"Как молоды мы были…": дневник советского моряка, по совместительству – поэта и музыканта

Вспоминает Игорь Зайцев из Латвии: Год 1977 наступил, как обычно вовремя, ровно в двенадцать часов. Без всякого пафоса, по-зимнему спокойно. После оливье, шампанского, парочки грустных ракет в полночь и «голубого огонька», вся страна готовилась к трудовым будням, новым успехам пятилеток и другим разным достижениям народного хозяйства. Как всегда, на что-то повысились цены. В общем, ничего нового. Для меня же он казался несколько необычным, если не сказать совсем необычным.

С мечтой о «загранке»

Ровно месяц назад мы, рота курсантов пятого курса Рижского мореходного училища, наконец, закончили пятилетнее обучение морской специальности. Новенькие синие дипломы с золотым гербом Министерства морского флота, были предметом гордости и надежды, а специальные нагрудные значки на пиджаках — знаками нашей взрослости и профессионализма. Во всяком случае хотелось в это верить. Да еще в этом году мне исполнялся первый во взрослой жизни юбилей — целых 20 лет. Где и как я его отмечу, не было никакого представления. И вот я, такой весь из себя новоявленный морячок, в предвкушении романтических приключений, морских путешествий, надежд и грез, предстал перед жизнью. Новый год сулил мне много неизведанного и интересного.

В начале января отдел кадров Латвийского морского пароходства начал распределение выпускников по судам, бороздившим просторы мирового океана. Светлая мечта курсантов закончить мореходку и работать на судах загранфлота, увидеть наконец, этот загнивающий капитализм и ощутить в руках свою зарплату в иностранной валюте, практически зависела от работников отдела кадров, а главное — от работников первого отдела. 

Если кто не знает, первый отдел любой тогдашней организации это не что иное, как товарищи на местах от Комитета государственной безопасности. Попросту КГБ. Одной из задач которого было не допустить, так сказать, неблагонадежных граждан к появлению за границей.

Начиная со второго курса, специально обученные люди проверяли наши анкеты, досье, копались в биографиях родителей, дедушек бабушек, дальних родственников. Не обходили стороной и «пятую графу» анкеты для выезда за рубеж. Графа о национальности. 

Приветствовались почти все национальности, все- таки — Советский Союз и все люди братья, кроме одной. Еврей. Нет, на официальном уровне и евреи были наши братья. Они работали, и вполне успешно во всех отраслях нашей экономики, были уважаемы в обществе. Но к ним был какой-то особый негласный интерес, как сейчас сказали бы, у спецслужб. 

"Товарищи" их особо не замечали, пока дело не касалось выезда за границу. Но как только появлялся прецедент, графа пятая под любым предлогом становилась приговором для многих анкетируемых. Несмотря на то, что в 70-х годах была довольно массовая эмиграция евреев из СССР, индивидуальный подход был совсем другой. Одно дело выпустить в один конец без права возвращения, а другое — дать возможность регулярно возвращаться.
Боясь подобного исхода, двое наших ребят еврейской национальности попытались схитрить и вписали в анкету «русский». Наивные. "Бьют-то не паспорту, а по роже", был такой советский анекдот. Всевидящее око КГБ не обманешь. Их вообще чуть не исключили из училища. 

В результате этого естественного идеологического отбора из пятидесяти курсантов нашего выпуска, восемь поехали поднимать народное хозяйство в портофлоте порта Тикси, это где-то на Крайнем Севере. Несколько счастливчиков попали в портофлот Рижского порта. Портовый флот — это маленькие, убитые буксирчики, обслуживающие суда в акватории порта. Естественно, с небольшим окладом и без всяких валютных начислений. 

Как правило, на них работали моряки, которые по тем или иным причинам не имели возможность ходить в «загранку», то есть, неудачники. Особенно мне жалко моего студенческого друга, латыша Дайниса Докиса. Это был очень умный и добрый парень. На первом курсе он вообще почти не знал ни слова по-русски, а на пятом на нашем могучем уже говорил красивее многих из нас. Но не курсантская среда сделала из него филолога-любителя. Кроме матерной лексики и слов-паразитов, у нас трудно было чему-то то научиться. Нет, Докис всем на удивление сам занимался русской литературой и языком. Читал столько книг русских писателей, что мы, наверное, всей ротой не осилили бы. 

В результате он окончил мореходку с красным дипломом и почетной грамотой министерства. К тому же парень был довольно лояльным к власти человеком. Всегда обходил стороной всякие там анекдоты про Брежнева, которыми мы, конечно, грешили. Короче, образец советского человека.

Ну, это я тогда, еще наивный и непуганый, так думал. Товарищи на местах имели другие мнения и во всем разобрались по социалистической справедливости… Какой-то незнакомый ему двоюродный дедушка, служивший во время войны в Ваффен СС, поставил жирную точку в его карьере и судьбе. НЕГОДЕН, что означало обжалованию не подлежит.

Наши пути  больше не пересекались, но, как я знаю, его внутренняя гордость не позволила ему согласиться с предложением работать слесарем на судоремонтном заводе, и Дайнис вообще ушел из флота. Сейчас он занимается каким-то сельским хозяйством в Латгалии. Я очень надеюсь, что морская специальность, красный диплом, Чехов и Толстой помогают ему до сих пор в поднятии уже капиталистического хозяйства нашей Латвии.

Спасибо музыке!

Мне повезло. Моя общественная жизнь в мореходке, а я каждую субботу играл в составе ансамбля на танцах, непорочная тогда еще анкета с правильной пятой графой и хорошая успеваемость, заинтересовали одного помощника капитана по политической части. Его фамилия была Усталов Юрий Михайлович. 

Скажу вам, стопроцентное попадание в фамилию! Причем во всем. В походке, речи, всюду, даже ел он раза в два медленнее, чем остальные. За глаза мы называли его Усталый. Спешить ему было некуда, да и незачем. Последние пару лет до пенсии он хотел проводить в море в спокойствии, тишине и политгармонии. Поэтому замполит лично принимал кропотливое участие в формировании экипажа, выявляя благонадежных, ну и зарабатывая пару плюсиков от партийного руководства пароходства.

Давней мечтой Усталого была организация художественной самодеятельности на судне, а лучше — вокально инструментального ансамбля, чтобы в скучные длинные вечера морских переходов его слух ласкали местные корабельные "Битлы" с набором патриотически песен. Я был для него идеальным Джоном Ленноном, тем более, что был руководителем такого ансамбля в мореходке. Заочно он меня знал, так как иногда ходил на разные концерты, в которых мы участвовали. 

 ВИА Парадокс. Рига 1973 г. Неизменный состав 1972-1976 г. (Я – крайний справа)

С его слов, он когда-то играл на балалайке, то есть любовь к музыке была ему не чужда. Я представил его, с врожденной медлительностью исполняющего зажигательную «Калинку-Малинку»... Слава Богу, в судовом музыкальном имуществе балалаек не было, но зато, к моему удивлению, были гитары, усилители и даже барабаны. Да еще бубен, откуда он там взялся большая загадка. Может, где-то в жаркой африканской стране обменяли у туземцев. Но он был.

Партия сказала надо, комсомол ответил – есть! Я согласился быстрее, чем он сделал свое предложение. И через день я уже был зачислен в экипаж флагманского рефрижератора-фруктовоза, в простонародье — банановоза "Василий Фесенков". Признаюсь к своему стыду, я только сейчас при написании рассказа погуглил и узнал, что это какой-то академик, видный астрофизик. Вы же понимаете, что тогда нас не очень волновали названия кораблей. Я уверен, что даже историю символа революции — крейсера «Аврора» тогда знали единицы. 
Нас больше интересовало не название корабля, а район и страны, где этот “банановоз” трудится на благо родины. Как говорят моряки, широты и долготы. Которые очень даже порадовали нас, двадцать пять моряков загранзаброса, как в шутку нас тогда называли. 

Подарки судьбы бывают разными

На первом же собрании экипажа капитан зачитал рейс-задание, которое вызвало у нас неподдельную радость и аплодисменты. Через пару дней всех нас ожидал авиа-перелет Рига-Москва-Токио. Да-да! Токио! Фантастика! Даже в наши дни это что-то зазеркальное, во всяком случае, для большинства людей.

Не забывайте, за окном — 1977 год. Я мысленно поблагодарил того парня из восьмого класса моей школы, который вложил в мои руки гитару, показав пару аккордов.
Никаких других причин оказаться в этом "блатном" экипаже у меня не было. Слово "блатной" тогда имело другое значение. Значит — по блату. У кого-то папа большой начальник, дедушка ветеран КГБ и так далее. У меня же гитара и пару песен о Ленине и комсомоле. И с этим небольшим багажом я с ними, счастливчиками, сижу на собрание экипажа!

1977 г. Ну что ж, к загранке готов! 

