Мы, русские, разваливаливаем страну с энтузиазмом. И тогда, и сейчас.

— Тебя называют самым информированным в России экспертом по теме Балтийских стран. Как ты вообще попала в Прибалтику?

— Все элементарно: в самом конце Советского Союза после окончания Ленинградского университета я приехала в Таллин по распределению, можно сказать, была последним молодым специалистом с гуманитарным образованием, распределенным в Прибалтику. У меня был красный диплом, я могла выбрать любой город, мне показалось безумно интересным поехать в совершенно новую страну внутри своей страны, выучить язык, познать культуру.

Другое дело, что, приняв решение поработать год-два в уже не существующей сейчас газете «Молодежь Эстонии» — теперь в Эстонии на русском языке ежедневных газет не осталось, — я и предположить не могла, что задержусь на всю жизнь.

— Еще существовали СССР и «Комсомольская правда», которая подчинялась ЦК ВЛКСМ. Тебя инструктировали, как именно нужно освещать «национальный вопрос»?

— Я старалась держаться в центре, за что в первые годы работы на меня больше обижались местные русские. Я очень быстро выучила эстонский и совершенно искренне писала статьи о сталинских репрессиях. Ну это же действительно было ужасно: семнадцатилетняя девочка приходит домой с выпускного бала, и ее в том же выпускном платье отправляют в Сибирь за то, что ее отец является каким-то политическим деятелем. Уже спустя много лет я обнаружила, что половину правды от меня эстонцы скрывали. Мне никто не говорил, например, о том, за что они были высланы. Все рассказывали о сталинской системе, которая выщелкивала самых успешных.

А правда была другой: в том, что многие высланные принадлежали к семьям эсэсовцев и «лесных братьев». И когда меня сейчас пытаются упрекнуть в том, что у меня с Прибалтикой какие-то личные счеты, поэтому я к ней столь строга, я отвечаю: мой личный счет состоит только в том, что принимала все за чистую монету и искренне верила, что репрессировали невиновных. Таких, наверное, было большинство. Но ты знаешь, кого в Эстонии причислили к жертвам сталинского режима и признали политрепрессированными? Ветеранов Ваффен СС! Сразу после независимости, в 1992 году! Что сразу повысило количество репрессированных в 17 (!) раз и позволило почти 20 лет обвинять Россию в геноциде.



— А ты разделяешь ветеранов Ваффен СС и их семьи? Девочку в выпускном платье и ее папу, который убивал коммунистов?

— Безусловно. Но мне неприятно, что мои собеседники этого недоговаривали, а я, как и большинство моих коллег, на эту полуправду-полуложь покупалась. Почему? В последнее время я часто задаю себе этот вопрос в связи с еще одной раскрывшейся фальсификацией — событиями в Вильнюсе в январе 1991-го. Почему тогда никто не обратил внимание на нестыковки? На пули от винтовок Мосина, которых не было на вооружении Советской армии? Вероятно, стремление разрушить страну было столь велико, столь всепоглощающе, что мы все как будто разом ослепли, и эта болезнь поразила многих. Этим, кстати, и объясняется мое достаточно нервное отношение к событиям нынешней, «снежной революции» — потому что все аналогии выстраиваются на параллелях.



Ощущение дежавю

— А что общего между взглядом на «поющую» революцию Галины Сапожниковой, корреспондента «Комсомольской правды» в Прибалтике, и на «снежную» — московского обозревателя газеты «Комсомольская правда»?

— Общая технология. Первое — вал правды, который на нас обрушился тогда и обрушивается сейчас. Я, безусловно, с интересом читаю находки Навального, касающиеся коррупционных схем. Примерно с тем же интересом, с каким 20 с лишним лет назад читала статьи в «Огоньке» про хлопковые махинации и золото партии. В сравнении с тем, с каким хамством мы столкнулись в последующие годы, какое наблюдали воровство, эти «золото» и «хлопок» кажутся одуванчиками в белых пушинках.

