Сейчас на сайте

На данный момент сайт просматривают 149 читателей.

Журнал «Огонёк» (1980 г, №27) к 40-летию Советской Прибалтики

Опубликовано: Василич 04|10|2023 || Просмотров: 1617

Исторический экскурс про Эстонию и двух её соседок по морю, опубликованном более 40 лет назад в советском журнале "Огонёк".

Республики Советской Прибалтики ныне празднуют юбилей: сорокалетие. Торжественное лето наступило с резкими перепадами холода и жары, запоздалым, но бурным цветением, горячей работой в цехах и на пашнях, подготовкой к традиционным праздникам песни и к Олимпийской парусной регате в Таллине.

Сорок лет – зрелая творческая пора. Вершина же творчества – сам творец, человек. Создавая духовные и материальные ценности на благо Отечества, человек по-новому создает и себя.

Лучший способ информации о современности народа – рассказ о его людях. Но ведь в трех прибалтийских республиках несколько миллионов населения: не так-то просто выбрать троих! Мы ограничили круг выбора ровесниками социалистических преобразований, теми, кто родился в 1940 году. Теми, кто, как и их республики, находится в поре расцвета. И все же в нашем выборе, разумеется, есть элемент случайности. Однако в чертах случайности всегда проступают черты закономерности – таков ход общественного развития.

ПРАВО БЫТЬ ПРОТОТИПОМ

Накануне было холодно, и только что распустившиеся деревья съежились, затаились из осторожности. А наутро, когда Ааре, водитель из министерства сельского хозяйства Эстонии, повёз нас в совхоз «Адавере», было такое ощущение, будто бы мы летим в самолете среди бел-зеленых кучевых облаков: потеплело, и сразу пал на землю черемуховый цвет. Темными крыльями разлетались от дороги мягкие пашни, и теплый золотой свет пронизывал зеленый туман рощ.

В «Адавере», в отделении Эску, мы спросили, где найти Ээви Нейланд.
- А вон она идет, видите, с цепью в руке.

Облик Ээви был противоречив. Невысокая, крепенькая, но стройная. Походка, будто неспешная, медлительная, а приближалась она к нам очень быстро. От неё, как от Моны Лизы, веяло женственностью, а растрепанные ветром волосы и свежий синяк под глазом придавали ей облик озорного мальчишки: этакий Тоотс из «Весны» Оскара Лутса.

Я разлетелась знакомиться, но Ээви улыбнулась, извинилась и сказала:
- Одну минутку, я только этого черта обратаю и тут же вернусь вам.

Она сошла с дороги в юный яркий луг, а я осталась в некотором недоумении – чертей вокруг что-то не наблюдалось: у залитой черемуховым цветом опушки паслись коровы. Но именно туда и устремилась Ээви. Дальнейшее заняло несколько секунд. Ээви шла с цепью прямо на громадного темно-бурого быка, а он, пригнув голову и выставив рога, шел прямо на Ээви. Я только было раскрыла рот, чтобы заорать, а уж Ээви схватила быка за рога, притиснула его башкой к земле, обмотала шею цепью, отвела, как овечку, на предназначенный участок, одной рукой вдавила в землю железный штырь, привязанный к коему бык стал мирно пастись, и Ээви вернулась к нам.
- Ну, вы.. прямо тореадор.. право, — пробормотала я, — это он вас в глаз саданул?
- Нет, — махнула рукой Ээви, — он трус и донжуан, совсем от тепла ошалел. Глаз мне моя любимая корова подголубила, пока я ей мыла вымя – редчайший случай точного попадания. Наверное, чтоб я впредь любимчиков не заводила.

Она покосилась на фотоаппарат и ухмыльнулась:
- Ладно, попробую запудрить. Пошли в дом.

