Бельгийские энтомологи показали, что рыжие муравьи из рода Myrmica могут идентифицировать себя с собственным отражением в зеркале. Ранее считалось, что такой способностью обладают только некоторые виды млекопитающих и птиц. Перед зеркалом муравьи приводят себя в порядок или совершают необычные движения головой и антеннами, чего не наблюдается, когда они видят за стеклом сородичей. Это поведение говорит о том, что у муравьев могут наличествовать зачатки самосознания...

Конечно, выводы бельгийских ученых об умственных способностях муравьев кажутся слишком непривычными, чтобы в них сразу поверить. Тем более что они основываются на весьма скромной выборке в несколько десятков особей. Тем не менее в последнее время появляются всё новые данные, свидетельствующие о поистине удивительных возможностях интеллекта социальных насекомых, которые ставят их на один уровень с птицами и млекопитающими.

Например, недавно группы ученых из Великобритании и Норвегии показала, что шмелей можно научить вытаскивать за ниточку из недоступного места искусственный цветок с сиропом (см. Шмели перенимают новые знания от товарищей, «Элементы», 31.10.2016). Ранее считалось, что подобные «фокусы» могут проделывать только птицы, собаки и обезьяны. Как и эксперимент с зеркалом, эта работа доказывает, что по крайней мере некоторые представители отряда перепончатокрылых годятся нам в собратья по разуму куда больше, чем мы готовы признать"

Оказывается, размер мозга не так уж принципиален. В конце концов, мозг ворон и галок очень невелик (и в абсолютном и в относительном смысле), а они числятся среди умнейших животных".

Такие насекомые, как муравьи или пчёлы, не живут по-одиночке: изъятые из муравейника или улья, они скоро погибают, но не от голода, а от противоестественного для них одиночества. Следовательно, можно допустить, что и мыслят они "коллективно", и разум у них "коллективный". Самосознанием обладает не отдельный муравей, а муравейник. Интересно, что один муравей не знает, что ему делать, и два не знают, и три, но при достижении некоей критической массы они вдруг разделяются на бригады и начинают строить муравейник, как будто они пережили массовое "озарение" и у них "открылись глаза".

Точно так же и у птиц: одна птица не знает, как лететь на юг, но стая - знает. Раньше считалось, что стаю перелётных птиц возглавляет опытный старый вожак, уже несколько раз летавший на юг и знающий дорогу. Однако наблюдения показали, что часто стаю возглавляет совсем молодая птица, лишь этим летом вылупившаяся из яйца. Как работает этот коллективный разум стаи, показывают скворцы:

Наверно коллективный разум появляется по аналогии с таким понятием, как "куча". 1 кирпич - это "куча"? Нет. И 2 - не "куча", и 3, и 4... Когда появляется "куча"? Это всегда очень спорный вопрос: если 10 - это "куча", то почему 9 - не "куча"? А если 9 - "куча", то почему 8 - не "куча"? И т. д. Так и с появлением самосознания: это очень трудно определить, когда именно оно появляется. Никто точно не скажет, в какой день жизни у ребёнка появилось самосознание. Одно лишь очевидно: у всех детей оно появляется по-разному и в разные временные сроки.

Скорее всего, самосознание и связанное с ним мышление присущи не только человеку, но и многим представителям животного мира. Я думаю, что рассудочное мышление в одинаковой степени присуще и муравьям, и собакам, и людям. Абстрактное мышление, т. е. мышление категориями символов, присуще лишь людям, да и то далеко не всем. Собственно, абстрактное мышление - это и есть то единственное, чем мы, люди, отличаемся от животных.

У людей есть "низкое" и "высокое", "левое" и "правое", "переднее" и "заднее", причём "высокое", "правое" и "переднее" наделены положительными качествами (то есть соотносятся с раем), а "низкое", "левое" и "заднее" наделены отрицательными качествами (то есть соотносятся с адом). И в этом понимании различия между "высоким" и "низким" заключается вся суть человека: когда не понимает человек, что "высокое" - это "чисто", а "низкое" - "нечисто", это самый верный признак деградации. Собака ведь не понимает, что кушать надо на чистой посуде: положишь ей кость на тарелку, так она обязательно стащит её с тарелки и будет есть на земле. Да и умалишённые люди ведут себя точно так же, как собаки: не заботятся о чистоте, не стыдятся публичной дефекации и мочеиспускания.

