«Своим природным наречием»: эстонский в немецком Ревеле
Во вторник, 14 марта, в Эстонии отмечается День родного языка. Эстонский язык неизменно присутствовал в городском пространстве Таллинна за много столетий до того, как сам город обрел статус столицы независимой Эстонской республики.
Титульный лист изданного в 1715 году Нового завета на эстонском языке. На иллюстрации город назван Ревелем, а местом перевода и печати указан Таллинн.
Один из основоположников эстонской поэзии – Кристьян Яак Петерсон, чей день рождения отмечается ныне в Эстонии как День родного языка – провел свою оказавшуюся краткой жизнь между Ригой и Дерптом. Побывать в тогдашнем административном центре Эстляндской губернии ему оказалось не суждено. Но нет сомнений – приехав в тогдашний Ревель, вне родной языковой среды поэт не оказался бы однозначно.
«Многие говорят здесь по-русски, почти все по-французски, но любимый язык – немецкий», – отмечал автор «Поездки в Ревель», петербургский литератор Александр Бестужев-Марлинский.
Город он посетил за два года до кончины Петерсона: в конце декабря 1820-го. Эстонское население города на тот период составляло, согласно данным переписи, без малого 35%, уступая по численности лишь немцам.
Эстонский язык столичный гость, между тем, не упоминает вовсе. Не по причине его отсутствия, а потому, что в тогдашнем сословном обществе он считался «простонародным», для бюргеров неподобающим.
Николай Розанов, автор первого изданного на русском языке путеводителя по Ревелю – опубликован он был через девятнадцать лет после визита в город Бестужева-Марлинского, в 1839 году – пишет об этом предельно откровенно.
«В каждом доме есть старуха-смотрительница, по-чухонски – койя муттер, – сообщает промежду прочим он своему читателю. – Чтобы заслужить ее внимание, надобно заговорить с ней по-немецки, отнюдь не по-чухонски».
«Городские служители, вообще, стыдятся говорить с иностранцами своим природным наречием, – продолжает далее Розанов. – Точно так, как дамы хорошего тона иначе не говорят в обществе, как по-французски».
Имена и башни
Сам зафиксированный старинным путеводителем причудливый гибрид «койя муттер», сочетающий в себе два слова разного происхождения, свидетельствует: эстонский компонент в речи горожан присутствовал.
Еще одно несомненное свидетельство тому – сохранившийся и по сей день топоним на территории Старого города: уже в 1365 году в документах магистрата встречается упоминание Kariestrate – нынешней Суур-Карья.
Большая Скотная улица сохранила в своем названии эстонское слово не случайно: пастухами городского стада традиционно были местные жители – эстонцы, селившиеся в юго-восточной части города, у ворот, именовавшихся Kariepforte.
Карьяские ворота, увы, не сохранились: их, официально переименованных в третьей четверти XVIII столетия в Михайловские, – в память о вступлении через них в город петровских войск именно в Михайлов день – окончательно снесли в 1849 году.
Зато и поныне высятся расположенные неподалеку от них две башни: встроенные в более поздние постройки и в разной степени утратившие свой изначальный вид, они сохранили исконные средневековые названия – Ассауве и Хинке.
Первая из них позаимствовала имя у жившего в XIV веке по соседству старейшины пастухов городского стада Ассо, вторая – по домовладению некого Хинке: горожан явно «ненемецкого», то есть эстонского происхождения.
Слово проповеди
Списки налогоплательщиков Ревеля ганзейской поры содержат упоминания о многочисленной прослойке «ненемцев» — прежде всего, ремесленников, отчасти – магистратских служащих.
В какой степени сохраняли они свой родной язык и как долго он передавался от предыдущего поколения поселившихся в городе вчерашних сельских жителей к последующему – можно лишь предполагать.
Однако, не позднее начала XVI века при двух основных городских церквях – Нигулисте и Олевисте – имелись должности «ненемецких проповедников». А в ходе реформации эстонскому приходу была отдана кирха Святого духа.
Ее роль в истории эстонского языка и культуры невозможно преуменьшить. Достаточно вспомнить, что первую печатную книгу на эстонском – изданный в 1535 году лютеранский катехизис – составили именно священники этой церкви.
Не меньшего упоминания заслуживает и еще один продолжатель их дела – настоятель святодуховского прихода в 1600-1606 годах Георг Мюллер, составивший уцелевшие до наших дней сборники проповедей на эстонском языке.
«Жизнь человека – сон, тень, пузырь на воде, – страстно обращался он в начале XVII столетия с амвона к своей пастве. – Перед Александром Македонским дрожал весь мир, но и его скосили, как сухую траву».
Сложно сказать, насколько знаком был на тот момент слушателям проповеди – ревельским возчикам, носильщикам, грузчикам, камнетесам и мостильщикам улиц –античный полководец.
Но то, что настоятель «ненемецкого» прихода счел уместным упомянуть его, не исключает возможности, что кто-то из эстонского населения тогдашнего города о нем что-то, да слыхал!
На титульном листе
С событиями церковной реформации и декларируемым ее вождями равенство всех «народных» языков с «благородной» латынью связано и первое упоминание нынешнего официального имени столицы.
В середине зимы 1536 года город спешно готовился к присяге очередному сюзерену: вновь избранному за несколько месяцев до того на пост руководителя Ливонского ордена ландмейстеру Герману фон Брюггенею.
Подобные визиты неоднократно случались, конечно, и до того. Однако на этот раз обстоятельства несколько изменились: текст присяги было решено зачитывать перед горожанами не только на латинском, но и на местных языках.
Кто был автором перевода на эстонский язык – история, к сожалению, не сохранила. Зато точно известно, что на пергаменте его записал секретарь магистрата Йоханн Сульсторп. Он же зафиксировал и «ненемецкое» имя города – в форме «tallyna lyn».
Нет никакого сомнения, что в изустной форме он существовал задолго до того: едва ли многие из горожан второй трети XVI века помнили, что два столетия назад они и вправду были подданными Дании, а сам город имел все основания именоваться Датским.
Однако название, вероятно бытовавшее среди носителей эстонского языка с той поры, когда крестоносцы короля Вальдемара II впервые высадились на землю будущей Эстонии, документально зафиксировано в феврале 1536-го: почти шестьсот лет тому назад.
Набрано типографским шрифтом – на этот раз уже в современной форме «Таллинн» – впервые оно было, по-видимому, в 1665 году – в заголовке распоряжения наместника короля Швеции о наказаниях за распутство и убийство новорожденных.
А на титульном листе печатной книги топоним появился уже после перехода города под скипетр правителей Российской империи – когда в 1715 году в гимназической типографии был напечатан эстонский перевод Нового завета.
* * *
Национальным большинством в губернском городе Ревеле эстонцы вновь стали в 1844 году, когда их процент превысил немцев. Еще через тридцать лет, эстонских горожан стало больше, чем немецких и русских вместе взятых.
И хотя эстонский язык на городских улицах и площадях звучал с каждым десятилетием XIX века все чаще и увереннее, официальным языком городского делопроизводства он стал только после февральской революции – летом 1917 года.
Йосеф Кац
«Столица»
Комментарии
Отправить комментарий