У порога её облепили ребятишки в спортивных костюмах – не понять сколько, и кто мальчик, а кто девочка: все из той же серии лутсовских Тоотсов. В доме булькала и подрагивала коричневая коляска.
- Полно тебе кряхтеть, старик, — сказала Ээви, извлекая из коляски шестимесячного Ивара, и поместила его на руки восьмилетней Катрин. Одиннадцатилетний Хиллар заставлял всех нас нюхать букет черемухи.
- Вас тут много, — сказали мы, — скучать некогда.
- Это ещё не все, похвасталась Ээви, — моему старшему Валдису, скоро восемнадцать, он по совхозной путевке учится в Тихеметса – в сельхозтехникуме, скоро вернется домой специалистом по механизации сельского хозяйства, я и охнуть не успею, как стану бабушкой. В черную дыру, что ли, время проваливается?

Так в первые десять минут знакомства Ээви успела проявить недюжинную отвагу и эрудицию.
- Вроде бы при вашей работе и четырех детях читать вам совершенно некогда, но чувствуется, вы много читаете? – спросила я.
- Ай, не говорите – запоем и бессистемно. Сегодня, например, до четырех утра читала книжку «Бату-хан», сын принес из школьной библиотеки, это про монгольское нашествие, знаете? Муж дважды просыпался и бранился: свет ему мешал. А я оторваться не мгла.
- А в четыре часа – на ферму?
- Обычно да, но сегодня у меня выходной, так что я выспалась. Детей муж накормил и в школу отправил, а я спала до самого партийного собрания, оно у нас утром было.
- Вы член партии?
- Конечно. Ещё когда учительницей работала, вступила. Сегодняшнее партийное собрание было очень важным, обсуждались решения Пленума ЦК КПСС КПЭ по животноводству. Это всех нас за живое берет. Хочешь как лучше, но жизнь есть жизнь, издержек не избежать. Три года назад на моей доильной площадке были хорошие удои – до четырех тысяч трехсот килограммов от коровы. Потом из-за морозных зим в республике удои стали падать. Нам этого в общем-то удалось избежать, однако неправильное отношение к кормлению привело к некоторому уменьшению стада, и удои всё-таки понизились: в прошлом году мы получили в среднем на корову три тысячи семьсот пятьдесят килограммов. Сами понимаете, это потеря в пределах хорошей нормы. Но обидно. Могли бы мы сейчас быть наравне с теми хозяйствами, что получают уже больше пяти тысяч килограммов. Преодолеем, конечно, уже нынче подойдем к четырем тысячам, а там, глядишь, и дальше. Потенциальная продуктивность эстонского высокопородного скота огромная, это я вам как зоотехник говорю, надо только не терять критического отношения к работе, не зарываться..

Так кто же она? Ээви Нейланд? Учительница? Зоотехник? Оператор машинного доения?
Всё вместе.

…Неподалёку от Адавере находится бывшая мыза Ания – мощнейший очаг эстонской крестьянской борьбы против остзейских помещиков в прошлом веке. Ээви не рассказывала, что было с её предками в той борьбе. Но в 1918 году дед её, Александр Рийпас, был среди революционных крестьян, которые выступили против помещиков. В 1940 году отец, Василий Рийпас, получил от государства участок земли – до этого он был безземельным, батрачил у кулака, — стал новоземельцем и, следовательно, тоже революционером. Дядя, Юхан Рийпас, был избран волостным парторгом.

Оператор машинного доения Ээви Нейланд и её дети

Весной 1940 года в семье Рийпасов, произошло ещё одно событие – родилась Ээви. А год спустя Василий Рийпас ушел в Красную Армию, на войну. Дядя Юхан остался в подполье.
- Его убили местные фашисты в самом начале оккупации, — сказала Ээви.

Отца демобилизовали в 1947-м, когда дочери было семь лет.
- Первое время я его боялась, вспоминает Ээви, — он очень громко говорил, потому что был контужен, плохо слышал, и ему казалось, что его тоже не слышат. Вскоре его выбрали председателем колхоза, он устраивал и устанавливал колхозные дела вместе с мамой: она пошла дояркой в колхоз. Бесстрашные они у меня, никаких «лесных братьев» — мародеров и убийц – не боялись. Теперь оба на пенсии.

После семилетки Ээви по молодости лет из деревни уехала.
- Потянулась за другими, но со свойственным мне максимализмом: уж если из деревни, то только в Таллин. Окончила торговый техникум, стала работать товароведом. Не понравилось. Вернулась домой, пошла в двенадцатый педагогический класс, а потом стала учительницей начальных классов, семь лет в школе проработала..