Но подарки судьбы сыпались как из рога изобилия. Слово взял Юрий Михайлович.
— Мы будем ждать наш ,,Фесенков,, в Токио, в гостинице! -медленно промямлил он.
«Ну давай же, давай!...» – мысленно взмолились мы, обращаясь к замполиту. Из-за его медлительности нам всем казалось, что эта волшебная сказка вот-вот оборвется, и мы проснемся где-нибудь в портофлоте.
— Только вот что, — протянул он. — Есть маленькие проблемы…

«Боже, нет, не надо проблем! Нет такого слова в этой сказке! Ну же, ну же!.. Неужели все накрылось?»
-Есть проблемы, — с паузами медленно повторил Усталый.

Мы не знали, сколько нам предстоит жить в Токио — то ли четыре дня, то ли четырнадцать. Мы даже не интересовались, знает это кто-то другой. В наших головах отчетливо отпечаталось — четыре или четырнадцать. Вдох облегчения пронесся по комнате, мы стали потихоньку отходить от напряжения. Пока не облом.

Слава Богу, слово взял капитан, видимо, чувствуя, что, если нас еще так помариновать ожиданиями, он может вообще остаться без экипажа, уже скомплектованного и прошедшего кастинг во всех самых высоких инстанциях. 

Капитан поведал следующее. Дело в том, что в Тихом океане бушевал какой-то невиданный ураган. В таких морских условиях суда прячутся за разными островами, бухтами и в открытый океан не выходят, если сила шторма свыше 12 баллов и выше. Конечно, не всем и не всегда удается укрыться. И тогда — борьба со стихией. Не всегда побеждает человек.

Но если такое возможно, капитаны, не рискуя экипажем и грузом, отстаиваются в более спокойных водах.

Наш теплоход попал в похожую же ситуацию. И никто не знал, когда он причалит в порт Иокогама, что в пригороде Токио. Поэтому нам предстояло ожидать судно в гостинице от четырех до двух недель, по прогнозам наших синоптиков.

Мы, конечно, душой и сердцем были солидарны с нашими морскими братьями и желали им быстрейшего возвращения в порт. Тем более, ребята были в рейсе уже полгода. Все всё понимали и держали за них кулаки. Но четыре дня или две недели, это все же очень большая разница… 

Поэтому в голове у нас боролись неведомые до этого противоречивые мысли, чего же искренне желать, то ли нескончаемого урагана, то ли внезапного штиля. От этого на душе становилось как-то нехорошо. Каждый из нас искал мысленный компромисс, кто с Посейдоном, кто с Нептуном. Очень хотелось, чтобы и волки были сыты, и овцы целы. Уж больно магически действовала перспектива подольше побыть в Японии.

Две недели в Токио. Какой-то сюрреализм для нас, детей социализма, чуть не сказал — подземелья. Это, во-первых. Во-вторых, а это все хорошо уже изучили, были правила нахождения советских специалистов за границей. Они обязывали платить нам командировочные с момента прилета в страну и до момента поднятия на судно. 

Гостиница, как и перелет, естественно, была для нас бесплатной. Командировочные — по 27 долларов в день. Они предполагались для питания и других бытовых нужд. Да, сейчас, как же! Тратить валюту на питание и какие-то зубные щетки, было бы верхом расточительства и цинизма. Явно они считали нас идиотами.

Напомню моим читателям, что тогда американские доллары были совсем другие, чем в наши дни. И сейчас, что бы ни говорили, доллар живет и процветает. Но тогда он имел необычайно высокую покупательную способность. Обменный курс на иены, да еще вперемешку с дешевизной японских товаров, делал нас не просто людьми, а людьми, по советским меркам, богатыми. 

Вот поэтому мы мысленно бились за каждый денек, подкинутый нам судьбой и "япона матерью". К тому же рейсовое задание предполагало загрузку в Японии, а дальше — полугодичная кругосветка с Австралией, Тасманией, Новой Зеландией, США и возвращением в Японию. Причем во всех этих странах — с долгими стоянками в портах. Ну это, конечно, уже другая история и требует отдельного рассказа. Но можете представить наше тогдашнее состояние, молодых ребят из Советского союза…

В объятиях Шкафа  

В назначенный утренний час мы собрались в аэропорту «Рига», счастливые и взволнованные в преддверии предстоящего путешествия...

В нашем экипаже был старший помощник капитана, иначе — старпом, Володя Юдин. Это был очень веселый человек с громовым голосом, окладистой бородой и невиданными габаритами. Я таких больших людей ни до, ни после больше никогда не встречал. У него была кличка «Шкаф». 

Вот если кто-то из читателей жил в то замечательное время, обязательно помнит спальный гарнитур "Юбилейный". Почему-то я уверен, что помнит. Это был дефицитнейший комплект мебели, состоящий из двух кроватей, двух тумбочек и большого, неподъемного двух-дверного шкафа. И любая семья мечтала однажды проснуться в окружении вожделенного гарнитура. Я не помню, была ли какая-то другая мебель, но очень хорошо помню, что "Юбилейный" в свободной продаже не продавался. Талоны, то есть права на ее приобретение, могли получить передовики производства, ветераны труда или редкие в ту пору люди все с тем же блатом, связями и деньгами.

Наш милый старпом Володя Юдин был вылитый Юбилейный шкаф, поэтому никакой другой клички у него и быть не могло. При росте свыше двух метров и весе 150 кг это был как раз тот Морской волк, а учитывая его размеры — Морской кит, который так необходим каждому экипажу. 

Как правило, ему всегда покупали два билета в самолет, так как на одном месте расположиться ему не удавалось. Да и отечественные стандарты того времени были несколько мелковаты. Да вот незадача, на рейс Рига-Москва лишних билетов не оказалось, и мы с неподдельной тревогой глядели друг на друга гадая, кому же придется сидеть со Шкафом…

Чего больше всего боишься, то и случится — гласит народная мудрость. Ну и, конечно, кто бы сомневался, жребий пал на меня. Даже не жребий, а решение капитана. Да и другое вряд ли можно было ожидать. Во-первых, я был худеньким в то время, во-вторых, это был мой первый рейс, а боевые крещения никто не отменял, ну и в-третьих, я, естественно, своей гитарой еще не успел завоевать уважение и любовь экипажа. Поэтому решение бросить под Шкаф именно меня, было принято с пониманием и одобрением.

Володя, естественно, сел первым. И все мои надежды на посадку, нет, ни самолета, а на посадку на свое место, растаяли как с белых яблонь дым. Места просто не было. Шкаф, конечно, будучи человеком добрым, пытался как можно сильнее вдавиться в предложенное пространство. От его усердия с шумом заскрипели металлические конструкции сидений. Но все тщетно. Добрая стюардесса предложила мне сесть ему на колени, ну хотя бы на время взлета. А потом — до посадки, можно и постоять. Но так опозориться на первых минутах моего первого рейса категорически не входило в мои планы. Надо мной же ребята потом весь рейс хохотать будут… 

Пока я мысленно думал что-то не самое доброе о стюардессе, Шкаф вдруг как-то нелепо крутанулся, и я увидел небольшую, совсем небольшую щель между ним и внешним подлокотником кресла. Понимая, что такого случая уже может и не быть, а в противном случае меня просто снимут с самолета и — гуд бай, Америка! — я с какой-то кошачьей изворотливостью кинулся в эту щель. Меня тут же обволокли и поглотили десятки килограммов жировых тканей и мышц нашего старпома. Наши тела зафиксировались, по ощущению – навсегда. Главное было взлететь.

Безусловно, не могло быть и речи о том, чтобы пристегнуть нам какие-то привязные ремни, как требовала стюардесса от пассажиров. Она лучше всех понимала, что мы с Володей, намертво зафиксированы в самолете. Один час двадцать минут полета отделял нас от Москвы. Первые полчаса прошли относительно спокойно, если не считать болевых ощущений от затекшего тела. Шкаф откуда-то сверху регулярно интересовался, как я там. Я ему безумно врал, что, мол, все ок. Как я мог, необстрелянный морячок, жаловаться морскому волку? Стыдно.

Потом начались какие-то хождения по самолету. К старпому подошел капитан с бутылкой коньяка. Немного посмеявшись над телом с двумя головами, спросил, как я. Я наврал ему, что всю жизнь мечтал так летать, но он, перебив меня, спросил:
-Руки, ноги затекли?
-Да,- признался я,- маленько есть.

Прочитав на скорую руку какую-то лекцию о том, что коньяк разгоняет кровь, медики рекомендуют и все такое, он налил два пластиковых стакана почти до краев. Один дал старпому, а второй потянул мне. Левая рука в отличие от правой у меня имела какую-то амплитуду движения, чем я и воспользовался. 

Учитывая нашу неповоротливость, без тостов и чоканий, мы выпили до дна. Кровь пошла по венам, разгоняя то, о чем говорил капитан. Все же какой опытный мореход, подумал я. С таким не страшно и в шторм, и бурю. Не останавливаясь на достигнутом, капитан решил, видимо, вообще сорвать у меня крышу своей опытностью, повторив разгон крови в нашем общем организме. Ну, настоящий капитан! 
После чего я услышал уже знакомый голос Шкафа:
- Как зовут тебя, юноша?
-Игорь,- смело промолвил я.
-А я, Володя! — Нарушив все элементы субординации, доверительно сообщил он.
-Извините, а отчество? — Поинтересовался я, все же это второй человек на судне после капитана.
-Да не надо отчества, — как бы отмахнулся он. – Зови Володей. На «вы», но без отчества.

