Старая Нарва "Глазами журналиста и актера" (отрывки из книги)

В изданной в 1997 году книге известного ученого, профессора Тартуского университета Сергея Исакова "Русские в Эстонии (1918-1940)"Историко-культурные очерки" дана галерея писателей, деятелей науки и культуры русского национального меньшинства в Эстонской Республике двадцатых-тридцатых годов. В разделе "Портреты (история в лицах)", рассказывая о нарвитянине Степане Владимировиче Рацевиче, автор очерков отмечает, что трудом именно таких тружеников создается великое здание культуры. С.Исаков высоко оценивает книгу С.Рацевича "Глазами журналиста и актера", изданную лишь в 2006 году благодаря сыну, Алексею Рацевичу, нарвитянину, на то время уже более шести лет живущему и работающему в Англии. Отпечатана книга была в нарвской типографии за деньги Алексея.

Степан Владимирович Рацевич (1903-1987) прожил большую и драматичную жизнь, как, впрочем, и многие из его поколения. Он работал репортером в Нарве в местных русских газетах, одновременно выступал как актер в Нарвском русском театре, позже - инструктор по Причудью и Принаровью Союза русских просветительных и благотворительных обществ в Эстонии. В 1941 году арестован и отбывает свой срок в Вятлагере (Кировская область). В 1947 году досрочное освобождение, но в 1949 году С.Рацевич вновь арестован - ссылка в Сибирь. Вернулся в Нарву в 1957 году после реабилитации.

Публикуем избранные отрывки из книги "Глазами журналиста и актера", которые так или иначе касаются истории нашего города.

Вместо предисловия: Степан (Стефан) Владимирович Рацевич родился в Петербурге в 1903 году. Отец был врачом, погиб на фронте в Русско-Японскую войну. Мать, учительница музыки, воспитывала сына на средства от частных уроков. В 1913 году они перебрались на постоянное место жительства в Нарву, где пережили две революции и оказались за пределами родины, в буржуазной Эстонии. В 1921 году Рацевич окончил Нарвскую гимназию, поступил в Тартуский университет, однако не смог его закончить из-за нехватки средств. Работал на Русско-Балтийском заводе в Таллинне, на лесопильном заводе в Нарве, на сплавных работах под Нарвой, на табачной фабрике. Рано увлекся сценой и сценической деятельностью, которой отдавал все свободное время. Участвовал во многих спектаклях, появлявшихся на сценах Нарвы. С 1929 до 1940 года работал театральным инструктором в районе русского расселения Причудья и Принаровья. Потом поступил на работу в редакцию газеты «Советская деревня», где в 1941 году был арестован и заочно осужден на 10 лет исправительно-трудовых лагерей по 58-й статье. В связи с амнистией и хорошей работой был освобожден в 1947 году, но в 1949-м вновь арестован по старому делу. После скитаний по тюрьмам Таллинна, Ленинграда, Кирова, Красноярска оказался в ссылке в Дудинке. В 1955 году был амнистирован, в 1956-м – реабилитирован. С 1957 года жил и работал в Нарве. В 1963 году вышел на пенсию и стал писать мемуары. Умер в 1987-ом. Похоронен в Нарве.

Воспоминания Степана Рацевича издаются впервые. Первую их часть, описывающую дореволюционную Нарву, автор в 70-е годы отпечатал вручную и передал Нарвскому музею, который пользовался рукописью при составлении различных исторических материалов. Что касается второго тома мемуаров, то о нем долгие годы нельзя было даже разговаривать.

- Отец просто запрещал мне кому-нибудь рассказывать об этой части рукописи, - говорит Алексей Рацевич, - и сам молчал о ней. Дело, конечно, в том, о чем идет речь во втором томе, - об аресте, допросах, тюрьмах, ссылке.

...В глаза он старался не смотреть, избегал прямого взгляда, говорил быстро, предпочитая самому отвечать на задаваемые вопросы, не ждать ответа от спрашиваемого.

- Так значит, работали в политической полиции?!.. Очень хорошо! Продавали тех, кто действовал против эстонских буржуев!.. Почему молчите?.. Сказать нечего, правда глаза колет…

Шкуренков не дал мне сказать ни слова в свое оправдание.

- Молчите, - закричал он на меня, когда я пытался возразить, - в тюрьме сознаетесь, а нет, так заставим рассказать о жертвах белого террора.

- Никогда я на службе в политической полиции не состоял, осведомителем тоже не был, - с трудом смог бросить фразу в потоке словоизвержения Шкуренкова.

- Хорошо, поговорим о «Святогоре», - как ни в чем не бывало, моментально переключился на другую тему Шкуренков, - наверное не забыли такую организацию?.. Осиное гнездо махровых монархистов, свивших себе пристанище в русском клубе. Нам известна ваша роль в этом богоспасаемом учреждении, которое занималось агитацией против советской власти… Или тоже станете отрицать свою вину?!.. Дескать, моя хата с краю, ничего не знаю… Зато мы хорошо знаем, какая оголтелая пропаганда велась среди святогорцев за восстановление в России царского режима… И как помогала отпетым контрреволюционерам газета «Старый Нарвский листок», в которой вы с Грюнтелем писали антисоветские пасквили!..

Возражать Шкуренкову, в пылу раздражения и злобы говорившего сплошную нелепицу, было бесполезно и бессмысленно. Я молчал и не отводил своего взора с его возбужденного лица, которое покрылось красными пятнами.

- Небось молчите?!.. И правильно делаете!.. Будете врать, хуже себе навредите! Мы боремся за правду, беспощадны с теми, кто идет против нас, простим тех, кто чистосердечно раскается и поможет советской власти разоблачить скрытых врагов...”

Второй том, точнее, его первая часть, даже называется весьма просто - "58 статья”. И именно с этой части Алексей Рацевич решил начать издание воспоминаний отца. Идея же напечатать их возникла, что называется, не сейчас.

- Еще в 1992 или 93 году я пошел в типографию и попросил посчитать, сколько будет стоить издание книги, - рассказывает Алексей. - Полученная сумма равнялась почти 25 тысячам крон - деньги для меня по тем временам совершенно космические. И хотя многие советовали мне все-таки взяться за издание, а Сергей Советников даже пытался найти где-нибудь финансовую поддержку, тогда ничего не получилось.

А в 1999 году Алексей Рацевич поехал в Англию, где за шесть лет накопил необходимую сумму. И теперь, приехав на время в Нарву, занялся издательскими делами.

По мнению Алексея, мемуары его отца будут интересны многим, поскольку галерея описанных в них лиц включает в себя множество людей, от членов правительства буржуазной Эстонской Республики (с которыми Степан Рацевич встречался в Таллиннской тюрьме) до принаровских и причудских крестьян.

- Кроме того, - считает Рацевич-младший, - книга окажется полезной всем учащимся. Ведь материалов о Нарве 20-30-х годов до сих пор очень мало.

«Глазами актера и журналиста» выйдет четырьмя книгами. К сожалению, их тираж будет очень невелик – так, первая часть второго тома выйдет всего в 500 экземплярах. О том, как книги будут распространяться, мы сообщим позднее. Пока же скажем, что первая из них появится примерно в середине марта.

"Нарвская Газета", 2006 год

  С. В. Рацевич

   Глазами журналиста и актера.

   (Из виденного и пережитого)

   Том 1-й Часть 1-я

  

   1. Гдов - Петербург - Нарва.

