«Настроен на лечение и трезвость»: как выводят из запоя по вызову

«Выводим из запоя», «Нарколог 24 часа» – такие объявления размещают наркологи и реаниматологи, которые занимаются частной практикой по лечению симптомов алкоголизма; клиенты ещё называют их похметологами, или капельниками. Лев Калиниченко выяснил у этих врачей, как устроена их профессия, какие есть способы выхода из запоя, и узнал об основных трендах в отечественном алкоголизме.

Аркадий Л., анестезиолог-реаниматолог (выводил из запоев с 2003 по 2008 год, имя изменено по просьбе героя)
Ильдар Валиев, анестезиолог-реаниматолог (выводит из запоев и кодирует с 2002 года)
Георгий Б., нарколог (кодирует с 2001 года, имя изменено по просьбе героя)

Как устроен бизнес похметологов

Аркадий Л.: Такие услуги стали появляться в 2000-е годы: денег не хватало, доктора начали подрабатывать. Доход от этого был достаточно приличный по сравнению с врачебной заработной платой: если ты постоянно плотно этим занимался, то иногда в особо насыщенное время выходила вторая зарплата – в праздники, особенно после праздников, начинали ездить с 1 января. Или даже с 31 декабря – население умудрялось праздновать загодя, и к Новому году кто-то уже был никакой и встречал его с докторами. Бывали времена затишья – за неделю один вызов, а бывали по четыре-пять за день – успеваешь только в аптеку заскочить купить растворы, системы и снова летишь на другой конец города.  

Наркологи регистрировали ИП и давали объявления в газеты. К ним поступали звонки, и они разговаривали с родственниками: выясняли, что за ситуация, есть ли возможность заниматься с этим человеком дома или его уже надо класть в стационар. Как правило, у каждого нарколога было по 3–4 реаниматолога, которые работали «в поле», меняясь между собой: у всех же есть основная работа. Нарколог передавал информацию реаниматологу, тот ещё раз звонил, уточнял все нюансы и выезжал на место. Хотя некоторые наркологи сами ездят, или старые клиенты звонят нам напрямую.

Другие специалисты вряд ли смогли бы делать эту работу: ты один, и тебе надо чётко отслеживать, что происходит, потому что больной или родственники могут что угодно наговорить: «Он пару дней попил, а вообще он здоровый», – ты приезжаешь на место и выясняется, что у него два инфаркта, полиаллергия, 99 операций и вен не видно.

Много кто в городе занимался этим; я работал с двумя наркологами: один – из наркодиспансера, второй – из районного наркокабинета. Один из них был знаменит тем, что давил полулевых конкурентов: например, у них были заявлены какие-то услуги, а на самом деле их не было, и он на них натравливал всех кого мог. Коллега мне как-то сказал: задолбал твой нарколог, что вытворяет, ему что, денег мало?  

Ильдар В.: Хуже был главный врач наркодиспансера – тот просто писал в прокуратуру письма, чтобы те заводили уголовные дела и проводили следственные мероприятия. Но в возбуждении уголовного дела в отношении меня было отказано – юридически здесь всё чисто. 

Аркадий Л.: Город не такой большой, и все, кто этими вопросами занимаются, в теме и друг друга знают. Я абсолютно понимаю нарколога: это бизнес, он платит налоги, а тут кто-то в поле косит свежую траву, налогов не платит и, возможно, оставляет косяки, которые остальным придётся потом разгребать: если сработано неправильно, следующему этот пациент достаётся в худшем состоянии – с ним тяжелее работать, у него больше нюансов. Но конкуренции в нулевые особой не было, потому что был большой спрос, это была востребованная услуга.

Правила похметологов 

Аркадий Л.: Реаниматологи – это только первый этап. Наша задача – всех успокоить и отмыть организм от продуктов переработки алкоголя, которые как раз и вызывают коллапс, дискомфорт и нарушения внутренних органов.

