Пять историй взросления, когда твой отец — легендарный бандит из 90-х

Организованная преступность 90-х оставила наследство — и это не только романтизация криминала, трупы в бетоне и миллиарды в офшорах. Крупные группировки были чем-то вроде рыцарских орденов: со своими уставами, экономикой, представлениями о чести и достоинстве. А ещё члены ОПГ заводили семьи, у них рождались дети. Такие сыновья и дочери росли с ощущением причастности к страшной тайне. Другие, наоборот, со школы были вынуждены отвечать на претензии и стереотипы. От третьих криминальное прошлое семьи прятали — и тогда неизбежно наступал момент тяжёлого открытия.

Репортёр Baza Кирилл Руков ищет таких повзрослевших детей, чтобы разрушить табу и записать их монологи о самом личном. Это первая часть документального цикла.

Отец:

Сергей Денискин

Дочь:

Мария Денискина

«Денис». Бизнесмен, лидер мордовской
ОПГ «Светотехстрой»

Журналист «Эхa Москвы», 23 года

Отца держали в другой комнате, и мы не знали, что с ним, — мама переживала, что его могли избить. Тогда я подошла к Панкратову заплаканная, чтобы он разрешил попрощаться. Игорь Панкратов — оперативник, сделал себе карьеру на борьбе с ОПГ. Он приехал арестовывать отца лично. Хвастался, что так же посадил всю семью какого-то бандита в Нижнем Новгороде, буквально наслаждался этим. Моя семья была командой, а Панкратов был нашим врагом. Но тогда он сказал: «Даю слово». Ночь прошла как в бреду, мы не спали, судорожно собирали папе вещи в изолятор. Рано утром его повезли в Саранск, дорога занимала восемь часов — мы поехали следом.

Остановились посреди трассы, и все мигалки погасли. Из полицейской машины поднялись два автоматчика, которые всё это время зажимали папу на заднем сиденье. Потом Панкратов подал сигнал. У нас было не больше десяти минут. Я запрыгнула на сиденье с одной стороны, мама — с другой. Папа выглядел хорошо, просто слегка помятый и в наручниках. Обнялись в тишине, мама не плакала — только курила. Потом она быстро развела в бутылке с водой успокоительное и дала ему. Полицейские заметили это и засуетились, но отец успел выпить — и очень благодарил потом маму за то, что проспал все следующие сутки.

Мордовские группировки. «Светотехстрой»

ОПГ приходят тогда, когда возникает вакуум власти — чтобы заменить её собой. Крупнейшие группировки 90-х фактически брали на себя функции государства, включая сбор налогов (то есть сбор «дани» или рэкет), защиту от другого криминала («крышевание») и благотворительность (то есть финансирование бизнеса и выдачу кредитов из «общака» банды).

Мордовия к концу 90-х отставала от общего тренда на «декриминализацию»: здесь ОПГ настолько плотно срослись с местной полицией, что с ними фактически никто не боролся до 2005 года, а у самой жестокой группировки Саранска «Юго-Запад» даже был свой передвижной лагерь для подростков в мордовских лесах, который называли «школой киллеров». После громкого убийства директора завода «Ромодановсахар» в республику отправили «десант» следователей и детективов из Нижнего Новгорода во главе с Игорем Панкратовым — их даже называли «варягами».

Жилмассив «Светотехника», Саранск, конец 1990-х

В Саранске большое количество мелких криминальных сообществ воевали за местные рынки. На окраине, в Пролетарском районе, действовали три бригады: «Копеевцы», «Кулаевцы» и «Верхушка». Сергей Денискин попал в «Верхушку» в конце 90-х и начал активно выступать за объединение в единый «холдинг» под названием «Светотехстрой». Так и случилось. К 2003 году все лидеры конкурирующих бригад были устранены. Впоследствии светотехстроевцы на фоне других группировок казались скорее бизнесменами, нежели бандитами. Впрочем, на вооружении у группировки был арсенал автоматов и даже гранатомёт. Когда в середине нулевых в «Светотехстрое» начались внутренние разборки, силовики решили «воспользоваться моментом» и начать разгром саранских банд именно с них. Но первый суд над участниками ОПГ закончился оправдательным приговором. Лидера «Светотехстроя» Сергея Денискина объявили в розыск, один за другим погибали его партнёры и друзья. После трёх лет в бегах Денискина поймали в 2009-м и приговорили к 18 годам тюрьмы.

Сергей Денискин был дважды женат, у него остался сын от первого брака, а от второго — трое сыновей и дочь. Это её рассказ.

Отец переехал к маме с одним полиэтиленовым пакетом вещей и музыкальным центром под мышкой. Поначалу было тяжело, иногда на ужин буквально ели то, что отец поймает на рыбалке. Но мама говорит, что у него «всегда был план». Потом в 80-х вместе с другом решили торговать пивом в ларьках. Перед моим рождением родители переехали в «Светотехстрой». Чуть позже появилась доля на местном рынке (бывший директор рынка «Ринг» Вячеслав Щербаков заявлял, что светотехстроевцы заставили его переписать долю. — Прим. Baza). Отец очень много работал, у него почти не было выходных, он их не выносил, абсолютно не умел отдыхать. В 2000 году переехали в центр — в обычную трёхкомнатную квартиру, никаких золотых унитазов, о которых ходили слухи.

Мой «золотой период» — это когда у меня мгновенно появлялось всё, чего я хотела, вот только хотела я часто ерунду. Например, я увидела в телемагазине радужный набор фломастеров — и на следующий день он был у меня (оказалось, полная фигня). Сейчас я с большим теплом вспоминаю то время, «дорозыскное»: самое спокойное и светлое для моей семьи. Были путешествия по Европе, отец дарил маме много брендовых сумок, а часы «Картье» она носит до сих пор.

Дебильно избыточными были только подарки папиных друзей, у которых не было вкуса. Помню коллекционные монеты — только недавно мама сдала их в ломбард, чтобы сделать первый взнос по ипотеке. Дарили много золота: на шее я ношу кулон — его подарил на пять лет папин друг, которого потом убили. Я прячу внутри маленькую прядь волос отца. Хорошо, что вся эта «барвишная жизнь по-сарански» закончилась, иначе я выросла бы тепличной.

Сергей Денискин с дочкой, 1999 год

Родители никогда от меня ничего не скрывали, я была как маленький семейный диктофон. В начале 2006-го всё вдруг зашевелилось: машину отца расстреляли на парковке, хотя в ней никого не было. Близкого друга убили, знакомого арестовали, третий пропал без вести. К этому моменту отношения мамы с папой переживали кризис: было несколько мелких интрижек, мама даже думала о разводе. Чемоданы отца месяц простояли в коридоре. Но, когда под группировку начали копать, мама поняла: «Кажется, я останусь с этим мужчиной». Это большая любовь, ближе друг друга у них никого не было. Сейчас мама говорит, что, будь у неё выбор, — она сделала бы всё точно так же. Помню день, когда она ворвалась в комнату и начала собирать папины вещи очень быстро. Сказала, что оставаться в городе ему опасно и ему лучше уехать. Отец исчез так быстро, что я не успела с ним попрощаться.

Няня привезла парик — до сих пор лежит у нас дома, как трофей: длинные пергидрольные волосы с чёлкой, как у Памелы Андерсон в «Спасателях Малибу».

Слежка стала привычным атрибутом жизни. Я научилась отличать полицейских в гражданском от других людей на улице. Два-три человека ежедневно дежурили у нашего подъезда. Знали, что рано или поздно мама тоже уедет к отцу, поэтому преследовали её по городу, смотрели, как она покупает прокладки в аптеке, продукты в магазине. Когда я с бабушкой печатала фотографии в салоне, они стояли рядом и подглядывали в экран. А когда мы зашли в Сбер, то увидели там Панкратова — город ведь маленький. Он почему-то испугался и пулей вылетел из банка.

Несколько недель ушло на то, чтобы спланировать мамин побег. Она нашла водителя прямо до Москвы: поездом уезжать было бесполезно, её бы перехватили на вокзале. Няня привезла парик — до сих пор лежит у нас дома, как трофей: длинные пергидрольные волосы с чёлкой, как у Памелы Андерсон в «Спасателях Малибу». Парик якобы для выпускного дочери знакомой — телефоны прослушивались, поэтому мама разговаривала эвфемизмами, эта привычка осталась у членов нашей семьи до сих пор. Зашла в туалет провинциального «Дома быта», достала из маленькой сумочки комплект сменной одежды, переоделась. Прошла мимо ментов в фойе, прямо у них перед носом — и они её не заметили. Мы очень смеялись и радовались успешной операции.