  

   Детство свое помню неважно. Сохранились в памяти только отдельные эпизоды, больше те, о которых рассказывала мать.

   Мое появление на свет произошло 20 августа 1903 году в захудалом уездном городишке Гдове на берегу Чудского озера, где был расквартирован пехотный полк, в котором военным врачом служил мой отец. Вскоре отца перевели в Петербург и мы втроем переехали в столицу. Разразилась Русско-Японская война. Отца мобилизовали и вместе с лазаретом отправили в Порт-Артур, где он и погиб.

   Мы остались вдвоем. До февральской революции мать не знала материальных затруднений. Получала пенсию за погибшего мужа, пособие на мое воспитание, имела свои скромные сбережения. Любила путешествовать. Вместе со мной бывала в Москве, Киеве, Варшаве, Риге. Летом отдыхала в Крыму и на Кавказе. Осенью ежегодно навещала своего дальнего родственника Августа Раубера, известного анатома и хирурга, профессора Дерптского университета г. Дерпте (ныне Тарту). Одну из этих поездок я хорошо запомнил.

   В уютной гостиной профессора собрались его друзья. Приятное тепло разливалось от горевшего камина. Все внимательно слушали игру на скрипке профессора А. Раубера. Ему аккомпанировала моя мама, окончившая консерваторию в Варшаве.

  

   ------------------------------------------------""------------------------------------------------

  

   В 1796 год, после смерти Екатерины 11, возникло ведомство, осуществлявшее руководство гимназиями, закрытыми детскими приютами, институтами для благородных девиц, учебными заведениями для слепых и глухих. Позднее этому ведомству присвоили имя императрицы Марии Федоровны. В детские приюты этого ведомства принимались дети офицеров, погибших на войне. По окончанью приюта, мальчики поступали в кадетские корпуса, девочек определяли в институты благородных девиц.

   В один из таких приютов на Архиерейской улице напротив Петропавловской больницы поместили меня. Никакими архитектурными достопримечательностями трехэтажное здание приюта не отличалось. Над крышей золотыми бликами сверкал крест, свидетельствующий о том, что в здании находится домовая церковь. На стене под крышей как бы продолжением креста, цветной мозаикой выложена фигура богоматери с младенцем на руках. В дореволюционной России во всех закрытых учебных заведениях имелись домовые церкви. Настоятели церквей одновременно были и учителями Закона Божия. Богослужения проходили обычно по субботам, воскресеньям, двунадесятым праздникам и в так называемые "царские дни", то есть дни рождения и именины членов царствующей семьи.

   Более шестидесяти лет прошло с того времени, как я покинул стены этого заведения, а память услужливо сохраняет многое из того, что было в юные годы. Тем более, что детство детей-сирот привилегированного дворянского общества представляет определенный исторический интерес для исследователей.

   Режим в детском приюте был строгим. Родственникам разрешалось навещать детей только по большим праздникам. Все дети находились под постоянным, неукоснительным наблюдением воспитательниц, не допускавших никаких нарушений дисциплины и на месте их пресекавших. Разговорным языком в приюте был французский язык, хотя все были русскими. Смешно вспомнить, но если кому-то из нас хотелось в туалет, обязательно нужно было подойти к воспитательнице и по-французски сказать:

   - Permettez myade sortir purlepetit besoin,- что означало: "Разрешите мне выйти по маленькой нужде".

   Когда необходимость становилась более сложной, просьба звучала так:

   - Permettez mya de sortir pur le grand besoin.

   Стоило только обратиться по русски, смельчак рисковал не попасть в злачное место. Воспитатели зорко следили за каждой мелочью: как мы ходим, стоим, разговариваем между собой, как ведем себя при встрече со взрослыми, сидим за столом, держим ложку, вилку или нож. Все, что мы пытались сделать, проходило через строгий воспитательский фильтр. Провинившегося, не соблюдавшего строгий приютский режим ожидали всякого рода наказания: лишение сладкого, стояние в углу, двухчасовое занятие по арифметике, вплоть до карцера и порки.

   Больше всего мы боялись лишиться удовольствия, о котором мечтали все без исключения и ждали этого события с огромным нетерпением. В "царские дни" к подъезду приюта подавались кареты, запряженные парой лошадей. Лучшие по поведению и успехам в учебе отвозились в Мариинский театр на оперные и балетные спектакли с участием выдающихся певцов и танцоров. Из двухсот девочек и мальчиков нашего приюта отбирались сорок достойнейших. Достойнейший должен был не только отлично и хорошо учиться, но и примерно вести себя на уроках и вне уроков, быть опрятно одетым, иметь всегда начищенную обувь, хорошо танцевать (танцы были обязательной дополнительной дисциплиной), аккуратно заправлять кровать и быстро засыпать после отбоя. Сейчас трудно вспомнить, какие еще предъявлялись требования, их было энное количество. Список счастливчиков, едущих в театр, за подписью директора вывешивался накануне. С трепетом подходили мы к заветному листочку в поисках своей фамилии и, если находили её, радости не было предела. Как прилично учившийся и никогда не вызывавший особых нареканий своим поведением, я, почти всегда, находил свою фамилию в этом списке.

   На всю жизнь запомнил я день своего первого выезда в Мариинский театр. Это произошло в Николин день 6(19) декабря 1912 года, в день ангела императора Николая 11. в то время мне было девять лет. С того дня в моем сердце вспыхнула искорка интереса к искусству. Впервые попав в театр, да не в какой-нибудь, а самый лучший в России, я увидал шедевр русского оперного искусства, оперу Глинки "Жизнь за царя". Это только после революции опера получила название "Иван Сусанин", а тогда она называлась гордо и просто - "Жизнь за царя".

   Нам отвели несколько лож в бельэтаже. Все поражало и восхищало нас в этом театре. Роскошь зрительного зала, огромные хрустальные люстры, излучавшие море света, роспись стен, потолка, занавеса ошеломляли детское воображение. В антракте нас водили в буфет, где угощали лимонадом, пирожными и конфетами.

   Зрители в зале были особенными. Исключительно молодежь. В партере сидели юнкера - будущие офицеры. Справа наверху находились воспитанники детских учреждений ведомства императрицы Марии Федоровны, по левую руку институтки, в том числе воспитанницы Смольного института.

   Больше всего меня конечно поразил сам спектакль. Тогда еще не сознавая разницу между театром и действительностью, я все принимал за "чистую монету". Сценическое действие нас настолько захватило, что мы от всего сердца возмущались поведением врагов России - поляков. Ненавидели их так, как только дети могут ненавидеть. Сочувствовали подвигу Сусанина и вместе с народом на сцене радовались торжеству русского оружия. Опера была поставлена в лучших традициях русского искусства и достигала своей цели, закладывая детских в умах любовь к России, царю и ненависти к завоевателям.

   К сожалению, тогда еще мы не могли понять и оценить красоту музыки Глинки, проникнуться прелестью пения, осмыслить игру артистов. Это было величайшим секретом, непонятной тайной. Я, например, никак не мог понять, каким образом можно было играть роль на сцене и петь под оркестр. Одновременность этих действий не укладывалась в моей юной голове.

   Вскоре я снова попал в "Маринку". На этот раз на балет "Фея кукол". Балет не вызывал у нас столько вопросов, сколько опера, так как обучению танцам в приюте уделялось особое внимание. Наши квалифицированные педагоги - танцмейстеры не ограничивались обучением нас вальсам, мазуркам, полонезам и другими бальными танцами, но и основам балета. Давались уроки пластики, художественной гимнастики. Через танцы прививались хорошие манеры, умение держаться на официальных приемах.

