В издательстве «Альпина нон-фикшн» вышла книга «История пиратства: от викингов до наших дней» преподавателя Центра изучения терроризма и политического насилия Сент-Эндрюсского университета Питера Лера. Автор избегает распространенной в популярной культуре романтизации пиратов и рассматривает их грабительский промысел как бизнес, исследуя стоящие за ним интересы. Публикуем фрагмент из главы, посвященной началу пиратской карьеры и выслеживанию добычи.

Большинство пиратов начинали свой путь, просто записываясь в уже сложившиеся команды. Как правило, для этого нужно было всего лишь поговорить с правильными людьми в правильном месте — обыкновенно в портовой таверне. Но как насчет пиратов-«стартаперов», которые решали сколотить собственную банду и которым поэтому требовалось тем или иным способом заполучить свой первый корабль?

 Один из вероятных ответов: украсть его. Такая практика была, судя по всему, общепринятой среди английских и ирландских пиратов: многие суда стояли в гавани либо совсем без обслуживающего персонала, но готовые к отплытию, либо с небольшой командой, которая далеко не всегда проявляла бдительность. Таким образом, кража корабля была удивительно легким способом начать действовать — сэр Генри Мэйнуоринг, пират, ставший охотником на пиратов, отмечал в 1618 году «небрежность собственников таких небольших кораблей, которые, не в силах защитить их, плохо за ними смотрят и оставляют паруса на борту». В случае если украсть судно не получалось, можно было, прежде чем захватывать его силой, проникнуть туда под чужой личиной, иными словами, методом маскировки и хитрости. Джон Уорд в начале своей карьеры использовал обе тактики. Свой первый корабль он вместе со своими коллегами-единомышленниками захватил, просто забравшись на борт полностью снаряженного, но оставленного без охраны барка, который стоял на якоре в гавани Портсмута. Уорд вывел судно в открытое море, и похищение заметили лишь на следующий день. Недалеко от побережья Корнуолла Уорд и его товарищи обнаружили себя в компании флибота под французским флагом, водоизмещением около 70 тонн и оснащенного шестью пушками для сдерживания потенциальных пиратов. Уорду и его товарищам для их целей такой корабль подходил еще больше, а потому стал желанной, хотя и нелегкой целью: французы превосходили их числом и вооружением. К тому же прежний опыт каперства подсказывал, что если они будут пойманы, то все окажутся на виселице. Уорд придумал хитрый план, воспользовавшись непритязательным видом своего небольшого судна и немногих компаньонов, бóльшая часть которых была вне поля зрения: все, что мог видеть французский капитан, были сам Уорд и четыре человека на такелаже. Кроме того, Уорд заставил французов поверить, что не способен к навигации: он двигался зигзагами, как будто ему не удавалось выровнять курс корабля, одновременно развлекая французов нарочито шумными разговорами обо всем, что ему приходило в голову. Тем временем экипаж флибота не заметил, как крошечный барк Уорда подошел к их судну совсем близко. «Уорд, продекламировав до середины балладу о недавнем аресте великого английского мореплавателя сэра Уолтера Рэли, громко крикнул: „Теперь, господа, дело за нами!“» По этой команде люди Уорда выскочили из подпалубных помещений и устремились на борт французского корабля, команда которого оказалась захвачена врасплох: «Человек, всего двумя минутами ранее казавшийся неумелым дурнем, незаслуженно получившим свое место, показал, кто он такой на самом деле — капитан Джон Уорд на пороге своей недоброй славы».

Что касается подходящего корабля, Уорд как начинающий пират не имел особого выбора. Будь это иначе, его не устроил бы ни барк, ни флибот — он просто воспользовался лучшей из имевшихся возможностей. Однако вскоре он оценил проч-ность и практичность торговых кораблей типа флиботов, которые с их неглубокой осадкой, единственной палубой и тремя мачтами выглядели «не более воинственными, чем ведерко для угля», как сострил один военно-морской историк. Именно это и привлекало Уорда и других пиратов, поскольку, как будет показано ниже, открытому бою они предпочитали внезапные нападения:

Если по морю идет военный корабль с выставленными орудиями и боевыми сетями наготове, намерения его распознать несложно. Если же, покачиваясь на волнах, плывет флибот, явно в поисках спутника, чтобы плыть в конвое, он вызывает намного меньше подозрений.

Кроме того, выносливость флиботов позволяла пиратам оснащать их ошеломляющим количеством оружия — после некоторых успешных операций того же Уорда его флибот вез на борту тридцать два чугунных орудия и команду в сотню человек. И еще оставалось много места для добычи.