Как потом выяснилось, он не любил никакой чопорности. Во всех экипажах его звали просто Володя. И это не мешало ему быть самым уважаемым и авторитетным человеком везде, где бы он не работал.
- Хорошо,- ответил я, уже предвкушая продолжение беседы. Мой сиамский брат все больше и больше начинал мне нравиться. И по-моему, он даже намного легче стал, но в мои, уже тепленькие от конька, мысли вдруг вмешался электронно-казённый голос стюардессы:
-Внимание, просьба всем пристегнуть ремни, через несколько минут мы приземлимся в столице Союза Советских социалистических республик , городе-герое Москве.

Я понимал, что про ремни это не к нам с Володей, а вот про столицу и все прочее мне показалось занимательным. Может, она единственная в нашей стране знала, что Москва это столица нашей родины и спешила поделиться этой новостью с нами, а может….

Тут самолет вздрогнул, колеса поцеловали взлётку, завыли обратные двигатели, заскрипели тормоза и я понял, что все неудобства уже позади. Не без помощи товарищей по команде нас расчленили со Шкафом, мы посмеялись над комичностью ситуации, и в надежде, что снаряд не попадает дважды в одну воронку, пошли в автобус. На трапе меня успел подбодрить Усталый.
-Ничего! До свадьбы заживет. Надеюсь, Вовка тебе ничего не поломал?
Как-то о свадьбе я тогда не думал, но вот оказаться без травм в Токио было, конечно, желательно.

Арфы нет, возьмите бубен!..

До рейса Москва-Токио оставалось часа четыре и мы нашли себе пристанище в одном из ресторанов международного аэропорта «Шереметьево». Там мы с экипажем познакомились уже окончательно. Кто-то кого-то знал ранее, кто-то, как я, был новенький. Мы сдвинули несколько столов и подогреваемые нескончаемым армянским коньяком, который доставал из сумки наш настоящий капитан, превращались в одну большую семью, которой предстоит полгода работать и в горе, и в радости. 
Я потом понял, почему капитан так спокойно относился к нашему коллективному пьянству. Он прекрасно понимал, что впереди какое-то время мы будем отдыхать в гостинице. Поэтому риск потери работоспособности экипажа сводился к нулю. Зато привести на судно уже спаенную и споенную дружную команду, было важным делом его морского опыта. 

Вообще у моряков даже в советские времена была несколько иная философия жизни и отношения к работе. В рейсе сухой закон, а на берегу — все запреты снимались. Ну, естественно, в разумных границах. Хотя частенько эти границы вероломно нарушались.

Моряки постарше травили байки. Негромко, вполголоса, рассказывали анекдоты про Брежнева и громко про Чапаева, как бы присматриваясь друг к другу. Даже выпивший Усталый не очень противился легкой антисоветчине. После каждого анекдота вскрикивал. как бы надзирательно:
-Эй, вы там, знайте границы!

Но при этом сам заразительно смеялся, что давало невидимую индульгенцию следующему рассказчику. Настроение было прекрасным. И даже те ребята, которые еще несколько часов назад, попрощавшись с женами и детьми на длительный срок, вначале скучающие, уже сейчас в теплой компании друзей становились более веселыми и разговорчивыми. Ну, вот такая морская жизнь… От встречи до встречи. Ну, а мы, холостяки, не обременённые этим, вообще были на грани блаженства и в предвкушении приключений.

Тут Юрий Михайлович обратил внимание остальных на мою персону. Вкратце рассказав мою сценическую биографию, он сообщил, что меня назначает в свободное от работы время  руководителем ВИА под названием "Комсомольцы". Раньше такого термина, как "группа" не было. Все коллективы, играющие на электрогитарах, назывались ВИА, вокально-инструментальный ансамбль. 

Также он предложил всем, кто умеет хоть на чем-то играть, активно записываться у меня. Записываться стали тут же. За очередной рюмочкой коньяка почти все нашли в себе какие-то музыкальные способности. Наперебой стали рассказывать о своих братьях и друзьях, которые где-то там играли, и что музыка им тоже не чужда. Был парнишка, игравший когда-то на гармошке на свадьбах. Короче, все были готовы на сцену хоть сейчас. Но нашлось и несколько человек, которые действительно, что-то умели. 

Даже Шкаф, игравший в школе на пионерском барабане, решительно был готов стать Ринго Старом наших "Комсомольцев". Пионерский барабан и ударная установка, если кто не знает, несколько разные вещи, хоть и ударные. Поэтому, чтобы не обижать теперь уже моего большого друга, я предложил ему играть на малых ударных инструментах, то есть на бубне. Он с радостью и благодарностью согласился, налил всем по полстакана и предложил выпить за блестящую музыкальную жизнь нашего ВИА.

Меня, в принципе, все устраивало, и теплое отношение экипажа ко мне и нашему будущему творчеству, и наличие инструментов, и ребята, умеющие хоть как-то на них играть. Руководство ВИА тоже придавало мне некоторую значимость, хоть и в свободное от работы время. Учитывая, что моя должность судового моториста была одной из последних в ранге экипажа, это как-то компенсировалось.

Устраивало всё, кроме названия — "Комсомольцы". Более глупого трудно было придумать даже в бреду. Я пытался апеллировать с этим к Усталому, врал, мол, есть уже такой ВИА в СССР и тому подобное. Усталый был еще и упрямым и настаивал на своем. Единственной альтернативой предпенсионного политрука была — "Юные комсомольцы". Убитый наповал, я согласился с первым названием, совсем не хотелось спорить со своим работодателем, да еще в самом начале.

Подхваченный экипажем тост за "Комсомольцев", прошел на ура.

ВИА Комсомольцы. Первый состав 1977 г.

За нас и первый класс

Тем временем Шкаф сходил в офис Аэрофлота за билетами. Когда он появился со стопкой продолговатых конвертов, и с широкой довольной улыбкой все поняли, что все хорошо, но не понимали до какой степени.

Есть такое выражение, поперло. Это про нас.

- Вот! Летим! — Подняв веер с конвертами, провозгласил он. — И не просто летим, а первым классом. Самолет ИЛ 62.

Те, кто уже знал классность перелетов, замерли в ступоре. Кто не знал, стали суетливо расспрашивать знающих, что же это такое. Никто из присутствующих, конечно, никогда не летал так шикарно, но были знающие люди, регулярно читающие журналы "Советская авиация", которые и объяснили, что ИЛ 62 один из самых больших самолетов в мире. А первый класс — это специальное обслуживание и сидения по два с каждого бока, трансформирующиеся в большие спальные кровати. Опаньки!  Больше всех рад был, наверное, я, расценив это как волшебную компенсацию за предыдущий полет. 

Мы дружно выпили за Шкафа, нам почему-то искренне казалось, что он-то и есть тот добрый волшебник, подаривший нам этот комфорт. Потом все же появился вопрос о столь заоблачной щедрости нашего пароходства, нам, скромным морячкам.

Оказалось, все банально просто. Почти весь первый класс был забронирован какой-то иностранной делегацией. Бронь в последний момент сорвалась, а мест в «экономе» уже не было. Пару звонков из Министерства морского флота в Министерство гражданской авиации легко определили наше место под солнцем и в салоне самолета. Последовали здравницы и тосты за эти доброжелательные к нам министерства. И не знаю, чем бы уже кончилось наше затянувшееся застолье, если бы не объявили посадку, и мы счастливые и довольные побрели на спецконтроль. Впереди 10 часов полета в первом классе самого большого самолета.

А теперь я немного отвлекусь от темы, уж больно велик соблазн окунуться лет на десять назад. Это как археолог, снимая пласт за пластом при раскопках древнего города, неожиданно найдя обломок какого-то кувшина, уже забывает, что он ищет и с интересом занимается артефактом. 

Так и я, подняв пластик своей памяти, сразу вспомнил картинки того времени, да и читатель лишний раз вспомнит или узнает о периоде "развитого социализма", в котором вашему покорному слуге и многим другим пришлось пожить. Словосочетание "развитого социализма" следовало тогда произносить с ударением на предпоследний слог. До сих пор мне непонятно, кто, зачем, и с какой целью ввел эту путаницу в филологию. Может, какой-то член политбюро оговорился, а народ в едином порыве подхватил. Да какая теперь разница! Время было такое…

В детстве я жил и учился за границей, в ГДР, Германская демократическая республика. Приехав туда в первом классе школы, я был, конечно, поражен гигантской разницей между социализмом, хоть и развитым, и демократическим, но тоже социализмом. Одно слово, вроде бы, а пропасть космическая. Изобилие товаров шокировало. 

Хотя меня в основном тогда еще интересовали игрушки и всякие модельки самолетов, но и их было, как сейчас говорят — немерено, на любой вкус и цвет. Тогда еще интересующая всех детей жвачка, о которой все знали, но почти никто не видел, здесь продавалась в любом захудалом киоске, наверное, двадцати видов. Кока-кола и все производные от этого шипучего напитка продавались даже в нашем школьном киоске. Радовало большое количество экспортных советских товаров.

