«Лучший блошиный рынок в мире»: Продавцы Уделки — о себе и покупателях

Рынок на Удельной в Петербурге, или просто Уделка, — самый известный блошиный рынок в России. Его часто включают в списки петербургских must see: например, в прошлом году об Уделке лестно высказалась британская Guardian. Каждые выходные тут бывает около 50 тысяч человек. Помимо работающей только по субботам-воскресеньям и праздничным дням «блошки» (ее подробную схему можно посмотреть тут), на Удельном рынке каждый день открыты магазины секонд-хэнда.

За последние лет 10 блошиный рынок сильно изменился — некогда хаотичную Уделку облагородили и упорядочили. Появились опрятные лавочки с витринами, охрана, торговля стала более цивилизованной: «Рынок в буквальном смысле подняли с земли», — сказала нам одна из продавщиц. В ближайшем будущем администрация планирует сделать новый забор, еще два навеса, также организуют новые торговые места. Арт-критик Дмитрий Пиликин отметил, что Уделка «стала похожа на парижский рынок Marche aux puces de St.-Ouen».

Несколько лет назад социологи Олег Паченков и Лилия Воронкова проводили исследование Уделки, сравнивая ее с другой европейской «блошкой» — в берлинском Мауэрпарке. В статье, вошедшей в сборник «Микроурбанизм: город в деталях», исследователи так описывают рынок на Удельной: «Здесь обитают интересные люди, встретить которых в таком количестве в других пространствах города попросту невозможно. Они продают вышедшие из моды, смешные, ностальгические, странные и трогательные вещи. <...> Совместно эти люди и их вещи создают уникальную и удивительную атмосферу места, в которое превращается по выходным дням ничем не примечательный сквер, вытянувшийся вдоль железнодорожного полотна».

Большинство продавцов Удельного рынка не часто общаются с журналистами. The Village удалось поговорить с тремя постоянными торговцами блошиного рынка, которые рассказали о товаре за 6 миллионов рублей, визитах Федора Бондарчука и Михаила Шемякина, раритетном фарфоре и охоте за антиквариатом.

Фотографии

ВИКТОР ЮЛЬЕВ

Блошиный рынок на Удельной

АДРЕС

Фермское шоссе, 36

ГРАФИК

сб–вс, 07:00–17:00

ПЛОЩАДЬ

11 600 квадратных метров

Артур, 32 года

«Мы здесь уже около десяти лет. До этого я ходил сюда как покупатель: приобретал вещи для интерьера, винтажную одежду, предметы коллекционирования. Я собираю все, что связано с Маяковским (люблю поэзию): бюсты, значки, прижизненные издания книг и тому подобное. У меня дома очень большая коллекция.

Здесь нас двое — я и мой товарищ, продаем все что угодно: от предметов коллекционирования до предметов быта. Бывает, продаем старую бытовую и фототехнику, иконы. Самый дорогой товар — спутник СССР «Салют-ДОС 23/5», 1968 год. Стоит 6,3 миллиона рублей. Откуда он у нас? Пусть это останется тайной.

Работаем каждый день, кроме понедельника. Вообще, это рынок выходного дня, но мы тут и в будни, так как народ ходит, часто приезжают группы туристов. Мы приходим на рынок в пять утра — обычно в это время темно и мокро, людей мало. Зато приходят желающие что-то продать, чтобы заранее занять место. Наша задача — купить что-нибудь интересное раньше всех. Мы ходим, ищем, покупаем. Потом идем на рабочее место, выкладываем вещи, которые купили на рынке, и пытаемся перепродать. В холодное время здесь сложно работать — для нас это как выход в открытый космос: нет туалета, негде руки помыть, очень холодно, рядом нет кафе. Как справляемся? Ну, мучаемся.

Посетители очень разные: коллекционеры, любители старины, туристы, зеваки, киношники, искусствоведы из маленьких частных музеев. Из киношников приходили, например, Кирилл Серебренников и Федор Бондарчук. Режиссеры, мне кажется, тут больше по приколу ходят или контролируют реквизиторов, потому что разброс цен громадный — можно и за 100 рублей что-то купить, и за 100 тысяч. Так что контроль понятен. Дольф Лундгрен был: купил фотоаппарат и два значка. Ждали Шварценеггера, но он так и не приехал.

Бывает, приходят сотрудники полиции. Был такой случай: как-то раз залетели опера и начали обыскивать, потому что у нас лежал коллекционный материал — награды Третьего рейха со свастиками. Как выяснилось, по новому закону даже заклеенная свастика считается пропагандой. В итоге у нас конфисковали награды на полмиллиона рублей.

За 10 лет, что мы здесь, рынок поменялся в лучшую сторону. Он строится, делают навесы и павильоны. А когда мы сюда пришли, была полная антисанитария: продавали просроченные продукты (потом их запретили), бегали крысы и ходили активисты организации „Хрюши против“. Но все равно для многих та часть рынка, где люди в воде, в грязи стоят, — шок».