Что еще объединяет эти две революции? Стремление унизить силовые структуры и подорвать один из идеологических столпов, на котором стоит государство. Тогда эту роль выполняла компартия, сейчас пытается религия. Что характерно — и тогда, и сейчас мы разваливали страну с примерно одинаковым энтузиазмом. Нигилизм нам, русским, всегда был свойственен. Я не единожды пыталась понять, где кроется причина столь критичного отношения к собственной стране.

Да в русской литературе же! Вся она построена на самокопании человека, который ищет себе другую родину и для которого чужое было ближе, чем свое. Практически весь курс русской литературы, который дается школьнику, так или иначе учит нигилизму по отношению к государству. В нас это заложено генетически. Может быть, в этом и состоит так и не разгаданная загадка русской души.



— Возможно. Так чем же похожи эти революции?

— Ощущением дежавю. Первый раз цепочку взявшихся за руки людей я наблюдала еще в 1989 году. Это было действительно фантастическое зрелище, когда 700 тысяч литовцев, эстонцев и латышей, взявшись за руки, образовали «балтийскую цепочку» от Таллина до Вильнюса через Ригу. В Пярну ряды латышей и эстонцев сомкнулись. У них были такие одухотворенные лица... Это было как молебен. Можешь ли ты представить мои чувства, когда точно это же зрелище я наблюдала в 2008 году в Грузии, через две недели после войны? И как, считаешь, должна была относиться к «Белому кольцу» на Садовом? В первый раз история является нам в виде трагедии, во второй — в виде фарса. А в третий раз — в виде карикатуры. Проезжая через бывшие советские республики — Украину, Киргизию, Грузию, — с ощущением дежавю я сталкивалась еще не раз. Все сложилось в мозаику, когда я прочитала книгу американского ученого Джина Шарпа: «От диктатуры к демократии». Абсолютная картина того, как и что было сделано с нами и со страной.



Первая цветная

— То есть поющая революция в Прибалтике — это...

— ...Первая цветная революция на постсоветском пространстве. Я это тоже поняла не сразу. Сербия, Украина, Грузия, Киргизия прекрасно выстраивались в общий ряд. А вот аналогии с Прибалтикой не проводил никто.

— Для меня это тоже новость.

— Так как я находилась внутри событий, все митинговые символы и приемы ненасильственного свержения власти были у меня перед глазами. А когда все эти ленточки, апельсины, тюльпаны и розы в ускоренном ритме замелькали на Украине, в Грузии, в Киргизии, меня и кольнуло: я же все это уже видела! В Прибалтике конца 80-х! В принципе начать этот ряд можно с польской «Солидарности», Махатмы Ганди или с русской революции 1917 года. Но нам хватит новейшей истории — тем более что месяц назад автор теории ненасильственного свержения власти Джин Шарп сам признал в интервью Би-би-си: Прибалтика — это моих рук дело...

Я буквально только что вернулась из Америки, где с ним познакомилась. Он рассказал много любопытных вещей: о том, например, что главными его учениками были латыши и литовцы. Представь себе: тоталитарный Советский Союз, вовсю работает госбезопасность. И при этом совершенно спокойно в страну приезжают иностранные консультанты и обучают интересующихся, как развалить страну. Я спросила его — в какие именно города Прибалтики он приезжал, с кем встречался? И получила удивительный ответ: «А я всех консультировал в Москве!» То есть американский профессор Джин Шарп в конце 80-х совершенно официально приезжал в столицу нашей родины Москву обучать прибалтов, как разваливать Советский Союз. Очаровательная история, не правда ли?



СССР развалили под присмотром КГБ

— Неужели ты думаешь, что без него Советский Союз не развалился бы? Просто Прибалтика была локомотивом развала.

— Для того чтобы развалить Советский Союз, понадобилось несколько факторов. Во-первых, нереальное желание самих людей разрушить свое собственное государство. Всеобщей религией тогда была надежда. И этой надеждой стала идеология разрушения. Самое неистовое желание демонстрировали прибалты.

И наш пресловутый КГБ смиренно закрывал на это глаза. Нужны еще доказательства?

