По сети уже давно гуляет байка, о словах советского спортсмена во время гонки лыжников на 30 км на Олимпиаде 1972 года в Саппоро. В те годы еще не существовало никаких смешанных зон, и журналисты спокойно бродили бок о бок со спортсменами прямо в стартовом городке. Когда на дистанцию отправилась уже добрая половина гонщиков, вдруг повалил густой и липкий снег.

Советский лыжник Вячеслав Веденин за минуту до старта решил перемазать лыжи сообразно изменившимся погодным условиям. Один из местных журналистов, владеющий русским, обратился к нему: мол, думаете, поможет — снег же валит?

Что ему ответил Веденин, понимаем только мы, в России, а в Японии на следующий день газеты вышли с заголовками: «Сказав волшебное слово «Дахусим», русский лыжник выиграл Олимпиаду».

Однако, оказывается это и не байка вовсе! Сам Вячеслав Веденин подтверждает эту легенду в интервью:

"– Легенда ходит, как на Олимпиаде-1972 вы японскому журналисту матерком ответили. а тот написал, что ваше "Дахусим" – вроде заклинания…
– Это перед "тридцаткой". Пурга. Он подошел, спрашивает: снег повалил, как бежать-то? А я пробурчал "Да х… с ним". Это сейчас к спортсмену до гонки никого не подпустят, а тогда корреспонденты свободно бродили. Лезли в душу. Палкой бы их ткнуть.

– От кого узнали, что история пошла гулять по миру?
– Мне из Японии газету прислали, а здесь перевели." 

***

Вячеслав Веденин "Дотяни, достони, дохрипи…"

Его легендарная эстафета в Саппоро-1972 – как иллюстрация: бывают в спорте чудеса. Бывает невозможное. На 10-километровой дистанции Веденин отыграл минуту и стал двукратным олимпийским чемпионом! Сегодня великий лыжник ХХ века живет себе тихо в деревне под Тулой. 
* * *

– В Москве вас застать непросто?

– Разве что за пенсией приезжаю. Нечего мне в Москве делать.

– Пенсия хорошая?

– 35 тысяч. Я же подполковник, выслуга большая. Плюс прибавка для олимпийских чемпионов. Была 15 тысяч, нынче – 32. Грех жаловаться, для деревни хватает.

– Вы же в этой деревне выросли?

– Да. Правда, дом наш мать давным-давно продала. Там и сейчас люди живут. А я купил участок напротив.

– Смотрите – сердце щемит?

– Отболело. А раньше нередко приходил к родному дому. Даже ночевать как-то попросился. Пустили.

– Юность у вас не самая веселая была.

– Это точно. Отец погиб в 1942-м. Я его никогда не видел. Отослал с фронта матери фотографию, приписал: "Поцелуй дочку". Ушел воевать, не зная, что мать беременна мной.

– Похоронка сохранилась?

– Да. Никаких подробностей: "Пал смертью храбрых под Смоленском…" В соседней деревне фашисты четверых расстреляли, а в нашей все попрятались. Человек шесть немцев прошли по улицам – и двинули на Дубну. Где чугунолитейный завод. У меня от голода был страшный рахит. Крапиву по деревне не найти было, всю съели, – так жрал старую лебеду. Единственное лакомство – теруны.

– Что это?

– Как картошку на поле ни собирай, все равно на зиму что-то останется. Берешь промерзшую, а она мягкая. Шкуру снимаешь и печешь оладьи. Еще курили много. Во втором классе мне уже пачки на день не хватало. Разок у деда стащили махорки – накурились так, что на стенку полезли! До галлюцинаций!

– Не может быть.

– Не буду ж я вам врать. Молоком отпаивали. А завязал я с табаком в шестом классе. К нам преподавать физкультуру прислали фронтового артиллериста. Здоровенный мужик, двухпудовыми гирями крестился. Застукал нас с цигарками в туалете. Взял меня за ноги и головой держал над дыркой в полу: "Макну!" Как я ревел!

