Новые амазонки Израиля

Армия, которой боятся враги и от которой не стремятся «откосить по здоровью» свои. Армия, где нет дедовщины, где уважают индивидуальность, где слово «патриотизм» не пустой звук, а служба — честь.

О своей службе в Цахале, Армии обороны Израиля, рассказывает бывший старший сержант боевого женского батальона Каракаль.

Юнна Гольдман

Родилась в 1991 году в России. В 15 лет переехала в Израиль по программе «Наале».

После окончания школы, в 18 лет, вступила в ряды Армии обороны Израиля. Проходила службу в боевом батальоне Каракаль в качестве снайпера и медика. Закончила службу в звании старшего сержанта.

Изучает коммуникации, социологию и антропологию в Хайфском университете.

В Израиль я приехала в 15 лет по программе «Наале» — без родителей, как школьница, имеющая право на репатриацию. К 18 годам я должна была решить, хочу ли здесь остаться, получить гражданство и пойти в армию.

<$1>

Единственным моим родственником в Израиле тогда был дядя, он настойчиво отговаривал меня от службы, рассказывал ужасное. Впрочем, он же, после того как я попала в боевые части, больше всех мной гордился. Говорил: я боялся, что ты пойдешь туда из-за романтики, не представляя, что тебе предстоит, потому что в Цахале чем круче твоя служба, тем сложнее задания и опаснее операции. То есть больше вероятность, что тебя убьют. Но мне хотелось служить, причем делать что-то настоящее, реальное, а не сидеть перед компьютером, даже в каких-нибудь войсках противовоздушной обороны.

Так как мои родители жили в России, я должна была стать солдатом-одиночкой.

Солдат-одиночка

Это официальный статус в израильской армии, с романтическим ореолом, о таких солдатах слагают песни и пишут повести. Считается, что у этого человека — чаще всего нового репатрианта — сильнейшая мотивация и он быстро продвигается по службе, хотя ему приходится усваивать с нуля те вещи, которые известны каждому израильскому ребенку.

Солдаты-одиночки получают много дополнительной помощи от армии: их зарплата вдвое выше, чем у остальных (в наше время это было 1400 шекелей против 700), им предоставляют квартиру или деньги на съем жилья, самую необходимую технику вроде чайника или плиты, мебель, одеяла, посуду. Раз в год солдат-одиночка имеет право на месяц получить отпуск за счет армии, чтобы поработать на гражданке, а еще на месяц слетать в отпуск на родину. Один раз за службу армия оплачивает перелет к маме с папой, вне зависимости от того, в какой точке планеты они находятся. Раз в полгода одиночкам положен личный разговор с командиром, с которым можно обсудить свое будущее, пожаловаться, если что-то не так, попросить о переводе или просто получить немножко отеческого внимания и утешения.

Больше никогда

Новых репатриантов сначала отправляют на специальный курс по изучению иврита и традиций, рассказывают им о праздниках, истории и географии страны. Солдаты-неевреи (в том числе те, у кого папа еврей, а мама нет) могут пройти в армии обряд гиюра, то есть принять иудаизм. Армейские гиюры считаются очень легкими: логика в том, что раз человек пошел защищать эту страну, значит, он точно чувствует себя частью еврейского народа.

С экономической точки зрения всеобщий призыв стране совершенно невыгоден, но его социально-политическая роль огромна: Израиль — страна эмигрантов, у которых, кажется, нет и не может быть никаких точек пересечения. Выходцы из бедных стран, жившие в хижинах с земляным полом, студенты-отличники из богатых американских семей, переезжающие в страну из романтических сионистских побуждений, люди из России, Украины, Венесуэлы, Франции, Китая, Англии, Индии, Бразилии, Испании, Ирана — с разными языками, традициями, кухней, праздниками, идеалами и ожиданиями. И вот все они, настолько разные и непохожие, оказываются в одной армии, с ее формой, уставом, правилами, шутками и отношениями. Придя в армию представителями множества разных стран, они выходят из нее единым народом, готовым оберегать и защищать свою — Израиль.

Кстати, я шла в армию еще и потому, что моя семья сильно пострадала во время холокоста. Мне хотелось быть сильной и уметь защищать близких, чтобы никогда больше с нами не повторилось ничего подобного. Впрочем, без этого принципа — «никогда больше» — не было бы ни израильской армии, ни самого Израиля.

По способностям

Для девочек и мальчиков критерии отбора практически одинаковые, список войск и профессий тоже. Если ты, например, очень вынослив и способен долго бегать по горам в полной боевой выкладке и с 20-килограммовым оружием в руках, то можешь стать пулеметчиком вне зависимости от пола. Я знала нескольких пулеметчиц.

