О былых временах и интересных историях, приключившихся в советской Прибалтике (и не только) вспоминает Дмитрий Торчиков, ранее работник торгового флота, а ныне фрилансер из Латвии (начало ЗДЕСЬ)

Шведы

Тут снова придётся воспользоваться машиной времени и рассказать о двух любопытных случаях, связанных со шведами в разные периоды времени. Начну с 1996 года примерно. Всё тот же шипчандлер, те же заказы продуктов, алкоголя и прочего.

Было ранее утро, когда пароход под шведским флагом пришвартовался на нефтепирсе. Хочешь не хочешь — надо ехать, так как мало ли закажет что-нибудь. А нужно время, чтобы заказ купить, собрать, упаковать, погрузить в машину, отвезти, разгрузить, подписать бумаги — в общем, заняться было чем в случае заказа.

Заходим мы с коллегой Леной в каюту старпома, здороваемся, и я произношу стандартный текст: мол, мы из шипчандлерской компании «Тра та та», и не желаете ли сделать заказ.

Старший помощник был мужчиной крупным, если не сказать откровенно толстым, бока его свисали через боковые ручки стула, и было это не самым приятным зрелищем, но нам бы заказ, а уж кривой он, косой, толстый или худой — это было неважно.

Мужчина поздоровался и, глядя на нас исподлобья, поверх очков, кивнул на диван, где мы и расположились в ожидании.

В это время на судне работали инспектора, мои будущие коллеги, а их работа связана с началом погрузки, посему приоритеты были отданы им целиком и полностью.

Минут через 15 у нас с Леной закончились темы для разговоров, и мы замолчали. Молчать долго — дело утомительное, и мы начали вслух обсуждать то, что было перед глазами.

Обсудив все вазочки, пепельницы, папки для бумаг и мусорник, мы перешли к старпому, тем более что сидим уже давно, и до сих пор неясно, будет он что-то заказывать или нет.

Сначала мы вполголоса переживали за кресло, на котором он сидел, потом стали предполагать, где на таких людей находят комбинезоны, ведь это размер 65-й минимум.

Мы и не заметили, как наша нетерпимость переросла в пошлятину — уже не стесняясь изысков русского языка, мы материли старпома на чём свет стоит. Ну, самым скромным и безобидным было что-то вроде «толстозадый бурдюк».

Оба мы были людьми русскими и неугомонными — и продолжали подбирать ему всевозможные кликухи, не стесняясь в выражениях.

Так мы коротали время, уже в голос ухохатываясь с каждой новой версии.

Наконец, он подписал какие-то бумаги, поставил печать, снял очки и откинулся в кресле, за которое мы поначалу искренне переживали.

Ничто не предвещало беды. Клянусь вам всеми святыми — это был типичный швед, белёсый блондин, говорящий на английском с типичным шведским акцентом.

С минуту мы смотрели друг на друга, и тут он заговорил. На чистейшем русском языке!

«Вы знаете, ребята, я учился в Ленинграде, в военно-морском училище имени адмирала Макарова».

После этих слов мы начали медленно сползать с дивана — то бледнея, то краснея от стыда и ужаса.

А он продолжал: «За годы, проведённые в Питере, я освоил не только морское дело, но и считался неплохим знатоком русского мата — для иностранца. Так вот, вы сегодня сильно пополнили мой запас русской нецензурной брани».

Не дожидаясь окончания его интереснейшей истории, мы вскочили с дивана и рванули из каюты что было сил.

Несмотря на то, что лёгкой атлетикой занимался я, а не Лена, первой к машине прибежала она.

В контору мы ехали в абсолютной тишине, но чувство невероятного стыда висело над нами тяжким грузом, как дамоклов меч.

Доехав до офиса, мы переглянулись, и я сказал: «Ленчик, даже если это будет папуас из Новой Гвинеи, не имеющий ни малейшего шанса знать даже одно слово по-русски, я никогда больше в жизни ничем подобным заниматься не буду!»

Лены хватило только на кивок согласия. Весь день мы ходили смурные. Нас загрызало чувство стыда.

Это был однозначно худший день в моей карьере в этой компании.

Ну что ж, перенесёмся года на четыре вперёд, когда я уже занимался инспекцией качества и количества груза в компании «С». Тут уж я чувствовал себя куда вальяжнее.

Я зашёл в каюту, где меня ждал старпом с грузовыми документами. Мы поздоровались и приступили к работе. Я заполнял стандартные бумаги и периодически задавал ему не менее стандартные вопросы.

Всё было нормально, пока мы не дошли до вопроса, на который он должен был ответить «yes» — «да» по-английски.

Вместо «да» он присвистнул, но я как-то не придал этому значения, поставил нужную галочку и продолжил работать с документами.