Было такое впечатление, что все хорошее и нужное из СССР увозят зачем-то сюда, оставляя у себя пустые полки и банки с морской капустой. Как-то в классе седьмом я задал отцу банальный детский вопрос, почему побежденные живут в разы лучше победителей. Он с интересом посмотрел на меня, закурил свою любимую "Приму", глубоко задумался и ничего не ответил. Понимаю, что, будучи партийным офицером, он просто не мог мне раскрыть эту важную государственную тайну. Да и не надо. Тайна на то и тайна, чтобы ее бережно хранить.

В то время я занимался музыкой, учась в музыкальной школе по классу аккордеона. Не скажу, что мне это нравилось, но занимался прилежно.

В четвертом классе я увидел по телевизору концерт Битлов. Звучит, конечно, чудовищно для советского пионера того времени. Ну, во-первых, телевизоры были далеко не у всех, а во-вторых, битлы. Самые искушенные меломаны тех лет имели несколько затертых до дыр черно-белых фоток Ливерпульской четверки и несколько пластинок "на ребрышках". Да-да, на "ребрышках". Но об этом может знать только наше поколение. 

Тогда из всех магнитных носителей были лишь пластинки, как сейчас говорят, винил. Но записывали на них только утвержденных многоступенчатой цензурой артистов. Если коротко, чтобы купить пластинки Эдиты Пьехи, надо было отстоять хорошую часовую очередь. Их иногда выкидывали. В наше время это слово имело диаметрально другой смысл — поступали в продажу. 

Понятно, что у наших бедных Битлов шансов попасть на советский винил не было. Пришли на помощь наши молодые талантливые вузовцы, инженера, радиотехники. Путем каких-то самодельных устройств и сумасшедшей тяги к свободе, они умудрялись записывать запрещенную музыку на рентгеновские снимки, которых было море на любой больничной свалке. С помощью циркуля и ножниц пленка приобретала форму круга, в центре пробивалась дырочка и записывалась музыка. Почти пластинка. 
Но так как пленка имела снимок чьей то грудной клетки, то, естественно, весь дизайн новоявленной пластинки ограничивался черно-белыми ребрами с обеих сторон. Вот откудa пошли "ребрышки". С рук стоила такая пластинка примерно 3 рубля. Кстати, не такие маленькие деньги, особенно для молодежи. Качество было, конечно, отвратительное, но зато можно было прокрутить на любом проигрывателе, даже на граммофоне. 

На ребрышках были не только Битлы, но и Роллинги и многие другие группы того времени. Но, учитывая отвратительно качество изделия, различить такие нюансы было не под силу простому обывателю, поэтому считалось что играют только битлы и точка. Других групп нет. Впоследствие многим любителям музыки, когда на смену ребрышкам пришли допотопные магнитофонные устройства, пришлось пройти музыкальный ликбез, и к своему удивлению обнаружить, что не только Битлз, но и другие заслуженные группы ласкали, а вернее, резали их слух. Так что,  аудио-пираты это абсолютно не современное понятие.

Надеюсь, теперь, моему уважаемому читателю будет попроще понять по поводу концерта Битлов по телевизору.

Нет, безусловно, это не заслуга телевидения ГДР! При всем товарном изобилии, социалистическую идеологию тут никто не отменял. Просто мы жили в двадцати километрах от границы ФРГ, а это уже была федеративная, то есть капиталистическая Германия, и ничего человеческого им было не чуждо.
Как и не чуждо было нашему советскому телевизору, который свободно принимал сигнал нескольких западногерманских каналов.

Однажды, сидя с аккордеоном в руках и включив телевизор, я увидел их…

Это был часовой концерт из Мюнхена. Сложно передать, да и, наверное, невозможно, те чувства, которые пережили миллионы парней и девушек, однажды столкнувшись с этим феноменом. Про это написаны тысячи книг, сняты сотни фильмов. Только ленивый не пытался дать этому явлению, какое-то адекватное объяснение. На мой взгляд, этот код до сих пор не расшифрован, а может и не надо. Пусть это останется ностальгическим секретом нашего поколения. Одним словом — Битломания.

Нежно погладив своего надежного друга, немецкий аккордеон "Вальтмейстер,", я с грустью уложил его в футляр. По-моему, мы больше с ним не встречались. 

На следующий день после бессонной ночи, я отыскал в школе того самого восьмиклассника, неплохо играющего на гитаре. Несмотря на разницу в возрасте, он очень доброжелательно согласился дать несколько уроков. Он тоже искал единомышленников, в надежде о создании гитарного дуэта. 

Учитывая мою начальную музыкальную подготовку, я был для него перспективным учеником. В тот же вечер мы начале обучение. Гитара давалась мне легко, но после нескольких уроков мы поняли, что делить одну его гитару неэффективно, и мне надо бы завести свою.

Самое страшное было объяснить все это родителями, и я, как мог, откладывал этот мучительный разговор. Но он состоялся. Я весь вечер убеждал их, что-то рассказывал о современной музыке, короче, всеми способами уговаривал благословить меня на смену инструмента. Моя попытка привести в пример Битлов, не произвела никакого впечатления. Они просто не знали их. Вообще, у меня родители были мировые. Мама вспомнила, что когда-то в молодости она играла на семиструнной гитаре, пела и даже выступала в художественной самодеятельности колхоза. Отец тоже вспомнил это. Ностальгические воспоминания увлекли их в далекое прошлое, обещающее мне небольшой шанс в светлое будущее.

— Ладно! — Согласились они. — Пусть будет гитара, но с условием, подтянешь географию.

— Ура! — Я был согласен на все…

С гитарой по жизни

А географию я подтягиваю всю оставшуюся жизнь в прикладном порядке. Лучше один раз увидеть, чем десять раз услышать. Через несколько дней мы с мамой отправились в музыкальный магазин.

Мои друзья в Союзе, так мы их называли отсюда, из-за границы, тоже осваивали искусство гитарной музыки. Но осваивать это дело им приходилось в основном на самодельных, сделанных из листа фанеры гитарах с  нелепыми струнами, вытащенными из старого фортепиано, с самодельными звукоснимателями. К сожалению, тогда выбор у ребят был не велик. Что не скажешь обо мне. 

В магазине на меня смотрели с десяток акустических и электрогитар разных цветов и форм. Они глядели на меня, а я на них, ошеломленный всем этим разнообразием. Наше оцепенение прервал продавец по имени Франс. Он любезно предложил нам свою помощь, и мы с благодарностью согласились, так как поняли, что мамин опыт семиструнной гитары здесь явно будет неуместен.

Стендаль,Германия. Моя любимая школа — Goethe Schule, где я учился с 1964-1972г.

Я до сих пор помню Франса, потому что все годы, пока я там жил, после школы частенько заходил к нему. У него родственники жили в ФРГ и по каким-то непонятным каналам обеспечивали его магазин новинками. Почти через пятьдесят лет, находясь в Германии я заехал в свой родной город Стендаль – к моей радости, магазин был на прежнем месте. С ностальгическим трепетом, как будто в машину времени, которая вот-вот перенесет меня на полвека назад, я зашел внутрь. Почти ничего не изменилось, только инструменты, естественно, были уже другие, современные. А через несколько минут я уже познакомился с Гансом, новым владельцем магазина. А он оказался внуком Франса. Да и как могло быть иначе в вечном магазине моего детства?

Стендаль.Германия. Вечный музыкальный магазин моего детства 2014г. 

Ну, а тогда мы с мамой с удовольствием рассматривали новинки музыкальной индустрии наших братьев по соцлагерю. По совету Франса, мы купили неплохую чешскую гитару для начинающих, и не заходя домой, я направился к своему новому другу на репетицию.
По мере моего обучения и приобретения навыков рос и аппетит к хорошему инструменту. В результате родители в течение четырех лет купили мне у Франса три акустические и две крутые западногерманские электрогитары. Судьбу акустики уже не помню, а вот электрогитары я привез с собой в Ригу после восьмого класса, при поступлении в мореходку. Уже через месяц я играл на них в группе "Парадокс" Рижского мореходного училища. А на гитары приходили посмотреть, пощупать и подергать струну, как тогда мы шутили, многие известные музыканты.
Во время учебы в мореходке у меня было две практики — после второго и третьего курса. Два и шесть месяцев соответственно. Естественно, я работал почти бесплатно, как практикант, но это дало мне возможность побывать в Алжире, Испании, четыре раза на Кубе и столько же на Канарских островах. Конечно, выходы в город были в группах по три-четыре человека и максимум на 3-4 часа. Месячной зарплаты практиканта хватало едва на пару кружек пива, или на складной зонтик, дефицит того времени. Я выбирал второе, зная как мама будет рада иноземному подарку.

1969 г. Германия. Моя первая электрогитара 

И все равно, несмотря на это мы, пусть краем глаза, но видели этот дикий Запад и он не был противен, наоборот, казался очень симпатичным. За исключением Кубы. Это был отстой, еще похлеще нашего.