   По большим праздникам в приюте устраивались вечера с приглашением высокопоставленных гостей. Вошло в традицию, на третий день праздника Рождества Христова к нам на елку приезжала вдовствующая императрица Мария Федоровна. Каждого ребенка она лично одаривала подарком-игрушкой, наблюдала, как мы играли-веселились у елки. Вот когда для каждого из нас проходил экзамен на умение держаться в светском обществе, быть кавалером своей дамы, не только танцевать, но и вести светский разговор, конечно только по-французски.

   Умение танцевать и знание основ ритмики танца очень помогло мне во время работы на сцене, в особенности в сороковых годах, в опереттах и музыкальных постановках на сцене Музыкально-Драматического театра Вятлага в поселке Лесной.

   Посещение Мариинского театра не прошло для меня бесследно. При одном упоминании о спектаклях, музыке, актерах, декорациях - сердце начинало трепетать, думы устремлялись в область искусства. Все чаще я искал случая пообщаться с нашей воспитательницей Екатериной Ивановной, женщиной ласковой и близкой к театральной жизни. Она не раз рассказывала о своем отце и деде, которые были профессиональными драматическими актерами, о театральных знаменитостях, которые бывали в их доме и часто там гостили. Она заметила мое особенное отношение к её рассказам и ей было приятно, что у меня пробудился интерес к театру. Однажды она пригласила меня к себе, усадила на диван и долго, очень интересно рассказывала про крепостной театр, про Волкова, Щепкина, Ленского, про Малый театр в Москве и настойчиво рекомендовала, если я когда-нибудь окажусь в Москве, побывать в этом театре, который считался лучшим в России того времени.

   - А можно из приюта сразу же поступить в театр? - спросил я робко Екатерину Ивановну.

   Она улыбнулась и, ласково потрепав по голове, сказала:

   - Рано, Степа, об этом думать. Чтобы попасть в театр надо много и долго учиться!

   - Учиться быть артистом?

   - Да! Но чтобы стать настоящим артистом ты должен кончить приют, получить сначала среднее, а потом высшее образование. А потом еще неизвестно, есть ли у тебя талант...

   - А как научиться таланту?

   На этот наивный вопрос ответа не последовало.

   Весной 1913 года я стал выпускником Мариинского приюта и держал вместе с другими мальчиками экзамен в 1-й Петербургский кадетский корпус. Итак, меня ожидала перспектива стать офицером. Но судьба решила иначе. В раннем детстве я сильно болел золотухой. На какое-то время болезнь не давала о себе знать, но сразу же после экзаменов в приюте открылись старые раны на затылке. Пришлось обратиться за медицинской помощью. Врачи рекомендовали немедленно покинуть Петербург с его вечно сырыми и ветреными днями и ночами. Мать решила переехать в Москву и отдать меня в одну из московских гимназий. На экзамене во 2-ю московскую гимназию я получил двойку по русскому языку.. вернулись в Петербург. Мать не знала как действовать дальше, куда отдать меня учиться. В это время она получила из Гунгенбурга, курорта под Нарвой, письмо от своей давней приятельницы Елены Петровны Половцевой с приглашением приехать на все лето в гости и рекомендовала избрать местом постоянного жительства город Нарву. В письме она описывала красоту старинного города, прелесть окружающей природы с рекой и водопадами, дешевизну жизни и близость от столицы.

   Моя мама решилась на переезд. Ликвидация квартиры на Измайловском проспекте не потребовала много времени. Мама очень торопилась, мне же не хотелось уезжать из Петербурга. Столица в это время готовилась торжественно дату в жизни царской России - трехсотлетие Дома Романовых. Город блистал свежевыкрашенными зданиями, выглядел нарядным и праздничным. Особенно красив был многолюдный Невский проспект. Буквально каждое здание украшали яркие транспаранты, светящиеся вензеля с заглавными буквами Михаила и Николая Романовых. С балконов дворцов и богатых особняков свешивались дорогие персидские ковры. По вечерам Невский проспект и улицы центральной части города сверкали иллюминацией.

   В праздничные дни весь город был свидетелем необычайно красочного зрелища. К небу взлетали рассыпавшиеся тысячью разноцветных огоньков, ракеты. Вспыхивали бенгальские огни. Всюду гремела музыка. На Марсовом поле потешные войска проводили парады. Блистали в ярких, цветных мундирах кирасиры, кавалергарды, уланы, драгуны, казачьи части, полки лейб-гвардии...

   Углубиться в сущность этого, далеко не народного праздника, который так пышно и помпезно отмечала самодержавная власть, осмыслить его с политической точки зрения, я тогда, конечно, не мог. Мне нравилась внешняя сторона праздника, его блеск, показная сторона праздника. Моему восхищению не было предела. Мать уехала в Нарву, оставив меня на попечении знакомых. Целый день, с перерывами на обед и ужин, я находился на улице. Мать обещала выслать телеграмму, в какой день посадить меня в поезд и отправить в Нарву.

   Наконец, к моему большому неудовольствию, телеграмма была получена. Под сводами застекленной крыши Балтийского вокзала меня садят в вагон третьего класса поезда Петербург-Ревель. Соседи по вагону обещают за мной присматривать. На прощанье мне суют в руки пакет с бутербродами и прячут в карман проездной билет. Получаю последний наказ:

   - Из вагона никуда не выходить! Сидеть у окна и любоваться природой!

   И вдруг мне становиться тоскливо. Чувствую себя совершенно одиноким, среди чужих, окружающих меня пассажиров. Больше всего печалюсь оттого, что приходится уезжать из Петербурга, где прошло мое детство, где оставалось столько ярких впечатлений.

   Быстро осваиваюсь с положением самого юного пассажира в вагоне. Все наперебой угощают меня кто чем может, аппетитными пирожками. Булочками, фруктами, конфетами, лимонадом. Мой пакет с бутербродами так и остается нетронутым.

   За Петербургом потянулись открытые платформы дачных поселков. Замелькали густой зеленью фруктовые сады. Далее пошел сосновый лес, живописные пригорки с затейливыми дачами, полустанки, мимо которых, не останавливаясь, проносился наш поезд.

   Первая остановка - Гатчина. Деревянный вокзал с таким же деревянным навесом создает впечатление, что въезжаем под крышу деревянного дома. Кондуктор предупреждает о двадцатиминутной стоянке. Из окна нашего вагона хорошо видно, что происходит внутри вокзала, так как мы остановились как раз напротив буфета. Я наблюдаю, как пассажиры нашего поезда, кто, стоя у буфетного прилавка, кто, сидя за большим столом, уставленным приборами, бокалами, стаканами, быстро поедают заказанное и все время поглядывают на перрон, боясь не успеть насытиться до отхода поезда. Вокзальный колокол отбивает два раза. Пассажиры срываются со своих мест в буфете и бегут, спеша занять места в вагонах. Какая-то тетенька из соседнего купе сует мне в руки завернутые в глянцевую бумагу пирожки с яблоками, которые поглощаю с превеликим удовольствием. Она же протягивает мне стакан с морсом. Резкий свисток главного кондуктора предупреждает об отправке поезда. Сразу же троекратно звучит колокол...