Чтобы созваниваться, родители оставили мне несколько простых кнопочных телефонов и ворох незарегистрированных сим-карт: перед каждым звонком надо было менять карту на другую. Представляю, как это выглядело со стороны: семилетняя девочка, вокруг неё все эти детальки, пластмасски, аккумуляторы, которые она перебирает с ловкостью шпионки. Родителям, чтобы позвонить в Саранск, тоже нужно было приезжать в определённую точку за городом, точно так же собирать телефон на месте, а после менять симки и быстро уезжать.

Билборд в центре Саранска, который семья выкупила в качестве эпатажного подарка на день рождения Сергея Денискина, когда он был в розыске. Плакат провисел всего несколько часов.

Я воссоединилась с семьёй только через восемь месяцев, они забрали меня жить вместе, в бегах. В телевизоре папин портрет показывали в рубрике «Внимание, розыск» — так я впервые услышала, что его называют не просто бандитом, а лидером ОПГ. Потом начались информационные атаки в газетах «Вечерний Саранск» и «Столица С». Только один раз я осмелилась спросить у папы прямо: есть ли хоть доля правды в тех наркотиках и убийствах, которые на него вешают? Он дал «слово папы», что газеты лгут. Панкратову позже он говорил: «Докажи, что сделал именно я, — и посади меня за это». Мой детский мозг воспринимал всю ситуацию как клевету: «Отца кто-то подставил, желает ему зла, и теперь наша хорошая жизнь изменится навсегда». В шуточных школьных анкетах я всегда писала, что папа бизнесмен, а мама менеджер. В принципе, это правда. В семь лет мне было плевать, что там на самом деле произошло, — я переживала только за то, чтобы его не убили.

Никто и никогда не звал его Седым. Эту кличку придумали менты. Они делают так, если прозвища в группировке кажутся им недостаточно звучными. На самом деле близкие друзья иногда звали его Денисом — ещё со школы. Алексеич, Серёга, Сергей. По упоминанию Седого я всегда видела подментованные статьи в газетах.

Это была главная уборка в году. Все драят квартиру перед Пасхой, а мы — после обысков.

18 июня 2009 года отца поймали (Сергея Денискина арестовали у торгового центра в посёлке Крёкшино, где укрывалась семья. При задержании он сказал, что не возвращался в Мордовию, потому что там его могут убить. — Прим. Baza). Мы в тот день поехали за продуктами, но из машины вышли только я и наш охранник, который стал другом семьи. Буквально за 10 минут, пока родители ждали в машине, всё и произошло: когда вернулись, папу я увидела уже в наручниках, вокруг были силовики. Он слал мне воздушные поцелуи и улыбался.

Тем же вечером маски-шоу приехало к нам в дом: начался большой обыск, уже третий в моей жизни. Они выпотрошили всё, смотрели все альбомы с фотографиями, некоторые забирали — и потом эти снимки всплывали в прессе, их нам так и не вернули. Всю одежду вытряхивали и бросали на пол. К обыскам невозможно приготовиться — они всегда внезапны. Ещё ребёнком я выработала несколько правил: следить за движениями рук полицейского, если он трогает твои вещи; фотографировать сотрудников, которые приходят к тебе в дом; прятать включённый диктофон в комнате, если с кем-то хотят «поговорить наедине». Единственное приятное в обысках — уборка после. У нас это была главная уборка в году. Все драят квартиру перед Пасхой, а мы — после обысков.

Сергей Денискин при аресте.

По возвращении в Саранск мы наняли самых сильных адвокатов в Мордовии. Моя мама была для следствия как бельмо на глазу, пыталась организовать общественную кампанию — а я ей помогала, хотя мне было всего четырнадцать. Писала письма депутатам, Жириновскому, Кобзону. В СИЗО папа написал обращение Путину — я опубликовала его на «Пикабу» и раскручивала (этот пост до сих пор доступен. — Прим. Baza).

Отец был очень категоричен к наркотикам. Поэтому было смешно, когда в коридоре Следственного комитета фсбшник грузил меня тем, что мой папа наркоман, а я — дочь наркомана. Какой же он был лох, клиника. Папа прекращал вести дела с человеком, если узнавал, что кто-то из его партнёров связался с наркотрафиком. А Панкратов, наоборот, хотел, чтобы отец взял на себя преступления партнёров, которые он не совершал, — и маме он тоже угрожал уголовным делом, если она не уговорит его сознаться. Помощники Панкратова действовали грязнее и угрожали подкинуть ей наркотики так, что у неё будут «полные карманы этого дерьма». Поэтому я с детства приучена проверять все молнии, в транспорте мы с мамой носили сумки только на животе. Эта привычка ещё три года сохранялась у меня в московском метро.

Осенью 2009-го в нашу машину опять стреляли. В Саранске охранник вёз маму домой после встречи с папой. Вместе с ними в машине ехал полицейский. Когда проезжали по мосту — вдруг взорвалось заднее стекло, все согнулись, водитель газанул. Позже в салоне нашли две пули. Мама настаивала на возбуждении уголовного дела, но полицейский сказал, что все сделают вид, будто ничего не было и им в окно попал метеорит. Из-за этого случая я до сих пор беспокоюсь за маму, ведь она осталась в Саранске.

Папа понимал, что он будет сидеть, — но не думал, что столько. Прокурор запрашивал 23 года. Я помню день, когда прозвучали эти цифры: приставы знали нашу семью, поэтому меня пускали посидеть с папой в автозаке во дворике суда, даже наручники снимали. Кормила его домашней едой, чтобы подбодрить. Был короткий период, когда его отпустили под домашний арест с приступом артрита. Помню, как спала с ним в одной комнате, — папа стонал от боли в суставах и мучился от бессонницы. Тогда я мазала ему руки обезболивающими мазями, а потом полночи гладила спину и плечи, чтобы он мог заснуть. Ему было неловко. И в розыске, и в тюрьме папе было плохо именно от «бездеятельности». Он жутко унывал, переживал, что не может быть полезным, ему не хватало движения (впрочем, в своём обращении к президенту Сергей Денискин писал, что в бегах «открыл агентство по недвижимости в центре Москвы». — Прим. Baza).

Ему дали 18 лет, он отсидел половину срока. Сняли семнадцать эпизодов из всего, в чём его обвиняли. Сняли хранение и торговлю оружием — получилась ОПГ без оружия. Но я не стану копаться в этом сейчас. Это всё равно ничего не изменит и не исправит. Ни для меня, ни для кого.

Осенью 2017-го уже в тюрьме у папы нашли рак горла. Я очень хорошо знаю, что значит чувствовать себя беспомощным перед государством: когда к твоим близким не пускают медиков, когда не выдают лекарства. Мама вытащила папу оттуда, сделала всё, чтобы он умер не в тюрьме. От его диагноза меня оберегали три месяца, хотя я давно замечала хрипоту во время звонков.

Мария Денискина на фотосессии в Москве, 2018 год. Автор — Елизавета Калинина, её же снимок — на обложке.

Таких историй, как с отцом, — очень много. Я была в этом убеждена, поэтому решила стать адвокатом, хотела защищать хороших парней от плохих. Но все дальнейшие суды у меня воспитали стойкое отвращение к правоохранительной системе, я поняла, что система меня сожрёт. Поэтому решила поступать на журфак в Москву. В Саранске у меня был личный охранник — сюда же я переехала совсем одна. Отца всё это пугало — он уже был в колонии на Дальнем Востоке и страдал от неспособности защитить меня. Москва большая и страшная, вокруг опасные люди, которые хотят зла семье Денискиных, — это была его профдеформация. Мама говорила, что он боялся, что на него могут пытаться надавить через семью. Моя жизнь стремительно развивалась, но для него я осталась ребёнком. Звонки иногда были неловкими и неуместными. В Москве меня никто не знал, не преследовали слухи, на меня не поглядывали незнакомцы, мне не приходилось прятаться. Я неожиданно почувствовала себя свободной, потому что никто не гуглил мою фамилию, хотя в Саранске её до сих пор знают в любом ресторане или магазине.

У дона Вито Корлеоне в «Крёстном отце» был консильери (правая рука босса у мафии. — Прим. Baza) Том Хаген. Мама сейчас — мой Том Хаген. Самый близкий мне человек, она очень сильная, я горжусь ей. У папы это был любимый фильм, но не с точки зрения романтизации мафии, а из-за семейных отношений. Мы смотрели его вместе, папа всегда плакал на моменте, когда к Вито Корлеоне в больницу приходит его сын.

Шутить можно про всё. Когда папа уже сидел дома с раком горла, он часто прикидывался, что умирает. Это было ужасно весело, потому что вся семья была в сильном нервном перенапряжении и это была единственная разрядка, инициатором которой был сам папа. В какой-то момент он уже не мог говорить, потому что ему поставили трахеостому, — и тогда мы придумали наш собственный язык жестов, чтобы подшучивать над мамой.