Ильдар В.: Люди болеют не от самого алкоголя – в процессе метаболизма из него образуются вещества, вызывающие сосудистые спазмы, когда жидкая часть крови уходит в окружающие ткани, – вот почему люди отекают с утра после пьянки, и кажется, что пили много, а у них сушняк. Это ведёт к высокому давлению, частому пульсу, отёку мозга – человек не может спать нормально. 

Иллюстрация: Саша Барановская

Аркадий Л.: Нужна дезинтоксикация, очистка организма, и мы даём ему возможность пережить эту очистку максимально щадяще – во сне, в дрёме, поэтому основной принцип лечения этих состояний – покой и обильное питьё воды, минералки и всего остального. 

Алкоголик – человек больной. Он лежит, ему плохо, его трясёт, зуб на зуб не попадает, его тошнит, мутит и рвёт, ему либо похмелиться рюмку, либо чтобы доктор сделал хорошо. Но допиваются до такого, что рюмка в рот не лезет, потому что желудок уже настолько раздражен, что даже воду принимать не может, – тут уже тоже только к доктору. Если люди соглашаются на вызов, то, как правило, человек уже дошёл до ручки, он готов к лечению.

Главное в этом вопросе – это родственники, насколько они настроены работать с больным. Родственники надеются, что доктор решит все проблемы, а это неправда, что доктор приехал, сделал волшебный укол, и всё – клиент похмельем не страдает, и запой кончился. 

Я приезжал и объяснял, что все проблемы не решатся за два часа: это достаточно долгий процесс, пока организм не отмоется и мозг на место не встанет. Поэтому всегда условием было то, что в таком состоянии человеку нельзя находиться дома одному, кто-то должен быть с ним и его контролировать. 

Бывает, ты приедешь, покапаешь его, он отоспится 12 часов, и его отпускает: «Чего это я буду какие-то таблетки пить, я ещё рюмку намахну». Родня же может быть занята, уйти и его одного дома оставить, а потом люди пытаются переключать свою ответственность на врачей, и начинаются звонки: «Я на час вышла, прихожу – его нету, а потом он приходит уже пьяный. Что это такое, я вам деньги заплатила». Но деньги мы, кажется, ни разу не возвращали: просто другой доктор приезжал и «бомбил» этого клиента уже в чёрную, чтобы тот ничем не мог пошевелить 24 часа, не то что идти куда-то за бутылкой, – но это редкие ситуации.

Никто ни разу не кидался на меня с кулаками, но если на входе сразу начинались какие-то непонятки – было видно, что пациент агрессивный или родственники не понимают, чего хотят, – то лучше развернуться и уйти, чем пытаться выжать эти деньги и потом иметь кучу проблем.

Доктор едет-едет сквозь снежную равнину 

Аркадий Л.: Если своей машины нет и вызов ночью, то едешь на такси; если днём и не так далеко, то можешь сэкономить и поехать на маршрутке. За пять лет я город-миллионник исколесил вдоль и поперёк. Время поездок самое разное, но в основном вечером – утром и днём ездят те, кто дежурит сутками и вышел со смены.

Был случай, когда доктор уехал на вызов перед Новым годом и потерялся, а весной оттаял из-под снега в частном секторе, – в городе было много наркоманов, которые караулили докторов, потому что те ездили с лекарствами, снотворными. Если ломка уже идёт, а денег на дозу нет, то наркозависимым же надо хоть каких-то успокаивающих, чтобы стало полегче.

С тех времен у меня остался фонарик здоровый – 100 метров можно было освещать, адреса читать. Зимой на улице включил его и смотришь адрес, если таксист не знает, – раньше не было навигаторов, иногда по полчаса искали дом. Никто же не выбегает тебя встречать на остановку с флагами и транспарантами: «Здравствуй, здравствуй, доктор». Ну и средство самообороны – фонарь достаточно тяжёлый; хотя ни разу не пришлось его так использовать, но для самоуспокоения помогало.

На вызове

Аркадий Л.: Приезжаешь, сначала разговариваешь с родственниками, получаешь согласие пациента – без согласия никто никогда ни с кем не работает. 