– Где курево, там и выпивка?

– Когда дядя-полковник приезжал в отпуск, меня маленького дед сажал на коленку. Наливал стопку самогона: "Пей за столом, а не за углом!" Потом швырял пьяненького на печь – чтоб спал, не мешался.

– Самогон мальцу – не перебор?

– Да ну, перебор. В деревне быстро взрослели. Все детство – работа! Я до школы в ночное ходил, на покос. Так натрудишься, что после обеда встать не в силах. Однажды чуть не загнулся. Месяца два в госпитале лежал. Да еще на второй год остался.

– Почему?

– Не желал немецкий учить. Дураком надо быть, чтоб давать нам этот язык. Когда отцов на войне поубивало. Мы учительнице немецкого темную устраивали. Сзади ребята подкрадутся – мешок ей на голову. А ноги крапивой иссекут. Она-то ни в чем не виновата. Но раз немецкий язык – значит, немка.

– Это она вас на второй год упекла?

– Да. Бумагу выдали: "при удовлетворительном поведении закончил 7 классов". Настоящий "волчий билет", никуда с таким не пристроишься. Только спорт меня спас. И курить я бросил, и пить. На товарняке в Тулу начал ездить, на велосипедные тренировки. Двухпудовые гири 30 раз зубами поднимал.

– Это как?

– Привязываешь к гире веревку, зубами хватаешь и тягаешь. Очень развивает спину и шею. Я в книге об Иване Поддубном это упражнение вычитал. А как-то залез на перекладину, хотел крутануться – и головой вниз. Подняли, повезли на телеге к фельдшеру. Очередь огромная. Внезапно голова закружилась, по стеночке сполз. Очухался в палате. Гляжу – койки кругом, чей-то голос: "Ну вот. Жить будет!" Со всех сторон мне мед тянули. Приговаривая: "Сынок, кушай, я не трогал". Ну угощают – я и ем.

– Трезво.

– А сестренка мне объяснила, где лежу. Палата смертников, с последней стадией туберкулеза. Каждое утро смотришь – еще одна коечка заправлена. Унесли хоронить. Ночи не проходило, чтоб кто-то не помер. Уговорил я медсестричку, тряпки мои отдала. И сбежал.

– Далеко?

– В кедах и трико караулил часа три, какой товарняк тормознет. Заскочил в один, а тот совсем останавливается. Хочу обратно прыгать, вижу – двое шагают с овчарками. Я на другую сторону – и там военные. Думаю: что за дела?

– И?

– Зеков перевозили! Тень метнулась – рванули стоп-кран. Решили, что заключенный побежал. А это я. Поймали, в милиции долго сидел. Время спустя завербовался в Котлас лес пилить. С "Дружбой-2" управляться умел. Паспорт отнес в контору, которая собирала работяг, мне 420 рублей взамен. Кинулся на базар, там пирожки с мясом, ливером…

– Красота.

– Иду – уминаю! Голодный! Навстречу тренер, у которого первенство области по велосипеду выигрывал: "Что на тренировки не ходишь?" Рассказал ему про Котлас. Он деньги у меня отнял, свои добавил – паспорт забрал назад. И отправил в "Динамо". Вот, кстати, история. Лет в 13 накопал шесть мешков картошки. Мать послала продавать на рынок в Тулу: "Все что заработаешь – твое". На эти деньги купил гармошку и белую майку в синюю полоску с буквой "Д". С какой же гордостью ее носил! Не подозревал, что скоро вся жизнь будет связана с "Динамо".

– Прославились вы в лыжах. Не в велосипеде.

– Я – мастер спорта на шоссе и треке. Но зима подошла, а велогонщиков от армии не освобождали.

– Почему?