Поэтому меня трудно было удивить заграницей. Ребята тоже ранее уже бывали в капстранах. Но вот перспектива побывать в чужой стране,
не просто как практикант или моряк, а как человек командировочный, ключевое слово здесь — ЧЕЛОВЕК без всяких ограничений, на две недели, да еще при хороших деньгах, вела нас, вдохновленных моряков, в зону дьюти-фри международного аэропорта Шереметьево.

А мы летим в Японию

По законам того времени, каждый выезжающий за границу имел право обменять 30 советских рублей на конвертируемую валюту. Учитывая обменный курс Банка СССР, это было примерно пятьдесят копеек за доллар, вполне приличная сумма. 
Рубль, конечно, не был крепкой денежной единицей, и на «черном рынке» доллар продавался за 3-4 рубля, за что можно было, правда, загреметь за решетку. Но обменять рубли на доллары вполне официально, было особой изюминкой нашего, и так уже через край везучего путешествия. Изрядно подогретые армянским коньяком по ту сторону границы, мы решили не останавливаться на достигнутом, и теперь уже валютные виски и джины дополняли общую картину нашего безраздельного счастья.

Ничего нас уже не удивляло, и в эти разноцветные бары с десятками пестрых бутылок и разодетыми иностранцами мы вписались, как будто всю жизнь жили на Западе. Да, к хорошему, человек привыкает быстро.
Когда началась посадка, за огромными витринами зала было уже темно, и только миллионы разноцветных огоньков на взлётке мелькали, как гирлянды на елке. Кто-то откуда-то прилетал в нашу страну, мы улетали из нее и мне казалось, что в этом пассажирообмене, нам все-таки везёт больше.

Вход в самолет производился через два так называемых рукава, один с табличкой "First Class", то есть для нас, успешных, и другой -  для всех  остальных.
У нашего входа людей было немного — мы да еще человек пять каких-то важных мужиков в галстуках и с кожаными портфелями. Наверное, дипломаты, подумал я, втайне позавидовав их ответственной работе.

Из рукавов вышли несколько молоденьких симпатичных стюардесс и с улыбками начали посадку.

Мне показалось, что наши стюардессы были как-то более приветливые и симпатичные. Видимо, тут тоже работала какая-то особая схема отбора.
Дипломаты зашли, естественно, первыми. Было видно, что они тут уже не первый раз и к капиталистическому сервису давно привыкли.

Потом потихоньку вошли мы. Огромный салон с полумягким неземным светом моментально проглотил нас. И через несколько минут мы уже с уважением смотрели на наших любителей журнала "Советская авиация", оправдавших свои познания о самолете. 

Действительно, мы сидели в безумно больших креслах со множеством разных светящихся кнопок, предназначенных для трансформации сидений в полноценные кровати.

Наши дипломаты, уже без галстуков, потягивая шампанское, закурили какие-то импортные сигареты. Вот именно закурили. Я жил в то время, когда на международных рейсах разрешалось курить в течение всего полета. Все кроме сигар. Так и было написано над каждым сидением.

Удивительные были времена. Не успели мы угнездиться, нам тоже принесли по бокалу шампанского. Так, видимо, было заведено по правилам спецобслуживания самолета, которые нам уже очень нравились. Не отказались мы и от повторения этой прекрасной традиции. Правда, шампанское мне показалось ксиловатым. Только через много лет я узнал, что это и есть вкус настоящего шампанского. А то, что мы пили в Советском союзе, на Западе считалось дешевым газированным вином. Но для понимания этой разницы надо было прожить немаленькую жизнь.

Мы и не заметили, как наш самолет вышел на взлетную позицию. Где-то в хвосте в яростном многоголосье взвыли четыре двигателя, и наша летательная машина, как бы сама того не желая, начала медленно разгоняться. Через несколько секунд взлетная вибрация вдруг осталась на земле, салон залила тишина — это наш самый большой самолет оторвался от земли с названием Советский Союз.

Потом, обгоняя друг друга, наши воздушные феи повезли столики с различными закусками, бутербродами с черной и красной икрой, напитками и  всякой всячиной. Проходы между рядами были настолько велики, что стюардессы свободно перемещались со своими дарами Аэрофлота в обоих направлениях.

По примеру дипломатов, нажав несколько кнопок, мы превратили свои кресла в комфортные кровати. Выпив на посошок и положив головы на уже приготовленные подушки, мы поочередно погружались в царство Морфея, в ожидании встречи со страной Восходящего солнца.

Учитывая усталость и громаду впечатлений, сон был крепким и безмятежным. Даже чрезмерная опека стюардесс, постоянно предлагающих что-то выпить и закусить, не докучала нас, уже привыкших к волшебному сервису.
И, на самом деле, Япония встретила нас восходящим солнцем, хотя на переведенных, согласно часовому поясу, часах было уже после полудня.
Просто после ночи, стюардессы открыли ночные шторки на иллюминаторах, и лучики солнца, внезапно заглянувшие в наш салон, создавали иллюзию раннего утра.

Утреннее шампанское уже не казалось таким кислым, а обильный завтрак с чашечкой кофе полностью реанимировал организм, готовя его к новым подвигам.
Мягкая посадка нашего титана авиации, таможенные формальности проскочили, как по маслу, и вот уже какой-то супер-современный автобус мчал нас в ту самую гостиницу.

Вот ты какая, страна Восходящего Солнца!..

Первое, что поразило меня, уже неоднократно бывавшего за границей, это многоэтажность дорог. В Европе такого не увидишь. В Токио нет встречного движения, и сумасшедшие дороги в каких-то затейливых виражах, идут друг над другом в разных направлениях. Я даже в одном месте насчитал около восьми этажей, но, проехав еще немного, понял, что это не рекорд, а вполне себе норма.

Впиваясь глазами в это чудо дорожного строительства, я не заметил, как наш автобус подкатил к многоэтажному зданию из стекла и бетона, как-то деликатно фыркнул тормозами и остановился. Это и была наша долгожданная гостиница. Над парадным входом сияли четыре бордовые звезды, и я почему-то вспомнил Кремль. 

Многие из нас уже тогда разбирались в «звездности» отелей, но практически никому не приходилось в них жить. Может, только капитану, но он уже держался не так панибратски с нами, видимо, считая, что хорошего понемножку, пора и субординацию знать. Да еще какой-то мужичок приехал из посольства, и они занялись своими важными делами. 

В огромном холе, очень вкусно пахнущем, мы, получив карточки и ключи от двухместных номеров, разошлись размещаться. Лишь потом я узнал, почему в отеле, причем везде, был такой благоухающий запах чего-то неземного. На стенах висели небольшие коробочки, из которых, время от времени выползали маленькие форсунки и орошали благовониями воздух. 

Ну, конечно, это же Япония с ее электроникой! Мой напарником по номеру был Миша, судовой электрик. Как оказалось, совсем неплохой. Подойдя к двери номера, я замер, не было ни малейшего отверстия, куда можно было бы вставить наш ключ. Я уже подумал, что на рецепции что-то перепутали и собирался идти разбираться. Но тут выручил Миша.

-А помимо ключа, больше ничего не дали? — спросил он.
-Дали, тут еще какая-то карточка пластмассовая. - 
Растерянно ответил я
-Дай-ка! 

Миша повертел карточку, даже зачем-то понюхал, потер ею что-то внизу ручки и тут загорелась маленькая зеленая лампочка, раздался щелчок — дверь открылась. О чудо! А железный ключ был просто от минибара.

Номер, по меркам гостиницы, был стандартным, но по площади он был примерно, как мамина двухкомнатная квартира в Риге. Вот тебе и стандарты! Хотя японцы веками исповедуют философию минимализма.

Сегодня уже никого не удивишь никакими гостиницами и номерами. И слава Богу, что у большинства из нас появилась возможность увидеть мир со всеми вытекающими. Но тогда мы были пионерами в этом избалованном мире капитала, и старались записать в памяти все, что видим, слышим и чувствуем. Ведь в ту пору мы не могли все это запечатлеть на видео и по возвращению показать друзьям и родственникам. Видео-камер не было, а редкие черно-белые фотоаппараты делали сомнительные снимки только для своего хозяина. Оставалось лишь в устной форме, причем с самыми мелкими деталями, часами рассказывать об увиденном. Ну, а сейчас, словно губки, мы были готовы все это впитывать...

Через час, собравшись на собрание в каком-то зальчике, мы узнали, что в этой гостинице нам предстоит жить десять дней, так как бронь только на это время, а в дальнейшем, если еще не отшвартуется наш теплоход, нас перевезут в другую. Тут же мужик из посольства вытащил из портфеля пачку денег, ведомость и, не отходя от кассы, мы уже рассматривали чудные японские банкноты — наши  долгожданные командировочные.

Я совсем не упомянул, что во время сбора еще в Риге, наши бывалые товарищи порекомендовали затариться непортящимися продуктами, чтобы избежать глупых трат «в загранке». Что мы добросовестно и сделали. 