Если он согласен, пусть и не сильно с головой в данный момент, тогда есть смысл работать, а если он лежит в отключке – потом проснётся и снова побежит за бутылкой. Да и по законодательству без согласия больного ты не имеешь права ничего с ним делать.

Сейчас это всё оформляется в письменном виде: ты подписываешь кучу бумаг, согласий. В нулевые времена были попроще, и формат взаимоотношений с родственниками и пациентами тоже был немножко другой, поэтому письменных согласий никто с них не брал, хотя в принципе были шаблоны. Чувствуя скользкую ситуацию, можно было такую бумажку подсунуть, но в суде или при каких-то разборках юридически она бы никакой роли не играла – чисто для морального успокоения и давления на родственников: мол, вы подписали и согласились.

Выдержка из направления на лечение в сопровождении жены: 

«Жалобы на невозможность самостоятельно остановиться в запое, бессонницу, тревожность, пониженное настроение в связи со сложившейся в семье ситуацией, «похмелье»

Из анамнеза: наследственность психопатологически не отягощена, рос и развивался по возрасту, в развитии от сверстников не отличался. В школу пошел вовремя, «вместе со всеми», учился достаточно хорошо, классы не дублировал, образование среднее , более подробно о себе не сообщает.


Алкоголем злоупотребляет длительно, к настоящему времени сформировался выраженный абстинентный синдром, толерантность до 1 литра водки в сутки, употребляет суррогаты, все виды контроля утрачены, пьянство носит запойный характер по неделям, с длительностью светлых промежутков до нескольких месяцев. Неоднократно проводились дезинтоксикации, «кодировался», сроки не выдерживал.

Настоящий запой 7 дней. Обрыв сегодня утром, обратился на лечение в сопровождении матери, поскольку уже убедился, что самостоятельно не сможет остановиться.

Психический статус: Верно ориентирован в месте, времени и собственной личности. Беседует по существу, в обычном темпе. Пантомимика адекватна теме разговора, речь несколько смазана. Острых психотических расстройств поведением и во время беседы не обнаруживает. Настроение значительно не снижено, суицидальных мыслей не высказывает. В домашней обстановке родственники психотических эпизодов не замечали. Память заметно не снижена. Интеллект соответствует возрасту, полученному образованию и образу жизни. Достаточно критичен к своему состоянию, поведению и заболеванию. Настроен на лечение и трезвость

Диагноз : Синдром зависимости вследствие употребления алкоголя, средняя стадия, состояние отмены неосложненное, легкой степени тяжести.
F 10. 30.»

Схема лечения была достаточно стандартная и применялась практически всеми одинаково. Если больной может пить таблетки, то часть лекарств – в рот, если его тошнит и полощет – уколом внутримышечно. Подключается система с растворами, у меня была даже разборная стойка для неё, и внутривенно капается литра два жидкости с разнообразными препаратами – например, витамины, что-нибудь от давления, если оно высокое. Это занимает два часа, а пока он лежит или дремлет, промываешь мозги родственникам и ему: ведёшь задушевные разговоры, оставляешь родственникам запас успокаивающих, снотворных, противорвотных лекарств и инструкции, когда, что и как принимать, что продаётся в аптеке без рецепта. В конце, если человек заснул, надо его разбудить и сгонять в туалет, чтобы родня увидела, что он живой, здоровый и в состоянии передвигаться, что он не помер тут, а просто спит. Теперь он может пить воду вёдрами, принимает лекарства, спит, ходит в туалет, просыпается, снова пьёт – и так пару дней очищает организм. На прощание просишь родственников пару раз на следующий день отчитаться о его состоянии или сам им звонишь (тогда в нашей семье как раз появился первый сотовый). 

Если человек бухал достаточно долго, то процесс выхода из запоя растягивался на два-три дня. Второй этап после того как человек оклемался – посещение нарколога, кодирование, таблетки, уколы, психологическое воздействие и всё остальное. Я отправлял людей, конечно, к тому наркологу, от которого и пришёл вызов, но опять же, только по желанию пациента и его родственников. Отправлялись достаточно регулярно, но я их уже дальше не отслеживал.