Те годы Ээви вспоминает тепло:
- Люблю детей. Многие из моих ребят и сейчас меня помнят, а я их. Горжусь ими. Антс Сакс много поездил по Союзу, много пользы принес со своим студенческим отрядом. Керсти и Тея Оясалу учатся в сельскохозяйственном техникуме. Мэри и Хели Пент – в университете, обе девочки явно пойдут в науку. Многие остались работать в деревне. Жаль, мне было со школой расставаться.
- А почему же расстались?
- Так ведь тогда нужно было животноводству помочь, мало народу на фермах было. Да, по правде говоря, меня на ферму всегда тянуло. Это у меня от мамы. И девчонкой я ей помогала на дойке и когда учительницей была: как выпадет свободная минутка, бегу к коровам.

Так на моих глазах произошел весь переход от ручной дойки к механической, от старых скотных дворов – к животноводческим комплексам, от беспородных коров – к элите. Можно даже сказать с моим участием. Вот наши зоотехники и стали меня сманивать на ферму. И уговорили – десятый год уже работаю оператором машинного доения. Между делом зооветтехникум окончила. С доильной техникой, конечно, можно управляться и без специального образования. С животными сложнее. Они у нас на круглосуточном стойловом содержании, для получения большого молока это способ прогрессивный. Но животным не хватает движения. Заменять его приходится режимом, рационом, вот здесь-то дело надо досконально знать. Пойдемте, покажу весь наш комплекс: доильную площадку, комнаты отдыха, душевые. Чисто у нас, вентиляция хорошая, вся механизация на ходу.

По дороге Ээви рассказывала, как складывается здесь, в царстве молочной индустрии, рабочий день. Две дойки – первая рано утром, вторая после обеда. Работают втроем – два оператора и одна помощница, обслуживают триста коров. График такой: четыре дня работают, два отдыхают.

- Теперь на ферме работать легче, чем раньше, — говорила Ээви. – Прежде казалось невозможным, чтоб у доярки выпало два выходных дня кряду. Рабочие дни у нас, конечно, с нагрузкой. Зато оплата от двухсот пятидесяти до трехсот рублей в месяц. А за два выходных чего только не успеешь – почитать, квартиру привести в порядок, выспаться. Да и вечера при двух дойках относительно свободны. Я, например, могу все вечерние телепередачи посмотреть. По выходным стараюсь прилежно воспитывать детей, а то ведь главный у них отец: он механизатор, у него работа начинается позже, он с ребятами каждое утро возится. Я иногда даже ревную.

И в целом, — Ээви сняла повязанную для красоты косынку, тряхнула волосами, — я своей жизнью довольна. Ни один день не прожит впустую, без дела.
Словно точку над своими сорока годами поставила.

Мы расстались. Ээви с ребятами стояли на крыльце и долго махали нам вслед.

Всю обратную дорогу я размышляла: с чего же пошло превратное представление о типичной эстонке, как о женщине, преданной главным образом дому, быту? Наверное, с множества статей по домоводству. Конечно, в умении вести домашнее хозяйство эстонки могут показать пример другим. Но типичная эстонка нынче – это Ээви Нейланд. А раньше, в войну, — Леен Кульман, партизанка, разведчица, Герой Советского Союза. Ещё раньше – революционерки Ольга Лауристин, Альма Ваарман. До них – Алис Тислер, Амалия Крейцберг.. Их было много, деятельных передовых женщин, в истории эстонского революционного и прогрессивного общественного движения, и похожих на них так много в Эстонии наших дней. Бесстрашные характеры, острый ум, неумение и нежелание жить вне общественных интересов – вот что типично для настоящих эстонских женщин.

* * *

В эти дни выходят в поля тракторы, украшенные цветам. В каждом прибалтийском городе и поселке слышна музыка народных оркестров, звучат песни. Праздник на пороге… Пользуясь случаем, просим вас, Лионгинас Пажусис, Петр Видениекс, Ээви Нейланд, принять наши поздравления с юбилеем – славным для ваших республик и для вас лично.