Сервелат, тушенка, сухари были у каждого в огромных количествах. Алкоголь же вывозить не разрешалось, поэтому первоочередной задачей экипажа стало восполнение этого пробел. Дядька из посольства с удовольствием знающего человека порекомендовал нам "Сантори Виски". С его слов, цена и качество этого незамысловатого напитка удовлетворяют не только местных алкашей, но и работников посольства. А за углом как раз есть минимаркет, где можно приобрести необходимое. 

Как оказалось, в плане цены он не наврал. Литровая бутылка "Сантори" стоила около 200-300 йен, примерно 2-3 доллара, что абсолютно нас устраивало. Что касается качества, то мы,  тогда еще не понимающие разницу между виски и коньяком, оценили коротко — пить можно!

Установка Усталого была — ходить только группами, что мы и сделали. Двумя группам, человек по десять, мы отправились осматривать близлежащие окрестности и магазины.  Учитывая, что мы находились в центре города, да еще и в час пик, народу на улицах было, как в муравейнике. 

Наша компания, конечно, резко выделялась из толпы этих куда-то спешащих людей с одинаковой азиатской внешностью. Но мы отличались не только разрезом глаз, хотя и этим тоже, а все же больше -  ростом. Наш средний рост был для них ближе к баскетбольному, и мы, как перископы подводных лодок, торчали в море людских голов. Это мы. Но в группе был милый Шкаф, возглавлявший нашу эскадру… 

Я почему-то сразу вспомнил "Гулливера в стране лилипутов". Изумлению местных горожан не было предела. Все буквально останавливались и провожали нас удивленными взглядами, пока мы не растворялись в каком-то магазине.  Женщины бесцеремонно показывали на нас пальцами, а Шкафом пугали своих и без того уже испуганных детей. Японцы чуть ли не в очередь становились, чтобы сфотографироваться с русским великаном, учитывая, что почти все ему были по пояс.

Поначалу он соглашался, потом утомленный лилипутами, сменил тщеславие на деликатный отказ. Это намного ускорило наше продвижение по людскому океану.

Усталые и довольные мы вернулись домой, каким стал для нас наш отель. Не мудрствуя лукаво, мы решили пока не расставаться и тем же составом собраться в одном из номеров на заслуженный фуршет.

Голь на выдумку хитра, сколько раз я с гордостью за своих товарищей, убеждался в этом неписаном правиле.  Первым всех удивил один матросик, сваривший в раковине туалета с десяток яиц. Найдя какой-то прибор в лючке под потолком туалета, позволяющий горячую воду из-под крана довести почти до кипения, он минут за десять сообразил нам горячую закуску. Хлебом мы запаслись еще в Риге, поэтому ничего не мешало нам отдохнуть, выпить и закусить в компании друзей. 

И вот мы уже сидим за щедро накрытым отечественными дефицитами столом и поднимаем здравицы за дружелюбный таинственный остров под названием Япония.

Секс за деньги. Но есть варианты…

В каждом номере, конечно, был телевизор с какой-то необычно большой по тому времени диагональю. Огромное количество различных каналов предлагало нам такое же изобилие программ, фильмов и прочих развлечений. Вот только беда -  почти все они были на японском языке, который, естественно, никто из нас не знал. Пока шла трапеза, нас не очень интересовала странная жизнь экранных самураев и гейш. 

Но затем какой-то следопыт из нашей компании вдруг выяснил, что за деньги этот телевизор способен показывать и фильмы для взрослых. Удивительно, но в то время они назывались в советском обиходе как секс-фильмы.   

Слово "порно" и все производные от него, просто никто никогда не слышал. Да я и сам узнал о нем только через много лет. Секс-фотографии, секс-журналы, секс-фильмы были в нашей стране таким же запрещенным злом как наркотики, оружие, Солженицын и «Голос Америки». За хранение материалов подобного характера можно было легко угодить за решетку.

Но запретный плод от того и сладок, что запретный, и мы стали внимательно изучать инструкцию к взрослым каналам. Благо, там была и английская версия. Из которой мы узнали, что сбоку у телевизора есть коробочка с лампочками, таймером и прорезью. В неё-то и надо было забросить 200 йен, это два доллара, чтобы попасть в мир разврата и прочего, еще нам неизвестного.  Но только всего на 45 минут, дальше таймер отключится и — бросай еще! 

Академический урок секс-ликбеза всего за два доллара! Но … как- то это все же не по-советски. Секс за деньги. Ну нет уж! Только бесплатно и баста!  Несмотря на то, что никто из нас ничего подобного не видел и любопытство просто распирало, все равно мы не готовы были тратить честно полученные доллары на какие-то безнравственные фильмы.  Мы что — зря учились в средних и высших учебных заведениях страны, чтобы так просто споткнуться о какую-то коробочку на телевизоре?!

Мой сосед-электрик тут же приступил к делу. Он долго присматривался к этому чуду японской электроники, делал какие-то наброски и схемы в блокноте, что-то высчитывал и, наконец, объявил, что он готов взломать эти ворота в мир эротики. Для этого ему необходимо всего две иголки, а изолента у него есть. Ну, конечно, какой электрик без изоленты! Иголки организовали быстро, моряки запасливый народ. Михаил что-то поколдовал, собрал в кучу входящий и выходящий из коробочки провода, вонзил в них иголки и …. БАЦ! 

Вспышка, запах гари и мы оказались в полной темноте. Как быстро выяснилось, не только мы, но и весь наш этаж, а может, и вся гостиница. Включилось тусклое аварийное освещение в коридоре, завыла какая-то противопожарная сигнализация.  Короче, посмотрели порнуху...

Прибежал дежурный охранник-японец, долго извинялся за неудобства, мол, такое очень редко, но бывает, обещал быстро все устранить. Его извинение мы приняли. Хорошо, что в тусклом аварийном свете не видно было наших красных от стыда лиц.

Освещение и правда восстановили минут через десять, в течение которых мы выслушивали оправдания нашего горе- электрика . Он от души ругал этих чертовых японцев  с их какими-то не теми фазами и нулями. Ну да, они явно были не готовы столкнуться в коротком замыкании с русским Самоделкиным!..

Михаил утверждал, что нельзя останавливаться на достигнутом, во всяком случае, уже полпути пройдено, и он уже знает, что почём. Нам нечего не оставалось, как поверить нашему Кулибину и продолжить эксперимент. Михаил налил себе полстакана вискаря, залпом выпил и гордо объявил:
-Ну что, товарищи? Или пан, или пропал!

Ну, «пропал» -  это уже было, отчего все надеялись на "пан". И тоже дружно выпили для храбрости. Все замерли, Миша опять вонзил иголки в эту японскую чертовщину и — чудо! На экране появилась какая-то картинка с забавными иероглифами и понеслось. Наверное, я не ошибусь, если скажу, в сегодняшнее время почти все видели хоть раз что-то в этом роде. Ну, как-то народ подготавливало время, от легкой эротики и до жесткого порно на экранах прошло много лет и смена общественной формации. Нас же тогда окатило, как из ушата. 

Каких минут десять мы сидели в полной тишине, не шевелясь и тупо уставившись в ящик. Потом стали потихоньку отходить, и даже комментировать происходящее на экране. Учитывая, что уже к этому времени мы были не совсем трезвы, и, понимая, что иголки, искусно воткнутые Мишей, обеспечивают нам безостановочную трансляцию каналов, мы снова обратили наш взор к столу. Пошли разные анекдоты, байки, короче, весь атрибут выпившей мужской компании. 

А наш телевизор крутил нам всякие безобразия уже в фоновом режиме. Привыкнув к тому, что помимо нас в номере еще куча голых мужиков и девушек, кричащих и стонущих, мы просидели почти до утра. Поскольку завтрака у нас в гостинице не было, видимо, какое-то министерство сэкономило, большинство из нас проспали до обеда. А учитывая, что мы с удовольствием поделились своим изобретением с остальными группами наших коллег, дневное собрание проспали все, кроме капитана и Усталого.

Ну, а что они хотели? Издержки упавшей на голову свободы. По телефону разбудить нас Юрий Михайлович просто не умел, поэтому он не поленился обойти все номера.  Потом согнать нас в каком- то помещение, матеря со всей коммунистической ненавистью. Конечно, ему уже стукнули, чем мы занимались ночью. На собрании он сделал нам последнее предупреждение, но, как показала практика, обманул, таких "последних" за полгода рейса было еще много…
Контрасты Токио

В принципе, наша жизнь в Токио не была однообразна, как наверно, подумает читатель. Виски, посиделки и бесплатную порнушку, конечно, никто не отменял, но была и очень неплохая культурная программа, которую организовывал мужичок из посольства. Почти каждый день были довольно интересные экскурсии по Токио. Я как-нибудь соберусь и напишу про это более подробно. Мы побывали  в Олимпийской деревне Саппоро, где проводились зимние Олимпийские игры 1972 года, и в резиденции императора и много где еще. На самом деле, в Токио есть, что посмотреть, впрочем, как и в любом крупном городе мира. 