Приход в сознание

Проблема сознания — самая сложная в науке: ученые не могут понять, откуда оно у нас берется и зачем вообще нужно

Одна из древнейших грез человечества — мечта о бессмертии: еще легендарный царь города Урука Гильгамеш искал средство, которое спасло бы его от старости и смерти. Но вот уже века прошли, а мы ничуть не ближе к цели: можно продлить жизнь здоровым питанием, правильно рассчитанными физическими нагрузками, а где надо — то и лекарствами, однако спастись от мрачного Танатоса по-прежнему не удается никому. Слишком уж в хрупком теле мы существуем — без радикальной перестройки организма методами генной инженерии нам свою личность не спасти. Но что если перенести нашу личность на более надежный носитель — например, на жесткий диск компьютера?

Именно на этом построена идея «цифрового бессмертия». Ее сторонниками выступают многие гуру IT-технологий: например, технический директор Google Рэй Курцвейл еще в 2006 году опубликовал книгу «Сингулярность рядом: когда люди превзойдут свою биологию», где рассказывал о практических возможностях копирования нашей личности на цифровые носители. А несколько лет назад он даже дату назвал: к 2045 году в мире появится первая цифровая личность — точная копия содержимого мозга, принадлежащего живому человеку, причем копия, способная мыслить и чувствовать. Идею вовсю популяризирует Голливуд — в фантастическом фильме «Превосходство» герой Деппа, убитый террористами, обретает надежное пристанище на новом носителе — внутри Всемирной сети, откуда продолжает любить жену и бороться за светлое будущее для всего мира.    

Все знает современная наука — как лететь с земли до звезд, как поймать лису за хвост, как из камня сделать пар… И даже если чего-то не знает, то непременно узнает когда-нибудь или, по крайней мере, построит десяток достоверных гипотез. Есть, пожалуй, лишь одно по-настоящему белое пятно, стереть которое не помогает даже лавинообразное накопление фактов: все гипотезы остаются крайне сомнительными, а подчас и демагогическими. Это проблема сознания, и пока она не будет решена, говорить о цифровом бессмертии просто смешно.

Как получается, что в мертвой материи, которой является вещество нашего мозга, возникает способность ощущать и принимать решения? И почему не получается воспринимать мир у компьютеров? Или все-таки получается? Понять, что такое сознание — не только сложнейшая из научных загадок: это дело чести для любого материалиста. Пока наука не может объяснить, откуда берется наше «Я», у верующих всегда будет железобетонный аргумент на любые доводы материалистов — ну хорошо, пусть наше тело состоит из органических молекул и работает как сложная машина, но способность воспринимать мир, а проще говоря, душа, все-таки свыше нам дается! А значит, есть и тот, кто ее вложил в наши тела, и место, куда она денется после смерти тела. 

Душа в шишках

Что же это такое — наше «Я», благодаря которому каждый из нас воспринимает этот мир? На заре Нового времени ученые, напрепарировавшись вдоволь, вдруг осознали, что человеческий организм — в общем-то машина: наши мышцы, сухожилия и кости движутся по тем же законам механики, что и стрелки в часах, а кровь, текущая по венам, подчиняется той же неумолимой гидравлике, что и вода в бассейнах и фонтанах. Но как этой машине удается мыслить и чувствовать? Ведь заводные автоматы, которые вскоре войдут в моду по всей Европе, этой способности напрочь лишены. Французский философ Рене Декарт, споткнувшись о проблему сознания, в итоге «решил» ее во вполне средневековом духе: есть-де у нас в мозгу шишковидная железа (эпифиз), через которую душа из высшего мира соединяется с нашим телом. Представлял все это Декарт примерно так же, как создатели знаменитого фильма «Аватар», в котором оператор-человек по беспроводной связи управляя громоздким биологическим телом негуманоида, смотрел на мир его глазами и чувствовал то, что чувствует его тело.