Бывало и так, что пираты получали свой первый корабль в результате мятежа, как в случае Генри Эвери, по прозвищу Долговязый Бен, — одного из самых успешных пиратов в истории. Он был родом из Девоншира и начал ходить в море с малых лет, постепенно поднимаясь по карьерной лестнице. Начало 1694 года Эвери встретил первым помощником капитана на борту одного из двух тяжеловооруженных кораблей из Бристоля. Каждое судно имело около 30 орудий и 120 человек команды — испанцы использовали их в качестве каперов для внезапных атак на французских пиратов, досаждавших испанским мореплавателям в Карибском море. Корабль Эвери, Charles II, находился под командованием некоего капитана Гибсона, известного больше своим пьянством, чем лидерскими качествами. Команда ненавидела Гибсона; ситуация усугублялась тем, что людям не удавалось добиться выплаты обещанного жалованья. Поэтому, когда Эвери предложил недовольным морякам вместо охоты на хорошо вооруженных французских пиратов самим во славу Испании стать пиратами, он нашел в них внимательных слушателей. Шанс подвернулся, когда судно стояло в Ла-Корунье (северо-запад Испании), ожидая испанских офицеров. После десяти вечера, когда мертвецки пьяный капитан находился в своей каюте, а не замешанные в заговоре члены экипажа спали в своих койках, Эвери снялся с якоря и отправился в плавание. Капитану Гибсону, разбуженному движением корабля, предложили выбирать: остаться на борту и присоединиться к команде либо покинуть корабль на шлюпке с остальными не пожелавшими стать пиратами. Очень хорошо понимая, как его ненавидят, Гибсон благоразумно избрал второй вариант. А Эвери, оказавшийся командиром внушительного судна, весьма похожего на «типичный» пиратский корабль, тоже вскоре стал притчей во языцех.

Прежде всего, построенные специально для каперов корабли, вроде галер и галеонов, были совсем не дешевы. Более того, будущий капитан должен был приобрести лицензию, тоже не бесплатную. Наем подходящей команды также мог существенно увеличить расходы: хотя многие матросы и солдаты соглашались работать по принципу «нет добычи — нет оплаты», этого нельзя сказать о французских или мальтийских корсарах, которые рассчитывали еще и на жалованье. Если планировалось снарядить не один корабль, а настоящий каперский флот, затраты предстояли огромные. В большинстве случаев они распределялись между множеством инвесторов, как публичных, например в лице самого государства, так и частных, вроде заинтересованных купцов, — и все они рассчитывали на свою долю после успешного окончания каперской миссии. Все это, конечно, усложняло задачу капитана-капера и требовало от него обеспечить успех предприятия, даже если под этим имелась в виду весьма вольная интерпретация условий договора о том, что считать разрешенной добычей, а что нет, — вот еще одно объяснение, почему некоторые из наших героев с легкостью перемещались по континууму капер-пират, часто поощряемые своей командой, а также (по крайней мере, негласно) своими инвесторами.

Выслеживание и захват добычи

После выхода из порта пираты и каперы действовали одинаково: жертву надо было обнаружить, перехватить и взять на абордаж. Что касается кораблей, которые выслеживали добычу, обыкновенно они устраивали засаду в удобном месте вдоль оживленных морских путей. Сопряженные с этой тактикой риски были те же, что и в предыдущие столетия, в частности внезапное появление более сильного противника. Именно такой инцидент описывает корсар Алонсо де Контрерас: пока его фрегат скрывался в бухте небольшого острова в Эгейском море, его застигли врасплох две стремительно приблизившиеся турецкие галеры. Спасло Контрераса то, что капитаны галер были изумлены не меньше его самого и бросились в бой без подготовки, не скоординировав действия. Опытный корсар, де Контрерас, высмеивая их «недисциплинированность», «неспособность к искусству мореплавания» и «дикий беспорядок», добавляет однако, что именно это и выручило их, когда они были «на волосок от гибели». Галерам понадобилось время, чтобы догнать его фрегат, когда они это сделали, удача была на их стороне: несколько метких выстрелов изрешетили такелаж фрегата и в результате обрушился грот-рей. Опять де Контрераса спасла находчивость. Подойдя к острову Самос, маленькие гавани которого часто использовали мальтийские галеры, хитрый корсар приказал матросу подняться на главную мачту с порохом и подать дымовые сигналы. Неверно истолковав эти сигналы как предупреждение о засаде мальтийских корсаров, турецкие галеры немедленно исчезли.

Засада была лишь одной из множества тактик де Контрераса. Как и большинство других корсаров, он предпочитал активно преследовать жертву. Такой подход, впрочем, таил свои риски. К примеру, в 1720 году уэльский пират капитан Бартоломью Робертс и его команда на протяжении девяти недель плавали туда и обратно вдоль бразильского побережья, не заметив ни одного судна, а потом вдруг наткнулись на португальскую флотилию не менее чем из 42 кораблей с сокровищами. Подобным образом в 1693 году французский корсар Рене Дюгэ-Труэн проплавал три месяца, ничего не добыв, после чего его судно чуть не утопил сорокапушечный военный корабль, приняв за пиратское. Даже де Контрерас сообщает о ряде бесплодных экспедиций вдоль берегов Леванта и Северной Африки:

Я не нашел ничего на побережье, поэтому решил поплыть в Дамьетту, которая находилась в дельте Нила. Я поднялся по Нилу, чтобы посмотреть, что смогу найти, но никого не встретил. Я повернул назад и покрыл расстояние в 130 миль в направлении Сирии. Я заметил побережье Святой Земли, которое было всего в 35 милях от Иерусалима. Я поплыл дальше и зашел в гавань Яффы. Там было несколько барков, чьи команды сбежали на берег при моем приближении.