Папы не стало три года назад, в 2018 году, в июне. Его полушутливое семейное напутствие было: «Держитесь подальше от дураков». Сейчас в моей жизни начался самый интересный период, и я так многим хотела бы с ним поделиться — но уже не могу. Отец был одним из лучших людей, которых я когда-либо встречала, и я надеюсь однажды хотя бы на дюйм приблизиться к его мудрости и доброте. Мне очень его не хватает.

Отец:

Александр Солоник

Сын:

Антон Солоник

«Саша Македонский». Самый известный киллер России, фронтмен Курганской ОПГ

Инженер климатических установок, музыкант, 34 года

Всё детство я думал, что отец погиб в автокатастрофе, — так сказала мама. Но в 13 лет меня отправили к соседке за какими-то документами для пособия — и в сумерках я разглядел, что папу похоронили в Афинах. Думаю, мама знала, что я полезу читать эти бумаги по дороге домой. Мы жили тогда в Анжеро-Судженске (Кемеровская область. — Прим. Baza), и там был холм возле леса — я просидел на нём до темноты. Вычитал, что отец был в розыске, подозревался в убийствах — но без подробностей. Домой вернулся и засыпал вопросами, типа «Почему ты меня обманывала?». Это был сильный шок. Мама спокойно отвечала, что не хотела рассказывать про то, кем он стал, и про его убийство. Ещё через пару дней она позвала к телевизору, где показывали серию «Криминальной России»: «Ну вот, можешь посмотреть, это как раз про него».

Убийства на фрилансе. Курганские

Курганская ОПГ специализировалась на заказных убийствах. Её лидеры познакомились на кладбище в Кургане, где работали могильщиками. В 1990-м они переехали в Москву и начали фрилансить на другие крупные группировки в столице — со всеми в итоге поссорились. Летучки они проводили в ночном клубе «Арлекино» в Киноцентре на Красной Пресне. На счету курганских более 60 жертв, большинство из которых — другие бандиты и авторитеты. С 1992 года курганские стали плотно сотрудничать с легендарной Ореховской ОПГ как их постоянные подрядчики для устранения конкурентов.

Здание слева — вход в ночной клуб «Арлекино» в Киноцентре на Красной Пресне. Здесь устраивала сходки Курганская ОПГ. Кадр из фильма «Ребро Адама», 1990 год.

Надо понимать, что тогда группировки в Москве ещё делились на кавказские и славянские — и между ними шла жестокая война. Именно киллер Александр Солоник по заказу ореховских в 1994 году убил главных авторитетов Бауманской (неславянской) группировки — и это была бы кульминация войны, если бы лидер ореховских Сергей Тимофеев сам вдруг не взорвался бы в «мерседесе» в том же году. Начались внутренние разборки — но главное, что в услугах курганских новые лидеры не нуждались, поэтому их стали постепенно устранять бывшие клиенты, а в 1997 году оставшихся членов банды поймали полицейские.

Александр Солоник был везучим, как Джон Уик, а своё прозвище получил за умение стрелять «по-македонски», то есть с двух рук. Он родился в 1960-м в семье слесаря локомотивного депо и медсестры. Работал патрульным полицейским, но был уволен и стал подрабатывать на курганском кладбище — там и познакомился с другими лидерами ОПГ. За свою жизнь Солоник трижды сбегал из-под ареста. Первый раз ещё в Кургане: выпрыгнул через окно зала суда, где его приговорили к девяти годам за изнасилование. Спустя два года Солоник снова сбегает, уже из колонии в Ульяновске, — по канализации, почти как в «Шоушенке».

Александр Солоник осматривает свою новую винтовку на вилле в Греции.

Гораздо позже, в Москве, его уже как успешного киллера положат в реанимацию после перестрелки на рынке, но Солоник выживет. Ему удалят почку и переведут в «Матросскую Тишину». Там он признается в более чем 20 убийствах криминальных авторитетов, а потом станет первым и единственным человеком, которому удалось сбежать из этого изолятора и скрыться. В Греции Солоник попытается начать новую жизнь с моделью Светланой Котовой, однако в 1997 году их обоих убьют штатные киллеры ореховских прямо на его собственной вилле в Аттике.

Александр Солоник был дважды женат. Все его жёны, а также сестра сменили фамилии и уехали из Кургана. У него осталась дочь Юлия от первого брака, от второго — сын Антон. Это его рассказ.

Сами эти истории меня не пугали. Отец пустился в бега, когда мне было два года. Звал маму с собой, но она отказалась — вернулась к родителям. Причём папа ещё несколько раз тайно приезжал, когда прятался в Тюмени. Думаю, она вовремя вышла из этих отношений, иначе нас бы уже давно не было в живых. Отец купил маме квартиру — это, в общем, единственное, что от него осталось. Мы обменяли её на однокомнатную в Томске. Больше никаких денег наша семья не увидела (у Александра Солоника якобы осталось около двух миллионов долларов в греческих банках на имя Владимира Кесова. — Прим. Baza.), всё было арестовано и разобрано его бывшими друзьями. И ментами. При мне мама никогда не говорила, что любила его, да и верность он не хранил. Я читал, что его осудили за изнасилование, но неизвестно, было ли оно взаправду, — на него сейчас многое вешают.

Я считаю, что фамилия должна быть родного отца, вне зависимости от того, какой он был.

В итоге я рос в Кузбассе в 90-е: криминальные разборки были в порядке вещей. Когда к маме приходили полицейские, они шутили про меня: мол, маленький бандит растёт. Она принимала это близко к сердцу. А у меня действительно были все шансы: частенько попадал в плохие компании. Без особого криминала, но некоторые приятели были связаны с наркотиками; были и пацанские стрелки, и телефоны отбирали. Мама очень боялась, что меня затянет. Лет до двадцати я даже уважал эту касту, читал про киллеров и бандитов. Но когда взрослеешь — это улетучивается. Особенно если лично сталкиваешься с аферистами. Бандитизм всегда касается невиновных, и к этому невозможно относиться равнодушно, примеряешь на себя. Сейчас я не переношу тюремную романтику, даже Круга пою только те песни, которые не связаны с криминалом, например «Тебе, моя последняя любовь». Кого-то из друзей в итоге посадили, а кто-то продолжил ерундой страдать.

Александр Солоник с первой женой, Курган, год неизвестен.

Фамилию я менять отказался. Мама сама предлагала, потом бабушка (Валентина Солоник, мать Александра. — Прим. Baza) писала письма из Кургана по праздникам — и в каждом письме спрашивала, когда поменяю. Но у меня такой характер: чем больше убеждают, тем сильнее сопротивляюсь. Я считаю, что фамилия должна быть родного отца, вне зависимости от того, какой он был. За чаем мама иногда перебивает: «Ты говоришь точь-в-точь как твой отец. Ты его даже не знал никогда, нет, ну вот как это возможно?» Внешне мы были похожи, пока он не сделал пластику в Москве. О папе написано столько книжек, снята куча фильмов, но я их видел разве что случайно. Никогда не был фанатиком. Какой смысл? Я практичный человек.

После школы пошёл в горный техникум, немного поработал на шахтах «Физкультурник» и «Южная». Параллельно поступил на заочное в Томский политех. Второй мамин муж, отчим, — суровый был мужик. Шахтёр, охотник. Детей он, прямо скажем, не любил. Сейчас я его уважаю — за то, как он меня воспитал в строгости. Но тогда даже дрался с ним. Ему в лесу хорошо, с собаками и ружьём. Мои занятия музыкой он не переносил. В старшей школе мы с друзьями сколотили группу «Агни» — я там был вторым гитаристом и бэк-вокалистом, репетировать ходили в местный ДК. Слушал все хиты: всё, что достигло успеха, вызывало уважение, и я пытался это повторить. Эминем, Леди Гага, Queen, Bon Jovi — всех с сильным вокалом. Сейчас я уже сочиняю свою музыку, собрал домашнюю студию, потихоньку записываю первый альбом (Антон изредка выкладывает каверы в свой «инстаграм». — Прим. Baza) — но тогда в Анжерке доходило до того, что отчим из дома выгонял. Одновременно я влюбился в девушку из Томска, так что на этой почве я и решил уехать.

Первый брак развалился, я не успевал одновременно учиться, работать и ухаживать за семьёй с ребёнком. Жена оказалась мне совсем чужим человеком. Уехал в командировку в Сибирь: нашёл новую работу в климатических технологиях — всякие системы охлаждения зданий и промышленных установок. Быстро набрался опыта, начал подумывать о собственном деле. Одновременно в Томске мой друг — тоже инженер — ныл, что тянет всю фирму на своём горбу, а её директор только на бабках сидит. Я смекнул, устроился к нему на пару лет, а потом мы отделились и создали свою фирму — клиенты сами к нам перетекли: они же видели, кто реально руками работает. Сейчас я счастлив. Снова женился, супруга — прекрасная женщина, мы воспитываем ребёнка. У меня получается обеспечить ему детство, которого не было у меня. Когда он вырастет — я не буду его ограничивать ни в каких увлечениях.

