Василий Корзанов: «Письма от любимых желаннее медалей»

Нарва, 1980-е годы. К нам в школу часто приходили ветераны Великой отечественной и рассказывали о своем боевом прошлом, а мы слушали вполуха –такие визиты были делом привычным, а еще Великую победу воспевали многочисленные кинофильмы и книги того времени. Сегодня тех, кто может поделиться живыми воспоминаниями, почти не осталось. И на вес золота истории, подобные той, которую сегодня рассказывает мой собеседник – председатель Союза ветеранов Нарвы.

Василий Корзанов - боец снайперской роты 377 зсп - Ульяновская область, г. Мелекесс, позднее переименованный в Димитровград.

- Василий Афанасьевич, добрый день. С наступающим вас днем рожденья и праздником Победы. Смотрю, у вас пасхальный набор на столе – тогда и со Светлой Пасхой! Отмечаете православные праздники?

- В церкви был, причащался. С религией у меня особенные отношения, это еще из семьи идет. В селе, где я родился, была большая церковь. Когда дед был мальчиком, его отец, по тем временам весьма состоятельный, умер, а священник по каким-то причинам отказался его отпевать – то ли мзду запросил, то ли что еще. Дедушка больше в церковь не ходил, но против религии ничего не имел, все христианские праздники проводя в кругу семьи. Дома были церковные книги на старославянском языке, и я учился читать именно по ним, задолго до школы.

Впоследствии общался с людьми разных вероисповеданий и всегда уважал чужую веру, как свою. По-знания в истории религий однажды помогли мне и на войне – в Латвии однополчане уже были готовы бросить гранату в дом, где, как им казалось, укрывали фашистов. Еще бы: один солдат попросил у них воды – не дали, другой попросил прикурить – то же самое. А я выяснил, что в доме живут староверы, и вспомнил, что по их канонам у каждого должен быть свой столовый прибор и предмет гигиены, поэтому и отказывали нашим солдатикам!

- Вы всю семью спасли, получается. Ваша способность вести переговоры проявилась уже тогда. А как встретили войну?

- На родине, в селе недалеко от города Почепа Орловской области; область, правда, потом разделили на две, и наша стала Брянской. У нас был колхоз, где трудилось все взрослое население, и так называемая «сторожка», где односельчане собирались и проводили вечера за воспоминаниями. Многие, в том числе мой отец, были ветеранами Гражданской войны. Было что послушать, и вот я забирался на печку и жадно впитывал эти истории. Я за-кончил 7 классов – по тем временам это было неплохо – когда начались разговоры о близкой войне. Радио в селе не было, за новостями ездили в райцентр на лошадях за 15-18 километров. Автобусов не было тоже. Поэтому о войне узнали не сразу, а когда кто-то пришел из города и сообщил, что там на базарной площади радиоточка передала страшную весть.

- Вы сразу пошли на призывной пункт?

- Нет, конечно! Я родился в 1926 году, и в 41-м был еще слишком молод, призывали с 18-ти, а кроме того, призывать начали тогда, когда фронт приблизился вплотную к нам. Военкомат располагался в лесу – защита от бомбежек. И отца своего я, 15-летний, провожал туда, в лес. По дороге отец рассказал, как в 1914-м так же сопровождал повозку с солдатами, и призывники рассуждали: пока доедем, война кончится! А один, самый старый, возразил: нет, на нее еще призовут вот этого – и показал на отца. Так и случилось, и то же потом произошло со мной.

- А ваша семья как жила после мобилизации отца?

- В августе 41-го немцы стали обстреливать село, и мы убежали в лес: мама, 3 сестры и 6-летний брат; я был старшим ребенком в семье. Потом вспомнили наставления отца-открыть все надворные постройки, чтобы скот не сгорел, и я вернулся с ребятами-ровесниками. Спасли мы скотину, корову с собой взяли в лес, а семью я уже на прежнем месте не нашел, разминулись. Только позже, когда закончились бомбежки, встретились снова в селе; мать думала, меня уже нет в живых! Село было занято фашистами, а фронт всего в 2-3 километрах от нас, передний край Советской армии. Два года жили мы на оккупированной территории.