Нина Храброва, фото Михаила Савина, специальные корреспонденты «Огонька»

Источник

Продолжение исторического экскурса в СМИ публиковавшиеся более 40 лет назад. Теперь речь пойдет о Латвийской ССР.

ЧЕЛОВЕК-МОЛНИЯ

Чтобы попасть в кабинет к заместителю технического директора производственного объединения ВЭФ надо миновать длинный коридор. Вдоль стен здесь высятся на подставках красивые, темно-коричневые с темно-синим табло, время от времени на них вспыхивают красные и зеленые цифры. Ниже стоят ряды приборов, похожих на пишущие машинки, с клавишами и кнопками. В глубину коридора уходят алюминиевые контейнеры, явно готовые принять в себя всю эту аппаратуру и отправиться в путешествие.

- Рабочее время у меня расписано по минутам, — прохладно сказал мне Петр Видениекс, — поэтому, если вас интересует то , что стоит в коридоре – а это система «Гимнаст», — попробуйте в ней разобраться и тогда уж приходите ко мне.

Видно, сухость и краткость – непременные качества делового человека, решила я, и, «спрятав в карман» легкое разочарование, начала «раскусывать» «Гимнаста».

Все мы помним – видели хотя бы по телевизору, — как спортивные судьи писали свои цифры на записочках, потом совещались и выводили среднюю оценку. На Олимпиаде в Монреале они пользовались уже калькуляторами и табло.

- А на Московской Олимпиаде судьи будут только нажимать кнопки оценок, все остальное сделает электроника, рассказывали инженеры из группы Видениекса. – Наш «Гимнаст» скоро уедет в Москву, в Олимпийский центр. «Гимнаст» прост, корректен, беспристрастен и точен – словом, клад для спортивного судьи.

212 единиц разных устройств: пульт директорской связи с 35 абонентами, дисплеи жюри и секретариата, аппаратура автономных подсистем многоборья, судейские пульты, пульт арбитра с кнопками одобрения и неодобрения, пульт секретаря, информационное табло, микро-ЭВМ, и прочее, и прочее – всё это сделано здесь, на ВЭФе, всё радует глаз прекрасным дизайном и в обращении воспринимается столь же несложно, как кнопки и тумблеры наших телевизоров.

Петр Видениекс дал нам несколько листков с отзывами иностранных фирм, которые ознакомились с «Гимнастом» в Женеве, на выставке «Телеком». Там было все по последнему слову техники, но ничего похожего на «Гимнаст». Отзывы представителей фирм заканчивались пожеланиями успеха Олимпиаде-80.

«Фантастический компьютер оценок!» — написал Билл Пофеза из американской фирмы «Моторолла». «Необычное и отлично продуманное техническое решение» — это Дональд Ульман, США. «Было интересно с технической точки зрения посмотреть микровычислительную систему в действии» — Джон Легал, США. «Впечатляющий экспонат!» — Р.С.Феннинг, США. «Надеюсь увидеть эту систему в действии в Москве, на Олимпиаде-80» — Р.И.Джеймс, США. «Система отличная как с технической стороны, так и с точки зрения её использования" — Раймо Тули, президент «Телефенно», Финляндия. «Какие формы!» — Фюмон Шнайдер.. И так далее всё в том же духе.

В чем смысл «Гимнаста»? Существует принятая в судействе базовая оценка. Судья, исходя из неё, нажимает кнопки «Гимнаста» — сбавляя эту оценку за нарушения, прибавляя за риск, выразительность, за оригинальность. Если ошибся или передумал, может стереть оценку и поправить. На своем дисплее он видит всё, что у него получилось, и если что не так, делает коррекции. По каналам связи информация идет на дисплей арбитра, а от него- на световые табло для зрителей. Вся информация остается в памяти машины. Машина же распечатывает протоколы, которые раздаются судьям.

Впрочем, пытаться описывать вершины техники – неблагодарное занятие: уж если знатоки считают «Гимнаст» фантастическим, то гуманитариям за лаконичными линиями пультов и табло непременно будет мерещиться какая-то сверхъестественная сила. К тому же скоро мы все – воочию или по телевизору – увидим его в действии.