   Ненадолго останавливаемся у станций Войсковицы, Елизаветино, Волосово, Вруда, Молосковицы, Веймарн. Деревянные станционные строения утопают в зелени. Жара неимоверная. Не помогают открытые с обеих сторон вагона окна. Пассажиры, словно сонные мухи, пребывают в состоянии дремы. Все притихли, молчат, сидят с закрытыми глазами, дремлют. А мне хорошо. Сижу за столиком у окна, любуюсь всем, что открывается перед глазами. Последняя крупная станция перед Нарвой - Ямбург, уездный центр, расположенный на высоком берегу реки Луга. Сквозь листву лип и кленов за станцией виднеется улица, с деревянными домами, каменными казармами, облаками густой пыли. Спускаются июльские сумерки. Пассажиры начинают шевелиться, собирать вещи, так как большинство из них выходит в Нарве. Угостившая меня пирожками и морсом женщина, взявшая надо мной шефство, предупреждает, чтобы я по приезде в Нарву оставался на месте у окна, чтобы мать смогла меня увидеть.

   Проезжаем под аркой железнодорожного моста через Нарову. В темноте не разглядеть бурлящей внизу реки, зато отчетливо слышится гул нарвского водопада, заглушающий равномерный стук колес. Замелькали огоньки на стрелках. Стало светло от ярко горящих на высоких столбах керосинокалильных фонарях. Над узорчатым деревянным зданием железнодорожного вокзала белела доска, на которой черными буквами выделялась надпись "Нарва".

   Наконец я в объятиях матери. Делюсь впечатлениями о поездке, рассказываю, как меня обильно кормили совершенно незнакомые люди и, как бы в подтверждение своих слов. Сую ей неразвернутый пакетик с бутербродами, который получил еще в Петербурге.

   Наискосок пересекаем привокзальную площадь и мы дома. Мама живет на третьем этаже в мансарде гостиницы "Биржа". Небольшая уютная комната с широким окном, обращенным в сторону железной дороги. На столе меня ожидает вкусный ужин: холодный жареный цыпленок с салатом и ароматная клубника со сливками. Ем с аппетитом, слушаю, что говорит родительница, а усталость берет свое. Без уговоров сразу же лег в постель и моментально уснул.

   Утром следующего дня знакомлюсь с городом. Мама в роли гида и экскурсовода. За две недели пребывания в Нарве она успела познакомиться с достопримечательностями города довольно-таки подробно, так что не задумываясь, основательно рассказывала об истории города.

Кренгольмская Воскресенская церковь.1896 г.

   Выйдя из гостиницы, сразу же попадаем в Иоахимсталь, на широкую Петербургскую улицу, по обе стороны которой впритык друг к другу стояли деревянные дома. Среди них попадались и каменные, причем, в каждом доме находилось по торговле, а иногда и по две-три. Как и подобает глухой провинции, Нарва следовала её традиции. По товарам, висевшим внутри или выложенным у дверей, безошибочно можно было определить, что это за торговля. По огромному, окрашенному в желтый цвет, увесистому кренделю покупатель узнавал булочную. У дверей железомоскательной торговли висели дуги, цепи и тут же стояли ведра и деревянные шайки, а с окон бараночной, свешивались гирлянды баранок. Мама рассказывала, как внимательно купцы относились к своим постоянным покупателям, одаривая их подарками к Рождеству и Пасхе, разрешали покупать в кредит на заборную книжку. Раз в месяц покупатель обязан был полностью рассчитаться. Часто доверчивый купец бывал обманутым и никакой суд не мог встать на его защиту. Так как заборная книжка не являлась юридическим документом.

   Пересекаем первую поперечную улицу, именуемую Церковной. На её противоположных концах в окружении маленьких деревянных домов две церкви.

   На одном конце Кренгольмская Воскресенская церковь из красного кирпича, выстроенная в византийском стиле. На её закладке в 1890 году присутствовал император Александр 111 с императрицей Марией Федоровной. Освящал храм в 1896 году архиепископ Арсений.

   На другом конце улицы построен из серого нарвского плитняка лютеранский храм - эстонская Александровская церковь. Распластанная в ширину, она давит тяжестью мрачного камня, бесцветностью архитектурного решения, гнетет и проводит в уныние.

   Петербургская улица, как и все центральные улицы города, вымощена крупным круглым булыжником. От этого происходит тряска и шум от проходящего транспорта. На повороте высится каменное здание театра "Выйтлея", наполовину скрытое высоким забором, за которым находится склад материалов чугунно-литейного завода.

   Выходим на Петровскую площадь. В неё впадают многочисленные Петровские улицы под номерами. В западной части площади привлекает к себе внимание круглое здание из красного кирпича - водонапорная башня. Площадь покрыта тем же крупным булыжником. Казенка, ресторан, чайные и множество всяческих торговель - единственное, с позволения сказать, украшение площади, за которой следуют Ревельское шоссе, Почтамская и Германская улицы.

   Улицы у востоку от Петровской площади - Германская и Павловская ведут в старую, самую интересную часть города. В древнюю Нарву времен ливонских рыцарей и шведских завоевателей. Её центр составляет Вышгородская (главная улица старой части города), Рыцарская, Вирская, Рыночная, Гельзингерская, Кирочная, Булочная, Остерская, Ровяная, Богаделинская, Вдовья улицы. Деревянные дома встречаются редко. Узкие, холодные, мрачные улицы переплетаются между каменными готическими зданиями. Их толстые стены покрывают остроконечные крыши, крытые черепицей. В домах высокие каменные порталы, украшенные изображениями мифических фигур, купидонов, русалок, звериных голов. Тяжелые кованные двери с большими врезными замками дополняют состояние средневекового течения времени. Улицы старой Нарвы не знают солнечных дней. Солнце на них не проникает. Путь ему преграждают высокие здания. Построенные почти вплотную друг к другу. Вровень с плитняковыми пешеходными панелями зияют заделанные могучими решетками окна глубоких подвалов, откуда веет сыростью и вечным холодом.

  

   ----------------------------------------------""-----------------------------------------------

  

  

О строительстве Нарвы существуют многочисленные легенды. В одной из них говорится, что "Нарва построена на трех пластах золота". До ливонских рыцарей здесь жили бесстрашные разбойники, совершавшие смелые и отчаянные набеги на соседние селения, грабившие и убивавшие свои жертвы. Золото и драгоценности разбойники прятали в подземельях, курганах, дремучих лесах, в изобилии росших на этих крутых берегах.

   Нет точных данных о времени закладки первого камня в постройках Нарвы. В летописи Ниенштадта говорится, что король Датский Вольдемар в 1223 году начал строить город Ревель, а затем крепости Везенберг и Нарву. В летописи Генриха Латыша имеется указание на то, что Нарва построена в 1224 году.

   В русских летописях дата еще более поздняя - 1256 год. Новгородская летопись говорит: "В лето 6764 (1256) придоша свеи и емь и сумь и Дидман... и начаша чинити город на Нарове"

   В этой летописи ничего не говорится о датчанах. Есть шведы, емь и сумь - суть местные племена. Под Дидманом следует разуметь Дитриха фон Кивеля, датского ленника, владевшего эстляндским берегом реки Наровы. Отсюда такое предположение, что Нарва построена датчанами.

   Документы нарвского архива подтверждают версию о том, что Датское королевство, владевшее городом в течение 125 лет и не имея средств для дальнейшего его содержание, продало город в 1347 году Ливонскому ордену.