Позднейшие ученые-материалисты не могли воспользоваться удобной ссылкой на душу и вынуждены были придумывать отговорки материалистические. «Сознание никогда не может быть чем-либо иным, как осознанным бытием, а бытие людей есть реальный процесс их жизни», — писали Маркс и Энгельс. «Ощущение, мысль, сознание есть высший продукт особым образом организованной материи», — вторил им Ленин — и тут же довольные философы уходили в рассуждения о роли труда в становлении сознания, не объясняя толком, ни что оно такое, ни каким образом вдруг возникает из неспособной осознавать себя материи. Ловкость рук и никакого мошенства.

И представьте, людям того времени всех этих формул умолчания вполне хватало! С особенной остротой вопрос о сознании встал лишь в эпоху компьютеров, когда выяснилось, что машины могут легко обыгрывать человека в шахматы и го, разговаривать с человеком на естественном языке и даже сочинять пусть довольно бессмысленные, но вполне ритмичные и красивые стихи. Мышление компьютеров оказалось вполне настоящим мышлением. Чтобы полностью имитировать человеческое, им не хватает разве что совершенства алгоритмов — но мостик между их способностью решать задачи и механизмами работы нашего мозга переброшен вовсе не через какую-то бездонную пропасть: уже сегодня нейросети, построенные по принципу наших нейронных связей, успешно учатся сами. Пройдет еще несколько десятилетий, и компьютеры научатся мыслить вполне по-человечески. Но появится ли у них сознание?

Иссиня-красный цвет

Декарт мог себе позволить не различать две принципиально разные способности — воспринимать мир и мыслить: «Я мыслю, следовательно, я существую». Современная аналитическая философия, имеющая перед глазами пример компьютеров, вынуждена их четко разделять: она так и именует эту сложную загадку — проблема «сознания и мозга» (Mind-Brain Problem). Ученым не удается понять, каким образом в нашем чисто материальном мозгу формируются нематериальные квалиа — ощущения от наблюдаемых нашими органами чувств предметов. Да что там: на самом деле не существует даже способов понять, насколько эти квалиа универсальны — одинаковые они для всех людей или разные.

Представьте, что ваш друг на самом деле видит красный цвет как синий, а синий — как красный. Поскольку он с детства приучен называть этот свой синий цвет раскаленной докрасна кочерги и помидора на грядке красным, он никогда не узнает, что в действительности все остальные видят этот цвет иначе. И если кому-то из людей вдруг придет в голову проверить, так ли наш герой видит этот цвет, выяснится, что сделать это невозможно: «Вот этот цветок для тебя — красный?». — «Красный». — «А эта краска?». — «Красная». — «А если мы смешаем ее с желтой, какая краска получится?». — «Оранжевая», —уверенно отвечает наш герой: он либо и оранжевый видит как зеленый, либо его синий в сочетании с желтым действительно дает оранжевый, и он с детства не замечает в этом ничего удивительного. Речь ведь не об оптике, а о квалиа, о восприятиях, возникающих внутри вашего сознания: у лучей есть только частота и длина волны, а уж как наше сознание их интерпретирует, как оно их нам показывает — это вопрос отдельный. Вполне возможно, что каждый из живущих на Земле людей видит красный вообще по-своему, но даже если вы решитесь проверить, так ли это, вы не найдете никакого подходящего способа.

Все ли, что мы чувствуем, проходит сквозь наше сознание? Если вы уколете спящего человека в пятку, он отдернет ногу, но может при этом не проснуться. Его сознание не зафиксировало никакого события: однако мозг узнал о раздражителе и принял меры. Если этот человек спит на жестком матрасе или в неудобной позе, в его кровь могут выбрасываться продукты стресса: когда он проснется, он может оказаться в дурном настроении. Но в каком настроении было его сознание, пока он спал? Если он не видел сны, то сознания просто не было. Получается, что сознание и мозг хотя и вынуждены взаимодействовать во время бодрствования, мозг вполне может обойтись и без сознания. И не только ощущать раздражители и запускать рефлекторные движения, но даже принимать сложные решения. 