Не лучше обстояли дела и у его противников, корсаров Варварийского берега. В июле 1684 года английский генеральный консул в Триполи Томас Бейкер упоминает одного неудачника — раиса (капитана) Мустафу Кади, который совершил двенадцать плаваний, не добыв никаких трофеев. Как замечает Бейкер, этот корсар ухитрился даже из тринадцатого путешествия вернуться без «единой стоящей тряпки». Такие примеры безуспешных плаваний еще раз иллюстрируют, почему на протяжении столетий пираты и каперы совершали набеги на прибрежные поселения, когда были достаточно сильны для этого: в отличие от кораблей на море, такие поселения было легко найти.

Когда дело доходило до захвата судов, и особенно до рискованного абордажа, большинство пиратов и каперов, действовавших в этот период, предпочитали обойтись без крови, как и их предшественники (см. выше, с. 51). Чаще всего достаточно было просто поднять черный флаг (или его местный аналог), чтобы заставить команду облюбованного судна подчиниться. Например, в 1721 году одного лишь вида флага грозного пиратского капитана Бартоломью Робертса оказалось достаточно, чтобы в гавани Уиды (Бенин, Африка) ему сдались без единого выстрела не менее одиннадцати английских, французских и португальских кораблей, хотя «у французов было три крепких судна с 30 орудиями и свыше сотни человек в команде каждого». Оказавшись на борту только что сдавшегося корабля, пираты Робертса продолжали свою тактику шока и трепета, чтобы держать экипаж и пассажиров под строгим контролем и увеличить размер добычи, как делало большинство пиратов того времени по тем же самым причинам. Показателен случай лондонского судна Samuel, захваченного Робертсом в 1720 году:

Samuel был богатым кораблем и имел на борту нескольких пассажиров, с которыми обходились очень сурово, чтобы заставить их показать, где они прячут свои деньги, каждую минуту угрожая им смертью, если те не отдадут все, что у них есть. Пираты вскрыли люки и проникли в трюм, как стая фурий. Топорами и абордажными саблями они разрезали и разрубали все тюки, ящики и коробки, чтобы завладеть [их содержимым]; и, когда на палубу выносили какой-нибудь товар, который они не хотели везти на корабле, вместо того чтобы бросить его обратно в трюм, они выкидывали его за борт в море; все это сопровождалось непрестанной руганью и скверно-словием, отчего [пираты] более походили на демонов, чем на людей.

Психологическое воздействие на команду, чтобы внушить ей, что сопротивление бесполезно, требовалось очень мощное.

Если намеченная жертва размерами и экипажем превосходила пиратский корабль, выручала хитрость, особенно когда обычные меры казались бессмысленными, а поднятие пиратского флага могло вызвать разве что ироничный смех или пару бортовых залпов. Чаще всего практиковался подход «маскировки и хитрости», когда разбойники выдавали себя за безобидных торговцев, завоевывая тем самым доверие будущей жертвы, как было в случае «приобретения» Джоном Уордом французского флибота (см. с. 127–128). Подобные акты обмана и коварства, или вероломства с точки зрения другой стороны, наблюдались в многочисленных враждебных столкновениях между испанскими, португальскими, английскими, французскими и голландскими судами в водах Карибского моря. Как минимум в одном случае намеченная жертва сумела переиграть противника. В мае 1589 года испанский военный корабль, перевозивший сокровища в Мексиканском заливе, обнаружил, что его преследует заметно уступающий ему по размерам английский галеон — 70‑тонный приватир Dog. Целых три дня наглый налетчик не давал покоя кораблю, и наконец, не желая, очевидно, рисковать и вступать в бой (Dog уже захватил три других испанских судна в том регионе), испанцы призвали к перемирию и переговорам; англичане согласились. Сначала испанские офицеры поднялись на борт галеона для дружеской встречи, а затем с ответным визитом на испанское судно явилась английская сторона. Как только англичане оказались на борту, испанцы внезапно набросились на гостей и насмерть закололи лоцмана, Роджера Кингснода: «С остальными обошлись таким же образом; правда, капитан Уильям Мейс и другие, несмотря на все расставленные врагом ловушки, прыгнули за борт и целыми добрались до своего корабля». Чудом избежав приготовленной для них западни, выжившие решили отказаться от преследования испанцев и вернуться в Плимут.