   У Нарвы есть и второе имя - Ругодив. Но оно почему-то не прижилось и чаще слышится в устах людей, изучающих историю города. Кроме того, это имя сохранилось в исторических справочниках и литературных произведениях дореволюционной эпохи. В опубликованном в 1893 году "Временнике Эстляндской губернии" есть статья Трусмана под заголовком "Русские элементы в Эстляндии" упоминается, что Ругодив в переводе с лопарского наречия означает "Остров защиты", из чего автор заключает, что это слово не русского происхождения.

   Совершенно иного мнения историк Нарвы А.В. Петров. В своей книге "Город Нарва его прошлое и достопримечательности в связи с историей упрочения русского господства на Балтийском побережье 1223-1900. С портретом Петра Великого, с 48 иллюстрациями и планами сражений 1700 и 1704 г.г." автор пишет: " В русских летописях самых отдаленных времен Нарва известна под наименованием Ругодив" и далее старается убедить читателя, что слово "Ругодив" имеет русские корни: "Мы склонны сблизить Ругодив со словом "ругодей", то есть "производитель пеньки". Действительно пенька, доставлявшаяся из Псковской губернии, составляла одну из важнейших отраслей нарвской вывозной торговли"

   В исторической хронике русских побед под Нарвой имеется такая запись: "В 1342 году русские победили наровских немцев у села Кутели на болоте. В 1347 году псковичи взяли и сожгли посад у Ругодива".

   Занимаясь изучением истории Нарвы в Ленинградской публичной библиотеке, я натолкнулся на интересные источники, подтверждающие идентичность названий Нарвы и Ругодива и то, что в далеком прошлом город имел два наименования.

   В Географическо-статистическом словаре Российской империи (издание 1867 года) записано: "По новгородской летописи Нарва основана в 1225 году. первоначально город находился на правом берегу. Но, сожженный новгородцами 1294 году, он был перенесен на левую и в новгородских летописях нередко назывался Ругодина..."

   Спустя тридцать лет в 1897 году Брокгауз и Эфрон выпускают "Большую русскую энциклопедию", в которой город Нарва называют не Ругодиной, а Ругодивом.

   А вот что написал живший долгое время в Гунгенбурге поэт К.К. Случевский в небольшой брошюре "Нарва, её былое и настоящее" (СПб., 1890):

   "Первоначальное, крепкое место на Нарове, каменную твердыню на левом берегу и древним обличием которой служит и по сей день Гермейстерский замок с башнею Длинного Германа, основал датский король Вольдемар 11. Но как ни давно явились в этот край датчане, гораздо ранее сидели здесь русские и место, занятое Нарвою, называлось совершенно замолкнувшем ныне именем - Ругодив..."

   О Нарве - Ругодиве я нашел еще подтверждение во время пребывания летом 1970 года в городе Ярославле. В старинном ярославском храме Николы Надеина, построенном в 1620 году, роспись стен производили 20 мастеров-художников, которые темой своих работ включили сюжеты не только библейского содержания. В нижнем ярусе северной стены ими нарисована легенда о спасении тонувшего в Днепре младенца и, что особенно меня заинтересовало, рассказ летописцев о спасении от огня во время пожара 1588 года старинных икон в городе Ругодиве (Нарве).

   Нарву окружали не только рвы, но и могучие крепостные стен, имевшие большие крепостные ворота. Их было несколько и они имели несколько прозаические, соответствующие своему назначению названия: городские, темные, скотские, мясничные...

   Около мясничных ворот располагались ларьки, торговавшие мясом. Через скотские ворота выгоняли на пастбища скот. Городские ворота служили для торжественных официальных приемов приезжавших в Нарву почетных гостей.

   Вокруг города простирались дремучие леса и топкие болота. В изобилии водились в лесах волки, медведи, рыси, которые наводили страх на окрестное крестьянское население.

   В архивных записях секретаря голштинского посольства Олеария рассказывается, что поздно вечером 25 января 1643 года десять крестьян, идущих в Нарву, подверглись нападению стаи голодных волков. Волки разорвали двоих крестьян на куски, четырех тяжело покалечили и только четверым удалось отделаться легкими ранениями.

   Не меньший ужас наводили и медведи. По словам того же Олеария летом 1643 года направлявшаяся в лес за ягодами жительница Нарвы видела собственными глазами, как медведь волочил в лес труп мужчины. В другой раз медведи проникли на территорию кладбища, находившегося за пределами крепостных стен, разгребли насколько свежих могил, извлекли из гробов трупы и утащили их в лес.

   Олеарий повествует об одном курьезном событии, заставивший городской магистрат принять меры в защиту местного гарнизона от нападения... свиней.

   Однажды начальник гарнизона, капитан Гаммельман и квартирмейстер Эрве, в сильно возбужденном состоянии, явились в городскую ратушу и обратились к бургомистру с настоятельной просьбой оградить покой находящихся в казарме солдат местного гарнизона от свиней, которые каждую ночь проникают на крышу казармы, ломают черепицу и производят столь невероятный шум, что солдаты не в состоянии ночью спать.

   - Наши солдаты не один раз гоняли свиней, - говорил Гаммельман, - но толку никакого, так как рядом с казармой большой свинарник. От имени военного командования убедительно прошу убрать свиней или немедленно их зарезать!

   Ответ был малоутешителен:

   - Другого свинарника, куда можно было бы перевести свиней у нас нет, а зарезать их всех сразу мы не сможем. Кто дал вам право оставлять население города без колбас и окороков?!

  

   ---------------------------------------------""--------------------------------------------

  

  

Главная улица Нарвы - Вышгородская, как и все улицы старинной части города, узкая, застроенная зданиями шведских времен. В конце её четырехгранная небольшая площадь в окружении монументальных, интересных по своей архитектуре исторических строений, а среди них старинная ратуша, строительство которой началось в 1663 году и закончилось в 1671 году по проекту шведского архитектора Георга Тейфеля. С правой стороны ратуши здание биржи, с левой - важня. Рядом частновладельческие дома, в том числе старая аптека, на стене которой с южной стороны устроены солнечные часы.

   О ратуше следует сказать особо, с подробностями. Помещения её отличались строгостью форм, холодной чопорностью шведской обстановки.

   На первом этаже, при входе в большой зал, сильное впечатление производил расписной потолочный плафон с различными мифологическими изображениями. На стенах развешены потемневшие от времени полотна на тему Соломонова суда, Иосифа, рассказывающего свой сон фараону, Товия, возвращающего зрение своему отцу.

   На хорах в зале располагался оркестр, игравший во время торжественных приемов.

   По деревянной лестнице поднимаемся на второй этаж в другой зал. В этом зале проходили заседания магистрата. На старинных деревянных скамьях размещались бургомистры, ратманы во главе с бургграфом.

   Потолок зала изображал северное полушарие, окруженное небесными светилами, зарисовками стихий вселенной. Стены украшали огромные портреты представителей королевских и царских династий.

   В здании ратуши не раз устраивался прием именитых гостей. Один только Петр 1 два раза побывал здесь. Осенью 1704 года он принимал здесь послов Польши и Турции. А в 1712 году вместе с женой - делегацию нарвского купечества.

   На остроконечном шпиле ратуши символично яблоко со стоящим на нем журавлем. Внутри яблока были замурованы отчеканенные в Нарве монеты и манускрипт, в котором выражалось пожелание, чтобы это здание стало "жилищем правосудия, оракулом, жаждущим утешения, приютом невинных и притесняемых, страшилищем для преступников и чтобы земля, на которой оно стоит, не запустело прежде всеобщего запустения..."