Закончив, я предложил ему пройтись на палубу для осмотра танков. В ответ он снова свистнул и пошёл надевать комбинезон.

Ну, шведы вообще известные шутники, так что это присвистывание я воспринял как своеобразный прикол.

Мы вышли на палубу. Я заглянул в первый танк (грузовая ёмкость) и, удостоверившись в чистоте и отсутствии остатков воды и предыдущего груза, поднял вверх большой палец.

Что бы вы думали? В ответ он мне снова свистнул с абсолютно невозмутимым выражением лица.

Это уже было похоже на издёвку, и я начал раздражаться, но и претензий ему предъявить причин не было.

Так он мне насвистел все 12 танков, чем вывел меня из себя окончательно. Тем не менее, надо было держать себя в руках, и я решил поразить его тем же оружием.

Когда он спросил, окончена ли приёмка танков, я свистнул ему в ответ.

Он даже ухом не повёл, и довольный пошёл начинать погрузку.

На подготовку к началу погрузки требовалось какое-то время — шланговка, продувка, прокачка, — и за всё это время я не произнёс ни звука, чтобы не нарваться на очередной свист.

Видя, что я явно не в духе, швед тоже делал всё молча.

Наконец, всё было готово и с берега пошёл груз. Тут я оказался в тупике. Я просто обязан был спросить, поступает ли груз на судно, и мучительно перебирал в голове всевозможные варианты перефразирования, но, как ни крути, единственно возможным ответом от шведа должен быть «yes», то есть опять свист.

Я держался как мог и задал логичный для этой ситуации вопрос. Швед, ни секунды не раздумывая, свистнул мне в ответ и назвал время начала погрузки.

Мы оба записали время в соответствующий бланк, и я, в принципе, мог уже уходить, но этот свист не давал мне покоя, и я наконец решил об этом спросить.

В ответ швед громко рассмеялся и рассказал мне следующую историю. Оказывается, он родом из северной Швеции, и по этому свисту, вместо «ja», шведы легко определяли, из какой части Швеции человек.

Он рассказал, что так сложилось исторически, что на севере страны жило когда-то племя, которое вместо согласия присвистывало. Так в северных районах это и прижилось и считается там абсолютно нормальным.

Рассказчиком он оказался интересным, и меня отпустило. Но я всё-таки спросил: а вы вообще можете сказать «yes»?

Он снова засмеялся и раз пять подряд сказал «yes». Просто, говорит, на работе забываешься, в голове в основном цифры и предельная концентрация, поэтому следить за этим просто некогда.

Потом швед ушел в дальнюю часть каюты и вернулся с бутылкой Otard XO: «Это чтобы ты всем своим рассказал на работе о наших северных особенностях и чтобы в следующий раз я никого не расстраивал».

Теперь мы уже смеялись оба, и у меня на это было веская причина объёмом 0,75 литра.

P.S. Шведы — одни из немногих не носителей английского языка как родного, которые в своём большинстве им владеют прекрасно. И причиной тому, как это ни странно, грамотная и продуманная политика телевизионных каналов.

Дело в том, что все программы, фильмы, сериалы, ток-шоу на шведском ТВ идут на языке оригинала, а так как контент в основном англоязычный, то уже с детства они все прекрасно говорят на английском.

Хороший пример, на мой взгляд, который можно было бы перенять, по крайней мере — в маленьких странах.

Греки

Греки — это не только древний народ с многовековыми традициями, но и весьма специфические товарищи, что касается современного флота.

Это всегда радушный приём — с обнимашками, с накрытыми столами и выпивкой, — но это радушие зачастую смысловое, осознанное, продуманное до мелочей.

Посему с греками надо всегда держать ухо востро и не налегать на горючие жидкости, пока не сделана работа (хотя бывало по-разному). Грек не может не попытаться обмануть или не выторговать хоть миллиметр, просто не может — это не грек, если это не так.

Праздничное настроение, шутки, анекдоты продолжаются в течение всего времени работы нескончаемым потоком. Отвлечение внимания, попытки фокусироваться на чём угодно, только не на работе — всё это с обильным жестикулированием и невероятно богатой мимикой.

И чем больше этого маскарада, тем очевиднее, что на судне что-то не так.

Мне, как инспектору, несмотря ни на что, надо быть начеку, чётко выполнять инструкции и знать особенности данного типа пароходов — только в этом случае можно быть относительно спокойным.

Но я был бы не я, если бы не принимал участие в этом весёлом балагане, наигранно смеясь, да и сам порой добавлял в их сценарий пару-тройку своих реприз, над которыми они тоже весело хохотали.

Тут ведь ситуация какая. Мы оба понимаем: все эти словесно-эмоциональные конфетти — пыль в глаза друг другу. Он, улыбаясь, меня дурит. Я, хохоча, его ловлю.