– Лейтенант на велосипеде под машину попал – и насмерть. Генерал приказал: "Велосипедист? За забор не пускать!" Мне служить не хотелось. И очутился я в "Динамо" у заслуженного-презаслуженного человека, 14-кратного чемпиона СССР по лыжным гонкам Василия Смирнова. Он технику мне ставил. Гоняет по кругу, кричит: "Ра-а…" Я бегу. Снова крик: "Ногу опустил, и катись на ней, пока я "раз" не скажу".

– Если б не ушли из велоспорта и там достигли бы выдающегося?

– Не исключено. Я выносливый, упертый. Проезжал 25 километров по Военно-грузинской дороге, не вставая с седла. На одних бедрах. Ножищи здоровые. В Туле спорил с деревенскими, что полуторку обгоню.

– На что спорили?

– На две бутылки водки. Стартуем одновременно. Грузовик на ямах прыгает, а я на велосипеде объезжаю. И выигрываю!

– А говорите, пить бросили.

– Не до такой же степени. Наработаешься – вечером с мужиками махнуть не грех. В деревне всё пили! Даже денатурат! С крутым чаем разводишь – нормально идет. Уж мне поверьте.

* * *

– Легенда ходит, как на Олимпиаде-1972 вы японскому журналисту матерком ответили. а тот написал, что ваше "Дахусим" – вроде заклинания…

– Это перед "тридцаткой". Пурга. Он подошел, спрашивает: снег повалил, как бежать-то? А я пробурчал "Да х… с ним". Это сейчас к спортсмену до гонки никого не подпустят, а тогда корреспонденты свободно бродили. Лезли в душу. Палкой бы их ткнуть.

– От кого узнали, что история пошла гулять по миру?

– Мне из Японии газету прислали, а здесь перевели.

– Мы читали про трюк с мазью во время эстафеты в Саппоро. Как додумались?

– Когда-то на соревнованиях спросил у финна Мянтюранты: "С мазью проблема. Какую посоветуешь?" Он указал: "Вот хорошая". Сдуру послушал. А она вообще не ехала! Я помнил про тот эпизод и перед своим этапом начал при норвежце Харвикене якобы протирать лыжи мазью. При этом тюбик держал в сантиметре, водил чистым пальцем. Гадал: клюнет или нет? Я даже поздравить его успел с золотой медалью: мол, шансов у меня нет. Все это сыграло.

– Догадывались, что сыграет?

– Норвежец был из тех людей, которых я изучил. Если парень маленько в детстве избалованный, все у него получалось без стрессов, – гнилой внутри. Тебе остается нащупать место, где эта гнильца. Туда надавить. И я нащупал – очень ему славы хотелось. Представлял уже, как страна обрадуется золоту.

– Он побежал мазаться?

– Шепчет тренеру: "В третий раз Веденин подмазывает…" Косятся на голубой Swix у меня в руках. И свои лыжи от носка до пятки! Считай, я 15 секунд отыграл. Затем на спуске – 12. Опять схитрил. Сказал заранее нашим ребятам: "Встаньте там и кричите "Веденин!" Так и сделали. Харвикен голову поворачивает, две секунды на этом теряет. Палка проскользнет – и три отыгрываешь. А он несколько раз обернулся.

– Если б не хитрость – вы все равно выиграли бы?

– Не знаю. Но зла было много!

– На кого?

– На болельщиков наших. 800 человек приплыли на корабле из Владивостока. С трибун уходили, не дожидаясь окончания эстафеты.

– Почему?

– Не верили в успех. А главное – последний день магазины работали. Надо ж было суточные потратить. Корреспонденты следом потянулись. Ни одной фотографии моей не сохранилось с этой гонки, ни одного интервью! Перед стартом столкнулся с тренерами Каменским и Кузиным. Плоская бутылка коньяка, отхлебывают из горла: "Слава, второе место – тоже место!" Что это?! В итоге единственный мой снимок из Саппоро – на "полтиннике". И то не меня фотографировали, а ботинки.

