От Волка Курицына до Микрона. Из истории русских имен.

К имени всегда относились серьёзно. Гомер называл его сладостным даром, практичный Дейл Карнеги призывал помнить, что имя – самое приятное и важное для человека слово. Но имя – это прежде всего социальная характеристика личности и эпохи, в которую оно было дано, и история имянаречения в России увлекательна и драматична…

Изменения в именослове начались с войны имён, получившей торжественное и звучное название ономатомахии (от слова «ономатос» – имя). Она велась несколько столетий, начавшись в X веке с христианизации Руси.

Крещение предполагало дарование христианского имени, а так как своих святых пока ещё не было, не имелось и русских имён, которые принимала бы христианская церковь. Началась борьба между языческими славянскими и каноническими иноязычными греческими, римскими и древнееврейскими именами. Сопротивление было упорным, но к середине XIX столетия на каждые 12 имён, произведённых от славянских корней, будет приходиться не менее тысячи чужестранных.

У южных и западных славян ситуация сложилась иначе, там исконные имена понесли меньшие потери, и мы с лёгкостью понимаем их значения. А на Руси постепенно совершенно исчезли Беляи, Улыбы, Несмеяны, Храбры, Мудры, Шустры, Дороги и чрезвычайно популярные, учитывая суровый климат, Морозы.

Иваны, которые вовсе не тёзки

С именем обращались осторожно. В глубокой древности его скрывали от врагов (а их имена писали на пятках, дабы «попрать ногами») и использовали в самых разнообразных магических действах.

Правила имянаречения на Руси отличались от западноевропейских, были гораздо более жёсткими. У католиков вплоть до XIII века ребёнка могли крестить под языческим именем. На Руси крестильными именами считались только имена, включённые в литургию, а на Западе крестильным могло быть любое имя, принадлежавшее христианину и тем самым – христианскому миру.

Жители Западной Европы могли к тому же совершенно официально носить имена, образованные от названий городов и фамильных замков. Широко использовались флора и фауна, и латиняне с разрешения духовенства могли называться Медведями, Леопардами, Лисами и прочими животными.

На Руси также активно и с удовольствием включали в именослов Зайцев, Котов, Ершей, Веток, Пыреев, Соловьёв и Синиц (имя птицы считалось оберегом, поэтому у нас так много «птичьих» фамилий). Как и у всех европейских народов, чрезвычайно популярным было имя Волк. Название славянского племени лютичи означало собственно «волки», и в древнерусской истории мы найдём десятки людей, носящих это имя. Оно «продержится» до XVI столетия.

Известен дипломат – дьяк Волк Курицын, отправленный в 1492 году с посольством ко двору германского  императора Максимилиана. Но Курицын, вошедший в историю под именем Волка, официально именовался Иваном, так же как Малюта Скуратов – Григорием, а Богдан Хмельницкий – Зиновием. Объяснялось это тем, что на Руси и в Малороссии была распространена двухимённая система, и, хотя в быту предпочтение отдавалось славянским именам, они постепенно вытеснялись иноязычными.

Первыми носящими такие двойные имена стали князья и, разумеется, первая русская святая – княгиня Ольга, или Хельга (варяжское имя, означающее «святая»), выбравшая своей небесной покровительницей святую Елену. Внук Ольги Владимир принял при крещении имя Василий, правнук Ярослав – имя Георгий. По второму, а иногда и третьему имени можно было установить широту международных связей. Среди княжон встречались Малфриды и Ингеборги.

Великий князь киевский Мстислав, имевший крестильное имя Фёдор, в скандинавских и немецких источниках фигурировал как Харальд, а Андрей Боголюбский имел второе тюркское имя Китай, доставшееся ему от матери, половецкой княжны. Была и ещё одна особенность. Среди князей домонгольского периода ни один не получал имени здравствующего отца. Это кажется странным, если учесть, что имя обычно активно использовалось в династической борьбе и по нему можно было сразу установить, какое место займут дети правителя в наследовании и какой удел получат во владение.

Наречение сына именем правящей владетельной особы обычно демонстрировало династическую преемственность власти и придавало ей легитимность. А на Руси наследника называли исключительно в честь умершего прославленного родича (имена людей с сомнительной репутацией или несчастливой судьбой из династического списка имён вычёркивались навсегда).

Нежелание делать ребёнка тёзкой живого объяснялось всё тем же осторожным отношением к имени. Оно воспринималось как некая материальная часть личности, и «отбирать» её остерегались. Но позднее Рюриковичи нашли весьма изящный способ обозначить преемственность, не нарушая эту традицию. Сына нарекали именем отца, но получал он это имя в честь другого святого. То есть имена совпадали, но небесные покровители были разными. Именно поэтому на Руси было так много Иванов (Иоаннов).