Клиенты

Аркадий Л.: Женщин попадалось достаточно, четвёртая или пятая часть от всех клиентов; больше, конечно, мужиков. Работать тяжелее с женщинами – не в том плане, что женский алкоголизм хуже, а просто у женщин очень плохие вены – по полчаса уходило, чтобы найти вену. С несовершеннолетними, конечно, никто не связывался, хотя и к шестнадцатилетним звёздам тоже просили приехать, но это из ряда вон выходящее, в основном у нас клиенты от тридцати лет.

Один вызов в начале нулевых стоил около тысячи рублей, а к концу цена уже доходила до трёх тысяч. Охват населения был от самых низов до самых верхов. Один раз зимой я лечил в частном секторе в такой пятистенной избушке: заходишь, в одной половине звери, чтобы не передохли: куры, утки, гуси; проходишь во вторую чистую половину – там люди: несчастный болящий, его родственники – восемнадцатый век. Или другой крайний вариант: 400 квадратных метров в новостройке, квартира чуть ли не весь этаж занимает, и на всю квартиру – один болящий и его жена. Были и загородные вызовы. Например, был постоянный клиент в трёхэтажном особняке с бассейном. Но вообще постоянных клиентов было не так много – десятка два тех, к кому по несколько раз приезжал с промежутками: раз в полгода, раз в три месяца или каждый год в какое-то определённое время. Были единичные случаи, когда приезжали два раза подряд, потому что была настолько запущенная ситуация, основная масса обращалась один раз. 

У меня сохранилась база клиентов – почти 1000 человек. Я сам себе завёл табличку с основными данными пациента и родственников, какое было лечение. Там есть люди, которые выделены красным, «не ездить больше никогда» – настолько скользкие ситуации, например, попытки наездов от родственников.

У меня сохранилась база клиентов – почти 1000 человек. Я сам себе завёл табличку с основными данными пациента и родственников, какое было лечение. Там есть люди, которые выделены красным, «не ездить больше никогда» – настолько скользкие ситуации, например, попытки наездов от родственников.

У меня сохранилась база клиентов – почти 1000 человек. Я сам себе завёл табличку с основными данными пациента и родственников, какое было лечение. Там есть люди, которые выделены красным, «не ездить больше никогда» – настолько скользкие ситуации, например, попытки наездов от родственников.

Как изменился запрос на услуги 

Аркадий Л.: В нулевых ещё был тот классический алкоголизм, когда народ пил неделю – две – месяц, потом происходил обрыв этого запоя с нашей помощью и сколько-то времени человек вообще не пил. Потом культура потребления алкоголя и наша пищевая промышленность стали трансформироваться – народ перестал уходить в такие классические запои. Теперь ситуации, скорее, как у моего друга, который каждый вечер выпивает полторашку пива. Население нашло в этом такой костыль. Человек бухает неделю водку на праздники или по какой-то другой причине, а потом плавно переходит с тяжёлого алкоголя на пиво по полторашке в день – у него ни похмелья, ни синдрома отмены, ни ломок. Ещё месяц он глушит пиво, потом в очередные праздники снова бухает два-три дня, и это всё дальше продолжается.

Ильдар В.: Кроме перехода на слабоалкогольные напитки есть ещё разные методы выхода из запоя: люди выходят через корвалол; а можно просто в баню пойти.

Аркадий Л.: Запрос на такие услуги с годами потихоньку стал всё меньше, этот бизнес начал уходить, и в 2008 году, когда я переезжал в другой город, звонки и вызова у меня были уже редки. Был период, когда это было актуально и этим зарабатывали деньги, а кто имел возможность – просто укладывали человека к себе на больничную койку. Звонит какой-нибудь товарищ, говорит: ой, я болею, помираю. Его вечером на койку закинули, откапали, а утром пинка, и он побежал на работу – такого нет уже лет десять.