– ???

– Знаменитый гонщик Ернберг открыл фирму, наладил выпуск ботинок. В них я бежал. Их щелкнули, ну и меня заодно. Не было бы ботинок – не было и фото.

– Откуда такая роскошь?

– У меня был в Швеции персональный болельщик, миллионер Курт Люсель. В 1965-м отправили туда – без денег, без всего. Местная федерация должна была принять. Делегация небольшая, руководителем назначили профессора Аграновского. Мне там на трассе кричали: "Русиш шпион!"

– Почему?

– Потому что тренировался со шведскими сборниками – и по мне в Москве позже вычисляли их готовность. До отъезда инструктировали: "Все записывай. А записи шифруй".

– Денег вам с собой не дали. А лыжи?

– Две пары и одни ботинки, которые на третий день развалились. Причем ботинки были моего тренера Колчина. Выступал он в них лет двадцать. И вот сижу в номере, латаю. Дратвой прошиваю. Заходит швед: "О, Веденин!" Я сразу вспомнил про тетрадь, в которой расписывался.

– Что за тетрадь?

– Из КГБ. 37 пунктов, что запрещено за границей. Нельзя, к примеру, автографы давать внизу чистого листа. Принимать подарки, денежные призы. С кем-то знакомиться. А тут на пороге стоит какой-то дядька. Берет мои рабочие лыжи за носок – раз, и отломил! Видит в моей руке недошитый ботинок – восклицает: "Музей!" Выхватывает и вместе с дратвой выбрасывает в форточку. Потом – тяжеленные эстонские кеды с капроновыми стельками. Двумя пальчиками, брезгливо…

– Не поколотили его?

– Хотел. Это ж чистая провокация. Все, как в КГБ учили – кеды выкинул, лыжи переломал. Схватил его, припер к стене. Он заверещал: "Ноу, ноу, спутник…"

– Спутник?

– Да. Почему-то звал меня спутником. Говорит: "Завтра в 7 утра тебе привезут все новое". Он ушел – а я поплелся свое добро искать под окнами в сугробе.

– Нашли?

– И нашел, и дошил. В 7 утра стук в дверь – на пороге незнакомец. Притащил три пары лыж, палки, кроссовки, ботинки, тренировочный костюм. У меня паника. Брать-то нельзя! Я ж расписался!

– Да. Ситуация.

– Я к Аграновскому. Разрешил: "Только больше не проси!" – "Да мне уже и не надо, теперь все есть". Полюбил меня Курт. Он и к Клаве Боярских тепло относился, и к Ване Утробину. На Олимпиаду в Гренобль повез лыжи для всей нашей сборной.

– Бескорыстно?

– Абсолютно. На его BMW крыша просела! Все для советских! А однажды уникальный случай произошел. В 1969-м поспорил он со шведскими журналистами, что я выиграю Олимпиаду. На следующий день газеты вышли с шапкой: "Люсель ставит на Веденина полтора миллиона крон!"

– Вам что-то перепало?

– В Саппоро Курт принес чек на полтора миллиона. Я отказался – так он направился к председателю Спорткомитета Павлову. Чтоб я официально мог взять чек. Тот послал к Гончарову из ЦК, который курировал команду. Гончаров запретил – а мне сказал: "Слава, тебя родина и так отметит!" Курт шипел: "Спутник, дункель…"

– Это что?

– Дурак, мол. Не понимал, почему отказываюсь. Зато Курт нам с призовыми помог. Прежде валюту, которую сборная зарабатывала на коммерческих соревнованиях, забирали тренеры. Сдавали в Спорткомитет, получали пять процентов, а лыжникам – шиш. Мы не догадывались, как нас дурят, пока финны перед гонкой не пообещали каждому по 250 марок. Ждем – тишина. Пошли разбираться и услышали: "Так ведь тренерам отдали".