Антон Солоник с женой Надеждой. Фото ВКонтакте

Конечно, когда-то я злился на отца — абстрактно, что «бросил с отчимом жить». Я воображал, что он бы меня лучше понимал. Но его вынудили обстоятельства, попал в такое место и время. Осуждать я его до сих пор не могу, осталось только ощущение пустоты. Получается, что сейчас его испытывает мой первый сын — ему уже десять. Мы общаемся, ездим вместе на тренировки, но времени не хватает: днём работаю, по ночам свожу музыку, выходные — со своей новой семьёй. Чувствую, что отдаляюсь, и мне не нравится его нынешнее воспитание — но я ничего не могу с этим сделать.

Отец:

Олег Михайлов

Дочь:

Елизавета Михайлова

«Хохол». Штатный наёмный убийца Ореховской ОПГ

Домохозяйка, 29 лет

Из детского сада в Москве папа забирал меня на большом тёмно-зелёном «форде» — это была его единственная машина. Подержанный, но любимый «форд». Кем он работал, я тогда не понимала, но он подолгу пропадал. Первое убийство отец совершил в 1997 году, а до этого занимался у ореховских слежкой и прослушкой — так он рассказывал в интервью. У папы гибкий ум, он любит учиться. Но в бывшем Союзе в 90-е найти нормальную работу, имея за плечами только опыт спецназа ВДВ, было очень сложно. Денег, которые папа получал на заводе в Кривом Роге, не хватало на содержание семьи. Поэтому, когда его сослуживец, [Сергей] Махалин, позвонил из Москвы и предложил устроиться «в охранное агентство», папа сразу согласился.

Ореховские. Самая известная группировка в России

Основатели Ореховской ОПГ были простыми спортсменами из тренажёрных залов в районе Орехово-Борисово в Москве, которые не видели своих перспектив в большом спорте — и искали применение силам. Это классический путь возникновения банд. К середине 1980-х годов оформился костяк во главе с Сергеем «Сильвестром» Тимофеевым, бывшим трактористом из Новгорода. Начав с кражи автомобилей, ореховские быстро перешли к нападениям на караваны дальнобойщиков, а потом — и к классическому рэкету. К началу 90-х ореховские контролировали уже весь юг Москвы.

Универмаг «Белград» в Орехово-Борисово — здесь с крышевания напёрсточников началась история Ореховской ОПГ.

В 1991–1993 годах Тимофеев, как эффективный менеджер, провёл несколько «слияний» с соседними ОПГ, а ещё первый в Москве начал легализоваться — оформлять доли в крышуемых бизнесах по документам. Ярким стало покушение ореховских на олигарха Бориса Березовского, а ещё их победа над «кавказской мафией», которую таким образом выгнали с крупнейших рынков. Несколько месяцев Сергей Тимофеев провёл в роли главного авторитета Москвы и лидера «славянского» преступного мира, пока его самого вдруг не взорвали в «мерседесе». Началась внутренняя резня за то, кто получит власть и контроль над капиталом группировки.

Преследовать ореховских целенаправленно начали с 1998 года, после того как погиб следователь Юрий Керезь. Тогда же ореховские развернули войну с Измайловской ОПГ, тесно связанной с силовыми структурами. Ореховских судят до сих пор — лидеров (Буторина и его преемника Белкина) экстрадировали и посадили на пожизненное, бригадиров и киллеров находят спустя десятилетия и дают до 25 лет тюрьмы. На свободе остаются около пятидесяти участников группировки, которые продолжают мстить — последние доказанные убийства ореховские совершили в 2014 году.

Андрей Пылев (лидер Медведковской группировки; именно он давал задания Олегу Михайлову), Сергей Ананьевский, Григорий Гусятинский и Сергей Буторин — наследники Ореховской группировки после смерти Сергея Тимофеева.

Олег Михайлов, бывший десантник с Украины, присоединился к ореховским в 1994-м как штатный, но тайный киллер: его держали на зарплате «до востребования», а также для зачистки собственных рядов. Между заданиями Михайлов вёл обыкновенную жизнь и ни в каких бандитских разборках и стрелках не участвовал. Всего он совершил девять доказанных убийств и сотрудничал со следствием — но всё равно получил пожизненное. В тюрьме стал глубоко религиозным человеком, начал писать автобиографию и выпустил серию интервью со своим адвокатом.

Был трижды женат, последний раз сыграл свадьбу в 2019 году, прямо в тюрьме. Дочь Елизавета — его единственный ребёнок от первого брака. Это её рассказ.

Вот момент, когда я поняла, что лучше отца у меня никого не будет: в садике другой девочке накрыли «сладкий стол» на день рождения. Я была в восторге, захотела такой же. Папа тогда зарабатывал мало и запереживал. В заветный день он приехал и стал извиняться, мол, доча, прости, пожалуйста, я ничего такого не смог сделать, только вот — и надевает на меня тёплую замшевую курточку тёмно-синего цвета, один рукав был жёлтый, другой — красный. Он ничего не говорил, только улыбался и смотрел так, как никто в жизни на меня больше никогда не смотрел. Как на принцессу, что ли, маленькую и хрустальную. Я этот взгляд до сих пор помню на себе — и просто хочу, чтобы папа всегда на меня так смотрел. Я очень люблю его и всегда буду любить.

В Москве мы прожили три года: каждую ночь я слышала колокольный звон, рядом с домом была речка, а мама любила гулять по магазинам в большом торговом центре. Я ждала её на игральном батуте «Несквик», а папа был рядом. Он вообще всегда был рядом, даже когда в больницу ездили (первое время Михайлов с семьёй бесплатно гостил у Владимира Грибкова в районе Медведково. Грибков по кличке Булочник — это телохранитель Олега Пылева, одного из лидеров местной, медведковской группировки, которая быстро стала частью ореховских. Когда Елизавета сильно заболела, их семью попросили съехать с квартиры. Финансовое положение резко ухудшилось — тогда Олегу и предложили «подрабатывать» ещё и убийствами. Если раньше за прослушку ему платили 400 долларов, то теперь его ставка составляла 4 тысячи долларов. — Прим. Baza).

Человек, которого я считала идеальным во всех смыслах, боготворила, оказался киллером.

Через три года мама просто собрала наши вещи, и мы вернулись обратно в Кривой Рог, без отца. Никто меня не спрашивал, ничего не объяснял. Папа был максимально неконфликтный человек, спокойный типаж: даже если на него кричали, он улыбался и повторял, что «всё в порядке». А вот мама, наоборот, любительница поскандалить, побить посуду. Я не помню скандалов, но в итоге они развелись. Вернувшись на Украину, мама начала навёрстывать упущенную свободу: много гуляла, встречалась с разными мужчинами и работала — поэтому на меня у неё времени не было. Первое время пыталась купить мою любовь подарками, но внимание родителей это заменить не могло, и я жутко скучала по папе. В школе стала изгоем, хотя в детстве я была очень умной девочкой: гораздо раньше остальных научилась считать и писать, много читала. Моя любимая книга тогда — «Дочь Монтесумы» Хаггарда, это исторический роман про завоевание Мексики, где во имя бога приносят кровавые жертвы. Папина книжка, из тех, что я увезла с собой.

Елизавета Михайлова в Москве.

Однажды в два часа мама разбудила меня и позвала к ноутбуку: «Иди сюда, я отца нашла». Это был 2007 год, мне 15 лет. Его как раз осудили, и мама зачем-то включила мне запись новостей про приговор. Я была в ужасе. Человек, которого я считала идеальным во всех смыслах, боготворила, оказался киллером. Потом выяснилось, что папа раскаялся и очень подробно давал показания на суде. Говорил, что время было «или ты, или тебя». И убивал он не сильно хороших людей, в том числе из его же группировки. Подчищал хвосты и сам думал: «Раз есть такие, как я, значит, наступит момент, когда и меня "зачистят"?» Поэтому отец постарался от всего этого уйти (действительно, с 2000 года Олег Михайлов перестал брать задания, поступил на вечерку в Институт международного права и экономики, был старостой группы, работал в арбитражном суде и в банке. Когда в 2003 году арестовали его сослуживца Сергея Махалина, который и привёл Михайлова в криминал, он решил сдаться и единственный из всей ореховско-медведковской группировки пошёл на явку с повинной. — Прим. Baza). Не получилось, пришлось всё равно отвечать. Помню, маму взбесило, что папа, оказывается, зарабатывал немаленькие деньги, но нам в Кривой Рог ничего не присылал.