Ильдар В.: За последние три года вызовов стало ощутимо меньше, хотя у всех по-разному – кто с кем работал, рекламу же даёт нарколог. Сейчас ездишь в основном к людям социально адаптированным, у которых есть средства: либо вахтовики, либо бизнесмены, которые случайно на стакан присели, либо работяги, у которых ещё водятся деньги. Есть очень редкие вызова к маргиналам, но туда вызывают их родственники. До кризиса ценник на выведение из запоя в Омске был шесть тысяч – а сейчас люди стали неплатёжеспособны, конкурентов стало больше, и вызов стоит пять тысяч (наркологу отдаёшь тысячу, или как договоришься), а некоторые работают за три с половиной.

Действительно, социологи отмечают, что в России «...в  2000-е гг. произошел переход от так называемой культуры северного типа, где предпочтение отдается крепким напиткам, к центрально-европейской модели, в рамках которой наибольшим спросом пользуется пиво».

Иллюстрация: Саша Барановская

Георгий Б.: Представьте себе магазин. В нём фасуют дешёвые конфеты по 15 рублей в кулёчке. Начинают фасовать по 25 рублей – кулёчки не продаются, потому что в этом магазине средний чек – рублей 150. И кулёчек за 25 в эти 150 рублей уже не помещается, потому что в чеке есть ещё бутылка водки, которая сама стоит почти 150. 

Люди перестали лечиться не потому, что проблема исчезла, а потому что нет денег на лечение. Везде такая ситуация, простое падение покупательского спроса на услуги данного вида, у нас здесь нет людей, кто мог бы воспользоваться ими. В Москве, может, что-то ещё и теплится, а здесь бессмысленно даже подавать рекламу – она себя не отрабатывает. У населения нет денег на безумства, так сказать. А когда нечем закусить – тогда и не пьют.

Сегодня был первый вызов за месяц, наверное, и это уже обыденная ситуация. Часто бывают вызова на месячный запой: человек умирать собрался, и вот только после этого родственники задёргались. Но я-то это чую и не пошлю туда никого – я отправляю его в токсикоцентр, в стационар, в реанимацию, и то не факт, что он выйдет оттуда живым. Или другая классическая ситуация: сегодня был второй звонок от мужика, у которого нет денег на вывод из запоя. Ему плохо, но единственный вариант – лежать терпеть: самогонки пожрал немножко, теперь нужно помучаться. В государственной клинике его полечат бесплатно, но попросят паспорт, возьмут его личные данные и поставят на учёт – там же всё надо вести официально. Потом он придёт к наркологу получать справку, его по компьютеру посмотрят – о, алкоголик: нельзя ни транспортом управлять, ни работать с чем-то на высоте и так далее. У него будет запрет на права, на оружие, на работу – он просто с голоду подохнет.

Психология алкоголизма

Георгий Б.: Я имею дело с алкоголиками и наркоманами, это такая рутинная работа, которая достала. Один коллега умер не так давно – 15 лет занимался выведением из запоя и умер от алкоголизма. Сейчас моих реаниматологов осталось трое, и один из них, похоже, тоже скоро умрёт от алкоголизма — на связь не выходит, видимо, опять пьёт. Все ему говорили тысячу раз, наши ребята наркологи разговаривали с ним, я с ним разговаривал – он всё равно развёлся, точнее, жена его выпнула, разменяли квартиру. Если он сейчас пропьёт свою однокомнатную квартиру, вылетит на улицу, он и тогда не станет критичнее к себе, он не признается больным, оттуда нет возврата, это билет в один конец.

Поскольку ни алкоголик, ни наркоман больными себя не считают (это их прекрасная жизнь, они её прекращать не собираются), то реабилитационные программы – это глупо с точки зрения профессионального нарколога.

Если человек нормальный, просто выпил, ты его поднял, подлечил, он в ноги поклонился и дальше ушёл работать, тогда да, есть смысл. Но опустившийся алкоголик приходит и сдаётся в государственную наркобольницу, для того чтобы отлежаться, отожраться, отмыться, побриться, потому что он квартиру пропил, жену пропил, детей пропил, работу пропил и ему некуда пойти, кроме улицы, потому что её пропить нельзя, и ему холодно, голодно.