«Гимнаст» был сделан быстро, а задуман давно, история его связана с жизнью и работой Петра Видениекса, и пора уж нам познакомиться с этим человеком поближе.

- Старайтесь не опаздывать, но раньше времени тоже к нему не приходите, — напутствовали нас. – Точность – пунктик Виденикса. И скорость. На заводе его зовут «человек-молния». У него даже походка особенная – будто летит, а не идет. Продумайте вопросы – на праздные ответы он неспособен.

Увы… Рига была так хороша в весеннем наряде, в разливах пылающих тюльпанов, что я не удержалась и задала заместителю технического директора самый праздный из вопросов:
- Любите ли вы Ригу?
Петр Видениекс поднял на меня строгие глаза и неожиданно улыбнулся:
- А как же? Я ведь рижанин, и чем старше становлюсь, тем больше её люблю. Со всеми шпилями и петушками, готикой и барокко, музыкой, запахом парков. Люблю музеи и театры, яркую толпу на улице. Пригороды, где зимой бегаю с сыном на лыжах. Море и Юрмалу…

Вот тебе и сухарь-технарь!

Заместитель технического директора ВЭФ Петр Оскарович Видениекс

Он рос в семье, где всё должно было привести его к выбору гуманитарной профессии. Его дядя, народный артист Латвийской ССР Алфред Видениекс, водил его в свой театр – имени Упита, ходил с племянником и в другие театры. Алфред Видениекс – мастер психологических образов, художник, тонкий и серьезный. Петр с детства прислушивался к его оценкам спектаклей, фильмов, концертов, выставок. Мера художественных ценностей в семье сформировалась давно и точно.

- Неисчерпаемый кладезь духовного богатства для меня Ленинград, — рассказывает Петр Видениекс, — одного только Эрмитажа хватит на всю оставшуюся жизнь. Люблю ленинградские, московские театры и наши рижские.

Помощник режиссера театра имени Райниса Карлс Аушкапс – мой добрый приятель, он напористо вовлекает меня в проблемы современной драматургии. А главным театральным авторитетом остается дядя Алфред.
Люблю латышских художников, и старших и молодых, за их способность радовать и удивлять.

Почему в таком окружении я все-таки стал инженером?

Ответ прост. Рига с давних пор – город электротехнический, а в те годы, когда я учился в школе, бурно «выходила в люди» электроника. Радиоприемники из огромных превращались в портативные, телевизоры с мини-экранов переходили на макси. Работа с такими вещами, думалось мне, всегда будет давать зримую реальную отдачу. Может быть, я бессознательно выбирал её именно в противовес длительным процессам отдачи в искусстве.

Электротехническое нетерпение заставило Петра Видениекса после восьмилетки поступить в техникум, оттуда – в Рижский политехнический институт. На ВЭФ он пришел инженером по разработке радиоаппаратуры и нестандартной аппаратуры радиопроизводства.

- Прозвали меня «молнией», ещё про точность мою говорят, про требовательность к себе и к другим, — усмехается Петр Видениекс. – Но можно ли мириться с небрежностью и медлительной мечтательностью в нашем производстве? Это значит – сознательно обречь себя на вечное прозябание в хвосте. Работа наша самым тесным образом переплетена с наукой. Я – за науку! Но только сначала сделай придуманное тобою, внедри, убедись, что работа твоя результативна, необходима, тогда и защищай диссертацию. Боюсь пустых затей…

Человек последовательный, сам он так и поступает. Занимается электротехническими системами. За создание и внедрение системы высокопроизводительного массового радиопроизводства был в 1973 году удостоен Государственной премии СССР. Уже в то время думал о проблемах спортивной судейской аппаратуры. Предшественник теперешнего «Гимнаста», сконструированный Видениексом, обслуживал Универсиаду-73. «Гимнастом» заинтересовался Главсортпром, ВЭФу предложили заниматься аппаратурой для Олимпиады-80. Задолго до нынешнего лета надо было предугадать – какого уровня достигнет электротехника в 1980 году.

- Мальчики, — сказал инженерам Видениекс, когда его назначили конструктором «Гимнаста», придется нам вместе пуд соли съесть.