Переглянулись мы, сделали выводы. Следующий этап в Швеции. Через Курта договорились с организаторами: "Тренерам ни-ни – все ребятам в конверте". А тем какая разница? И за одну гонку нам отвалили столько, что почувствовали себя миллионерами! Сроду таких денег в руках не держали!

– Сколько?

– Я за первое место получил две с половиной тысячи крон. Другие поменьше. Там же тотализатор был. Ставили на лыжников, как на лошадей. Наши премиальные, как объяснил Курт, зависели от выручки.

– Что тренеры?

– Пришли: "Где валюта?" Мы в ответ: "Какая? Ничего не знаем". Все, конечно, молчали.

* * *

– Как сложилась жизнь Курта?

– Трагически. Умер в 53 года. Из-за меня.

– То есть?

– Он перенес три инфаркта, таблетки горстями глотал. Приехал на Олимпиаду в Саппоро. Как кто-нибудь из наших медаль завоевывает – Курту тренеры шампанское наливают. То за меня, то за Галку Кулакову. Плохо ему стало, улетел домой. И вот дочь его вспоминала, как смотрел мою эстафету по телевизору. Налил шампанского в самовар, который я же ему подарил. После победы выпил полный стакан. Ему говорили – нельзя! А он: "Веденин. Спутник. Мой!" И утром скончался.

– Вы упомянули Боярских, трехкратную олимпийскую чемпионку. Алевтина Колчина, которая выступала с ней за сборную, рассказывала нам: "Секс-контроля в те годы не существовало. А Клава была между "женщиной и мужчиной". От рождения повышенный уровень тестостерона. Мы видели, что она бреется, в душ с нами не заходила…"

– Да ну, классная тетка! Мужских черт у нее я не замечал, лицо чистенькое. У одного лыжника даже короткий роман с Клавкой был. Хотя замуж она так и не вышла. Девки недолюбливали ее, поэтому чаще с нашей командой общалась. С Куртом накануне гонки могла бутылку водки выпить, а утром спокойно бежала и выигрывала.

– Кулакова так и живет в деревенской глуши под Ижевском?

– Это не глушь, а шикарный коттеджный поселок. Удмуртская Рублевка. Кулакова поселилась там с Ниной Парамоновой. Они давно дружат, не замужем, вот и решили, что вдвоем веселее. Галка до Олимпиады в Инсбруке расписалась с нашим массажистом Владимиром Володченко. Собралась к нему в Москву переезжать, машину купили. Но через три месяца их развели.

– Кто?

– Тренеры. Виктор Иванов, возглавлявший женскую сборную, шумел: "Галя, Родине нужны медали! А если ты забеременеешь и не попадешь на Олимпиаду?!" Житья им не давали. В поездках вместе не селили. Она плакала, а его вскоре к конькобежцам перевели. Семью разбили, заставили оформить развод. Больше мужей у Галки не было. Мы иногда в Москве встречаемся. Знаете, какая пенсия у Кулаковой, Мухачевой и Олюниной, победивших на Олимпиаде в эстафете?

– Какая?

– 9 тысяч! Они представляли общество "Труд". Те, кто за профсоюзы выступал, в таком же положении. Стыд и позор! Нам-то, динамовцам, легче. За выслугу набегает приличная сумма. Меня Оля Данилова благодарит за то, что в свое время убедил вернуться в "Динамо". Ее тренер в "Труд" перетащил. Но я напомнил Оле слова, которые услышал от динамовского начальника, когда сам много лет назад хотел демобилизоваться: "Не встречал человека, которого бы погоны задавили". И я подписался на офицера. В Саппоро улетел старшим лейтенантом, после золота на "тридцатке" вручили телеграмму от генерала погранвойск: "Поздравляю, товарищ капитан!" Думаю, ошибся, что ли? А он своей властью досрочно мне звание повысил.

– Здорово.