В прошлом году мы добыли архив ветеранов эстонских Ваффен СС. Это шок. Кроме того, что эсэсовцы вдруг дружно стали жертвами сталинского режима, за что они получают добавку к пенсиям и путевки в собственный санаторий, мы обнаружили их прямую связь с государством. У нас есть оригиналы счетов, где черным по белому написано: Министерство обороны Эстонии переводит деньги обществу ветеранов 20-й дивизии СС.

А идеологическую и материальную помощь им оказывали... ветераны корпуса Штайнера из Германии, в составе которого, собственно, 20-я дивизия СС и сражалась. И в этой немецкой ветеранской организации даже существовала должность: уполномоченный по Эстонии...

Когда ворота СССР приоткрылись, эти ветераны начали привозить в Эстонию специальную литературу. Где в это время были наши замечательные органы? Вероятно, там же, где и вся страна.

Еще пример. Я четко помню утро 13 января 1991 года. Трагедия в Литве: советские танки захватили телебашню, убили 13 мирных литовцев, погиб один офицер «Альфы». Первая реакция — шок. За ним последовал второй шок, уже на реакцию эстонских журналистов в пресс-центре: вот-де, на одну кагэбэшную сволочь стало меньше...

На месте трагедии находили пули от ППШ и винтовок Мосина, ждавших своего часа на каких-то хуторах со времен Второй мировой войны, но никто не задумывался о том, откуда именно они прилетели. Глубина сочувствия к литовцам была столь велика, что не оставляла даже шансов на сомнение, что это могла сделать и не Советская армия.

Хотя существовал официальный документ — записка, подписанная тогдашним прокурором СССР Николаем Трубиным, — о том, что советские солдаты не сделали ни одного выстрела и что по одному из трупов было выпущено семь различных пуль, а еще на двух телах были видны следы протекторов автомобильных шин, а вовсе не танков! Все впустую! И вот спустя 20 лет литовский политик Альгирдас Палецкис сказал в прямом эфире радио: «Как теперь выясняется, свои стреляли в своих». Его начали судить за отрицание фактов советской агрессии. А он привел в суд 12 свидетелей, которые рассказали, что они были у телебашни и видели, как люди падали от пуль людей, стрелявших с крыш окрестных домов, а совсем не с телебашни, которую заняла «Альфа».

С этой правдой пробиваться тяжело. Литовские журналисты мое расследование в «КП» назвали «плевком ядом российской гадюки», а министр обороны Литвы Раса Юкнявичене даже объявила меня шпионкой. Наверное, я, когда приезжала в командировку в Вильнюс, забыла отстегнуть парашют... И, видимо, постоянно забываю отстегивать его в Таллине, там тоже любят бросаться такого рода печатями. Ну предъявите доказательства, покажите тот камень, куда я закладываю шифровки, обменяйте меня на мосту, как Донатаса Баниониса в фильме «Мертвый сезон»... Молчат — потому что предъявить нечего. Те ярлыки, которые на меня наклеивают после публикаций, говорят о том, что я наступаю на больные мозоли. Корочки с них я сдираю не специально. Я просто очень хорошо знаю Прибалтику. Я, по сути, до сих пор тот же самый собкор, только чаще живущий в Москве.



Революции сжирают своих детей

— Любая революция не обходится без жертв. Кто жертвы революции в Прибалтике?

— Люди, которые ее делали. Теория оккупации, требование компенсаций и весь тот вал предательских обвинений, которые мы выслушали за последние 20 лет, прицепились паровозиком к тем, кто стоял у истоков. Эдгар Сависаар в Эстонии, Казимера Прунскене в Литве стали первыми жертвами революции, которая, как известно, сжирает своих детей. Больше всего потеряли, конечно, русские — обманутые, кинутые обоими президентами — и Горбачевым и Ельциным. Не так давно в каком-то репортаже показали кадры — Горбачев с трибуны Съезда Верховного Совета говорит на голубом глазу: «Прибалты на отделение не пойдут, у них совести не хватит». Хватило, как видите...