Пуд соли – наверное, не один – был съеден. Группа инженеров и конструкторов, работавшая над «Гимнастом», стала единым организмом. Им действительно удалось предугадать технику будущего.
- Мальчики, — говорил Видениекс, — изобретать велосипед у нас нет ни времени, ни необходимости. Давайте проникнемся мировыми аналогами: они полезны. А если и не отыщем нужного нам – не беда: мы ведь инженеры, сами придумаем.

Им часто не хватало деталей – особых, ещё неизвестных.
- Я пока не встречал такого отдела снабжения, — говорил в таких случаях Петр, — который принес бы на блюдечке с голубой каемочкой несуществующие детали. Будем делать своими силами.
И вот «Гимнаст» закончен и показан на высшем уровне мировой техники в Женеве. Приняты поздравления, добрые пожелания.

- За это время как на положительном, так и на отрицательном опыте я понял смысл очень важной работы – организации производства. Руководитель должен быть всесторонним человеком. Мудрым и добрым. И требовательным! Обязательно высокообразованным: уметь не только выдвигать проблему, но и решать её. Учиться надо всем, всё время, каждый день.

Теперь мы создаем автомат, способный в течение одной-полутора минут измерить все параметры радиоприемника: точно и с распечаткой. Восемь таких машин обслужат все приемники ВЭФа…

Вы спрашивали: как я понимаю слово «гуманизм»? Естественно, как ненависть к войне. Как стремление сохранить мир. Как желание помочь страдающему человеку. Совместно с врачом Фомой Григорьевичем Портновым мы разрабатываем аппаратуру для медицинской диагностики, думаем над приборами, которые помогут человеку расслабиться в стрессовых состояниях. Помощь человеку должна быть конкретной. Гуманизм – это наши полезные, добрые дела и поступки. В наших руках огромная техническая сила. Она должна служить здоровью человека, расширению кругозора, развитию культуры.

Зазвонил телефон. Петр Видениекс закричал в трубку:
- Имант! При чем тут приказ?! Я прошу тебя, уговариваю, наконец, умоляю! Да, конечно. Спасибо тебе от всего сердца.

Такой он – заместитель технического директора ВЭФа. Коммунист. Добрый и талантливый деловой человек.

Продолжение исторического экскурса в СМИ публиковавшиеся более 40 лет назад. Теперь речь пойдет о Литовской ССР.

ЦЕНА ПОДОШВ

Лионгинас Пажусис – он заведует кафедрой английского языка Вильнюсского университета – был приглашен в США, в Буффало, прочитать курс лекций по лингвистике в тамошнем университете. Пажусисом живо заинтересовались журналисты. В Чикаго к нему подошел корреспондент реакционного («оголтелого» — так сказал Пажусис) эмигрантского журнала, издающегося на литовском языке.
- Мы убедились, — мирно начал он, — что Советская власть много дала Литве. Но почему все-таки Литва вошла в состав Советского Союза, а не осталась отдельным государством?
- В 1940 году вы были в Литве? – спросил Пажусис.
- Да.
- А может, вы даже голосовали за депутатов Народного сейма, который обратился потом в Верховный Совет СССР с просьбой принять Литву в состав СССР?
- Голосовал.
- В таком случае я должен вас поблагодарить. Спасибо за то, что и ваш избирательный бюллетень помог Литве стать такой, какая она ныне. Напомню, видимо уже забытую вами статистику: по переписи 1940 года в Литве насчитывалось более ста восьмидесяти тысяч вовсе неграмотных и двести двадцать три тысячи малограмотных. Из крестьян и рабочих, разумеется. Литва была отсталой. Теперь неграмотных и малограмотных у нас нет. За годы Советской власти в Литве подготовлено двести пятьдесят тысяч специалистов среднего звена. А Вильнюсский университет, который я оканчивал и в котором теперь работаю, за послевоенные годы выпустил тридцать тысяч специалистов с высшим образованием. Не помните ли, сколько инженеров подготовил Каунасский политехнический за два десятилетия буржуазной власти? Скажу: триста три инженера. А сейчас их у нас в республике сорок три тысячи. Итак, ещё раз спасибо!