– Сколько спортивных обществ развалилось, в "Динамо" же, слава богу, порядок. Важно, чтоб руководители были "не освобожденные от физкультуры". А те, кто любит спорт.

– У Кулаковой дома музей. Почему бы вам свой не открыть? Трофеев-то не меньше.

– Их почти не осталось. Первая жена, когда развелись, из окна повыкидывала кубки, вазы, дневники, ножи…

– Какие ножи?

– Охотничьи. Была у меня коллекция. Особенно жалко уникальный самодельный нож, который подарил якут, трижды Герой Соцтруда. Пятилетку он за два года выполнял – по добыче соболя, по пушнине. У него на спине швы толщиной с палец – память о встрече с медведем.

– Легко отделался.

– Рассказывал, что этим ножом распорол медведя от паха до горла, когда тот его "обнял". 

– Где вы познакомились?

– Есть поселок Сангар – от Якутска два часа на самолете. Меня как-то пригласили туда на республиканские соревнования. С нами Саша Тихонов был. Я ему в той поездке шампанское проспорил.

– Как?

– Саша сказал, что воткнет нож в сметану – и тот стоять будет. Я не поверил. Оказывается, якутские коровы дают молоко 6-процентной жирности. Поэтому сметана такая густая, что можно резать ножом, будто масло. Тихонов-то об этом знал, он ездил в те края, норку стрелял, когда с деньгами было туго.

* * *

– Были у вас нелюбимые трассы?

– После пражской весны 1968-го самый противный выезд – Высокие Татры. Нас там ненавидели! Чешские лыжники, когда мы заходили в зал помазать лыжи, орали: "Оккупанты, вон!" Окна в гостинице, где мы жили, камнями закидывали. Пошли на кухню за чайником или кастрюлей – не дают. Чтоб чаю попить, воду грели в раковине. Затыкаешь дыру – и врубаешь два кипятильника. Дурдом! Да и в гонке провокации бывали. На подъемах стояли рабочие, замахивались на нас лопатками. Пытались по спине треснуть. Лопатку рукой перехватываешь – и матюком на них. Но секунды-то теряешь. А в 1970-м на чемпионате мира в Татрах у меня вообще золотую медаль украли!

– Каким образом?

– На дистанции 50 км выигрывал у финна Ойкарайнена минуту, все под контролем. Неожиданно за поворотом возле сарая пацаны зашебуршились, подбежали и сыпанули стирального порошка. Я оглянулся, а они сзади граблями заровняли, снежком присыпали. Все, лыжи катить перестали! Я на руках кое-как вторым финишировал, ладони до крови стер.

– Протест подавали?

– А как доказать? Лыжи грязные. Тогда круг был 25 км, камеры не везде. Это сегодня они повсюду натыканы, круги меньше – 7-8 км. Обидно получилось и в Швеции на супермарафоне "Васалоппет". От основной группы на девять минут увез в отрыв финна Сиитонена и шведа Бьелинга. Стартовали мы на зеленых мазях при температуре минус 8. А на финише, когда прошли через перевал, было плюс 3. Лыжи не держат. На 78-м километре вижу надпись "Serviсe fix". Думаю – подмажусь, и нормально. Швед, который, уже еле держится, вдруг ускоряется. Подкатывает первый к рюкзаку, вытаскивает красный Rex, мажет лыжи – и швыряет тюбик в лес. Да еще, зараза, ручкой нам помахал.

– Вот гад.

– Мы с Сиитоненом рюкзак открываем – там ничего, кроме полужидкого мыла. Опять на одних руках пришлось бежать. В концовке я финна обошел. Потерял за эту гонку шесть килограммов. Когда начал раздеваться, кожа на ногах от пота и соли чулком снялась.

– Кто из хоккеистов пригрозил вам, знаменосцу, на церемонии открытия Игр-1972?