   Украшающий вход в ратушу герб города хранит любопытную историю.

   В шведской гербовой книге 1650 года герб того времени изображал крепостные строения, несколько бомб и знамя. Явившиеся на прием к Петру 1 бургомистры извлекли старый герб города времен 1585 года, изображающий двух хариусов между мечами и ядрами и просили его утвердить. Петр долго рассматривал рисунок герба, ткнул пальцем в рыбы, мечи и ядра и сказал:

   - Сей герб утверждаю! Но смотрите, будьте как рыбы - молчите!

   Еще одна история произошла с Петром при взятии Нарвы штурмом в 1704 году. через несколько дней после взятия Нарвы, 9 августа, в ратушу по лестнице вбежал Петр 1. его бледное, взволнованное лицо оттеняли большие горящие глаза. На лоб ниспадали длинные мокрые от пота волосы. Царь держал в руках окровавленную шпагу, которую он бросил на стол перед перепуганным до смерти бургомистром Гетте.

   - Не думайте, что на шпаге шведская кровь! Эта кровь не шведская, это русская кровь! Я только что расправился с русским солдатом, совершавшим вооруженный грабеж!

   После победы русских над шведами в здании ратуши состоялась встреча Петра Великого с пленным генералом Горном, который пытался убедить русского царя, что шведы дрались с русскими отчаянно, храбро и проиграли сражение только потому, что русским сопутствовало счастье. Петр, терпеливо слушавший хвастливую речь генерала, не выдержал:

   - Неправда! Обе стороны сражались как и подобает настоящим воинам. А вот не ты ли виноват в столь много и бесполезно пролитой крови под Нарвой. Не имея никакой надежды получить помощь извне и никаких средств к спасению города, не мог ли ты давно уже выставить белый флаг?!

   По окончании встречи с Горном Петр в своем журнале сделал такую запись: "И тако сей гордый комендант нарвенский в бедственную гибель и расхищение гарнизон и граждан упорностью своею привел и ежели солдаты наши не были от кровопролития уняты, то бы мало кто остался!"

   Спустя месяц после взятия Нарвы - 11 сентября 1704 года ратушный двор гудел многочисленными голосами купечества, служилых людей, ремесленников и прочего люда, собравшихся перед принесенной из кирхи библией присягнуть на верность России. Рядом с аналоем, на котором лежала огромная книга, в парадной форме стоял Петр Великий.

   По окончании церемонии присяги, царь Петр обратился к присутствовавшим с краткой речью, предложив в её конце высказывать свои просьбы и пожелания. За всех отвечал бургомистр Гетте. Он просил царя оставить за коренными жителями привилегии гражданских и имущественных прав.

   - Хорошо, я уважу вашу просьбу, - ответил Петр, - но одного наказания вам не миновать. За то, что вы забыли православного Бога, я лишаю вас двух церквей и передаю их православному люду!

  

   --------------------------------------------""---------------------------------------------

  

   Расширение административных границ города, развитие в нем промышленности, увеличение населения, способствовали тому, что в здании ратуши сконцентрировались все городские учреждения с городской думой и управой. Здесь находились полиция и арестантская.

   Вспоминаю такой случай, свидетелем которого я оказался совершенно случайно, направляясь утром в школу. Мой путь проходил через ратушную площадь и внимание привлекла толпа, стоявшая у одной из стен ратуши. Все они смотрели вверх на отверстие в стене. Ночью, находившиеся в камере предварительного заключения арестанты, пытались бежать, проломив стену, но прохожие им помешали. Побег не удался.

   В революционные дни в ратуше находилось правительство Эстляндской трудовой коммуны. Одну из комнат ратуши занимала редакция газеты "Известия Нарвского совета депутатов трудящихся". Не раз на площади собирались митинги и перед их участниками выступали с речами большевистские деятели Кингисепп, Анвельт, Жарновецкий, Карпов и другие.

  

   -----------------------------------------------""---------------------------------------------

  

  

В центре Вышгородской улицы расположен построенный между ХV и XV1 веками Спасо-Преображенский собор. Своим архитектурным обликом он явно готического происхождения. Собор сохранил памятники богослужения в нем католической, лютеранской и православной церквей. Здесь на все смотришь с благоговением. Здесь все древность. В продолжении сотен лет здесь молились многие тысячи людей различных вероисповеданий. Некогда это был католический храм женского цистерцианского монастыря, позднее его переделали в лютеранскую церковь. В 1704 году Петр 1 передал собор православной общине.

   Пол Спасо-Преображенского собора выстлан плитами с фамилиями и гербами умерших почетных граждан города. Когда ремонтировали пол и поднимали плиты, в подвалах храма, где стояли гробы с умершими, возле гроба нарвского бургомистра Нуммерса нашли замечательный по своей изящной отделке пустой медный гроб, который до 1845 года стоял в одном из пределов храма. С трудом можно было прочитать среди гербов, выгравированных на стенах саркофага, полустертую надпись на старонемецком языке, объяснявшую, что гроб служил для праха полковника шведско-королевской службы Антона Бракеля захороненного в нем в 1688 году. Куда делся сам прах выяснить так и не удалось.

   Сам собор построен в древне-романском стиле. Десять могучих шестигранных столбов поддерживают стрельчатые своды. Тринадцать огромного размера готических окон в дубовых рамах , украшенных витражами на религиозные сюжеты, разместились между сводами. Толстые стены, выложенные из местного плитняка, украшены богатыми скульптурными изображениями.

   Деревянное и покрашенное резное распятие выше человеческого роста - памятник богослужений католиков. Любопытна его судьба. В Великую отечественную войну Спасо-Преображенский собор был разрушен до основания. При разборке развалин собора у оснований одной из колон нашли это распятие, почти в полной сохранности. После небольших реставрационных работ, распятие было доставлено в Кренгольмскую Воскресенскую церковь и стало её украшением.

   В соборе безвозвратно погибли находившиеся там шедевры древней иконописи X1V - XV11 веков - "Моление о чаше", "Тайная вечеря", "Коронование Божией матери", "Воскресение Христово".

   Взятие Нарвы в 1558 году, как пишет историк Нарвы А.В. Петров связано с необычайным чудом. Немцы, варившие в своих пивоварнях пиво, подбросили в огонь православную икону Николая Чудотворца и Образ Пречистой Богоматери, изъятых из комнат, в которых ранее жили православных купцы. Пламя выбросило из огня иконы, загорелась крыша, а потом запылал и весь город. Русские воспользовались пожаром и захватили город. Позднее на пепелище нашли обе иконы, ничуть не поврежденные. Образ Пречистой Богоматери Одигитрии поместили в Спасо-Преображенский собор. Икона Николая Чудотворца была помещена в Ивангородскую Успенскую церковь.

   Пожар 1558 года настолько глубоко врезался в память народа, что для выражения чего-нибудь старого, давно минувшего русские жители Нарвы употребляли поговорку: "До того, когда горел Ругодив".

   Деревянная кафедра, с которой произносили проповеди и священники обращались к прихожанам в Спасо-Преображенском соборе также являлась образцом культового сооружения. Поддерживаемая тщательно вырезанной из дерева человеческой фигурой в тунике с опущенной низко головой с длинными волосами и бородой символизировала силу и крепость религиозного учения и человеческое преклонение перед ним. Над кафедрой, украшенной латинскими надписями и завитушками возвышался балдахин, а над ним вырезан из дерева пеликан, кормящий своих детей, символизирующий окормление верующих пищей духовной. Кафедру окружали резные изображения Спасителя, пророка Моисея и четырех евангелистов Матфея, Марка, Иоанна, Луки.