Иллюстрация: Саша Барановская

Алкоголики живут в центре социальной помощи день – три – пять – десять до получения пенсии, например. Как только они получают свои минимальные 8 тысяч, они даже не уходят далеко от этой ночлежки – идут на ближайшую теплотрассу и там пропивают то, что у них не успевают отжать менты или администрация в ночлежке. Тут же валятся, спят день-другой, потом приползают до следующей пенсии снова. Но что бы там с ними не делали – укольчики, витаминчики, – они больными себя считать не будут, хоть есть родственники, хоть нет – они послали всех. 

Веский аргумент, чтобы не пить

Ильдар В.: У разных клиентов разные ситуации. Кто-то случайно забухал и не может выйти из запоя, есть и реально больные люди. 

Но алкоголик – всё равно человек, чей-то сын, чей-то муж, чей-то брат. Как их не лечить? Надо лечить, реабилитировать.

Нет же независимых людей, все от чего-то зависят. Кто-то, например, от сигарет – просто от них не наступает деградация, и эти люди социально адаптированы. Некоторые люди, которые завязывают с алкоголем, добиваются очень больших успехов, потому что одна зависимость меняется на другую: мозги не терпят пустоты, люди уходят в работу, особенно сильно это было заметно у героиновых наркоманов. Вот у меня один пациент завязал с героином, а сейчас у него спортзал свой. Алкоголики же быстрее деградируют из-за этого сосудистого спазма: происходит гибель клеток коры головного мозга. Но многие люди, которых я после запоя дальше лечу, кодирую, заводят семьи и живут счастливо. Первый пациент, которого я закодировал, работает начальником уголовного розыска, ведёт вполне достойный образ жизни. 

Кодирование можно делать на пятый день после вывода из запоя – человек приходит, и мы делаем укольчик. Потом в операционной капаем спирт под язык, и он перестаёт дышать – на простых людей, обывателей, среднестатистических мужиков это действует, 90% потом не пьют. Женщины – 50 на 50. Люди с двумя высшими образованиями начинают выпивать через день, или даже через час – они могут всё посмотреть в интернете, задать наркологу вопрос онлайн.

Человек, который приходит завязать с алкоголем сам, перешагивая порог кабинета уже практически закодирован: он приходит не кодироваться, он приходит получить от доктора веский аргумент, чтобы не пить. Я могу ему приложить ко лбу коровью лепёшку, хлопнуть и сказать: я тебя закодировал – и он закодируется. А если его притащить на аркане, то он будет срываться.

Для меня это не основной источник дохода, а подспорье или даже хобби – сейчас у меня нет такого бешеного потока алкоголиков и наркоманов. Когда был раньше, это доставало, мне иногда хотелось просто пойти посидеть в операционной с обычными людьми. А сейчас поток маленький, и я могу минут сорок, полтора или даже два часа разговаривать с клиентом. 

Это не душеспасительные беседы, а просто человеческие разговоры: они сами взрослые люди. Иногда они приходят как к врагу, зажатые, вроде сам добровольно идёт кодироваться, но есть сомнения, что его обманут, – вот и приходится говорить. Главное – найти точку, за которую можно зацепиться. И многие люди – на самом деле интересные. 

Всё зависит от того, что доктор видит в своём пациенте: доход, денежный мешок либо человека, которому надо помочь. Мне интересно помочь, посмотреть на результаты своего труда. Ко мне в январе приезжал клиент, который после моего укола 13 лет не пил. Сказал: доктор, я опять начал пошаливать, поставь мне укол. Я поставил, и он довольный уехал – говорит, увидимся через 13 лет.

Они мне оставляют денег, говорят: доктор, спасибо, ни один психолог с нами так не разговаривал. А я же не психолог, мне просто самому интересно. Я никого не учу жить, не рассказываю, что бухать плохо. Я всем говорю, что и сам выпиваю, и ничего плохого в этом не вижу. Но я, например, с парашютом не прыгаю, потому что не умею. А ты, говорю, пить не умеешь – так бросай пить, раз не умеешь. А то будешь прыгать как будто с парашютом, но без парашюта.