– Во главе колонны самые здоровые стояли – Рагулин, Ромишевский… За пару минут до выхода на парад ко мне подошел инструктор ЦК. Напомнил: дескать, этикет обязывает около ложи японского императора склонить флаг. Хоккеисты недовольно загудели: "Слава, ты перед кем наше знамя будешь преклонять?! Поднял на вытянутых руках – и строевым шагом! Понял?!"

– Огорчился император?

– Я на него не смотрел. Газета "Вечерний Саппоро" фотографию с парада сопроводила подписью: "Советский Союз бросил вызов всем!" А это политический вопрос, вот чиновники из Спорткомитета на меня и накинулись: "Что натворил?! Дома ответишь!" Но после двух золотых медалей об этом, слава богу, никто не вспоминал. В том числе император, который лично поздравил с победой в эстафете. Подарил деревянную японскую маску. Привез домой, так сын ее жутко боялся. Где-то затерялась.

– А марка китайская с вашим портретом сохранилась?

– Кто-то из друзей заиграл. Но марка не китайская – японская. Мне ее из Саппоро прислали. На фотографии я в кимоно. История такая. На Олимпиаде меня и Володю Воронкова, который бежал первый этап эстафеты, пригласили в местную баню. С русской ничего общего она не имеет. Зал человек на пятнадцать. Запах, как на конюшне. Тебя закапывают в горячую смесь из опилок и травы. Одна голова торчит. Лежишь минут десять, японочка в чем мать родила у каждого салфеткой пот со лба вытирает.

– Однако.

– А в раздевалке выдают полотенце, шапочку, кимоно. Мы с Воронковым облачились в него – и в этот момент нас тайком щелкнули. Володе такая же марка пришла. А Феде Симашеву из Японии девчонка полгода надушенные письма слала.

– Та самая, из бани?

– Другая. Не в курсе, где с ней познакомился. Федя был мастер заигрывать с девчатами. Вот японочка и влюбилась.

– Посвященное вам стихотворение Роберта Рождественского знаете наизусть?

– "Репортаж о лыжной гонке"? Лишь пару строк: "Ты, пожалуйста, добеги. Дотерпи, родной! Дотяни, достони, дохрипи…" Он был на Играх с группой поддержки. Правда, на эстафете тоже не остался, рванул по магазинам. В Саппоро мы толком не пообщались. Встретились во Дворце съездов, когда меня Орденом Ленина награждали. Рождественский на банкете подошел, выпили по фужеру.

– В шутку не попрекнули поэта: мол, что ж с трибуны-то ушел?

– Зачем? Вот тренерам я высказал. Каменский губу прикусил. А Кузин заплакал. Наверное, уже крепко выпивши был.

* * *

– Что помешало вам попасть на третью Олимпиаду в 1976-м?

– Я мечтал выиграть "полтинник" в Инсбруке. Но меня обманули. Я согласился слить кровь. Теперь это называется кровяной допинг. Официально его запретили в 1985-м. А в нашей сборной предложили использовать перед Инсбруком. Когда команда отказалась, Захавин, зампред Спорткомитета, и тренеры взяли меня в оборот. Напирали на то, что я – единственный коммунист в сборной, должен переубедить ребят. К слову, членом КПСС стал при интересных обстоятельствах. Вызвали после Саппоро в КГБ: "С Орденом Ленина беспартийным за границу выезд закрыт". И за день оформили партбилет! Без всякого стажа, собраний.

– Кровь вы сдали?

– Да, 680 граммов. Первым. Выступил в роли подопытного кролика. В институт крови приехали те, кто тренировался в группе Колчина, – я, Володя Лукьянов, Толик Шмигун… А другие сумели уклониться. Иван Гаранин сказал: "Веденину терять нечего, он олимпийский чемпион. А нам зачем рисковать?"

Спустя три недели – отборочный чемпионат страны. Тренеры говорят: "Петрович, не волнуйся. При любом раскладе гонка на 50 км в Инсбруке – твоя". На "пятнашке" проиграл 11 секунд, на "полтиннике" – 8.