«А Лизу можно?» — «Ну я Лиза». — «Лизочка, солнышко, это папа звонит», — и слышу, что плачет. Я растерялась, первый раз слышу его за 20 лет.

Следующий день провела как в киселе. Окончательно забросила учёбу, впала в депрессию, начала ходить к психологу практически каждый день. В 17 лет сбежала из дома. Немного побыла лягушкой-путешественницей, жила у разных подруг. Потом поступила в училище и осела в общежитии, а оттуда меня через несколько лет забрал нынешний муж. Когда появились свои дети и мы купили компьютер, я возобновила поиски отца. Решила так: самая лучшая информация — от болтающих языков. Алексей Хохлов, админ паблика «Чёрный дельфин» для родственников заключённых, помог раздобыть адрес тюрьмы, где сидит отец, — она называется «Вологодский пятак». В конце 2017 года я села писать папе обычное бумажное письмо. О чём оно будет, я знала давно, больше переживала за красивый почерк.

Звонок папы застал через месяц на кухне, как раз перед моим днём рождения. «А Лизу можно?» — «Ну я Лиза». — «Лизочка, солнышко, это папа звонит», — и слышу, что плачет. Я растерялась, первый раз слышу его за 20 лет. Тоже расплакалась. Время было ограничено, 15 минут — это такое мгновение, мы только нежностями успели обменяться. Я сказала, что очень скучаю. Он сказал, что голос у меня всё такой же детский. Я проговорила ещё раз своё письмо: что всё это время ждала его, что знаю про всё — за что сидит и что будет сидеть до конца жизни, что я его не осуждаю и люблю, что он теперь дедушка и у него пять внуков. Папа всё это время знал, где я, но ничего не писал, стыдился: «Я представлял варианты, как ты отреагируешь, и понял, что не готов услышать мат, если ты решишь меня оттолкнуть. Я просто не хотел, решил, что лучше буду мечтать». «Глупые, конечно, папа, у тебя мысли», — так и сказала, хотя сама тоже вечно себя накручиваю.

Разозлилась на бабушку: оказалось, что она давно переписывается, но больше никому в семье она не сообщила. У них мнительная, аристократическая семья, корнями из Петербурга. Прадед Михайлов служил в гвардии Романовых, но они сбежали в Украину, когда случилась революция. Мужчины в роду всегда служили, и папа органично продолжил эту традицию.

Интимное письмо Олега Михайлова своей жене Виктории.

В тюрьме папа сыграл свадьбу (его женой стала 43-летняя Виктория из Перми, бывший следователь полиции. «Зачем Вам это? Может быть, вы что-то не так прочитали обо мне? Я не просто бандит в прошлом. На моих руках кровь девяти людей», — ответил Олег на первое письмо Виктории. У них закрутился роман по переписке, а через месяц он сделал ей предложение. — Прим. Baza). Вместе с Викой мы придумали создать во «ВКонтакте» группу поддержки. Сначала было тяжело, потому что лился негатив, но я мысленно отвечаю всем хейтерам: «Мне с вами не жить, детей не крестить. Сидите и вякайте в углу», — поставила такой блок в голове. Главное, чтобы люди начали говорить о папе (жена Виктория уверяет, что не романтизирует прошлое мужа: «Он не маньяк и не сумасшедший. По сути, для него убийство было работой. Моих родственников и меня все вокруг пугают: вот, мол, он выйдет и всех нас убьёт. Но ведь наши деды, пришедшие с войны, не стали в мирное время стрелять направо и налево. Конечно же, Олег не имел права отнимать ни одной жизни, но он не одержимый». — Прим. Baza).

Мы до сих пор так и не увиделись: сначала я не могла освободиться от работы, потом грянул карантин. Это какой-то эмоциональный тупик. Я скучаю и хочу увидеть его прямо сейчас.

Отец:

Марат*

Сын:

Иван*

Бригадир Гольяновской ОПГ

Криминальный журналист, 22 года

Мой отец причастен к убийству своего брата. Это вышло случайно, об этой истории в семье стараются не вспоминать. Назовём его Саша. Двоюродный брат Саша работал актёром в театре, но не снискал славы, поэтому в 1993 году открыл ларёк у «Черкизовской» и начал гонять шмотки из Турции — в общем, привычная история. Сам был не робкого десятка, отслужил в ВДВ, поэтому думал, что не нуждается в крыше, что сможет за себя постоять. Но потом за Сашу взялись гольяновские, и конкретно Черкизово тогда обслуживала бригада моего отца. Звонят ему: «Коммерсант Саша никак не хочет платить. Что делать?», а он на взводе: «Ёб твою мать, ну так уберите этого Сашу, чтобы его не было вообще, чтобы я про него больше не слышал». Вечером его ребята сказали, что в паспорте у Саши была такая же фамилия. Для отца тогда весь мир рухнул. В тюрьме он рассказывал мне это со слезами на глазах. Он хотел бы вернуться в прошлое.

Бандиты и их друзья из спецслужб. Гольяновские

Гольяновские — пример того, как ОПГ становятся настоящей мафией, если находят друзей в силовых структурах. Они были такими же спортсменами из районной качалки, пока в начале 90-х в группировку не вступил действующий полковник ФСБ. К 1996 году гольяновских бойцов было уже 160 человек, они контролировали Измайловский кремль с базаром внутри, несколько торговых центров вокруг станции метро «Черкизовская», сеть автосалонов и мебельных магазинов, несколько ресторанов, казино и известную ювелирную сеть.

Полковник снабжал бандитов «непроверяйками» на автомобили (документы, которые «по щелчку» запрещают любому полицейскому на дороге досматривать вас), удостоверениями сотрудников ФСБ и МВД, помогал беспрепятственно проходить таможенный контроль в Шереметьево. Есть множество свидетельств того, как полиция намеренно позволяла бандитам ускользнуть с мест преступлений, а улики просто исчезали из уголовных дел.

Район у автовокзала и метро «Щёлковская», середина 1990-х. Всю торговлю здесь крышевала гольяновская группировка, по договорённости с Измайловской ОПГ.

Расширению гольяновских в область помешала война с Ореховской ОПГ за торговый центр в Одинцово (гольяновские её проиграли). После убийства чиновницы из мэрии министр внутренних дел объявил о создании специального штаба по ликвидации конкретно этой группировки. Подозреваемых лидеров гольяновских пытались «расколоть» под арестом с помощью психотропных веществ.

Во время суда в 2003 году дело развалилось: важные свидетели отказались от показаний, их запугали. Тот самый полковник ФСБ был осуждён только за превышение полномочий и освобождён, потому что сроки давности истекли, — сейчас он играет за Россию в любительской команде по теннису. Остальных бойцов судили за хулиганство и всего одно покушение на убийство.

Марат возглавлял одну из бригад гольяновских. Он был дважды женат, от первого брака у него остался сын. Это его рассказ.

Всё детство дедушка и бабушка говорили мне, что это они мои родители. Но фамилии у нас были разные — и я не понимал, почему. А в 2005 году приходит вдруг в гости некий мужчина с расписными руками и начинает со мной играть. Это был папа. Он ещё пару раз приходил, подарил мне пластиковую машину с педалями, электрическую, фары светились. Конечно, во дворе мне завидовали. Ещё билеты на кремлёвскую елку достал. Но потом отец снова надолго исчез. В редкие телефонные звонки он говорил, что уехал «в командировку». С тех пор у отца было ещё четыре срока. Для него это действительно как командировка, образ жизни, цена за то, чем занимаешься на свободе, а не какая-то грань, которую переходишь.

Практически все мужчины в моей семье судимы: брат отца ещё в 70-х сел за угон автомобиля. Его дядя отсидел за убийства — он был из старых классических воров, со всей этой тюремной романтикой, крутил какие-то дела с медведковскими. В этом году отцу будет 49 лет, и 29 из них он сам провёл в тюрьмах и лагерях.

Он родился в Москве, жил в районе Арбата — Сивцев Вражек, — но уже в 17 лет попал на зону: вместе с друзьями ограбил квартиру соседа. Когда вышел в июне 1996-го — родственники разменяли арбатскую квартиру на две в спальном районе. Так и начался гольяновский период жизни. На вокзале встретили друзья. Они уже тогда занимались рэкетом, помогли товарищу устроиться, дали денег на первое время и подкинули работу. От обычного «быка» отец быстро дорос до «бригадира». Он подробно рассказывал мне про бизнес на контрабандных иномарках: их везли через границу в распиленном состоянии, как металлолом. Здесь на скорую руку сваривали, продавали — а через месяц машина у человека разваливалась прямо в пути. Отец продал несколько таких.