Токио, тот самый экипаж на фоне дворца императора Японии. 1977. 

Отдельного рассказа заслуживает поездка в торговый район Акихибара.  Это огромнейший, оживленный район Токио, где в основном продается электроника. Обойти его пешком было просто нереально, поэтому электро-рикши уже тогда сновали сотнями туда-сюда, доставляя туристов в тот или иной магазин и перевозя покупки. Говорят, в то время это был самый большой торговый район на планете, где можно было купить все и даже больше. Затарились и мы, накупив каких-то музыкальных центров, магнитофонов и всякой всячины. Даже наши командировочные позволяли нам это сделать.

В общем, жили мы и не тужили, как и предполагалось в этой гостинице десять дней. Покупая свежий хлеб, яйца и вискарик, а также доедая остатки привезенных запасов, вся наша команда чувствовала себя вполне комфортно.

По прогнозам метео-диспетчера шторм пошел на попятную,  и как планировалось, нас перевезли в гостиницу рангом пониже, но ближе к порту. Даже наши, еще не избалованные сервисом организмы, вот тут и почувствовали разницу между Азией и Европой. Знаменитый японский минимализм сквозил отовсюду. Номера были малюсенькие, да мало того, в них еще не было ни кроватей, ни подушек. Какие-то бамбуковые циновки на полу и небольшой плед. Потолки были настолько низкие, что приходилось нагибать голову. 

Бедный Шкаф, на него было жалко смотреть!.. Разместили нас по четыре человека в номере, что тоже большим удобством не назовешь. Как я понял, это была самая стандартная японская гостиница. А та, в которой мы жили раньше, предназначалась уж точно не для нас, простых советских работяг, а для богатых иностранцев и прочих капиталистов, и попали мы туда, видимо, по очередной нелепой несогласованности каких-то министерств и счастливому случаю. 

Теперь стало очевидно, что это и было наше настоящее место под солнцем, учитывая оставшиеся копейки в карманах и недоеденный сервелат в чемодане. Хорошо, что Михаил был не только электриком, но и философом.
- Не бывает плохих гостиниц, бывает мало виски! — Заявил он так доходчиво, что через полчаса мы уже забыли обо всем и весело сидели в позе лотоса на полу, попивая ставшие уже родными "Сантори".  

Все понимали, что потерпеть надо несколько дней, а дальше -  белый теплоход заберет нас в бескрайние дали с новыми впечатлениями и приключениями. Короче, жизнь опять наладилась, естественно, захотелось и зрелищ. Миша облазил весь телевизор, но не нашел никакой коробочки. Какой-то умник, знающий несколько слов на английском, спустился вниз и выяснил, что система просмотра каналов для взрослых тут совершенно другая. 

Нет никакой японской автоматики, а включение происходит вполне себе вручную — из рецепции, на каждый отдельный номер, естественно, при оплате определенной суммы и на ограниченное время. Учитывая, что у нас оставались какие-то японские гроши, мы решили скинуться и смотреть коллективом, как всегда.

Умник отнес целую пригоршню этих забавных японских монеток с квадратной дырочкой в центре в рецепцию, уладив таким образом формальность.

Правда, ничего новенького мы не обнаружили, незатейливые сюжеты уже приелись, да и платить за этот стыд и позор особо не хотелось, учитывая, как мы поиздержались. Другое дело — бесплатно…

Все оставшиеся дни прошли обыденно, только болели кости от жесткого спанья на полу. Никаких впечатлений мы не ждали, и они обходили нас стороной. Экскурсий тоже больше никто не предлагал, да и мы в мыслях были уже далеко от города контрастов Токио, в более желанной нам стихии морей и океанов.

Курс на Австралию

Так и получилось, через несколько дней нас отвезли на теплоход. Старый экипаж улетел в Москву, а мы, взяв на борт несколько тысяч тонн замороженных креветок, крабов, лангустов и омаров, отправились в Австралию. 

По морским законам экипажу разрешается потреблять весь перевозимый груз в неограниченных количествах. Я впервые в этом рейсе попробовал экзотические дары моря, приготовляемые нашим поваром во всех изощренных видах. Человек так устроен, что даже самые вкусные деликатесы со временем приедаются. А еще от чрезмерного потребления белка, да и видимо, без привычки, часть экипажа покрылась диатезными прыщами и пятнами. Доктор, осмотрев пострадавших гурманов, порекомендовал прекратить этот праздник живота.

Так что, уже через неделю после этого гастрономического изобилия мы с огромным удовольствием перешли на традиционные борщи и котлеты и очень редко вспоминали чуждую нам пищу. Чего только не перепробует моряк за свою долгую жизнь! Но это в основном касается кораблей, перевозящих продукты, сухогрузов и рефрижераторов. Естественно, танкера и химовозы совсем не радовали деликатесами свои экипажи. 

В свободное от репетиций время. Работа есть работа...

Правда, мой товарищ работал на танкере, который перевозил алжирское неразбавленное вино крепостью около 30 градусов. В целях предосторожности все доступы к запретным танкам были наглухо опечатаны и опломбированы, что отнюдь не мешало экипажу попивать до конца рейса. 

Только после рейса на просьбу капитана раскрыть этот судовой секрет, опытный механик объяснил, что путем различных технических манипуляций с клапанами теплохода, ему удалось провести себе в каюту реальное виноснабжение. То есть, из горячего крана у него текла горячая вода, а из холодного — вино. Естественно, ребята тоже захаживали к нему «на огонек». Какой иностранец додумался бы до этого? Вот и я об этом. Единственным минусом было то, что приходилось умываться в соседской каюте, вода была очень горяча, кипяток. Но механика были рады видеть в любой каюте, учитывая каким чудотворным источником он обладает.

Я не буду описывать наш полугодичный круиз. На мой взгляд, он достоин отдельного рассказа. Скажу лишь, что его маршрут выглядел довольно симпатично. Как и предусматривалось, после Японии мы были в Австралии, затем в Тасмании, Новой Зеландии, Панаме и США. Один проход через Панамский канал чего стоил! И что мы только не перевозили…  И какую-то высококачественную баранью шерсть, и первоклассную говядину в тушах и стэйках, и еще что-то, всего не упомнишь. Погостив у доверчивых американцев около месяца и загрузившись различными видами цитрусовых, мы наконец, направились назад в Японию для смены экипажа. 

США,Филадельфия,1977 г. Дом Бетси Росс, американская швея, которая сшила первый флаг Америки в 1752году
    
За время рейса наш вокально-инструментальный ансамбль в свободное от работы время дал немало концертов. Мы играли и для экипажа на всяких праздниках, да и просто так без всякого повода. В каждом порту мы играли для работников разных посольств и консульств. Юрий Михайлович был безумно счастлив. Во-первых, он, как мне казалось, чувствовал себя Брайном Эпштейном, этот тот, что был продюсером у Битлов.  А во-вторых, он зарабатывал такие плюсы перед парткомом пароходства, что впору  было орденом награждать.

Так как наша группа именовалась ансамблем политической песни, то и репертуар для концертов был соответствующий. Конечно, для себя мы играли другую музыку, но официально мы были рупором коммунистической пропаганды. Единственная композиция, которую мы исполняли абсолютно искренне и очень душевно, была песня "КАК МОЛОДЫ МЫ БЫЛИ"… 

В ней не было никакой политики и идеологии, но она была написана Пахмутовой и Добронравовым.  Поэтому Усталый мгновенно утвердил ее в нашем репертуаре. Помните, её еще Градский пел.

После концерта — заслуженный банкет. Кают-компания теплохода В.Фесенков, 1977 г.

Хорошая песня. Мы даже выступили с ней уже после рейса на конкурсе Министерства морского флота СССР, который проходил в Риге. И заняли второе место среди множества таких же самодеятельных коллективов.

Да и названия нашей группы за это время претерпело эволюционное изменение. Мы уже были, вокально-инструментальный ансамбль "Радуга". Ну, с этим уже жить было можно...

После конкурса я неожиданно получил приглашение поработать инструктором райкома комсомола Латвийского морского пароходства, которое я принял, и уже через неделю стал комсомольским функционером, проработав несколько лет. По тем временам это была безумная карьера. Но это уже другая история. Песенка помогла.

1978 г., Рига, группа «Радуга». В перерыве между рейсами подрабатывали и в ресторанах. 

На обратном пути, мы тоже попали в довольно серьезный ураган в Тихом океане. Ну и Тихий! Прямо издевательство какое-то. Укрыться нам нигде не удалось, поэтому изо всех сил боролись со стихией. Видимо, Посейдон решил нас немного наказать за наши крамольные  мысли в начале рейса. После пяти суток болтанки довольно измученные, но не побежденные, мы наконец, вошли в спокойные воды Японии. За время моего хождения в море, я видел различные шторма, но такого, как в этот раз не встречал никогда. Для меня это стало настоящим боевым крещением. 

На следующий день после отшвартовки в знакомом нам уже порту Йокогама прибыл подменный экипаж. Им не повезло, как нам когда-то, они прилетели за день до смены. Как правило, на смену экипажа дается около 3 часов. Каждый вводит в курс дела своего сменщика, передает различные документы и бортовые журналы.