Подобную попытку, предпринятую в 1689 году, описал немецкий пекарь Мартин Винтергерст, сменивший свое ремесло на каперство. Едва став членом команды голландского каперского 46‑пушечного судна с экипажем в 180 человек, он впервые в жизни принял участие в боевом столкновении, это случилось в Адриатическом море, когда голландцы заметили французское судно, идущее в венецианский порт Зару (современный Задар в Хорватии). Применив военную хитрость, корабль Винтергерста поднял флаг нейтрального Ливорно и тоже направился к порту. Как полагается, он сделал приветственный залп и спустил на воду шлюпку, чтобы провести дружественную беседу с портовыми властями. Благодаря языковым навыкам Винтергерста голландцы узнали, что французский корабль — совершенно новый и везет богатый груз. К несчастью, он бросил якорь под самыми стволами крепостных орудий, что исключало открытую атаку. Оставалась возможность проникнуть на корабль под покровом темноты и застать предположительно спящую команду врасплох, прежде чем она окажет сопротивление. По воспоминаниям Винтергерста, темной ночью две шлюпки тихо приблизились к французскому кораблю; одной командовал сам капитан, второй — его помощник. И все же, прежде чем каперам удалось взобраться на борт, французские часовые заметили их. Команда заняла боевые позиции, последовала ожесточенная схватка. Потеряв 14 соратников, включая капитана, оставшиеся 13 французов стали просить пощады. Шум потасовки услышали в крепости и, пока собиралось ополчение, приводили в готовность орудия. Чтобы избежать контратаки, голландцы отбуксировали захваченное французское судно на безопасное расстояние, а там уже стали рассматривать награбленное: 5000 дукатов, 1500 английских центнеров серы, 4000 пушных шкурок, тюки верблюжьей шерсти и других тканей, а также примерно 200 пар турецких башмаков. Винтергерст и его товарищи были довольны, хотя и потеряли троих человек во время сражения.

В других случаях подобная коварная стратагема работала лучше. Именно таким путем шел к своему триумфу буканьерский капитан Пьер Легран. В 1665 году, выйдя в море на крупной шлюпке (пирóге) около десяти метров длиной, Легран проплыл весь Багамский пролив, не заметив ни одного корабля. Ему упорно не везло. Между тем и провизия, и терпение экипажа из 28 человек почти иссякли. Однако неожиданно удача улыбнулась ему: пираты заметили огромный испанский галеон, плывший в одиночку. Казалось, нелепо нападать на столь мощный корабль, особенно в сравнении со шлюпкой Леграна, но момент требовал: «Победи или умри». Члены команды действовали сообща: они получили шанс и были полны решимости воспользоваться им. Желая подстегнуть их энтузиазм, Легран приказал судовому врачу просверлить в корпусе пироги отверстия, чтобы она начала медленно тонуть. Теперь пути назад не было, «и, не имея никакого оружия, кроме пистолета в одной руке и меча в другой, они немедленно взобрались на корабль и ворвались в большую каюту, где застигли капитана и нескольких его спутников, играющих в карты». В окружении беспощадных пиратов, едва различимых в тусклом свете лампы, потрясенные испанцы, не отрывая взглядов от направленных на них пистолетов, вопили: «Господи помилуй! Что за чертовщина?» Тем временем остальная часть абордажной команды взяла под охрану арсенал и оружие, убивая каждого, кто осмеливался оказать сопротивление. Ничтожный размер пироги стал причиной бездействия членов экипажа испанского судна. Как оказалось, они заметили Леграна и его людей и верно определили, что это пираты, но капитан не увидел в них настоящей угрозы:

Здесь стереотип (в основном ошибочный) о надменных испанцах и о небольшом отряде храбрецов, который обводит их вокруг пальца и побеждает, получив в награду за свою смелость огромное богатство, нашел подтверждение в истории из жизни. И в самом деле, добыча оказалась столь велика, что Легран направился прямиком во Францию, чтобы насладиться приобретенным состоянием и никогда больше не возвращаться в море. На руку Леграну сыграл небольшой размер его судна, позволивший ему приблизиться к галеону, не вызвав подозрений. Если бы он командовал более крупным кораблем, испанский капитан был бы осторожнее.

С такой проблемой столкнулся 1 марта 1579 года сэр Фрэнсис Дрейк, когда вознамерился захватить испанский галеон Nuestra Señora de la Concepción: как приблизиться к этому кораблю на его не менее внушительной Golden Hind, не вызвав подозрений? Плавая вдоль тихоокеанского побережья Южной Америки, Дрейк, исходя из разведданных, полученных им в различных портах, терпеливо выслеживал испанский корабль с сокровищами, шедший из Манилы в Панаму. Испанцы, не ожидавшие подвоха (до этого происшествия Тихий океан считался исключительно «испанским озером»), были безоружны — то ли в буквальном смысле слова, то есть не имели орудий на борту, то ли, по более правдоподобной версии, их пушки за ненадобностью были убраны с палубы, чтобы освободить место для драгоценного груза. А поскольку корабль Nuestra Señora de la Concepción был очень быстрым, его капитан Сан Хуан де Антон вполне мог рассчитывать на то, что сможет уйти от любого достаточно крупного судна, способного представлять опасность. Чтобы не дать галеону просто поднять все паруса и скрыться в безопасном порту, Дрейк пустился на хитрость: он замаскировал настоящую скорость своего судна при помощи плавучего якоря, сделанного из канатов и тюфяков, и тем самым замедлил Golden Hind. В результате корабль Дрейка выглядел безобидным испанским торговым судном, не способным из-за своего тяжелого груза развить скорость, даже на полных парусах. Более того, готовясь к нападению, Дрейк привязал свой пинас (полубаркас) к борту Golden Hind так, чтобы он был вне зоны видимости испанцев, когда Дрейк поравняется с кораблем-сокровищницей. Едва cпустилась ночь, Дрейк начал атаку, тут же отрезав плавучий якорь и спустив на воду пинас. Поначалу испанский капитан отказывался сдаться, но после того, как залп с Golden Hind повалил бизань-мачту, а сам капитан был ранен мушкетным выстрелом, капитулировал. «Груз корабля многократно окупил предприятие Дрейка. Серебряных слитков было так много, что на Golden Hind их использовали вместо балласта, вдобавок там было четырнадцать сундуков серебряных и золотых монет». Неудивительно, что обрадованная королева Елизавета I впоследствии объявила Фрэнсиса Дрейка «своим» пиратом.