«Какой-то вы несознательный»

Об этом знает любой опытный водитель — сколько раз вам доводилось вести машину по знакомому маршруту, время от времени «просыпаясь» и удивляясь: а где вы были последние пару километров? Кажется, что умелые руки самостоятельно крутили баранку, а мудрые ноги сами выжимали сцепление. Да и за дорогой следил кто-то другой. Вы были в это время где-то далеко: думали о ссоре с женой или о том, как попросить начальника о прибавке к зарплате. О нет, разумеется, вы не были без сознания (ну разве что пару минут, когда совсем ни о чем не думали и ничего не воспринимали), но оно занималось одними вопросами, а мозг — другими.

«Коробка-автомат» есть не только у вашего автомобиля: вот так, машинально, вы совершаете десятки рутинных перемещений и дел. Это позволило психологам еще в середине ХХ века предложить гипотезу, представляющую мозг чем-то вроде расторопного слуги, который делает черную работу для рассеянного господина — сознания: если дело, которое вы делаете, хорошо вам знакомо, сознание не вдается в подробности, вполне доверяя работе мозга, а вот если возникает нетривиальная задача, оно «пробуждается» и начинает вникать.

Несмотря на кажущееся правдоподобие, гипотеза эта не выдерживает никакой критики: если бы дело обстояло так, сознательная и бессознательная работа мозга должны были бы выполняться какими-то разными отделами нашего мыслительного органа. Или, по крайней мере, по каким-то разным принципам. В действительности никакого отличия в активности зон мозга, включенных в процесс, найдено не было: и там, и здесь все делают одни и те же структуры. А места, где в мозге ютится сознание, и вовсе найдено не было — ни в шишковидной железе, ни где бы то ни было.

Да и точно ли наши «сознательные» решения принимает сознание? В 1985 году американский психолог Бенджамин Либет провел любопытнейший эксперимент: усадил добровольцев в зал и заставил их глядеть на движущуюся по экрану черную точку. В любой момент они могли нажимать на специальную кнопку: единственное, что от них требовалось — запомнить расположение точки в момент принятия решения. Время нажатия кнопки точно фиксировалось, а электроды, размещенные на головах участников, отмечали момент, в который активировалась зона мозга, связанная с принятием решений. Когда Либет сопоставил время, субъективно отмечаемое добровольцами как момент принятия решения, со временем активации упомянутой зоны мозга, выяснилось удивительное: мозг участников принимал решение раньше, чем это фиксировало их сознание!

Либет интерпретировал результаты так: все решения на самом деле принимает мозг, а сознание, которое выступает лишь пассивным наблюдателем, попросту приписывает себе чужую заслугу. В царстве нашей черепной коробки никакой оно не господин, а лишь не очень сообразительный и при том напыщенный резонер, уверенный, что от него зависит все. Сторонники Либета живо напомнили, что в минуту крайней опасности люди часто действуют совершенно неосознанно: мозг принимает решение, а сознание даже не успевает сделать вид, что это оно все придумало. 

Влюбленный зомби

Мы привыкли к тому, что зомби — это покрытые слизью, отвратительные, зловонные живые мертвецы, которых эффектно рубит, кувыркаясь, киношная Мила Йовович. Но попадись ей не простой, а так называемый философский зомби, она нипочем не смогла бы отличить его от настоящего человека — такого, как мы с вами. Он бы сделал ей комплимент, подал пальто, а может быть, даже влюбился бы в нее. Он премилый субъект, этот философский зомби — так же здравомыслящ, вменяем и эмоционален, как мы сами. Он не отличается от обычного человека ни внешне, ни внутренне — за исключением одной лишь детали: у него нет сознания.

Совсем нет, вот ни на йоту. А зачем оно? Мы ведь только что узнали, что для принятия решений вполне достаточно мозга. Как и для того, чтобы получать информацию из внешнего мира, обдумывать ее, и даже для того, чтобы испытывать эмоции: ведь последние — ни что иное, как передача сигналов внутри мозга, сопровождающаяся выбросом в кровь определенных гормонов. И если все это возможно и без сознания, то зачем природа им нас снабдила? -– задается вопросом австралийский философ, специалист по теории познания Дэвид Чалмерс. Не логичней ли было возникнуть целой планете разумных и тонко чувствующих зомби, чье поведение и общество в целом никак бы не отличались от наших?