– Формально отбор не прошли?

– Да. И меня отстегнули от Олимпиады. До этого был в отличной форме, порхал по горам. Раньше вообще лыжники были ого-го! Закваска деревенская, крепкие, выносливые. Помню, летом в Алахадзе тренировались на ипподроме. Жарища, а у нас 30-километровый кросс. Витя Круглов говорит жокею: "Спорим, что я быстрее пробегу 20 кругов, чем ты на рысаке?"

– И что?

– Поначалу жокей вперед вырвался. Витька поравнялся с ним на восьмом круге. Тут выскочил старший конюх. На наших глазах нагайкой отхлестал паренька.

– За что?

– Так ведь лошадь чуть не загнал! Она в пене. А Витька – свеженький. Еще и с нами 18 кругов спокойно дал. Во, какая подготовка была! И никакого допинга! Мне он тоже был не нужен. А после переливания обратный эффект произошел. То ли кровь не прижилась, то ли иная причина. Но при подъемах в гору, едва пульс доходил до 180, я задыхался. Чувствовал, как из живота подступает комок к горлу – и все, шагу ступить не в состоянии. Карьеру закончил.

– Дальше чем занимались?

– 12 лет отработал главным тренером женской команды "Динамо". Когда Союз развалился, председатель ЦС "Динамо" Богданов подарил мне пачку анонимок. Много любопытного о себе почитал.

– Например?

– Писали, что Веденин спит со всеми спортсменками, которых тренирует. Хоть к тому моменту я уже был с Ларисой. Мы не сразу расписались – первая жена два года не давала развод. Добился его через суд с четвертой попытки, причем бывшая супруга на заседании так и не появилась. Отношений давно не было, но я ждал, когда сын повзрослеет. Чтоб понимал – ухожу не от него, а от матери. Пару лет после этого в гараже ночевал.

– В каком смысле?

– В прямом. Большую часть времени я проводил на сборах. А когда возвращался, спал в "Волге". Или у друзей. Потом надумал к Ларисе в Сыктывкар переезжать. В Сандунах отвальную устроил. Среди друзей там были секретарь замминистра МВД и адъютант Андропова. Они не знали, что за повод. Как услыхали, что в Сыктывкар намылился, за голову схватились: "Забудь! Мы поможем". И нам с Ларисой дали квартиру в Беляеве.

– Она моложе?

– На 17 лет. Лыжница. Как увидел в сборной – влюбился. Пацанов предупредил: "Эту девочку не трогать!"

– Прислушались?

– Да, в команде уважали. На сборах все девчата с кем-то дружат, только Лариса одна да одна. Люба Зыкова, будущая жена Коли Зимятова, говорит ей: "Скажи спасибо Петровичу, что без мальчика ходишь…" – "Как?" – "А вот так! Он запретил к тебе приближаться". Ну и закрутилось у нас.

– Чем жена занимается?

– Ведет лыжную секцию. На ветеранских чемпионатах мира выступает. Да и на тренировках с мальчишками у нее постоянно по 10 километров в день набегает.

– А вы – катаетесь?

– Каждую зиму на лыжах! Для меня это всегда в радость. Правда, год назад инсульт перенес. В деревне прихватило. Месяц в местной больничке провалялся. Правая рука не разгибалась, врачи сказали – надо ампутировать. Я понял, что пора валить. Вещички собрал и тихонечко через дырку в заборе дёру!

– Как в детстве.

– Ну да. Друзья рекомендовали мануальщика в Тульской области. Хорошо, машина "автомат", сам к нему добирался, рулил левой. И он меня на ноги поставил. Если сначала кулак не разгибался, сейчас этой рукой и гантели поднимаю, и ведро с водой таскаю. А главное – снова на лыжах кататься могу!

Юрий ГОЛЫШАК, Александр КРУЖКОВ, "Спорт Экспресс"