В водах Восточной Азии пираты тоже прибегали к маскировке и хитрости, чтобы одержать верх над своими жертвами — хорошо вооруженными и защищенными морскими джонками. Но они шли дальше имитации беззащитных торговых кораблей в море: они атаковали корабли в портах или в крупных китайских речных системах и часто даже совершали набеги на ничего не подозревающие прибрежные города — в этих случаях они одевались и вели себя как представители государственной власти, ополченцы, паромщики или странствующие торговцы. Часто эта дерзкая уловка срабатывала безотказно, и захваченные врасплох речные суда или города разграблялись пиратами в мгновение ока и без малейшего сопротивления. В Южно-Китайском море непревзойденными мастерами маскировки и хитрости, а также искусства прятаться у всех на виду считались пираты-ирануны с Минданао. Они делали это, копируя вид и поведение местных рыболовецких судов, пряча при этом оружие под матрасами и скрывая бóльшую часть бойцов до последнего момента. Встречу с таким судном в 1857 году живо описывает очевидец — испанский колониальный офицер, подполковник Ибаньес-и-Гарсия:

Море было спокойным, не считая серебристой зыби от киля корабля, без усилий рассекавшего темно-синие воды близ острова Бохоль. Открывавшееся впереди огромное пространство было усеяно чайками, увлеченными своей ежедневной воздушной акробатикой, — тут и там они ныряли в океан за лакомой добычей. <…> И вот началось. Будто из ниоткуда появились две лодки и начали быстро приближаться. «Рыбаки караулят свой улов», — подумали мы. Но вскоре нашего благодушия как не бывало. Молниеносно через перила были перекинуты две большие деревянные доски… и тут же по ним проворно перебрались размахивающие мечами темнокожие люди. Я и мои товарищи оказались в ловушке. В это время кто-то поджег обшивку корабля.

Таким образом подполковник и его соратники стали пленниками, и за них потребовали выкуп. Он был не первым и не последним: как мы увидим, спрятаться у всех на виду, выдав себя за рыбацкое судно, а потом внезапно нанести удар — подобная тактика и по сей день применяется современными пиратами в этих водах.

Источник

Невидимый крюк рынка. Почему пиратство было эффективной экономической моделью.

Из бесчисленных фильмов и книг мы знаем, что пираты — это безумные преступники, подлые воры и безжалостные убийцы. В их сообществе царила анархия, а слово закона для них было пустым звуком. Однако почти всё, что мы знаем о них, — мифы. Пираты пришли к «конституционной демократии» раньше, чем Франция и Америка, и использовали маркетинг для максимизации своей прибыли задолго до представителей традиционного бизнеса. Конечно, пираты жестоко обращались со своими жертвами, но не потому, что были садистами: их поведение было вполне рациональной реакцией на те рыночные условия, в которых они оказались. Рассказываем, как пираты, сами того не ведая, следовали учению Адама Смита, вводили корабельные конституции и выборные должности, а также за счет чего они поддерживали свой кровожадный имидж эффективных дельцов.

Адам Смит — прирожденный пират

И правда, если подумать, как могли существовать (а тем более успешно) ячейки общества, состоящие исключительно из отмороженных головорезов, бандитов и анархистов? Ответ прост — не могли. Еще в 1759 году философ и экономист Адам Смит в своем труде «Теория нравственных чувств» писал:

«Общество не может функционировать среди тех, кто во всякое время готов причинять друг другу боль и вред… Если есть какое-либо общество из грабителей и убийц, то они должны, по крайней мере, воздерживаться от грабежа и убийства друг друга».

Вообще, как ни удивительно, многие тезисы Адама Смита настолько проницательны, что распространяются даже на пиратов. В 1776 году была опубликована еще одна работа Смита «Исследование о природе и причинах богатства народов», ставшая одной из ключевых для современной экономической теории. В этой работе впервые был описан феномен, получивший название «невидимой руки».

