения в укладе жизни. Уже после войны мы узнали, что мать погибла под бомбёжкой американцев, старший брат — в бою с англичанами, а Эрик, младший, погиб на Восточном фронте от русских. Мы же с отцом ушли в леса под Альпы, когда нашу мельницу разнесло в клочья.

Было понятно, что ничего уже будет не спасти, и мы оставили всё и с двумя мешками муки сели на повозку и прожили всю войну в лесах, в землянках. Когда отец уезжал перезахоранивать тела матери и братьев, он мне сказал, что никакая святая идея не стоит человеческих жизней. Он запретил мне ездить на их могилу. Его давно нет, и я мог бы... Но отец меня научил всему в жизни, и я не могу предать его идеалы. Именно поэтому я рад, что он так и не узнал, что творилось в СССР, в который он искренне верил.

— Вы вернулись на свои земли после войны?

— На земли вернулись, но выяснилось, что в нашем доме жили немецкие офицеры. Отец сжёг дом дотла и сровнял его с землёй. Последующие годы мы восстанавливали как своё хозяйство, так и страну в целом. В межсезонье мы уезжали строить дамбы и возводить новые земли. Все строили новую Голландию. Никто не сидел дома. Это нас очень сплотило. За 20 лет мы отстроили страну заново, что могли — восстановили, что не смогли — построили заново. Тогда и приехали сюда первые мигранты. Своих рук не хватало, и мы всем миром приводили наши земли в надлежащий вид. Тем кто помогал, давали гражданство страны и землю.

Они это заслужили честным трудом. То, что есть у нас сейчас, это заслуга послевоенного поколения и первой волны эмиграции. К сожалению, эта игра в толерантность привела к определённым последствиям. Сейчас здесь живёт миллион мусульман, недовольных нашим традиционным образом жизни. Недовольны не те, кто строил эту страну, а те, кто приехал уже на всё готовое. Я ни в коем случае не расист. Я бок о бок работал с людьми из Африки и Азии. Мои шестеро детей наполовину индонезийцы. Наша ситуация сродни вашей в чём-то. Русские же приехали строить и возводить, а не сидеть на шее у местного населения. Это всё грязь, которую разводят политики. Принцип «разделяй и властвуй» никто не отменял. И как мы видим, он и по сей день работает.

— Ну вы просто учебник истории Голландии!

— Я не учебник. Я часть этой страны, её истории, её побед и поражений. Ну вот я и пришёл. По воскресеньям после церкви я всегда прихожу сюда. Здесь собираются старожилы этих мест. Мы пьём чай, «хвалимся» болезнями и вспоминаем навсегда ушедшую молодость. Там очень хорошие молодые люди работают. Они нам помогают. Если кто не может прийти сам, приедут на машине, привезут, усадят за стол, нальют чаю с круассанами. Эти молодые люди понимают, что всем, что у них есть, они обязаны нашему поколению. Спасибо, что так внимательно меня выслушали. Там-то все старухи знают мою историю наизусть. А у вас глаза горят, вы впитываете эту информацию жадно, по-настоящему. Проживите жизнь так, чтобы люди были вам благодарны. Это не зависит от веры, бога, церкви. Это общее правило для всех. Так говорил мой папа.

P.S. Я так долго думал о его словах, что решил написать о нашей беседе только через сутки. До сих пор под впечатлением.