   Шедевром художественного декоративного творчества следует назвать резной с позолотой иконостас Спасо-Преображенского собора работы художника Зарудного, подарок сподвижника Петра, генералиссимуса Меньшикова.

   На карнизах царских врат помещены резные фигуры 12 апостолов. Сверху - Сошествие Святого Духа в виде огненных языков, сделанных из позолоченной жести. По бокам фигура ангелов с длинными рипидами.

   Колокольня собора имеет относительно небольшую высоту - 51,12 метра. Эта колокольня была построена в 1843 году. В старую колокольню попала молния и она сгорела. На колокольне два больших колокола отлитых соответственно в 1763 и в 1779 годах. Второй колокол считается главным. Его вес 3930 кг. Кроме того, на колокольне есть ещё четыре небольших колокола отлитых в шведские времена в 1674, 1687, 1688, 1694 годы. Каждый колокол имеет вес 655 кг.

   При соборе имеется небольшой двор, фруктовый сад и кладбище, что подтвердилось в 60-е годы, когда здесь копали котлованы под фундамент общежития завода "Балтиец". Строители извлекли из земли несколько десятков черепов и множество костей, принадлежавших явно человеческим скелетам.

   Кроме главного входа через Вышгородскую улицу в собор можно было попасть с Вирской улицы с юго-западной стороны соборного сада через так называемые "Ворота смерти", построенные в стиле барокко по проекту архитектора Г. Герольда в конце XY11 века. История этих ворот такова. В марте 1658 года в Нарве свирепствовала эпидемия чумы. Только в одном доме купца Роде в центре города от чумы умерло 15 человек. И тогда, купец выделил деньги для постройки "Ворот смерти", как память об умерших и предупреждение живым. Ворота построили при лютеранском храме, позднее ставшем Спасо-Преображенским собором. Ворота сохранились и после войны, но где они сейчас неизвестно, вероятнее всего ушли в металлолом.

  

   --------------------------------------------------""----------------------------------------

  

   Спускавшаяся от ратуши к бульвару Рыцарская улица была сплошь застроена домами шведской эпохи, оригинальными по архитектуре, заставлявшими восторгаться мастерством строителей той эпохи. Над входными дверьми этих домов красовались порталы, поражавшие мастерством работы по камню. В стиле классического барокко выделялся выстроенный в 1695 году дом Поортена на углу Рыцарской и Кирочной улиц. Монументальное здание украшал портал работы Я. Ван Дер Капелле - крупный бюст Венеры со стоящими по бокам детскими фигурами.

   В конце Рыцарской улицы по обе её стороны - два музея, которыми по праву могла гордиться Нарва. На левой стороне улицы находился городской музей, пожертвованный городу местными меценатами, супругами Сергеем Антоновичем и Глафирой Александровной Лаврецовыми. Эта супружеская пара всю свою долгую жизнь посвятила благотворительным делам. На их средства на Кузнечной улице была выстроена больница, которую они пожертвовали городу. Лаврецовы щедро одаряли приютских детей, нуждающихся учащихся Нарвской мужской и женской гимназий.

   Открытие музея Лаврецовых состоялось 9 августа 1913 года. Его основой послужило все, что Лаврецовы скопили и унаследовали от родственников: картины русских и иностранных художников, гравюры, гобелены, ковры, мебель, серебряные изделия художественной работы, мозаика, хрусталь, фарфор, монеты. В музее богато была представлена картинная галерея. Историческая живопись Венига отца и сына, картины Геллера, Короленко, Лебедева и преподавателя рисования Нарвской мужской гимназии Николая Васильевича Семенова. Среди его картин выделялось большое полотно "Видение Пельгусия", удостоенное высшей награды Академии художеств Петербурга. В музее хранились картины эстонского художника Верберга, в том числе его ландшафтная живопись Крыма. Жанровую живопись представляли такие выдающиеся художники как Маковский, Клодт, Сафонов, Бэм. Украшением пейзажной живописи составляли картины Айвазовского и Шишкина.

   Немало было гравюр, в том числе работы величайшего итальянского мастера Франческо Бартолоцци (1730 -1813). Богато представлена была керамика, мейсенский фарфор 18 века.

   С каждым годом количество посетителей городского музея им. Лаврецовых росло. Иностранные туристы, приезжавшие в летние месяцы в Нарву и на берег Финского залива, обязательно посещали музей и с восхищением отзывались о его экспонатах.

   В августе 1937 года в Нарву из Советского Союза со специальным заданием посетить музей приезжал художественный эксперт музеев Шебуев, заинтересовавшийся подлинником картины Маковского "Заврался". По словам Шебуева эта картина считалась потерянной, хотя в картинных галереях Москвы и Ленинграда находились неплохие копии этой картины. Таллиннская газета "Вести дня" за N 173 писала, что Шебуев пытался купить картину, предлагая за неё любую цену, но город отказался продавать картину.

  

   -----------------------------------------------""---------------------------------------------------

  

  

По другую сторону Рыцарской улицы, фасадом, обращенным к бульвару, находился другой музей, в обиходе называвшийся Домиком Петра Великого. Это здание, построенное в стиле барокко в 1676 году архитектором З. Гофманом, принадлежало сапожному мастеру Ниману, который продал дом некоему Луде. Петр 1, приезжая в Нарву, часто останавливался в этом доме, любуясь открывавшемуся из окон великолепной картиной бурного течения Наровы у подножия бастиона Виктория.

   После смерти Петра в доме размещались комендантское управление, городской архив, а затем мемориальный музей. Императрица Екатерина 1 повелела приобрести дом под дворец, а когда он поступил в распоряжение общества "Большая гильдия", то окончательно стал музеем, сохранив наименование Дом Петра Великого.

   Дворец имел форму трапеции, коей параллельные стороны обращены, - короткая сторона на север, длинная на юг. К подъезду вели пять каменных ступеней на небольшую площадку с четырьмя деревянными колоннами, окрашенными в белую краску с крышей над крыльцом, увенчанной деревянной фигурой бога войны Марса. В двадцатых годах двадцатого столетия фигура бога войны таинственным образом исчезла.

   Потолок передней был обтянут парусиновым полотном, на котором масляными красками нарисованы аллегорические сюжеты с нравоучительными надписями. На одном углу фигура купидона на орле с надписью: "Высокие ищет". В другом, рядом с изображением высокой башни надпись: "Непостоянство мне порочно". В третьем углу под нарисованным якорем было надписано: "Ничто меня не страшит". В четвертом пила на одной стороне которой, был нарисован меч, а на другой стороне медаль и надпись: "Что сие может быть?". Середину потолка занимал рисунок горящей, готовой взорваться бомбы с устрашающим текстом: "Горе, кому достанется!" и большого корабельного руля с надписью: "Над водами власть имеет".

   В нижнем этаже дворца находились кухня, служебные помещения, а также спальня Петра 1, с огромной кроватью, застеленной шелковым одеялом. Над кроватью раскинулся балдахин с тяжелыми занавесями. Рядом с кроватью стояли кожаные ботинки царя и его знаменитая дубинка. В своих путевых записях лицейский друг А.С. Пушкина, Кюхельбекер пишет: "Мы осматривали достопримечательности Нарвы: дом Петра Великого, где хранятся башмаки его работы и два экземпляра его знаменитой дубины".