С матерью я тоже общался редко. После очередной «командировки» отца она ушла налаживать свою личную жизнь, родила другому мужчине ребёнка — и было уже не до меня. Откровенный разговор случился только в 2012 году. Про то, что отец состоял в группировке, я ещё ничего не знал. Говорили про её юность, и, когда разговор дошёл до знакомства с отцом летом 1997 года, мама съёжилась и заметно занервничала, начала отвечать скупо и без деталей.

Мама уже сидела на героине, когда родители познакомились тем летом под дождём, — а отец наркоманов ненавидел.

Всё случилось так: гуляли с подругой в районе Уссурийской улицы, остановились покурить у многоэтажки. Визг тормозов, у подъезда возникает белая «восьмёрка» с приподнятым задним мостом и тонированными стеклами. Отец выходит из машины, в белой рубашке и кремовом костюме — он заехал что-то забрать у родственников, наша квартира была в этом же доме. Проходя мимо, бросил маме: «Привет, красавица». Пару минут поговорили обо всём и ни о чём, отец сказал: «Если когда-нибудь захочешь меня найти — спросишь соседей». Папа пробыл в доме часов пять, уже стемнело, дождь пошёл. Спускается вечером вниз — а мама всё ещё сидит на скамейке и ждёт его. Обменялись телефонами, сходили в кафе, завертелось.

Свадьба Марата, приглашённые гости — гольяновские братки.

Приговор отца я нашёл уже сам. В 14 лет получал паспорт, искал документы в ящиках, наткнулся на судебные бумаги 2003 года. Кража со взломом, распространение наркотиков и мошенничество «в составе организованной преступной группы "Гольяновские"». Я был очень зол, по телефону накричал на маму, но было очевидно, что она хотела оттянуть этот момент как можно дольше, сказала: «Ну а зачем тебе было знать, какой в этом смысл?». Бабушка сначала отвечала, что он сволочь и гад, но с возрастом её мнение изменилось. Сейчас она повторяет, что отец «всегда был безукоризненно вежлив» с мамой, даже когда был пьяный или злой. «В принципе, неплохой человек, и, если бы не героин и бандитизм, у них с мамой получилась бы отличная семья».

Да, героин. Мама уже сидела на героине, когда родители познакомились тем летом под дождём, — а отец наркоманов ненавидел. Он положил её на полгода в клинику. Мать выписалась, решили завести ребёнка — меня. Отец настроился на семью, пытался отойти от дел — но так до конца и не смог. А в 2000-м он сам сел за наркотики.

Часто оказывалось, что даже незнакомые люди на районе почему-то знали про моего отца больше, чем я сам. Однажды сцепился с одноклассником в коридоре — это был такой разговор, плавно перетекающий в драку. Я сказал: «Пойдём после уроков разберёмся за школой». А он ответил: «Я не буду с тобой драться, у тебя ж папа сидел, ты ему потом нажалуешься». Просто выбило из колеи. Когда мать лишали прав на меня — с её согласия, чтобы я хоть какую-то пенсию получал, — эта информация не могла не попасть в школу. От классной руководительницы утекло в родительский комитет, а из комитета — одноклассникам. Меня не чмырили, нет, большинство пацанов понимали, что сын за отца не отвечает. Но для девушки, за которой я ухаживал вплоть до выпускного, это оказалось одной из причин отказа: «Прости, но не при таких родителях».

Я переживал это жутко. Да я ненавидел их.

Потом стало ещё хуже. Когда умер дед, мы опустились в нищету — сбережения ушли на похороны. Мать тогда вернулась к героину, деньги уходили на то, чтобы покрыть её старые долги. Несмотря на то что у меня был компьютер, а в гостиной у нас стояла плазма, я помню, как перед школой ходил собирать и сдавать бутылки, должно было получаться около 50 рублей в день. Потом постепенно вернулись к среднему достатку. Я начал подрабатывать сразу, как окреп: сначала на стройке в районе, мне доверили замешивать бетонный раствор. В колледже за деньги писал людям курсовые — у меня обнаружилась врождённая грамотность. Ушёл в армию, демобилизовался.

У нас совсем никаких сентиментальностей не было, за первые пару часов он мне и слова не сказал, всё с женой.

Отца я разыскал всего год назад. Бабушка считала, его уже нет в живых, потому что к тому моменту на героине у него был 10-летний стаж. Но потом дядька рассказал, что у папы появилась новая жена, познакомилась с ним по переписке — таких женщин называют «заочницами». Я, естественно, спросил, зачем ей, с детьми и нормальной работой, связываться с мужиком, который большую часть жизни мотает на зонах. «Отец у тебя обаятельный, очень письма красивые писал, — говорит. — Смотрел фильм "Калина красная" Шукшина?»

Собрались на свидание к нему в Вологодскую область (это была исправительная колония № 4 в посёлке Сокол. — Прим. Baza), в январе 2020 года решил увидеть отца впервые за 15 лет. Заранее заехали в «Пятёрочку» и набили четыре больших пакета еды. Там есть гостиница для длительных свиданий — нас заселили, все телефоны отобрали. Стою на кухне, чай завариваю, очки снял. Краем глаза размыто вижу — в дверном проёме мужик стоит. Внутренне как-то снова понял, что это отец. Внешне он очень сильно изменился. Обнялись, пожали руки. У нас совсем никаких сентиментальностей не было, за первые пару часов он мне и слова не сказал, всё с женой. Потом жестом показал, мол, пошли выйдем покурить.

Что ещё можно почитать, посмотреть и послушать о таких детях?

Тема «детей ОПГ» становится всё более актуальной именно сейчас — потому что прошло достаточно времени, чтобы они выросли и нашли силы делиться воспоминаниями. Помимо фильма «Сёстры» Бодрова-младшего, «Бригады» и «Бандитского Петербурга» в русской культуре наконец появляется подлинная рефлексия от настоящих детей членов группировок и бандитов, а не от сценаристов-выдумщиков, превративших криминал в дешёвый фетиш.

Например, стендап-комик Евгений Чебатков сначала признался в том, что его отец был лидером ОПГ, в интервью Юрию Дудю, а потом выпустил полноценный спешл, посвящённый истории своей семьи.

Весной 2003 года в Иркутской области убили лидера местной группировки Сергея Королёва. В машине только по счастливой случайности не оказалось его друга, отчима фотографа Марины Истоминой, — тогда ещё маленькой девочки. Её фотопроект «Крыша» теперь выигрывает международные фотопремии и передаёт перманентное чувство тревоги у ребёнка, который боится скорой расправы над родителями в маленьком городе Усть-Куте.

Рэпер OG Budda в 2019 году выпустил альбом «ОПГ Сити» — его отец был участником ОПГ «Десятка» в Тюмени. О том, за что его убили, молодой рэпер узнал только в 14 лет. Наконец, 1 апреля 2021 года в кинотеатрах вышел дебютный фильм «Маша» Анастасии Пальчиковой — история девочки из провинции, которая растёт в окружении членов банды своего дяди и мечтает стать джазовой певицей.

Первое, что я услышал: «Знаешь, Вань, почему я тебя бросил тогда?» Видимо, у него это крутилось в голове — но, что конкретно ответить, он так и не придумал. Мол, что обстоятельства такие были, а потом времени не было. Отец — не злой человек. Просто кражу или мошенничество он почему-то не считает чем-то плохим априори. Говорил: «Если бы я бедную бабку обдурил — мне было бы стыдно. А с мужиками, которые в деле, — это другое». Говорил, что убивать вообще никого нельзя, что самое ценное — это жизнь, а в 90-е просто время такое было, «молодой был, дурак». Хотя про себя я уверен, что никакие обстоятельства не заставят меня убить человека.

У метромоста через Яузу он вдруг остановился, указал рукой на землю и говорит: «Вот здесь лежит такой-то», — и больше ничего.

Я всегда хотел стать криминальным журналистом. Когда узнал про героиновое прошлое мамы — озаботился вопросом генетики. Боялся, что это могло повлиять на мою психику, что со временем проявятся асоциальные наклонности. Стал читать про маньяков, чтобы изучить их биографии и понять, как люди вообще к этому приходят, насколько велика вероятность, что я тоже могу оказаться не таким, как все. Потом этот страх отступил — но интерес к маньякам остался. Два года я помогал знакомому журналисту писать статьи про серийных убийц — искал фактуру, проверял, а иногда и сам писал тексты. Я думаю, что большинство маньяков — это просто больные или сломанные люди. Многих такими сделало общество. Люди такими не рождаются. По-моему, если человек решается на убийство — он уже не особо здоров психически. Сейчас я хочу выучиться на журналиста или на сценариста, а потом эмигрировать.