И вот наступает момент, когда я уже всё нашёл — а он ещё этого не понял, или надеется, что прокатит. Я работал в компании, в которой никогда ничего не прокатывало, иначе я просто там бы не работал.

Всё ещё мило улыбаясь, я начинаю перечислять, где и какие проблемы. Мимику так быстро с весёлой на серьёзную не перестроишь, посему лицо, как правило, у греков перекашивало.

Не буду вдаваться в технические подробности — большинству это всё равно понятно не будет, но проблемы есть, на них указано, и начинается вторая часть спектакля — «задушевная». В 90% случаев начиналось это такими словами: «Так, давай-ка поднимемся в каюту и всё это хорошенько обсудим».

Прекрасно зная, что ни о чём договориться не получится, грек просто обязан, просто должен попробовать — а вдруг?! В этом греки очень близки с русскими, и хоть у них нет слова «авось», но понятием этим они пользуются отменно.

В каюте чифа (старпома) уже произошла смена декораций — убраны яства, вместо недопитой трёхзвёздной «Метаксы» на столе хороший французский коньячок, коробочка сигар и порезанный лимончик и лайм.

Не спрашивая, хочу ли я отведать коньячку, он наливает, ставит напротив меня и заговорщицким тоном начинает мне рассказывать, что, мол, это всё ерунда, этого никто не заметит (мало ему, что я заметил, оказывается), мы всё устроим, ты, главное, не переживай, — пытается успокоить сам себя старпом, обращаясь ко мне.

Время на инспекцию ограничено, и когда оно подходит к концу, я достаю аргумент похлеще всего убранства на столе — так называемый «танк инспекшн», а это уже официальный документ о приёмке и готовности судна к погрузке, который я могу подписать, а могу и нет.

Спектакль резко заканчивается. Старший помощник в этот момент звонит капитану и по-гречески говорит что-то наподобие: «Шеф, всё пропало, клиент уезжает...»

Затем берёт рацию и уже на английском, с использованием соответствующей ситуации лексики, раздаёт палубной команде приказания. Палуба у греков, как правило, филиппинская (но о них отдельный разговор, и не в этот раз), и те начинают резко устранять все недочёты, если это возможно.

Тут уж зависит всё от меня — понравился мне спектакль или нет, я всё равно вернусь на палубу и всё тщательно проверю ещё раз. И только убедившись в том, что ко мне претензий по окончании погрузки не будет, я подписываю бумаги и делаю старпому ручкой.

Ну, тут уж старпом рассыпается в комплиментах, нервно хихикая от пережитого, и всовывает мне блок белого Marlboro вдогонку — с неизменным приглашением на обед.

Ситуацию с непринятием судна и запретом на погрузку я описывать не буду, так как там совсем невесело и много всяческой технической и юридической терминологии.

А вообще, конечно, по большому счёту, если старпом поставит перед собой задачу что-то спрятать, он всё равно это сделает, ведь это его судно.

Но и этот нюанс в нашей работе просчитан, так как в конце погрузки будет всё ясно, а танкерок-то в наш порт рано или поздно вернётся — и уж тогда показательные выступления буду делать я, и моя «хореография» очень не понравится буквально всей команде, даже если на судне будет всё в порядке.

Для этого каждый инспектор имеет при себе белый платочек, а в документе по приёмке судна чёрным по белому написано, что должно быть сухо и чисто. Даже если вы никогда не видели танкер, то вполне сможете себе представить, как я найду место погрязнее и проведу по нему белым платочком...

P.S. На фото — Константинос, самый что ни на есть настоящий грек, ко всему ещё и старпом огромного 350-метрового танкера. Мы с ним отработали вместе месяц под Кронштадтом. Весёлый, жизнерадостный человек, 30 лет в море... Большой профессионал, да и просто — большой!

Филиппинцы

Ну, тут можно книгу писать, ибо филиппинцы — это как минимум половина всех матросов всего мирового флота, и интересного, необычного и забавного про них можно рассказать много.

Если немного углубиться в историю и вспомнить, что долгое время Филиппинские острова были испанской колонией, то абсолютно неудивительно, что половина филиппинцев носят имена Фернандо, Рафаэль, Рауль и так далее.

Кстати, большинство из них по-испански знают ровно одно слово — это своё имя.

Безусловно, колонизация сказалась и на менталитете. Понятное дело, что они соблюдают субординацию на судне и с пиететом относятся к офицерскому составу. Но многие, видимо, из далёких провинций или с отдалённых островов, видя «белого человека», чуть преклоняют голову и здороваются, усиленно тряся руку обеими руками и продолжая кланяться и приветствовать.