Прощальный загул

Так что, уже совсем скоро, мы сидели в автобусе и в тайне надеялись на хорошую гостиницу. Чудо на то и чудо, чтобы не тиражироваться. Гостиница была почти такая же, как перед отходом, с такими же циновками и естественно без подушек. Нам предстояло переспать ночь, а утром — в аэропорт и на родину, по которой мы уже, честно говоря и соскучились. Ведь там друзья, родные и близкие, с ними у нас не было никакой связи почти семь месяцев. Поэтому некоторые неудобства самурайских бытовых условий нас нисколько не огорчали. 

Вспомнив нам уже известный алгоритм проживания в местных гостиницах, мы уже чувствовали, как рыба в воде. Кто-то отправился за "Сантори", кто-то накрывал на полу поляну с заранее взятой с камбуза закуской. Ничего нового. Дежавю. Беглый взгляд на телевизор, определил отсутствие волшебной коробочки, а это значит платим деньги на рецепции. 

Повод выпить и закусить в этот раз был, конечно, объективный. Позади непростой рейс, впереди почти два месяца выходных с выплатой зарплаты уже в рублях и "бонах". Молодому поколению трудно будет понять, что такое бон. Это такие деньги, которые выдавались внутри страны, работающим за границей морякам и другим специалистам. Номиналы их были, как и у простых денег — три, пять, десять рублей. Но покупать за них можно было только в одном в Риге магазине. Он так и назывался "бонник". Товары там были в основном импортного производства, разные западные шмотки, сигареты, алкоголь, косметика. То, что сегодня есть в любом сельском магазинчике. 

Но тогда в эпоху тотального дефицита в этот бонник мечтали попасть все. Курс одного рубля бонами был равен 10 советских рублей. Купить их у моряков иногда удавалось, но и это еще не давало возможности зайти в заветный магазин. Для этого требовалось удостоверение моряка, дипломата или что-то в этом роде. На дверях стояла "бессменная карга", как тогда называли эту женщину, проверяющую документы. На самом деле, сколько помню этот магазин, столько помню и ее. 
Создавалось впечатление, что это какой-то сверхсекретный объект, с такой тщательность она проверяла документы. Каждый, имеющий доступ в магазинчик, имел возможность провести одного члена семьи. Поэтому десятки девушек толпились по дороге в него, упрашивая прихватить их туда с собой. Я тоже много раз проводил «фиктивных жен» на этот маленький островок изобилия. Ну, это я  немного отвлекся...

А пока мы сидели в уютной компании, выпивали, закусывали и вспоминали наши морские приключения. Внешний вид наших ребят после рейса тоже претерпел значительные изменения. Все обросли, отрастили бороды. Учитывая, что парикмахера на судне нет, да и не принято было в рейсе подстригаться, мы были похожи на тех новозеландских аборигенов, которых  видели на экскурсии. 

Довольно быстро захмелев, мы решили в последний раз освежить в памяти веселые секс-картинки, чтобы было что рассказать дома. Учитывая опыт, мы выскребли из карманов всю имеющеюся мелочь. Её оказалось совсем немало, почти две пригоршни. Два делегированных нами товарища пошли уладить формальности, но вернулись не с чем, сетуя, что там за стойкой какая-то молодая японка, практически не говорящая на английском и вообще ничего непонимающая. 

Учитывая, что они и сами не знали язык, переговоры зашли в тупик. Безусловно, все из нас стеснялись снова идти к молодой особе с просьбой включить порно-канал. То ли дело в той гостинице, там за стойкой был мужик. Но время было советское, и в слово коллектив вкладывался несколько иной смыл, чем сейчас. Один за всех и все за одного, один ум хорошо, а два лучшe. Короче, мы решили идти вместе и легко решить эту проблему. Передачу денег, да и вообще роль переговорщика взял на себя Шкаф.

И вот ту, я постараюсь максимально, насколько хватит мне писательского мастерства, передать эту сцену, которая до сих пор помнится мне до мельчайших подробностей.
Постарайтесь представить. Небольшой холл с маленьким столиком, за которым пьет чай немолодая пара, степенно разговаривающая по-французски. За стойкой рецепции стоит молоденькая, довольно симпатичная японочка, видимо, небольшого роста, так что видна только верхняя часть туловища и голова. И тут стеснительно, прячась друг за друга, подходим мы, десять нетрезвых волосатых, бородатых мужиков. Французы приумолкли и с интересом наблюдали за нами. 
Русские за границей вообще всегда выделялись на общем фоне. Даже если мы молчали, все равно нас везде узнавали и с любопытством приглядывались. Что в нас не так? Не знаю! Но по-моему, так происходит и по сей день.

И вот всей толпой, возглавляемой нашим могучим старпомом, мы подходим к этой уже испуганной японочке. Я до сих пор не понимаю, что там переклинило в мозгах Шкафа, или алкоголь, или какой-то комплекс, а может, последствия долгого рейса, но он громовым голосом произнес лишь одну фразу
- We wont Sex! — Что в переводе означает — мы хотим секс.

Наверное, он хотел сказать, что мы не против посмотреть секс- фильмы. Учитывая его словарный запас, Шкаф мог  бы это сделать легко, но сказал то, что сказал.
В поддержку старпома мы утвердительно закивали.
-Ес, Ес, секс! 

Японка оторопела. Ее узкие глаза стали настолько круглые, что готовы были выскочить из орбит.
Но тут Шкаф добил ее окончательно, опять повторив свое железобетонное требование:
-We wont sex!
Видимо, сам понимая, что сморозил ерунду, и  как-то желая вывернуться из этой глупейшей ситуации, еще больше ее усугубил, выпалив:
-We can pay! — То есть, мы можем заплатить. И протянул ей огромную ручищу … с  горкой медных монет.

Глаза восточной красавицы опять сузились, в них появились слезы. По лицу ее было понятно, что она считает себя побежденной в этом неравном бою с толпой обезумевших бородачей.  Слишком не равны были силы.

Используя, видимо, последний, в ее понимании аргумент самосохранения, она вышла из-за стойки. И тут все замерли в шоке. Нежно поглаживая свой огромный, наверное, уже на последнем месяце живот, она пыталась нам втолковать на своем японском, что она беременна и ей нельзя, несмотря даже на вековые традиции уважения японских гейш к самураям. 

Не надо было знать язык, чтобы понять ее извиняющийся монолог. Ведь ей тоже хотелось как-то не нарушить законы гостеприимства в своей гостинице, и не дать себя в обиду. Вдруг она умолкла, решив отдать ситуацию на волю случая. В холе повисла такая тишина и стыд, что его, похоже, можно было потрогать руками. Немая сцена длилась вечность. Плачущая японка, толпа красномордых мужиков, Шкаф  с застывшей рукой с мелочью и отвисшие челюсти французской пары, видимо, считавшей, по своей наивности, что секс это нечто иное.

Теперь, когда мы начали догадываться, что этот позорнейший конфуз — результат какого-то чудовищного недопонимания сторон, мы изо всех сил хотели утешить бедную девочку и объясниться. От потрясения все английские слова забылись, все говорили вразнобой, некоторые хотели погладить ее, ну как-то по-отечески успокоить. Но она еще больше разрыдалась, не понимая наши действия, и постоянно показывая на живот. 

Видимо, девушка думала, что нас ее живот не останавливает, и мы всеми силами пытаемся ее уговорить к тому, за чем пришли. Поняв, что лучше оставить ее одну, мы побрели, низко опустив головы, в свои номера под ненавидящими взорами французов. 
Любой достойный японец, попавший в такую ситуацию, от позора сделал бы себе харакири. Но мы были не японцы, и вполне себе с целыми животами на следующее утро улетели к себе домой, где нет языкового барьера, так мешающего общению людей и приводящего к таким курьезам, где нет тлетворного влияния Запада и этих дурацких  секс-фильмов, где, по сути, вообще нет ничего. Ну, может, так и привычнее нам, представителям Советского союза за рубежом. А то видите, чем это порой кончается...

Я уже задавался вопросом, почему к нам, русским, на Западе относились осторожно и порой с опаской. Может, эта милая французская пара рассказала всему миру о недостойных русских моряках, желающих толпой за кучку медных монеток заняться сексом с беременной японской девушкой. А, может,  милая японочка поведала всем грустную историю  о групповом  харасменте. Кто их знает… 

В любом случае мы были первопроходцами в этом мире дикого Запада со всеми своими искренними эмоциями, впечатлениями и ошибками. Уже через пятнадцать лет распался Советский союз, все начали свободно перемещаться по странам и континентам. Поменялись люди, поменялось всё. Всё, кроме бесконечно теплой памяти о тех милых нам временах, исчезнувших навсегда…
«Как молоды мы были, как искренне любили, как верили в себя!»

А с концертами для друзей я и сейчас иногда выступаю...

С Новым годом, дорогие одноклубники!

И спасибо, если прочитали мои ностальгические записки бывшего советского моряка..

 

Источник