Отец вышел в прошлом году. Живёт за городом со своей «заочницей». Иногда мы гуляем, и он до сих пор делает внезапные ремарки «на местности». В Медведково, у метромоста через Яузу, он вдруг остановился, указал рукой на землю и говорит: «Вот здесь лежит такой-то», — и больше ничего. Я чувствую, что он знает про город гораздо больше. Ещё маленькому мне он сказал обходить стороной первый дом на Алтайской улице (на самом деле это дом № 2, первый в ряду по чётной стороне. — Прим. Baza). Там жил Максим Шенков, серый кардинал группировки. Формально главарём был другой, но рулил всем непосредственно Шенков. Папа плохо расстался с гольяновскими, задолжал им крупную сумму, поэтому всех своих бывших друзей — если они вообще остались живы — он избегает. Пару месяцев назад, когда мы уже прощались после встречи, отец напоследок спросил: «Часто по Измайлово вообще гуляешь?» — «Ну, бывает, а что?» — «Вот где перекрёсток 7-й Парковой и Первомайской, ты там поаккуратнее ходи. Там нехорошее место».

Отец:

Павел Валентинович*

Сын:

Артур*

Номинальный директор, Балашихинская ОПГ

Сотрудник Росстата, 35 лет

Я расскажу эту историю, потому что хочу, чтобы люди знали: ничего не закончилось. ОПГ невозможно победить — они просто меняют форму. Саурон не будет побеждён, пока кольцо не уничтожено.

Помните дворец Тони Монтаны в «Лице со шрамом»? В Балашихе такой был у грузинского вора Анатолия Кахниадзе (по прозвищу Пепчик; Кахниадзе формально являлся совладельцем холдинга «Парламент групп», выпускавшего легендарную водку «Урожай» и «Парламент». — Прим. Baza) — я обращался к нему «дядя Толя». С 1996 года до середины нулевых этот помпезный особняк был чем-то вроде теневого дома правительства города (сейчас это закрытый элитный квартал на улице Черняховского, микрорайон Салтыковка. — Прим. Baza) — именно здесь устраивали cходки, его гостями были все, от «слоновских» бандитов из Рязани и балашихинских проституток до начинающих программистов и модных теперь подмосковных бизнесменов. Охрана по периметру, сторожевые псы, камеры на каждой стене. А ещё там были дети — то есть мы. Под детскую отводилась комната в особняке, где мы играли с огромной кучей лего, пока взрослые закатывали грандиозные пьянки.

Светские выезды нашей семьи к дяде Толе были свидетельством принадлежности к волшебной роскоши, недоступной для большинства моих одноклассников. Отдельная комната, судя по всему, отводилась под героин — однажды дети дяди Толи случайно привели нас туда, и я увидел двух мужиков, которые ставились, сидя в шикарных креслах. Тихонько сказал об этом маме, а она устроила истерику: могла позволить себе подойти к жене хозяина дома и потребовать, чтобы такое больше никогда не повторялось. Они, конечно, бандиты, но детей старались ограждать. Я помню всех этих людей в лицо, но, кроме мамы, говорить об этом ни с кем не могу. То, что я делаю сейчас, считается дурным тоном.

Как сохранить власть, когда твоя эпоха ушла. Балашихинская ОПГ

Балашихинские — одно из старейших подмосковных преступных сообществ. Важнейшую роль в их истории сыграло сотрудничество с ворами в законе. Это не про тюремную романтику и татуировки — воры в законе фактически управляют не только бытом заключённых в тюрьмах, но и их дальнейшей судьбой уже на свободе. Это как бы представительная демократия в криминальной субкультуре: у них есть система поручительств, особый язык «прогонов», они могут выносить смертные приговоры. Больше о ворах в законе можно узнать здесь, здесь и здесь.

Балашиха в середине 90-х.

Первые уличные банды в Балашихе появились ещё в конце 70-х, а уже к 1985 году наметилось разделение: «бизнес-империю» возглавлял умный и предприимчивый, ни разу не сидевший боксёр Сергей Фролов — в джинсах его кооператива «Вымпел» ходил весь город. Силовое крыло группировки представил его друг, авторитет Владимир Мушинский, — как раз из «воровского мира». Группировка объединила все небольшие бригады в Балашихе и соседнем городе Железнодорожном, крышевала все местные предприятия, успешно выиграла войну с соседней Реутовской ОПГ и фактически победила чеченскую мафию в Подмосковье.

Однако в канун 1994 года Сергей Фролов неожиданно погибает на пьянке: его застрелил приятель Григорий Соломатин. После пышных похорон (коренные жители до сих пор вспоминают Фролова как «доброго и порядочного человека», у него высокий народный рейтинг) в Балашихе начинается борьба за власть между лидерами нескольких бригад — почти как после смерти Сильвестра у ореховских, — и именно поддержка воров в законе в этот момент спасла группировку от развала. Пожалуй, самый влиятельный из них, лидер международной русской мафии Вячеслав Иваньков (Япончик), направил в Балашиху своего человека — Александра Захарова. За два года он выстроил здесь новую вертикаль власти и собрал бригады обратно в единое целое. Связующим звеном между легальным крылом балашихинских и силовыми бригадами он назначил местного грузинского авторитета Анатолия Кахниадзе. Крупнейшим активом группировки стал ликёро-водочный завод «Урожай», который потом превратился в холдинг «Парламент групп». В Крыму группировка контролировала гостиницу «Ореанда».

Через рекламу водки «Урожай» балашихинские спонсировали фильм «Особенности национальной рыбалки».

История Балашихинской ОПГ после 1997 года не написана — вы не найдёте о ней в прессе ничего, кроме отдельных эпизодов удивительной безнаказанности. Например, в 2001 году семеро балашихинских продавали три килограмма низкообогащённого урана-235 прямо в придорожном кафе на шоссе Энтузиастов. Несмотря на то что среди продавцов оказались трое местных полицейских и даже сотрудник ФСБ, все они получили условные сроки.

В 2008 году большую часть холдинга «Парламент групп» продали польской алкогольной корпорации, а в 2012 году двоих создателей «Парламента» Юрия Манилова и Сергея Куприянова арестовали по подозрению в вымогательстве — якобы на встрече в московском ресторане Les Menus они заставили владельца крупного агрохолдинга «ОГО» переписать на них свою долю под угрозой убийства. Ещё через два года дело закрыли за отсутствием состава преступления.

20%-ная доля крупнейшей в России и скандально известной свалки «Кучино» действительно принадлежала «кошельку» Балашихинской ОПГ, Александру Соломатину. По иронии он брат Григория Соломатина — того самого человека, который убил основателя группировки Фролова. Только ручное вмешательство Администрации Президента в 2016 году позволило закрыть полигон, через который десятилетиями отмывали криминальные доходы.

Статья в «Коммерсанте» о Владимире Смирнове по прозвищу Ясный — последнем лидере силового крыла балашихинских.

Балашихинская группировка превратилась в настоящую мафию со своими людьми на разных уровнях власти: например, бывший мэр Евгений Жирков напрямую связан с криминальным авторитетом Валерием Смирновым по прозвищу Ясный — их жёны, Галина Жиркова и Стелла Смирнова, вместе владеют десятками фирм в области: от салонов красоты до строительной фирмы «Скопа».

Наряду с измайловскими и солнцевскими в Москве, тамбовскими в Петербурге и «Общаком» на Дальнем Востоке, балашихинская группировка остаётся в числе сильнейших ОПГ России, сохранивших власть и боевиков на свободе по сей день.

Павел Валентинович около 15 лет был «кошельком» и номинальным директором в легальном крыле группировки, а его брат был вором в законе. Павел умер два года назад, у него остался взрослый сын — это его рассказ.

Какие-то пять лет с 1989 года перевернули жизнь целой империи. Самые страшные и крупные ОПГ вырастали из обычных уличных шаек мальчишек, на которых у родителей не хватало времени, — и в Балашихе их воспитала промзона у текстильной фабрики. Было среди них два брата: один отсидел ещё по малолетке, потом вернулся на улицу и стал влиятельным авторитетом, которого боялся весь город. Второй же был мягкотелый: драться не хотел и не любил, но проводил с братом всё время в той же среде. Потом первого брата убили (это случилось в апреле 1991 года; одни воры в законе приговорили его за убийство другого вора в законе — в результате его, выжившего в перестрелке, в конце концов нашли в СИЗО-3 в Серпухове и забили до смерти. — Прим. Baza). Второй же брат остался в группировке, но марать руки в криминале он уже принципиально не хотел. Это и есть мой папа.