Это имя в полных святцах встречается 170 раз (!), то есть почти через день. Крестьяне, не мудрствуя лукаво, называли детей Иванами, и в многодетной семье можно было встретить пять или семь Иванов, чьи именины приходились на разные дни – Иоанна Постника, Иоанна Богослова, Иоанна Лествичника, Иоанна Крестителя, Иоанна Златоуста, Иоанна Воина и прочих.

Царь Иван Грозный

Так и царь Иван Грозный был назван в честь Иоанна Предтечи, а его сын – в честь Иоанна Лествичника. Таким образом, крестильные имена совпадали, но носители их были тёзками и в то же время нетёзками.

Неродовитые Романовы, пришедшие к власти, попытались передать связь с предыдущей династией через имя Анастасия. Так звали первую жену Ивана Грозного, благодаря родству с которой они получили престол. Слухи о том, что Анастасию Романовну отравили, были сильны, но это не останавливало, и её имя дали невесте царя Михаила Фёдоровича Марии Хлоповой, брак с которой не состоялся из-за придворной интриги.

В Анастасию хотели переименовать ещё одну невесту царя – худородную, но решительную Евдокию Стрешневу, но та отказалась, сказав, что «ни Анастасии Романовне, ни Марии Хлоповой имя это счастья не прибавило». И до конца XIX столетия «Анастасии» в царской семье не появлялись.

Было у Романовых особое пристрастие к имени Фёдор, которому придавалось сакральное значение, связанное, по всей видимости, с тем, что их родовой иконой была Фёдоровская икона Божией Матери. Поэтому иногда менялись отчества цариц. Так, «Фёдоровнами» стали Евдокия Илларионовна Лопухина – первая жена Петра I и Прасковья Александровна Салтыкова – жена его сводного брата, царя Ивана V.

Первая супруга Петра I Евдокия Лопухина

К XVII столетию славянские имена уже рассматривались как нечто незаконное или как прозвища, а напоминание о них осталось лишь в фамилиях. Исключение составили «княжие» имена, обычно оканчивающиеся на «слав». В том же XVII веке в связи с расколом Русской православной церкви единый именник разделился на официальный, установившийся в соответствии с реформой, проводимой патриархом Никоном, и староверческий – неофициальный, в котором раскольники сохранили старое написание имён. Анфиса в них звалась Анфусой, Фирс – Фурсом.

Наконец-то – Маргарита!

Бурная Петровская эпоха внесла свои коррективы в имянаречение. Имена стали делиться на благородные и простонародные, они несли определённую социальную окраску, и у дворян резко изменились «именные» пристрастия. Пример подал царь-реформатор, дав своим дочерям имена, которые не резали бы слух в Европе, куда он намеревался выдать их замуж – Анна, Елизавета, Екатерина, Маргарита (исключением стало милое для Петра имя Наталья, которое носили его мать и сестра, он дважды называл им своих дочерей).

Царь намеревался преодолеть матримониальную изоляцию царской семьи, и это ему удалось. Романовы стали вступать в браки с иностранными принцами и принцессами, и последние, перейдя в православие, принимали новые имена и отчества, среди которых по-прежнему лидировало «Фёдоровна».

Среди русских императриц были Екатерины, Елизаветы, Анны, Марии и Александры. Мода на эти имена распространилась среди дворян, которые спешили сделать своих дочерей тёзками царствующих особ, и именослов дворянок кардинально меняется, что можно проследить по двум документам – перечню девиц, прибывших на смотрины к царю Алексею Михайловичу в 1669 году, и списку фрейлин и статс-дам русского императорского двора.

В первом – в основном Евдокии, Марфы, Аксиньи, Пелагеи, Прасковьи, Евфимии, Дарьи, Агафьи и Матрёны. Во втором преобладают Екатерины, Анны, Елизаветы, Марии. Но безусловным лидером у дворянства было имя Екатерина, и объяснялось это культом императрицы Екатерины Великой.

«Нет фамилий без Катерины, – писал 28 ноября 1804 года сыну в Неаполь русский дипломат Я.И. Булгаков. – А отчего? Оттого, что наша мать, наш Бог была Екатерина, и хотя ещё не во святых, но все за счастие почитали давать его своим дочерям…»
Следует заметить, что в царской семье к императрице относились без обожания и Екатеринами после её смерти цесаревен не называли.

Надолго исключили из своего именослова Романовы имена Петра и Павла, которые носили два трагически погибших императора, а династический список старшей ветви сократился до Александра и Николая, и эти имена заняли почётное место в именослове аристократии.