- Немцы сильно зверствовали?

- Я бы не сказал. От нас угоняли, конечно молодежь, но совсем немного: путь до вокзала и даже райцентра пролегал километров 10 по лесу, идти было трудно самим по-лицейским, плюс однажды девушка наступила на мину, это приостановило пыл немцев. Через какое-то время набрали еще группы и повели, но из леса их стали обстреливать партизаны, и полицейские разбежались. Больше попыток не было, а те немногие земляки, кто был угнан в Германию, потом возвращались и рассказывали, что приходилось прислуживать в семьях. В 1943-м меня призвали в армию.

- Страшно было?

- Что вы, мы все хотели на фронт! Я бы и раньше ушел, но оккупация в каком-то смысле «спасла» – я ну-жен был и маме и ребятам. Помог, чем мог, и в 17 лет меня определили меня в учпульбат неподалеку от дома. Мать меня посещала, я освоил пулеметы, и вдруг осенней ночью – тревога. Выскакиваем, строимся в колонну и шагаем километров 5 или 6 в город Бежицу. Там до рассвета пробыли в каком-то сарае, а утром нас посадили в вагоны и отправили на восток. Ни воды, ни еды, хорошо хоть гражданская одежда на нас была, теплая. Прибыли в Мелекесс, ныне Димитровград Ульяновской области, где ранней осенью уже снег лежал. Там я стал снайпером.

- Каким образом?

- Нас построили, спросили, какое образование. Я ответил: 7 классов. – Зрение? – Нормальное. – Выходи! – вот вам и весь отбор. Так набралось человек 200, которых переписали по взводам, и все – бойцы снайперской роты. Зимовали здесь же, на моро-зе в 44 градуса. Питание было на-столько скудным, что солдаты даже вывели «химическую» формулу: «Н2О плюс пшено, минус жиры – чем хочешь, тем и живи». Воду пили речную, прокипяченную с хвоей (хвоя обеззараживает и предотвращает авитаминоз – ред .). Пробыли здесь всю зиму и встретили весну, все без единого выстрела, а когда растаял снег и начала сквозь песчаную почву пробиваться крапива, раздалось долгожданное: «По вагонам!» – и поехали мы в настоящий учебный полк, а оттуда уже на запад; помню, миновали край Москвы и Великие Луки, на окраине которых нас определили в состав Второго Прибалтийского фронта. И попал я снайпером в 380-й стрелковый полк 171-й стрелковой дивизии. И в скором времени получил и боевое крещение, и первое ранение в бою под Старой Руссой.

- Первое? А сколько было всего?

- Два ранения и одна контузия. В первом случае пуля прошла навылет сквозь бедро, во втором – на бру-ствере разорвался снаряд, осколок попал мне в челюсть. Помню, как лежал в полубреду и слышал разговоры врачей, мол, если до утра доживет, эвакуируем. Я и до утра дожил, написав прощальное письмо родным, и эвакуации избежал – 9 дней пролежал в лазарете и снова пошел в бой. Позже узнал, что врач была права: осколок прошел близко от сонной артерии. А вот после контузии попал в госпиталь.

- После трех ранений вас могли комиссовать, а вы еще до Рейхстага дошли!

- По пути в Германию произошла история, которая потом получила продолжение в мирное время. Однажды мы форсировали реку Одер и вышли на Кюстринский плацдарм. Весь он был изрыт воронками. Потери были большими, от батальона осталось человек 40 из 200. Нам предстояло занять высоту, что мы и сделали: немцы неожиданно легко ее сдали и укрылись за железнодорожной насыпью неподалеку. У края высотки мы обнаружили наш самолет, истребитель. Несколько звезд на фюзеляже, а надписи на приборах – иностранные.
Судя по всему, он горел в воздухе, но удар о землю сбил пламя. Пилот был похоронен здесь же, вернее, наспех присыпан землей – скорее всего, это сделали немцы. Но это так, зарисовка. Через какое-то время я услышал шум моторов, и перед высоткой одна за другой остановились несколько автомобилей с русскими .
Я услышал разговор и затем команду – «Дивизион, по Берлину!»... Подбежал к майору, который ими всеми командовал, предупредил о немцах в укрытии и спросил: «Товарищ майор, неужели по Берлину?» - «Да, боец!» - ответил он мне. И показал свой планшет: до немецкой столицы оставалось 9 километров.