Лионгинас Петрович Пажусис заведует кафедрой в Вильнюсском университете
..Мы сидим с Пажусисом в помещении кафедры английского языка, а находится она в том университетском здании, где на фронтоне написано по-латыни: «Дом филологии». За дверью кипит работа: художники расписывают в черно-терракотовых тонах Вестибюль Муз. В глубине души хочется невозможного – вернуться в невозвратный возраст, поступить в этот университет, стать одной из шестнадцати тысяч его питомцев. Не гостьей, а хозяйкой расхаживать по темноватым старинным коридорам, по солнечным квадратам мощеных дворов. Очень уж он юный и романтичный этот четырехсотлетний университет! И как во всем Вильнюсе живет здесь гармония прошлого и настоящего…

Лионгинас Пажусис выискивает «окна» между лекциями и консультациями, благодаря этим «окнам» мы и заглядываем в его жизнь, даже в самые дальние её уголки.

До 1940 года родители Лионгинаса работали в многоземельном имении епископа, отец – кучером, мать – служанкой. Лионгинас родился весной, в канун лета. А жаркое лето 1940 года словно расплавило старые устои, знойный ветер сломал перегородку, отделяющую слуг от господ, и Литву будто омыло освежающим дождем. Отец Лионгинаса, Пятрас, поступил рабочим на железную дорогу. Мать ещё какое-то время оставалась верна религии, учила сына непонятным католическим молитвам. Но во время оккупации был арестован дядюшка Лионгинаса – советский депутат Кайшядорского горсовета, мать кинулась к ксёндзу за помощью. Тут-то ей и пришлось прозреть: священник попросту выгнал свою прихожанку. Потом мать сердито говорила: — Ксёндзы!.. В проповедях так превозносили добро, а сами фашистским убийцам помогали..

Войну Лионгинас помнит по рассказам. Но есть и собственное, правда, смутное воспоминание: фонтанчики горячей пыли у самой головы. Мать объясняла – фашисты, отступая, бомбили станцию, люди, конечно, бежали, а по ним стреляли из пулемётов. После войны мать по старой привычке всё же водила иногда Лионгинаса в костел. Там было интересно: горят свечи, поёт детский хор, певчие в маленьких белых сутанах. Зрелище! Потом в жизнь вошло кино, школьная самодеятельность, октябрьские и пионерские сборы, — не до костела стало ему. До сих пор вспоминается школьный кружок моделизма. Занимался с ребятами русский, бывший военный. Чему только он не научил мальчишек! Сделали в кружке большую модель целинного совхоза «Березовка». Ребята научились у своего руководителя русской речи – Пажусис говорит по-русски с той же легкостью, что и по-литовски. А потом появился в школе преподаватель английского, подметил в Лионгинасе способность к языкам, привлек к работе над англо-литовским словарем – мальчик вписывал в рукопись фонетические знаки, читал корректуру.

Вскоре словарь вышел в свет. Как парнишка обрадовался, увидев книгу, к которой сам приложил руку. В одиннадцатом классе он уже перевел на литовский – «Первые люди на Луне» Уэллса – до сих пор дома хранится та толстенная тетрадь.

- У меня было множество разных увлечений, — говорит Лионгинас, — в том числе и журналистика. Со студенческих лет до защиты кандидатской работал диктором на радио – сначала в передачах на литовском, потом на английском – для зарубежных слушателей.

Благодаря увлечениям он прожил как бы несколько жизней, разных и интересных. Ходил с рыбаками в Атлантику: шкерил селедку. Работал гидом в Интуристе. Каждое лето отправлялся в колхозы со строительными отрядами. Еще не окончив университета, был назначен деканом подготовительных курсов. Любил пешие турпоходы..

- Меня привлекала работа в комсомоле, в университетской партийной организации, — рассказывает Пажусис, — и сейчас привлекает. По натуре я пропагандист: хочется вовлечь в активную общественную жизнь как можно больше людей.

По окончании университета он остался на кафедре английского языка. Был направлен переводчиком на ЭКСПО-67 в Монреаль.