Согласно Смиту, людьми движут эгоистические цели — мы делаем то, что приносит нам максимальную выгоду. Однако мы можем действовать в своих интересах, только взаимодействуя с другими и параллельно принося пользу им. Поэтому Смит писал, что люди, будто ведомые «невидимой рукой», в преследовании личной выгоды действуют на благо общественных интересов:

«Не от благосклонности мясника, пивовара или пекаря ожидаем мы добротный обед, а от их отношения к их собственным интересам».

Представьте что вы — фермер. У вас есть 15 коров, дающих молоко. Но на одном молоке долго не проживешь, да и выпить его полностью вы не сможете. Вы преследуете личную цель — добыть пропитание, и логичный путь ее достижения — продать излишек молока, а на выручку купить другой пищи. Однако добиться этого вы сможете, только взаимодействуя с другими. Продав его, вы неосознанно принесли покупателю выгоду — предоставили ему продукт по доступной цене и помогли добиться его цели. И так бывает во всех взаимодействиях в экономике. Например, бизнесмен открывает торговый центр и предоставляет обществу инфраструктуру, инженер изобретает новый удобный продукт. Но всё это они делают не по доброте душевной, а ради собственной выгоды. Поэтому Смит говорил:

«Преследуя свои собственные интересы, он (предприниматель) часто более действительным образом служит интересам общества, чем тогда, когда сознательно стремится делать это».

Невидимая рука работает на бандитах точно так же, как и на других субъектах экономики. И хоть пиратское сообщество функционирует благодаря убытку честных граждан, они всё еще должны взаимодействовать друг с другом для достижения их общего блага. Этот феномен подробно описал Питер Т. Лисон в своей книге «Невидимый крюк».

Люди настолько возненавидели пиратов, что именно по отношению к ним международное сообщество впервые ввело юридическое понятие hostis humani generis — с латинского «враг рода людского».

Взаимодействие пиратов между собой (а иногда не только), ориентированное на личную выгоду каждого из них, было важнейшим инструментом для достижения «общепиратского» экономического успеха и порождало тот самый невидимый крюк — бандитскую аналогию невидимой руки.

Черная Борода — проверенный работодатель

Хоть у пиратов было довольно разнообразное происхождение, многие из них — это бывшие моряки с военных, а чаще торговых кораблей. Что же могло вынудить моряков переквалифицироваться в пиратов? Оказывается, они приходили за лучшими условиями труда и защитой своих прав.

Дело в том, что на торговых суднах была строгая иерархия, наделяющая капитана авторитарной властью. У него были полномочия, дающие контроль над всеми аспектами жизни на борту, включая наказание членов экипажа. Автократия зародилась не из-за амбиций капитанов, но отражала эффективную предпринимательскую реакцию на экономическую ситуацию и на структуру собственности торговых судов.

Владельцами большинства таких кораблей были богатые купцы, и право владения судном было поделено между ними посредством акций. Однако, так как богачам не пристало отправляться в долгие и нудные плавания, моряки, работающие за фиксированную минимальную оплату труда, оставались без их чуткого надзора, но с дорогим грузом. Такая ситуация взывала к разного рода оппортунизму со стороны моряков. Владельцы боялись плохого обращения с кораблем, отлынивания от работы, кражи товара, а может, и всего судна. Подобные ситуации попадают под «проблему принципала — агента», впервые описанную экономистами Майклом Дженсеном и Уильямом Меклингом в статье «Теория фирмы».

Лицо, дающее поручения и находящееся в высшем иерархическом положении (принципал), ожидает эффективного решения от исполняющего (агента). Однако так как агент обладает большей информацией, чем принципал, он может злоупотреблять этим, действуя в собственных интересах и в ущерб принципалу.

Чтобы проконтролировать это, владельцы кораблей делали капитанов заинтересованными лицами и зачастую делились с ними акциями на право владения кораблем. Согласно адмиралтейскому праву, капитан мог использовать разные формы физического насилия для «коррекции» поведения моряков. И хоть это помогало им решить проблему принципала — агента, появлялась другая проблема — превышение должностных полномочий.

Полная власть и отсутствие свидетелей в радиусе нескольких тысяч миль часто сводили с ума капитанов. Они оставляли моряков без денежных награждений, лишали пайков и избивали за малейший проступок. В основном капитаны оставались безнаказанными, так как суд был на их стороне, а мятежи почти всегда кончались провалом, ведь при капитане были его вооруженные офицеры. Именно плохие условия и несправедливо низкая оплата труда приводили к уходу многих моряков в пиратство.

Переквалифицировавшиеся в пиратов моряки, уставшие от гнета со стороны начальства, всё же не могли полностью отказаться от иерархии на корабле. Многие из решений, например, во время морского боя, необходимо было принимать молниеносно, да и следить за порядком кому-то нужно было. Поэтому пираты выбирали своих лидеров демократическим голосованием.