- Что было дальше?

- Бесконечные бои по дороге в Берлин, где по пути было много водных преград: каналы, по обоим берегам застроенные жилыми домами. Немцы сами бежали, а мы обошли Берлин с северо-востока и разместились в бывшем посольстве Швейцарии около моста Мольтке на речке Шпрее . Там и получили приказ брать Рейхстаг – штурмом, никак иначе. Причем многие сослуживцы не знали, что это такое; это я успел окончить 7 классов, а им эти названия и виды были в диковину. Я разъяснял, что мог. С боевым настроем мы вышли из укрытия и приблизились к Рейхстагу, где нас встретили огоньком; мы расположились в сквере правее от здания и остались там на ночь. Во главе нашего батальона был старший лейтенант Самсонов, с которым я был знаком еще с Прибалтики. Этот человек до войны работал слесарем в Москве, на заводе имени Сталина.

- Что было дальше?

- К вечеру следующего дня мы ворвались в Рейхстаг; там были и другие подразделения. Нашему предстояло придерживаться левой стороны, блокируя подвалы, и вести бои в самом здании. Они продолжались до следующего утра, в какой-то момент здание начало гореть: паркет, облицовка. А затем мне пришлось спасать начальника штаба Бушкова, у которого начался приступ аппендицита; мы оттащили его в дом, где укрывались, и там от солдат я узнал, что сегодня 1 мая – ведь у нас не было ни календарей, ни газет, ни радио. А 2 мая стало известно, что Берлин капитулировал. Но война продолжалась! 7 мая нас построили и повели на запад; мы проходили районы, которые ранее освобождали. 8-го веселый танкист, наполовину выбравшись из люка, сообщил: «Славяне, по нашей связи передали, что в Берлин прибывают союзники для подписания акта капитуляции!».

- Вы, наверное, в этот момент воодушевление почувствовали.

- Наоборот, отнеслись к его словам с недоверием, непониманием: кто его знает, как эти союзники поступят? Мы разместились в здании школы, а утром 9 мая стало известно, что в Потсдаме был подписан акт безоговорочной капитуляции Германии. Во дворе школы организовали митинг, во время которого ко мне подошел замполит и предупредил, что мне придется держать речь. Меня объявили как «боевого товарища, 2 года прожившего в оккупации, ветерана полка». Меня, 19-летнего, назвали ветераном!

- Это ведь и день вашего рождения был. Помните свои ощущения?

- Помню. После митинга я столкнулся с почтальоном. О, как мы всегда ждали этих людей! Письмо от любимых и родных было высшей наградой, желаннее медалей! Из объемной сумки с почтой я отобрал не-сколько писем. Три из них были мне: от дедушки, который спрашивал, как мои дела, и от сестры, которая писала, что дедушка умер. А еще я вскрыл и прочитал письма, адресованные Миколе Галанджи и Сергею Сабурову.

- Что это за люди и зачем читали чужие письма?

- «Микола, пишет тебе твоя жинка и твои детки. Микола, чего ты молчишь?» - так начиналось каждое письмо, адресованное Галанджи, который прибыл к нам под Варшаву пополнением из Западной Украины, когда эти районы освободили. Мы тогда начали совершать марши до 80 км в сутки – с полным боевым обмундированием. Вечерами валились в снег как убитые, и самое тяжелое было подняться утром. Но добряк Микола Галанджи брал губную гармошку и такой марш давал, что всех поднимал лучше любого приказа. Вставали и шагали опять, до следующего привала. А на берегу Балтики прямо в окоп, где находился Микола, попал минометный снаряд. Мы его даже доставать не стали: прикопали и все. Светлая память товарищу.