Есть и вполне себе независимые, с чувством собственного достоинства, но им работать сложнее — всё по этой же причине.

Вспоминая теперь уже географию, можно догадаться, что снег и лёд большинство из них видели только в морозилке своего холодильника.

Ребята, которые впервые видят белые пейзажи за иллюминатором, безусловно, переживают шок — и это только от пейзажа. Они даже не представляют себе, что температура воздуха вне надстройки (жилой отсек на судне) порой бывает минус 20, а то и минус 30.

Надо видеть этот вселенский ужас в глазах неопытного филиппинца перед первым выходом на мороз. Кроме глаз, всё остальное — одежда, причём одежды так много, что руки не смыкаются, так что филиппинец, волнуясь, ходит туда-сюда, сильно напоминая пингвина.

100% каждый «первенец», видя нас с голыми лицами и ладонями, задаёт стандартный вопрос: «И что, вы вот так и пойдёте туда?!» Я, как правило, старался своеобразно приободрить товарища и говорил, что мы туда пойдём вдвоём и проведём там часика полтора.

В этот момент бледность лица у «филипка» проступала сквозь три шапки с дырками для глаз. («Филипок» — это название любого филиппинца любым русскоязычным человеком. Кстати, и у русских есть международное название — «рашенки», с ударением на последний слог.)

И вот наступает тот самый момент, когда филиппинец, крадучись, выползает из тепла на мороз — и с реактивной скоростью влетает обратно! Смех смехом, но у него контракт, и он обязан выходить на палубу в любую погоду и выполнять свои обязанности.

Конечно, иногда я входил в положение и отпускал погреться на пару минут, делая и его, и свою работу, но для филиппинца это было слабым утешением.

Справедливости ради надо сказать, что, походив несколько рейсов по буйным северам, они быстро привыкают и работают как обычно, но значительно быстрее, чем летом. И это только радовало, так как и самому-то с голыми руками, намоченными дизелькой, на морозе находиться было не очень.

Наивно полагать, что их нелюбовь к минусовым температурам — единственная их особенность.

Уже одно то, что они не могут произнести название собственной родины, за неимением буквы «ф» в их языке, довольно забавно. Получаются у них «Пилипино».

Но ладно бы только название своей страны... Дело в том, что в английском языке слов с буквой «ф» более чем достаточно, и тем, кто знаком с английским, будет понятно, что слова «копия» и «кофе» в исполнении филиппинцев звучат абсолютно одинаково.

Всё бы ничего, но у нет ещё и буквы «в»! Человека, никогда не общавшегося с филиппинцами, фраза «хау пар из ту Бентспилс пром харбор» может поставить в тупик, даже если он окончил иняз.

Так как я почти всю жизнь живу в Вентспилсе, а городок маленький, то, естественно, я знаю всех, кто так или иначе имеет отношение к порту, в том числе и местных жриц любви, так сказать.

В те самые 90-е, когда беспредел был во всём и везде, в сфере интимных услуг он, беспредел, просто процветал.

Довольно стандартная схема, работавшая тогда, выглядела просто, как дважды два. Через девять месяцев, проведенных в море, даже у филиппинцев заканчивается терпение, и они уже идут на всё ради пресловутого контакта.

Это-то и было их роковой ошибкой тогда. Мне нередко приходилось видеть у проходной абсолютно голого филипка, которому в виде пропуска, кроме «хозяйства», было нечего предъявить вахтёру.

Отмотаем на полчасика назад — и картина будет такой: изголодавшийся островитянин лобзает локальную куртизанку что есть сил, она интересуется (что логично), есть ли у него деньги.

Ему ничего не остаётся, как распахнуть трусы, где, по его мнению, самое безопасное место хранения денег.

В этот момент, когда клиент созрел, в комнату заходил убедительный мужчина и без лишней театральности выкидывал горе-ловеласа в чём мать родила на улицу. Деньги бугай и проститутка делили пополам, вот и вся схема.

Печально, но факт.

Но в конце концов, должны же быть и положительные стороны у наших героев? И они есть.

Филиппинцы очень музыкальны от природы, как наши цыгане. На многих пароходах в приличных компаниях есть музыкальные инструменты, и порой удивительно что парни умудряются сколотить на судне бенд и играть роковую классику, причём на очень приличном уровне.

В этом плане они молодцы, так как находиться в море по девять месяцев крайне тяжело, и таким образом они обустраивают свой досуг. Кстати — единственные. Никто не играет в командах на судах, кроме филиппинцев.

P.S. В 2004 году средняя зарплата на Филиппинах составляла 100 долларов, а матрос на судне получал 1200 в месяц — как минимум. Отсюда и девятимесячные рейсы, что крайне выгодно судовладельцу — ну и самим филиппинцам, по понятной причине, тоже.