Как писал Ян Рогозинский в книге «Честь среди воров: пиратская демократия в океане», пираты были непреклонны в своем желании ограничить власть капитана, поэтому помимо него они избирали и квартирмейстера. В то время как капитан полностью руководил экипажем в боях и принимал наиболее важные решения, квартирмейстер занимался рутиной и разрешал споры на корабле. Также квартирмейстер вел «бухгалтерию», то есть учет и деление добычи и провизии.

Разделение властей на пиратских кораблях появилось как минимум на век раньше, чем было законно закреплено в Испании или Франции.

Согласно Чарльзу Джонсону, автору книги «Всеобщая история грабежей и смертоубийств, учиненных самыми знаменитыми пиратами», усилия пиратов по ограничению власти капитана оказались весьма успешны. Капитан не мог принять ни одно решение, которое квартирмейстер счел бы противоречащим интересам экипажа. Процент добычи капитана и других офицеров практически не отличался от доли других пиратов, редко превышая ее в два раза. Экипаж мог голосованием свергнуть капитана за превышение полномочий, а также за трусость, вынесение плохих решений и любое другое поведение, которое шло вразрез с их интересами.

Корабельная конституция

Но всё же пираты нуждались в чем-то, что помогало бы им в разрешении конфликтов и более-менее объективно отражало интересы экипажа. Именно поэтому пираты по всему миру создавали письменные кодексы. Они варьировались от одного капитана к другому, но в целом были похожи, особенно их положения о дисциплине, делении добычи и компенсациях раненым.

Первая пиратская «конституция» была написана Бартоломео Португальским в 1660-х годах, то есть на век раньше Конституции США.

Каждый член экипажа должен был поставить свою подпись на кодексе и поклясться в верности ему. Обычно эту клятву давали, положив руку на топор, пистолеты или череп. После того как кодекс был подписан всеми пиратами, его вывешивали на видном месте, обычно возле двери в капитанскую каюту.

В большинстве кодексов говорилось, что пираты могут рассчитывать на честные выплаты, условия труда и отдыха, но взамен обязуются всегда быть готовыми к бою, соблюдать дисциплину и даже не думать о прекращении пиратства, пока за свои заслуги перед кораблем не удостоятся пенсии. На многих кораблях вещи, нынче приписываемые пиратам, такие как азартные игры и выпивка, были строго ограничены, а ром использовался в основном в качестве добавки для воды, чтобы сохранять ее безопасной для питья.

В пиратских конституциях была закреплена своя система «социального финансового фонда», так называемый общий сундук. При распределении добычи с зарплаты каждого пирата удерживался своего рода «подоходный налог». Эти средства шли в общий денежный фонд, откуда потом, при необходимости, выделялись на починку корабля, общественные нужды и компенсации раненым. Так, например, за потерю конечности или глаза в бою пирату полагалось в среднем 800 долларов, а за потерю пальца или другое простое ранение около 400.

Подробно изучить примеры пиратских кодексов разных капитанов можно вот в этой статье, начиная с 307-й страницы.

Пиратский маркетинг и теория игр во время абордажа

Получается, пираты — это люди чести, верящие в демократию и конституцию. Так откуда же пошел миф о пиратской анархии и беззаконии? Распространение слухов о жестокости и варварстве было эффективным инструментом маркетинга, и пираты делали это сами, для поддержания имиджа бренда.

Если экипажи торговых судов будут думать о пиратах как о цивилизованных людях, то это сильно урежет эффективность их нападений. Но если экипажу будет казаться, что их вот-вот будут брать на абордаж несколько десятков безумных насильников и головорезов, то желание сражаться с ними значительно падает.

Поэтому пиратам всё же приходилось время от времени пытать и убивать своих жертв, но не из садистских мотивов, а для поддержания репутации бренда. Зачастую после резни пираты сами рассказывали об этом газетчикам, а иногда и вовсе брали с собой в плаванье журналистов и писателей, чтобы через них внушить страх всему обществу.

Чарльз Джонсон передал в своей книге слова пиратского капитана Сэма Бэллами: «Я презираю нанесение вреда кому-либо, если это не пойдет мне на благо».

Пираты пытались всеми силами поддерживать имидж своего бренда. Всем известный пират Черная Борода во время нападений на корабли вешал на грудь шесть пистолетов и поджигал фитили в своих волосах, что придавало ему поистине демонический образ. При этом, по некоторым данным, Черная Борода не убил ни одного человека за всю жизнь.

Пиратский маркетинг работал настолько хорошо, что, когда в 1720 году капитан Бартоломью Робертс поднял свой флаг в бухте Ньюфаундленд и Лабрадор, экипажи всех 22 кораблей, находящихся в ней, в панике бежали и оставили всё пиратам.

Одним из главных атрибутов бренда, конечно же, был «веселый роджер» — флаг с черепом и костями. Благодаря сложившемуся имиджу одно лишь приближение корабля с таким флагом внушало ужас врагам. Многие капитаны уже тогда понимали важность айдентики бренда и модифицировали свой флаг, делая его более уникальным, чтобы избежать «эффекта безбилетника», то есть присвоения их славы другими пиратами.