Он состоял в ОПГ всю сознательную жизнь и состоит до сих пор — просто у членства в таких закрытых клубах есть разные формы. Журналисты извратили историю страны в 90-х, потому что описывали деятельность группировок в виде бесконечной хроники убийств. Но кроме 11 футболистов, которые бегают по полю, есть ещё тренерский состав, руководство клуба, аналитики, экономисты, врачи, массажисты.

Мы с мамой залезли в карманы — каждый оказался набит наличкой. Думаю, отец даже сам не знал, какие суммы таскал на себе.

Если обычные группировки формально стоят с властью по разные стороны баррикад, то «преступные сообщества» отправляют во власть своих политиков и лоббистов. Сейчас вместо двухсот дядек с автоматами, которые сидят по машинам и ждут, кого бы убить, в группировках осталось по два-три таких человека, которые могут быть без задания годами, — остальные же члены ОПГ сидят в офисах. Рэкет или мошенничество от этого не становятся белее, но руки в кровь они не опускают. У новых балашихинских оставалось силовое крыло, но параллельно с ним было и легальное — по сути, бизнес-холдинг. По самому известному их активу — ликёро-водочному заводу — это бизнес-крыло группировки стали называть урожаевскими. Чтобы оформлять доли в фирмах, которые ты крышуешь, нужно найти номинального директора, который будет формально значиться в бумагах. Это должен быть человек несудимый, не засвеченный в разборках, чистый для полиции, но которого можно контролировать. Отец идеально подошёл — и именно Анатолий Кахниадзе сосватал его урожаевским в знак уважения к его погибшему брату.

Похороны авторитета балашихинских из бригады Владимира Мушинского, 1991 год.

Папа жил без амбиций, по принципу «Сегодня деньги есть — и замечательно, день прошёл — и слава богу». Помню, как он в несвежем состоянии пришёл домой, упал в постель и бросил пиджак, из которого вывалилась толстая пачка купюр, — я такое только в кино видел. Папу было пушкой не разбудить, поэтому мы с мамой залезли в карманы — каждый оказался набит наличкой. Думаю, отец даже сам не знал, какие суммы таскал на себе. А мама, в свою очередь, не хотела знать, сколько он зарабатывает, — потому что так бы она поняла, какую часть он проигрывал в казино и тратил на проституток. Отец сам не был готов к этим деньгам: не знал, что с ними делать, просто удовлетворял базовые потребности и следовал примитивным шаблонам в голове: «Хочу новую машину каждый год: «Джип-Гранд-Чероки», «ленд крузеры» — все чёрные. Хочу дорогой парфюм и в казино играть». Такой примитив. Перед новым, 1998-м годом мы поехали в Москву за подарками. Целый день ходили по Митинскому рынку, отец заодно купил себе два ружья, две гранаты, бронежилет. У нас дома был полноценный склад оружия. Он мог зайти в любой магазин в Балашихе и взять что угодно в долг, как будто это его собственное заведение, — никто не высказывал претензий. А ещё он был алкоголиком.

Алкоголизм естественным образом совмещался с командировками, в которые он брал меня. Помню поездки на заводы в Рязань и Тулу, где у «Урожая» основные производственные мощности, помню кондитерский бизнес во Владимире, отделения спортивных федераций в маленьких городах — это вообще одни из важнейших кузниц кадров для ОПГ. Везде нужны были подписи отца: балашихинские до сих пор контролируют десятки фирм в других областях, и, хотя папа нифига не понимал в бизнесе, как гендиректор он должен был колесить по регионам ради нескольких росчерков в документах. Пока ждали грузы или бумаги — отцу предлагали выпить. А пить он не умел. В семь лет он оставил меня так в машине на парковке одного на целый день. Сказал: «Вернусь через 20 минут», — и пропал. К вечеру я был страшно голоден и чуть не описался, когда дверь открыл совершенно левый дядька и сказал: «Ты Артур? Пойдём, я тебя покормлю». Мать устраивала жуткие скандалы, потому что папа мог забрать меня на выходные, а потом исчезнуть на всю неделю и оставить жить с незнакомыми тётями, только изредка появляясь навеселе. Злого умысла у него не было никогда, просто он слабый человек.

Я был в ужасе, с тех пор любые вписки и алкопати вызывают у меня стойкое отвращение, я это просто ненавижу.

В околокриминальной среде почему-то очень популярен бильярд — отец регулярно брал меня на эти игры, совмещённые с попойками и тяжёлыми наркотиками. Помню поминки друга семьи (вероятно, это были похороны авторитета Андрея Хрусталёва по прозвищу Француз. — Прим. Baza) на настоящей блат-хате в другом городе. Собрался самый жир, маргинальная низкопробная блатота, воровская малина из нескольких регионов, мат стоял через каждое слово, кто-то справлял нужду в коридоре. Я запомнил одного мужика с наколками прямо на веках, его представили как Мишу Курского из Сибири. Закончилось всё тем, что эти воры слегка порезали друг друга на центральной площади. Я был в ужасе, с тех пор любые вписки и алкопати вызывают у меня стойкое отвращение, я это просто ненавижу.

Беловоротничковое крыло группировки тоже должно было ездить на похороны рядовых «быков». Они были младше, и таких не допускали на сходки. Но помню, как мы с мамой и папой были на поминках членов банды, которых кто-то сжёг в машине в лесу. Их я не знал, потому что среди рядовых всегда была большая текучка, как у работников склада или курьеров.

А потом в один миг отец всё потерял. С алкоголиками все стараются не вести дела, потому что они ненадёжны. Следующий период легализации ОПГ требовал уже не просто ставить подписи, но и соображать головой. Несмотря на то что отец вырос с балашихинскими в одной песочнице, в новую концепцию он не вписывался. Даже более низкие члены группировки успели к нулевым собрать себе подушку безопасности. А мой отец не смог. От него никто не отказывался, его просто изгнали из ближнего круга. Оставили на маленькой должности в одной из фирм. К руководству он больше не имеет отношения, а зарплата едва позволяет сводить концы с концами. Без денег, без навыков, на обочине жизни — мама развелась с ним и забрала нас.

А среди мэров Балашихи за всё время вообще не было ни одного, который не получил бы своё кресло по протекции ОПГ.

Когда в 90-х бизнесмен понимал, что в полиции никто не станет ловить грабителей его магазина, поскольку их крышует одна банда, и поэтому шёл за помощью к авторитетам из конкурирующей ОПГ, это было совершенно объяснимо. Но 90-е закончились. Кто-то вырос из них с правовой культурой в голове — для меня это как религиозная заповедь. А кто-то до сих пор проповедует «право сильнейшего». Это злые идиоты.

Бывший мэр Балашихи Юрий Максимов на банкете урожаевских.

Сейчас я ненавижу ОПГ, потому что я ненавижу идиотов. Мой камбэк в эту тему случился гораздо позже, когда я устроился работать в госуправление, без какой-либо протекции отца. Я снова столкнулся с этими же самыми людьми — только теперь с другой стороны. Есть теория, что деятельность человека со временем отражается на внешности, например, у взяточников начинает блестеть лицо (физиогномика считается псевдонаукой. — Прим. Baza). Я научился замечать среди чиновников горадминистрации даже тех балашихинских, о статусе которых в группировке я до этого не знал. А среди мэров Балашихи за всё время вообще не было ни одного, который не получил бы своё кресло по протекции ОПГ. Бывшего мэра Юрия Максимова они буквально заставили пойти в университет, заплатили за учёбу, потом выдвинули на выборы и «выиграли их»: на самом деле Максимов закончил кулинарный техникум и тупо работал администратором в ресторане, где урожаевские собирались побухать, — конечно, я был на этих пьянках с отцом и много раз видел его. Папе ведь тоже предлагали этот путь — но он посмеялся, хотя мог сейчас быть мэром Балашихи. Общее количество идиотов, которые получили ресурс власти благодаря природной наглости бандитов, зашкаливает. И меня это искренне бесит. Мы работали вместе, эти люди прекрасно знали, чей я сын, — а я скрывал свою искреннюю ненависть к ним.

Я очень люблю отца, но он нас предал. Потому что оказался глуп, катастрофически глуп. Если бы он ещё в детстве оставил мне 30% какого-нибудь завода с дивидендами до конца жизни — возможно, я сказал бы: «Спасибо, пап». Возможно, меня не волновало бы происхождение денег, как оно не волнует тех детей, с которыми я играл в особняке дяди Толи. Теперь они живут за границей: Испания и Лондон означают, что их отцы вовремя вывели капитал и поняли, куда дует ветер. Мой отец не смог распорядиться своей жизнью и не сделал никаких выводов, а я был вынужден воспитывать себя сам. Не дай бог вам когда-нибудь разочароваться в собственных родителях. Это тяжёлое чувство.

*

Имена, а также несущественные детали истории этих героев были изменены, чтобы сохранить анонимность источника.

Источник