Загвоздка в том, что этологам и зоопсихологам не известен даже ответ на вопрос, на каком этапе эволюции возникло это загадочное сознание. Некоторые их них наделяют способностью осознавать мир даже амебу (есть раздражимость — значит, есть и сознание), а другие отказывают в этом драгоценном даре даже собакам. Широко известен «зеркальный тест», предложенный в 1970 году американским психологом Гордоном Гэллапом: спящему животному рисуют на ухе или макушке яркое пятно; проснувшись, животное видит у себя в вольере зеркало — и, глядя в него, рано или поздно замечает, что на обычно невидимой для него части тела появилась странная цветная штука. Если животное начинает ощупывать пятно или вертеться перед зеркалом, пытаясь получше его рассмотреть, нет сомнений: оно узнает себя в зеркале — а значит, сознает свое «Я». Животных, способных понять, что зверюга в зеркале — не их собрат, а они сами, не так уж много: успешно прошли «зеркальный тест» только человекообразные обезьяны, индийский слон, дельфин, кит-косатка и сорока. Те из психологов, кто особенно не щедры в раздаче прав на сознание, считают, что этим таинственным даром наделены лишь эти животные.

Но надежность «зеркального теста» то и дело подвергается критике: ученые спорят о том, насколько надежно интерес к пятну свидетельствует о способности животного узнавать себя, отмечают, что сторонники теста фактически путают два совершенно разных понятия — подлинное сознание и самосознание, способность отделять себя как деятеля от других живых существ. Самосознание, судя по всему, явление совершенно логическое. Для того, чтобы оно возникло, вполне достаточно мышления. Им наверняка должны обладать философские зомби, теоретически ему можно обучить и компьютерные системы. Но это не означает, что у машин автоматически возникнет и сознание. Нейрофизиолог из Университета Нью-Йорка Джо Леду абсолютно уверен: никакие эксперименты не способны подсказать нам, существует ли у животных сознание — при всей схожести многих из их поведенческих особенностей с нашими.    

А теперь позвольте погрузить вас, уважаемый читатель, в липкий кошмар, по сравнению с которыми фильмы с Милой Йовович — сущая ерунда. Представьте, что вы единственный обладатель сознания на планете, а все остальные люди, включая и автора этой статьи — философские зомби. Вы никогда не поймете, так это или не так, никогда не сможете проверить, если ли у вашей родных, коллег и случайных прохожих сознание. Вам придется принять на веру этот мир и до конца дней сжимая в своей руке руку любимой, задаваться вопросом: а не прожили ли вы целую жизнь с философским зомби? Чтобы вас утешить, открою маленький секрет: у меня, пишущего эти строки, сознание все-таки есть — по крайней мере, я это ощущаю. А вот есть ли оно у других людей, включая вас, я уже не могу быть уверен. Впрочем, у вас есть все основания думать, что я лгу.

Нет, это непереносимо

Настала пора вернуться к цифровому бессмертию. Расскажу о небольшом психологическом эксперименте, в котором просил участвовать своих знакомых. Я просил их представьте огромную, размером с целую планету, машину, сделанную из деревянных шестеренок, которые приводит в движение какая-нибудь «невысокая» энергия — например, рабы. Машина полностью имитирует все процессы, происходящие в мозгу какого-нибудь индивида, дотошно отображает все нейронные связи — пусть и с помощью столь странного носителя, как деревянные шестерни. Как вы думаете, — задавал я вопрос, — у такой машины возникнет сознание? Практически все знакомые отвечали: что за глупости, конечно, нет! А ведь казалось бы, какая разница, какой конкретно носитель используется для имитации работы человеческого мозга, если мы достоверно скопировали все его механизмы? Почему мы верим в способность симулировать работу мозга на компьютере — хотя единички и нолики, закодированные электронами, ничуть не ближе к биологической основе нашего мозга, чем деревянные шестеренки? Вот и выходит, что люди просто очарованы всемогуществом компьютера, приучены к вере в особую силу цифровых технологий. А деревянная машинерия кажется им слишком грубым, технологически примитивным носителем для человеческой личности.