Провинциальное дворянство было менее подвержено модным веяниям, список имён был более обширен и менее «благороден», чем у аристократов. Там можно было встретить и Пульхерию, и Евсталию, и Агриппину, но  Матрёны, Фёклы, Пуды и Пахомы выпадали уже только на долю купцов и простонародья.

Имя несло определённую социальную окраску и характеризовало сословие, были дворянские, купеческие, городские и деревенские имена. В повести Надежды Дуровой (известной кавалерист-девицы) «Угол» фигурируют две соперницы – графиня Целестина Орделинская и купеческая дочь Фетинья Федулова, которая, выйдя замуж за дворянина, превращается в изысканную Фанни. Изменение имени с переходом в более высокий социальный слой было довольно типичным явлением, и тогда Пелагеи становились Прасковьями или Полинами, а Акулины – Александрами.

Имена отражали моду и настроения в обществе, что легко проследить по литературе. Франкофильство XVIII и начала XIX столетия уходит, сменяясь на пристрастие к Англии. Среди героев и персонажей романа Толстого «Война и мир» – Эллен, Жюли, Пьер и Анатоль, в «Анне Карениной» – Китти, Долли и Бетси. Но это среди аристократов, народ попроще стойко держался Франции, и даже в XX столетии на улицах можно было увидеть вывески «Мадам Степанид, кройка и шитьё» или «Цирюльник Жан».

До революции ребёнку можно было дать только имя, значащееся в святцах. В 1891 году церковь выпустила новый выверенный месяцеслов. В него вошли и такие сложные для восприятия имена, как Псой, Проскудия, Голендуха, Варипсав, Гад, Хуздатат, Павсикакий, Мардарий, Евпсихий и трогательный Фусик. Они, собственно, не несли в себе никакой крамолы. Павсикакий означает «унимающий зло», Гад – «удачливый», Евпсихий – «благодушный», а Фусик – «естествоиспытатель, физик».

Звучали они всё же несколько странно, и священник по просьбе родителей мог дать имя, которое на данный день в святцах не значилось, но при этом взято было обязательно из них. Так, в «Церковных ведомостях» от 1 марта 1912 года была публикация о запрещении наречения именем Светлана. Это имя могли дать только в его греческом соответствии – Фотиния (от греческого «фотос» – свет).

Список имён был достаточно скуден. К началу XX столетия в употреблении находилось всего около двухсот имён – сплошные Иваны да Марьи (каждый пятый мальчик и каждая пятая девочка).

Оюшминальда и другие

Учёные установили, что чем стабильнее общество, тем стабильнее именослов. После Октябрьской революции в России произошёл настоящий ономастический взрыв. Подобное явление имело место в истории разных стран во время различных мощных социальных и политических потрясений.

Резко изменился именослов у протестантов после Реформации. Вместо имён католических святых стали использовать строки псалмов, фразы из Нового Завета и имена, взятые из Ветхого Завета (Авраам, Иеремия, Руфь, Рахиль, Даниил, Эсфирь, Соломон и т.д.), а также и превращать в имена слова, обозначающие определённые добродетели – Мерси (милосердие), Пруденс (благоразумие).

В середине XVII века, во времена Английской буржуазной революции, сдержанные британцы переименовывались весьма темпераментно. Пуритане Кромвеля создавали имена-лозунги, в конце которых было бы логично поставить восклицательный знак: «Умерщвляй грех», «Живи для вечного спасения», «Оставайся верной». Во времена Французской революции также началось бурное переименование, был организован даже «Клуб номофилов», в котором изобретали имена, отражающие революционный настрой масс.

Мрачную страницу вписала в историю именослова нацистская Германия. Декретом от 17 августа 1938 года там был установлен список, состоящий из мужских и женских имён, допустимых для немецких евреев. Те, чьи имена в этом списке отсутствовали, были обязаны до 1 января 1939 года принять дополнительное имя: мужчины – Израиль, женщины – Сара.

Но вернёмся в послереволюционную Россию. В 1918 году, после отделения церкви от государства, регистрацию новорождённых стали вести отделы записи актов гражданского состояния (ЗАГС) и родителям была предоставлена полная свобода выбора. Можно было взять имя из святцев, любое заимствованное иностранное имя, предлагались и новые имена, наконец, сами родители могли изобрести новое, и их фантазии не было предела.

Детей стали называть именами революционеров и известных исторических и литературных героев. Мгновенную популярность получили имена Марат, Спартак, Инесса и Коллонтай (в честь Инессы Арманд и Александры Коллонтай). Появились имена Октябрь, Май, Атеист, Гранит, Октябрина и Гертруда, которая расшифровывалась как герой труда.