Светлана, 54 года

«Мы работаем на Удельном рынке с первой половины 2000-х, когда здесь было открытое поле — люди стелили клееночки и с них торговали. Для многих это не блошиный рынок, а Ноев ковчег, который защитил от проблем. Я сюда попала по воле судьбы: в свое время было очень сложно устроиться на работу, так что начала потихоньку торговать в выходные. Потом параллельно работала и приезжала — это превратилось в хобби выходного дня.

В свободное время езжу по европейским блошиным рынкам и собираю — по тарелочке, по кружечке: что-то в дом, а что-то — на продажу. Наш товар могут себе позволить люди не очень богатые: приобретаешь за тысячу рублей тарелку Rosenthal, пользуешься — и чувствуешь себя олигархом. Нам часто звонят и благодарят: „Я не мог себе позволить шкатулочку Villeroy & Boch, которая в магазине стоит 12 тысяч. А у вас купил за полторы и радуюсь“.

Сейчас европейские блошиные рынки уступают нам во всем: у них скудноватый материал — у нас намного интереснее. Например, советский фарфор и предметы быта: раньше такое выкидывали на помойку, а сейчас, наоборот, покупают домой. Кстати, если раньше покупали в основном люди в возрасте, то сейчас и молодежь приобщилась, это очень радует. Наверное, мы лучший блошиный рынок в мире.

Самый ценный товар у меня — набор KPM (Королевская берлинская мануфактура. — Прим. ред.). Стоит он не так уж и дорого (45 тысяч рублей), но очень редок. Во время войны, когда многие заводы в Германии прекратили существование и искали приют по всему миру, KPM нашел себе местечко в Копенгагене. Завод четыре года работал в здании церкви, датчане многое переняли у него. В обычном магазине такой набор будет стоить не меньше миллиона.

К нам приходят люди, которые хотят иметь дома красивую посуду. Захаживают и дизайнеры, оформляющие интерьеры. Недавно на рынке был человек, который для меня является легендой, — Михаил Шемякин. Он купил тарелочку и оставил автограф. У него большой проект на нашем ЛФЗ (Императорский фарфоровый завод. — Прим. ред.), и для него фарфор, как и для меня, — это что-то из сферы души человеческой.

Мы работаем по выходным, с 10 утра и часов до пяти. Приходят люди — мы им что-то рассказываем. Благодаря нам, многие узнали и о Villeroy & Boch, и о Rosenthal. Это даже не столько бизнес, сколько общение. Заработать на этом, пожалуй, нельзя. Тут главное — азарт: вкладываешь свободные копейки, чтобы порадовать себя и людей.

Сегодняшний рынок с тем, что было раньше, не сравнить. Все благодаря администрации. Раньше не было ангаров, везде грязь... Сейчас все очеловечилось. Там, где бабульки торгуют, ребята поставили красивые столики, чтобы люди чувствовали себя людьми. Ежедневные уборки, реклама. Платим незначительную аренду, деньги идут в том числе на благоустройство. У нас есть охрана, так что криминальных случаев давно не было. Рынок в буквальном смысле „подняли с земли“».

Валерий, 54 года

«На рынке я около трех лет: сначала был „на земле“, теперь — в павильоне. У нас тут сделан ремонтик, мы утеплились, готовимся к зиме. Мы сами любим винтаж, старинные вещи. Наше увлечение привело к тому, что мы открыли маленький магазин. Работаем вдвоем с мамой, иначе ей было бы скучно сидеть дома. У нас также есть свой магазинчик в центре, где занимаемся все тем же.

К нам приходят в большинстве своем богатые люди: купить граммофон за 100 тысяч не все могут себе позволить. Уделка — единственное место в городе, которое позволяет найти своего клиента. В обычном магазине нет такой проходимости.

Мы торгуем старинными вещами. Находим их по-разному. За чем-то приходится охотиться. Например, я долго охотился за интересным граммофоном — надо было уломать хозяина, в итоге „убили“ ценой. А вот эти часики мы вообще получили по цене металлолома — только потом выяснилось, что в них механизм 1850 года. Восстановили — и часы из металлолома превратились в дорогое произведение искусства. Здесь у нас, видите, маленький музей швейных машин. Вы такого больше нигде не увидите. Тут много всего — вплоть до прототипа первой электрической машинки.

Оценку, конечно, делаю не я, а специалисты. А то, например, об этом наборе а-ля Франция — часы с двумя вазами — мы думали, что он очень дорогой. Пришел специалист и сказал, что это не так. А эти бронзовые часики — наоборот, шедевр, они стоят 120 тысяч рублей. Или вот Гоголь стоит: мы и не думали, что он какую-то ценность представляет. Поехали покупать швейную машину у населения и заодно прикупили бюст. А оказалось, что это ЛФЗ то ли 70-х, то ли 60-х годов. То есть роскошный бюст, стоит он около 8 тысяч рублей.

Кражи здесь бывают. Сами отслеживаем, чтобы такое если и происходило, то редко. Зато на рынке есть взаимовыручка. Мы же все друг друга знаем, и когда необходима помощь, ее оказывают.

Что меняется? Из-за кризиса народ беднеет. Денег у людей нет, покупательская способность падает. У людей нет возможности приобретать дорогие вещи. Думаю, с каждый годом будет все хуже, к сожалению. Хотя на определенный товар всегда есть спрос, и те, кто должны его купить, — купят».