На самом деле, наше недоверие к деревянным шестеренкам — это недоверие к возможности переноса сознания на другой носитель как таковое. Мы подозреваем, что свойства сознания прячутся вовсе не в том массиве информации и том наборе процессов, который мы теоретически могли бы считать из мозга индивида и имитировать в другой среде. А значит, любое «цифровое сознание» окажется лишь подделкой — никакой реинкарнации нашего «Я» не произойдет, даже если скопированная в компьютер наша личность будет вести себя вполне по-человечески. Собственно, убедиться в том, что переноса сознания не произойдет, поможет простая логика: если вы копируете свою личность в компьютер, а сами при этом продолжаете жить, совершенно очевидно, что у цифровой личности будет какое-то другое сознание, отдельное от вашего. И когда ваша жизнь оборвется, вы не окажетесь тем самым субъектом внутри компьютера — ведь он давно живет своей собственной жизнью.

Пессимизма фанатам цифрового бессмертия добавит и «теория вязанки» (bundle theory), которой придерживается известный когнитивный психолог и философ Дэниел Деннетт. Единство нашего сознания совершенно иллюзорно, считает Деннетт: в каждый момент времени наше «Я» складывается из работы совершенно разных центров мозга, которые в этот момент и считают себя нами. Наше «Я» не только постоянно меняет конфигурацию, подобно огонькам елочной гирлянды, зажигающимся в разных режимах, но и лишено преемственности во времени: «Я» сейчас и «Я» секунду назад — это два совершенно разных субъекта; нынешнему «Я» кажется, что он был в прошлом лишь потому, что он черпает информацию о прежних впечатлениях и мыслях из памяти мозга. Таким образом, вся наша жизнь — это квадриллионы не связанных друг с другом «Я»: если бы мы могли это осознать, мы бы избавились от страха смерти — ведь мы умираем буквально каждый миг. Наше сознание эфемерно, как языки костра ветренной октябрьской ночью — стоит ли пытаться продлить цепь этих смертей и рождений вечно?

Эта грустная картина напоминает учение о колесе сансары великих восточных религий — индуизма и буддизма, и неудивительно, что кое-кто из ученых попробовал объяснить феномен сознания на стыке науки и религиозной философии. В 1989 году оксфордский физик Роджер Пенроуз выпустил книгу «Новый разум короля», где предложил шокирующую гипотезу: сознание — результат квантовых процессов и, как следствие, оно в принципе не может быть точно скопировано в форме цифрового кода и перенесено на другой носитель. Ставя крест на возможности цифрового бессмертия, Пенроуз, тем не менее, предлагает бессмертие совершенно другой природы, уверяя, что мы им давно обладаем. Физик предполагает, что индивидуальное сознание каждого человека может оказаться иллюзией — на квантовом уровне все сознания взаимосвязаны и, вероятно, ими обладают не только люди, но и животные, а может быть, даже и деревья. Вполне в духе индуистских воззрений, согласно которым только Брахман реален, а весь мир иллюзорен, Пенроуз допускает, что все мы только воображаем себя отдельными личностями, а на самом деле являемся частями одной и той же вселенской сверхличности — как если бы наивные пальцы нашей руки вообразили себя отдельными существами.

Вдохновляет, правда? Впрочем, гипотезе Пенроуза от ортодоксальных мыслителей с самого начала досталось и достается до сих пор. Нетрудно заметить, что физик, по сути, прибегает к новой фигуре умолчания — так же, как Ленин отвлекал своих читателей ролью труда, Пенроуз уводит читателей своей книги в никому не понятный мир квантовых процессов. Нора, в которую мы проваливаемся в погоне за разгадкой проблемы сознания, все глубже, и дна ей не видно. И вряд ли оно когда-нибудь покажется.