Хоть пираты и не увлекались общественными науками, однако, сами того не зная, пользовались теорией игр для своего успеха. Пираты не могли позволить себе при каждом нападении участвовать в морском бою. Ведь в основном у них была довольно небольшая прибыль, а порох, пушечные ядра и жизни экипажа — это серьезные издержки в пиратском бизнесе. Стреляя по вражескому кораблю, вы чаще всего промахивались или, что еще хуже, попадали и повреждали часть добычи, а то и вовсе отправляли ее всю на дно. Бой на мечах тоже был куда менее зрелищный, чем в фильмах: обычно все умирали либо в течение нескольких минут от кровотечения, либо, если им повезло меньше, через несколько дней от инфекции. Поэтому в интересах пиратов было максимизировать шансы на получение добычи без боя и вынудить жертв сразу же поднять белый флаг.

Именно тут и вступает в дело теория игр. Репутация пиратов не может быть настолько плоха, чтобы жертвы думали, что их ждет смерть при любом исходе. Ведь если вас в любом случае захотят убить, то лучше уж попытаться дать отпор и иметь хоть небольшой шанс на выживание. Пиратам было выгодно, чтобы их имидж предполагал, что с экипажами, которые сдаются без боя, ничего не будет, у них лишь заберут всё ценное и оставят в покое. Поэтому они всегда так и поступали, щадя жизни покладистых жертв и с особой жестокостью убивая сопротивляющихся. Напоминаю, морякам на торговых суднах не было дела до успеха заплыва, они работали за фиксированную плату и не имели доли от груза. Поэтому при виде пиратского флага они часто сразу сдавались, отдавали груз и возвращались домой с позором, но живыми.

Купи или умри — пиратская торговля и реализация прибыли

Как бы пиратам ни хотелось после каждого боя купаться в награбленном золоте и серебре, к сожалению, их бизнесы оперировали на куда более узкой марже.

Пиратский бизнес не предусматривает четкого финансового планирования. Им не приходилось выбирать свою добычу, они нападали на те корабли, которые появлялись на горизонте, поэтому и большая часть их выручки была не в денежной форме. Большое исследование Эдварда Т. Фокса, доктора наук в области истории мореплавания, показывает в процентах, какую добычу пираты получали с ограбленных кораблей:

1. Предметы первой необходимости и личные вещи (одежда, провизия, лекарства и др.) — 52%;
2. Предметы проф. необходимости (оружие, корабельные запчасти и др.) — 24%;
3. Ходовые товары (ткань, табак, рабы и др.) — 42%;
4. Драгоценности (деньги, металлы и др.) — 38%, в том числе деньги — 10%.

Чаще всего пиратам в качестве добычи попадались личные вещи, что неудивительно, ведь первым дело в море нужно выжить, а уже потом богатеть.

Пираты были довольно толерантны для своего времени. Во многих экипажах состояли чернокожие люди, к которым относились как к свободным. Однако капитаны не брезговали и забирать рабов с ограбленных кораблей: их не только продавали, но и использовали в качестве рабочей силы.

Менее ликвидные активы из добычи, такие как ткань, специи и драгоценности, нужно было как-то обменять на деньги, но проблема в том, что пиратам на законодательном уровне была запрещена торговля в городах (да и появление в них в принципе). Пираты обходили этот запрет двумя способами: нелегальной и насильственной торговлей.

Нелегальная торговля была довольно распространена в море, где нет свидетелей и слуг закона. На пиратском рынке царила олигопсония — власть нескольких крупных покупателей, при которой доля каждого из них на рынке настолько велика, что они могут свободно менять цену в своих интересах. Пиратам приходилось продавать награбленные товары по ценам намного ниже рыночных, ведь крайне мало торговцев соглашались нелегально торговать с ними и выбора у них не было, а вот беспринципные торговцы с радостью принимали у пиратов товары с огромным дисконтом.

Если же торговец, попавшийся пиратам на глаза, был более принципиальный и отказывался с ними торговать, то иногда его принуждали. Они связывали жертву, забирали всё, что нужно, оставляли что-нибудь взамен, и уходили.

На первой странице английской газеты The Post Man от 5 августа 1697 года заголовок гласил, что пираты захватили корабль и заперли купца, но чуть позже освободили, «забрав продукты и другие предметы первой необходимости, за которые оставили на корабле хорошую плату».

Таким образом, пираты — это уставшие от гнета работодателей и несправедливости люди, стремящиеся к демократии и равенству на рабочем месте. Они создавали свои конституции и социальные фонды. Сами того не ведая, пираты положили начало маркетингу и, быть может, даже вдохновили Адама Смита.

Несмотря на полный запрет каких-либо связей с ними, пираты были полноценными участниками международных экономических отношений. Они проводили крупные сделки с купцами, способствовали международной торговле, после выхода на пенсию возвращались в цивилизацию и вели зажиточную жизнь, а многие и вовсе начинали заниматься честным бизнесом.

Источник