Сейчас, когда я вновь погрузилась в балтийские дела, я нашла свой блокнот от 13 января 1991 года. В тот день в Таллин срочно прилетел Ельцин, чтобы подписать от имени независимой России договор с независимой Прибалтикой. «Что будет с русскими?» — останавливали его рус скоязычные депутаты. Тот лишь отмахнулся. Рабочие завода «Двигатель» всю ночь стояли и ждали его в аэропорту — они хотели просто поговорить, поскольку помнили, что Ельцин любил ездить в троллейбусах и общаться с народом. Но он к ним так и не вышел... Потом объявили: на Ельцина готовилось покушение.

Чем? Древками от советских флажков, что ли, на него собирались покушаться? Никто не вышел к прибалтийским русским и в самые жуткие годы унижений, когда они сутками стояли в очередях за видами на жительство. Я помню эти безумные очереди униженных людей, которых гоняли по инстанциям за справками об отсутствии СПИДа и сифилиса. Ощущение, что эстонское государство в ту пору — это были 1992-1993 годы — питалось унижением. Никто и представить себе не мог, что права русских впоследствии будут низведены к нулю и будут несравнимы с правами прибалтов, которые во времена СССР могли учить детей в школах на родном языке.



Бронзовый апрель

— Мне удалось поработать с тобой во время «бронзовых событий», я видел, что твоя квартира превратилась в некий штаб...

— Осторожней со словами, в Эстонии это могут понять буквально!



— ...Ну, не штаб, а место встречи многих людей, которые имели совесть. За твоей квартирой было установлено наблюдение, я сам был свидетелем. Над городом барражировали вертолеты, было очень тревожно. Ты привезла из Москвы георгиевские ленточки... Перенос солдата — это плевок не только в Россию, но, наверное, пощечина всем цивилизованным странам, которые боролись с фашизмом. Что дальше?

— Первый ощутимый итог: то, что многие эстонские русские ушли из гаммы полутонов, в которых привыкли жить. До апреля 2007-го они старались быть незаметными. А после, наоборот, начали подчеркивать свою русскость и перестали говорить по-эстонски.

Многие из тех, кто открыто боролся за Бронзового солдата, пострадали — лишились бизнеса, подверглись травле со стороны полиции безопасности и эстонских СМИ. Общество оказалось расколото — собственно, я все предсказывала в своих публикациях еще месяца за 2-3 до того, как это произошло. Эстонцы и русские, скажем честно, и так-то были несильно интересны друг другу, но тем не менее в силу большей эмоциональности и душевной открытости русские все-таки стучались в эстонские двери. Так вот: они стучаться перестали.

На Западе с прибалтами происходят удивительные метаморфозы: как-то я прилетела в Лондон и пришла брать интервью в Ассоциацию русскоязычных эмигрантов. Злая ужасно — как раз накануне наблюдала воочию марш латышских эсэсовцев. И вдруг моя собеседница делает мне знак — возьми параллельную трубку. Слышу монолог с латышским акцентом: «Я Аусма из Манчестера, скоро у нас великий праздник — 9 Мая. Можно я приеду на ваш бесплатный концерт и еще 20 латышей с собой привезу?» Эмиграция творит с прибалтами чудеса: на фоне одиночества, в которое они окунулись в Британии, все русское показалось им теплым и родным...

Почему балтийские русские не едут в Россию? Кроме массы юридических проволочек с дурацкой процедурой регистрации, бюрократической волокитой и разницы в стоимости жилья есть еще один нюанс. Не забывай — я ведь тоже когда-то переезжала в Москву из Таллина. И... полтора года плакала в подушки.

Мне, русской по рождению, россиянке, было крайне некомфортно из-за гораздо более высокого уровня агрессивности российского общества, которая ранит не менее больно, чем пресловутая прибалтийская холодность. Особенно это было очевидно нынешней «снежной» революционной зимой: какие оскорбления! Какие эпитеты! Если бы я 20 лет назад не была свидетелем того, чем заканчивается площадная агрессия и какие оставляет на сердце рубцы, я бы, возможно, на все происходящее как в России, так и в Прибалтике реагировала иначе. Понять и принять нам друг друга непросто. Но других вариантов нет.

С Галиной Сапожниковой беседовал Юрий Снегирев

«Российская газета».