   На втором этаже располагались восемь комнат с невысокими потолками, но довольно обширные, в особенности зал, занимавший северную сторону здания. Его украшали три больших зеркала венецианского стекла в овальных рамах, отделанных золотом с резьбой под рококо, портреты Петра 1, Екатерины 11, Карла Х11 на коне, фельдмаршала Шереметьева, а также изображение Св. Маргариты, Св. Андрея и Св. Павла. Другие комнаты на втором этаже имели исторические и художественные ценности:

   нарисованная на деревянной доске гусиным пером картина голландского мариниста Ван-Дер-Вельде, "Голландский флот под парусами" (1654г.); сделанная руками Петра 1 модель 38 пушечного корабля "Шлиссельбург"; красного дерева старинный пюпитр для нот; отделанный никелем, тонкой филигранной работы восьмигранный стол, с нарисованной на нем картой Балтийского моря. В комнатах висели картины фламандских, германских, французских художников. Имелся старинного устройства квадрант (астрономический прибор).

   Среди мебели находились большой шкаф из цельного орехового дерева (работа 1647 года) и ореховое бюро, сделанное в 1702 году.

   В шкафу хранились две пары башмаков Петра, две серебряные чарки, больших размеров серебряный кубок, хрустальный бокал с портретами Петра и Августа 11, две каменные пивные кружки, несколько хрустальных рюмочек, тарелки и другая посуда. В шкафу лежали три трости, на одной из которых, сделанной в 1691 году, изображены меры длины различных государств.

   В бюро лежала купчая, написанная на пергаменте на немецком языке, свидетельствовавшая о том, что это здание императорская семья приобрела в 1726 году.

   На обратной стороне этого документа надпись на русском языке гласила: "Сия крепость на дом серебряных дел мастера Якова Люде, который куплен под дворец Ея Императорского Величества. Подал нарвский житель, седельного дела мастер Янс Яков Кульнер июня в 14 день 1726 года". Купчая подтверждала, что Люде купил этот дом от нарвского гражданина Нимана 22 февраля 1697 года.

   Учеником гимназии я частенько приходил в музей, навещая соученика по классу Михаила Карзанова, жившего на первом этаже музея. Его отец занимал должность смотрителя музея и пользовался казенной квартирой. Старик Карзанов любил рассказывать про экспонаты музея за кипящим самоваром. После час он обычно приглашал подняться наверх и в обществе всей семьи мы внимательно рассматривали дорогие реликвии петровских времен.

   Обстрел города из дальнобойных орудий и бомбардировки города во время Великой отечественной войны разрушили здание музея. При отступлении из Нарвы немцы вывезли в Германию все ценные экспонаты. От здания остался остов без крыши с зияющими отверстиями вместо окон и дверей. Стены музея выдержали бомбежки и разрушены не были.

   Дворец Петра Великого подлежал восстановлению, как исторический памятник архитектуры - так писала после войны советская печать, указывая, что для этого не существует особых сложностей, так как стены сохранились, имеются рисунки и фотографии здания и внутренних интерьеров.

   Передо мной выпущенный Эстонским государственным издательством в Таллине в 1960 году "Путеводитель по Нарве". Автор брошюры, директор Нарвского городского музея Е.П. Кривошеев писал:

   "... Предприняты шаги к восстановлению дома Петра 1. Предварительные реставрационные работы начались в 1957 году, руководит ими архитектор Т. Бэклер. Восстановленное здание будет передано музею истории г. Нарва".

   Однако, разбитое войной здание сиротливо простояло в течение пятнадцати лет, подвергаясь дальнейшему разрушению. Дождь, снег, непогода и, к сожалению, люди продолжали уничтожение этого одного из немногих сохранившихся после войны зданий, представляющего огромную историческую ценность.

   В начале шестидесятых годов на бульваре появились бульдозеры, рабочие в касках и спецовках. В течение нескольких дней от здания музея не осталось и следа. Так было выполнено распоряжение Нарвского горисполкома. Что же произошло, почему здание не только не было восстановлено, но и вообще разрушено до фундамента? Этот вопрос для меня и многих нарвитян так и остался без ответа.

   Все историки, посвятившие свои труды пребыванию в Нарве Петра 1, единодушно сходятся во мнении, что жители города, без различия национальности, социального положения и вероисповедания, относились с уважением к русскому царю, были ему признательны за простоту, справедливость, беспристрастное отношение как к победителям, так и побежденным.

   В 1872 году вся Россия торжественно отмечала 200-летие со дня рождения Петра Великого. Нарва не осталась в стороне от этого праздника. На городской площади, напротив здания ратуши, был воздвигнут памятник-обелиск с надписью на русском и латинском языке: "Петру Великому. Город Нарва. 30 мая 1872 года".

   Приблизительно на том же месте, где был сооружен обелиск Петру Первому, в шведские времена, еще до постройки ратуши, возвышалась огромная виселица. В исторических справках мне не удалось отыскать данных, сколько времени эта виселица простояла на площади и использовалась когда-нибудь по назначению. Думаю последующим историкам удасться раскрыть эту неизвестную страницу в истории города Нарвы.

   Другой памятник-обелиск в честь дня рождения Петра, значительно меньших размеров, нарвитяне установили в 6 километрах от Нарвы, напротив деревни Риги на Большом острове, где при осаде Нарвы в 1704 году находилась штаб квартира царя.

   Четырехгранный обелиск в два уступа венчал золоченый двуглавый орел. С одной стороны имелась надпись: "Двухсотлетие Петра 1. 30 мая 1672 года - 30 мая 1872 года". С другой стороны: "Сооружено в память 200-летнего юбилея Петра 1 Великого Преобразователя России". Далее следовали подписи 14 членов Нарвской городской думы.

   Печальна судьба обоих обелисков в часть 200-летия рождения Петра. На ратушной площади обелиск простоял 50 лет. В 1921 году, при буржуазном строе, в эстонской печати поднялась невероятная шумиха, вокруг этого памятника. Одна из газет писала: "... Он (памятник) отравляет душу каждого эстонца. Его следует немедленно убрать!". И в одну из темных ночей памятник бесследно исчез. Сведений о мерах по поиску памятника, я не нашел.

   Другой обелиск, что на Большом острове, простоял до 30-х годов. С каждым годом воды реки подмывали остров и все ближе подбирались к памятнику. Весенним половодьем 1932 года обелиск был опрокинут в воду и ещё 2-3 года пассажиры, следовавшие на пароходе из Нарвы в Усть-Нарву, видели часть памятника над водой, а потом он и вовсе исчез под водой.

   Во время строительства моста "Дружба", водолазы, обследовавшие дно Наровы, в районе Большого острова подняли из воды этот обелиск и доставили в Нарвский городской музей. Собственными глазами я видел этот обелиск, валявшийся в музейном сарае. Никому не нужный, проржавленный, с отбитыми краями, он, вероятно, будет в скором времени отправлен на свалку...

   Что напоминает старым нарвитянам и тем десяткам тысяч, которые стали постоянными жителями города, о времени пребывания у нас Петра Великого? Только одно название расположенной в центре города площади и памятник на Сиверсгаузене павшим при осаде Нарвы 19 (30) ноября 1700 года героям-предкам Лейб-гвардии Преображенского и Лейб-гвардии Семеновского полков.

продолжение следует....