- А с Сабуровым что случилось?

- Он был старше меня всего на год и прибыл к нам в пополнение, а мне поручили сформировать стрелковую роту с его участием. Я расспросил про его военную специальность, и оказалось, что он освобождал нас в моей оккупации, потом попал в плен, затем был освобожден и вот оказался здесь. Его мать успела к тому времени получить извещение, что сын пропал без вести. Я посоветовал поскорее написать матери, что жив, и в каждом бою не спускал с него глаз. Сабуров всегда был рядом со мной, вплоть до Рейхстага. И когда при штурме я побежал помогать Бушкову, оноставался там, где этажом выше не хотели сдаваться немцы. Я вернулся в Рейхстаг 2 мая, и ребята сказали мне, что Сергей лежал убитый в отвоеванном здании. Я читал письмо его матери, которая не могла поверить своему счастью – сын написал, что жив! – и все время вспоминала бога. Ей вскоре предстояло получить похоронку...

- Куда вы вернулись после войны?

- В октябре 1945-го вышел указ о демобилизации всех родившихся до 1915-го, а также имеющих 3 и более ранений независимо от возраста. Я приехал в родное село, к семье. Там встретил свою суженую Екатерину, которой не стало 8 лет назад. А тогда в 1952 году мы перебрались в Нарву. Я работал мастером на «Кренгольме», и вот там в конце 70-х было создано общество ветеранов войны. Так же, как и на всех предприятиях города.

- Ветеранов было много?

- Тогда – да, конечно. «Кренгольм» насчитывал около 15 тысяч сотрудников, среди которых поначалу было примерно 700 ветеранов. А во всем городе – более 3000! Председателем был избран бывший начальник штаба Матросовского полка полковник Алексеев. А меня он рекомендовал своим заместителем. Потом все эти организации стали объединяться в единую общегородскую. Когда я в 1989-м уходил на пенсию, в живых оставались 528 ветеранов-«кренгольмцев».

- А как аукнулась история, произошедшая на Одере?

- Я входил в организацию ветеранов «Кренгольма», а ее секретарем был полковник Андрей Ткач. Однажды он поехал на слет артиллеристов в Харькове и встретил того самого майора, который призывал: «Дивизион, по Берлину!». Тот уже был полковником и героем Советского Союза, и сам рассказал Ткачу про бойца, который предупреждал его о засаде немцев. «Этот боец сейчас у нас», - ответил ему Ткач. Вот такое совпадение.

- Сколько нарвитянветеранов живы сегодня?

- 67 участников боевых действий плюс 27 тружеников тыла. Да, все меньше нас остается. Многие уезжают погостить к родственникам в Россию, например, на лето, и не возвращаются. Приходят их близкие, приносят скорбную весть и просят написать документальное подтверждение, что человек действительно был участником войны. В России ветеранам компенсируют стоимость памятников.

- 9 мая вам исполнится 90 лет, а вы до сих пор в отличной форме и уверенной рукой возглавляете Союз ветеранов Нарвы. Как чувствуете себя в преддверии юбилея?

- Я прожил интересную жизнь. У меня двое детей, трое внуков и четверо правнуков. До сих пор живы две мои сестры - они там, в Брянской области. А что касается празднования Дня победы, мы совместно с горсобранием, российским консульством и рядом других организаций всегда стараемся устроить праздник не только для ветеранов. Гораздо важнее, чтобы о нашей победе помнили наши дети и внуки, рассказывали об этих страницах истории своим детям. 8 мая запланирована поездка по памятным местам – приглашаем принять в ней участие всех желающих. А в День победы вспомним тех, кого нет с нами, и отдадим дань живым.

Собираемся в 13.00 на Петровской площади. Приходите. Мирного вам неба.

Беседовала Анна Чистоделова, газета "Нарва", 20016 год