..Эта поездка помнится и сейчас. Интерес к Советскому Союзу, советскому павильону был особый – пристрастный, иногда до придирчивости, и отрадный. Я даже не думал, что столько людей в мире радуются нашим успехам. Эмигранты были потрясены тем, что литовскую правительственную делегацию встретили в Монреале с почетным эскортом. Канадцы поняли, что Литва суверенна в составе СССР, что она – часть могущественного государства. Тот год был переломным в настроениях литовских эмигрантов – они стали недоверчивы к антисоветской пропаганде, и большими туристическими группами приезжают в Литву. Расспрашивают, как идут дела на стройках, стремятся побольше узнать о нашей живописи, музыке, скульптуре. Расхваливают литовское искусство витража. О новых заводах говорят: «Это в Литве-то, стране кустарных мастерских!» Их поражают большие поля вместо крестьянских лоскутков, урожаи до 30 центнеров с гектара вместо 10-12.

- Во время канадских и американских встреч, продолжает Лионгинас, — меня заинтересовали проблемы развития литовского языка в Северной Америке. Странный он там: окаменелый, неразвивающийся, несмотря на все усилия сохранить и развить его. Меня занимали чисто профессиональные проблемы: кодовые переключения языков, их взаимопроникновение в зависимости от социальных условий, их жизнеспособность и нежизнеспособность..

Десять лет назад Лионгинас Пажусис защитил диссертацию «Фонетическая и морфологическая интеграция английских заимствований в языке литовцев Северной Америки». Сейчас пишет докторскую – «Литовский язык в Северной Америке». Вместе с тем молодой вильнюсский ученый стал известен в англоязычных странах как знаток американского варианта английского языка, Лионгинас читает курс лекций по этой отрасли языкознания не только в СССР, но и за рубежом. И ещё: недавно вышел в свет сборник стихотворений Саломеи Нерис в английском переводе Лионгинаса Пажусиса. Эпиграфом к сборнику он выбрал начало стихотворения: «Маленький мой край – как золотая капелька густого янтаря…»

- Было время, когда в результате эмиграций литовцев за границей оказалось почти столько же, сколько в Литве, — возвращается к главной теме разговора мой собеседник, — теперь за пределами Литвы их всё меньше и меньше. Многие перебрались на родину. А в эмиграции старшее поколение уже умерло, младшие ассимилируются. И ассимилируется, растворяется язык. Вряд ли ещё просуществует в Америке более нескольких лет.

Однажды за океаном Лионгинас Пажусис познакомился со своим сверстником-литовцем, преподавателем университета. Казалось бы, чего ещё! Но тот жаловался:
- Среди преподавателей я чувствую себя человеком второго сорта. Вынужден к ним приспосабливаться и всюду искать выгоду – здесь модус жизни таков. Это наши отцы виноваты: зачем вывезли нас из Литвы?!

На кафедре у Пажусиса занималась девушка, которую эмигранты-родители не взяли с собой, оставили совсем маленькую. Став взрослой, она разыскала родителей, вполне зажиточных людей, и уехала в Америку. Однако через три года вернулась в Литву и вновь поступила в университет. Её спросили: как же она смогла оставить родителей? Девушка ответила:
- Там люди не умеют любить. И цветы не пахнут.

Теперь она уже окончила университет, живет и работает в Вильнюсе.
- Одних эмигрантов мне бывает искренне жаль, — говорит Пажусис, — другие оставляют какое-то тягостное впечатление. «Оголтелые» ещё продолжают свои наскоки. Только вот поводов для наскоков становится все меньше. Развернули было компанию «против запрета религии» — провалились: в Литве религию никто и не собирался запрещать. Теперь пробуют оседлать другого «конька».
- Говорят, у вас в Литве с одеждой не очень-то важно.. – сказал однажды Лионгинасу один американский «соотечественник».
- С чего вы взяли? – удивился не придающий первостепенного значения моде Пажусис. Потом понял, внимательно оглядел себя и собеседника, согласился.
- Да, галстук у меня не так блестящ, как ваш, и подошвы попроще. Но у моих подошв есть незаменимое преимущество: завтра, когда я сойду с самолета, они крепко встанут на литовской земле.

Нина Храброва, фото Михаила Савина, специальные корреспонденты «Огонька»