Множество имён было образовано от революционных лозунгов, названий учреждений и тому подобного. Например, Икки (Исполнительный Комитет Коммунистического Интернационала), Кро (контрразведывательное отделение), Роблен (родился быть ленинцем), Ремизан (революция мировая занялась), Реввола (революционная волна), Тролен (Троцкий, Ленин), Винун (В.И. Ленин не умрёт никогда), Компро (коммунизм, пролетариат), Диамара (диалектический материализм), Ревдит (революционное дитя), Лорикэрик (Ленин, Октябрьская революция, индустриализация, коллективизация, электрификация, радиофикация и коммунизм), Оюшминальда (Отто Юльевич Шмидт на льдине), Лориэкс (Ленин, Октябрьская революция, индустриализация, электрификация, коллективизация, социализм), Польза (помни ленинские заветы) и Силен (сила Ленина).

Последнее имя звучало особенно пикантно, так как силенов в искусстве отождествляли с сатирами и обычно изображали в виде уродливых, абсолютно непристойных существ с лошадиными хвостами и копытами. Давали несчастным детям и такие имена, как Цас (центральный аптечный склад), Крармия (Красная армия), Райтия (районная типография) и совсем просто, без сокращений – Артиллерийская академия, Серп-и-Молот, Догнат-и-Перегнат.

В своём революционном рвении стали переименовываться взрослые. Из статьи «Комсомольское рождество» («Известия» от 8 января 1924 года): «…В Иваново-Вознесенске на рождественских праздниках стали перекрещиваться: …Демидов Пётр – Лев Троцкий, Марков Фёдор – Ким, Смолин Николай – Марат Тендро, Гусев Павел – Лев Красный, Клубышев Николай – Рэм Пролетарский, Уваров Фёдор – Виль Радек, Челышев Иван – Иван Красный… Нет отбоя и от беспартийных.

– Товарищ, прошу меня перекрестить.
– Фамилия?
– Дворянкин. Беспартийный.
– Как хочешь называться?
– Красный Боец».
(Из книги П. Флоренского «Имена».)

Стали считаться устаревшими и почти вышли из употребления такие популярные ранее имена, как Иван, Степан, Василий, Прасковья и Евдокия, совершенно исчезли, и казалось, навсегда, Глеб и Ксения. Зато в русский именослов начали проникать имена, казавшиеся более изысканными – Виолетта, Эльвира, Роберт, Ромуальд, Роланд, Рудольф, Ричард, Жозефина и даже Мессалина и Травиата.

Всего же известно около трёх тысяч новых и заимствованных имён. Среди них такие «растительные» имена, как Дуб, Берёза, Гвоздика, Сирень; «химические» – Радий, Ванадий, Вольфрам, Иридий, Рутений; минералы – Гранит, Рубин. В качестве личных имён выступали и географические названия – Алтай, Гималаи, Казбек, Арарат, Волга, Онега, Амур, Каир, а также все названия месяцев, математические термины и технические названия – Радиана, Гипотенуза, Алгебрина, Трактор, Турбина, Дрезина, Дизель, Комбайн.

К 1940 году увлечение новыми именами пошло на спад, а после Великой Отечественной войны детей стали называть старыми привычными именами. Но в первые послевоенные годы их круг был очень узок, так как многие календарные имена по-прежнему считались устаревшими. Затем, в шестидесятые годы прошлого столетия – эпоху «физиков и лириков», –родились имена Вольт, Микрон, Эфира и овеянные романтикой Грёза, Лира, Тайгина, Чара, Даль.

И всё же именослов продолжал неуклонно сужаться. В 1960-е годы на каждую тысячу мальчиков приходилось всего 71 имя, девочек – 74, и в классах оказывалось так много Елен, Ирин, Александров, Сергеев и Владимиров, что приходилось называть их по фамилиям, чтобы не запутаться. Бесспорным лидером среди женских имён была Елена.

С середины 1970-х годов ситуация стала меняться, возникла любопытная тенденция: в семьях со сравнительно невысоким уровнем образования появились Альфреды, Изольды, Эдуарды и Жанны, а у интеллигенции возникла мода на старые «деревенские» имена – Евдокия, Василиса, Тимофей, Степан.

В перестройку резко увеличилось разнообразие имён, что в очередной раз подтвердило вывод учёных о расширении именослова в эпохи перемен и кризисов. Возвратились и активно входят в употребление многие забытые русские имена, изобретаются новые, появилась тенденция называть детей двойными именами.

Как пойдёт развитие нашего именослова, покажет история, но хочется надеяться, что выбор имён будет осмыслен, широк и нам удастся избежать новых ономастических взрывов.