После первоначального отбора по здоровью и психологических тестов я получила большой список с подходящими для меня должностями. Длина такого списка зависит и от твоих данных, и от потребности армии в конкретных специалистах. Мне повезло: у меня была самая высокая группа здоровья и, видимо, я неплохо прошла тесты.

В принципе в армии стараются не забивать гвозди микроскопами и подбирают службу, где ты максимально можешь раскрыть свой потенциал. Например, в израильской разведке есть целое подразделение, где служат аутисты — по спутниковым снимкам из космоса они анализируют малейшие изменения ландшафта, которые могут свидетельствовать о готовящемся нападении или о строительстве тайного тоннеля. А на складах или кухнях часто служат ребята с синдромом Дауна или ДЦП: они не обязаны идти в армию, эти люди добровольцы, и им пришлось многое преодолеть, чтобы оказаться здесь. Поэтому к ним относятся с большой нежностью.

Для того чтобы попасть в боевой батальон Каракаль, мне пришлось пройти дополнительные тесты. По нормативу надо было пробежать два километра за 13 минут, отжаться 40–50 раз и качать пресс 80. Но инструкторы больше обращали внимание не на нормативы, а на другие вещи: например, поможешь ли ты во время бега упавшему товарищу или побежишь дальше, чтобы не испортить себе показатели. Если человек не справлялся с нагрузкой, но было понятно, что ему надо немного потренироваться, и все получится, то его брали. Впрочем, и во время дальнейших тренировок из нас не выжимали все соки, а старались привести каждого в наилучшую физическую форму: к концу подготовки мы все уже могли пробежать семь километров по пересеченной местности с тяжелым рюкзаком на плечах.

Место службы. Батальон Каракаль

В 2000 году парламентом Израиля был принят закон, разрешивший женщинам проходить военную службу в рядах боевых подразделений. В Армии обороны Израиля была запущена экспериментальная программа по созданию отдельных боевых рот с преобладающим женским составом, а позже сформирован отдельный пехотный боевой батальон. Он был назван в честь каракала — степной рыси, обитающей в израильской пустыне Арава. Самцы и самки этого животного внешне не отличаются друг от друга. В батальоне Каракаль девушки составляют не менее двух третей служащих, при этом должности и обязанности ни на каком уровне не разделяются между полами.

Отличительный знак — салатовые береты с эмблемой пехоты и красные ботинки. 

Основная задача батальона — охрана южных границ Израиля.

Обмундирование. Идеальная форма Женская и мужская военная форма практически одинаковая. Но каждый старается ее усовершенствовать. Стирать форму, как правило, возят домой В природе нет идеально круглых вещей, поэтому голые каски отлично видны. В целях маскировки на них надеваются бесформенные шапки, или же к ним прикрепляются ветки деревьев. В карманах веста (жилета) все должно лежать на своих местах: если боец умрет, другой солдат сразу сможет выхватить необходимое — патроны, гранаты, повязки, складной нож, фонарик, фляжку. Ручной пулемет IMI Negev Commando весит 7 кг и поражает цели на расстоянии до 800 м. Пулеметчиком может стать любой солдат независимо от пола, если он достаточно вынослив. Тактические наколенники помогают при стрельбе из положения лежа. Резинки внизу поддерживают штаны, чтобы они не висели, когда приходится ползти, не пачкались и не цеплялись за колючки. В ботинках есть маленькие карманы для пластинок с личным номером, еще один номер из двух половинок висит на шее. Ботинки на «мужские» и «женские» не делятся, подошвы у них у всех одинаковые по рельефу, чтобы можно было по следам на земле сразу заметить чужака на охраняемой территории.

СТАТИСТИКА

Так точно!

18,6 млрд долларов составлял бюджет Армии обороны Израиля в 2015 году. Это 6,2% от ВВП страны.

176 500 человек — численность военнослужащих в Израиле (действующая армия). Для сравнения: в России — 845 000, в Китае — 2 333 000, в США — 1 492 200.

21,3 военнослужащих приходится на 1000 человек населения Израиля. Это самый высокий показатель среди развитых стран. Аналогичный показатель в России — 5,9; в США — 4,6; в Китае — 1,7. Самый высокий показатель среди стран мира у КНДР — 47,8.

В Израиле самый высокий в мире Глобальный индекс милитаризации. Данный показатель отражает вес и важность военного аппарата государства по отношению к его обществу в целом. Индекс рассчитывается, в частности, с учетом соотношения военных расходов с ВВП и расходов на здравоохранение, а также соотношения численности тяжелых вооружений и всего населения страны.

По данным Bonn International Center for Conversion (BICC) за 2015 год:

Боец с косичками

На небоевой службе девочки проводят два года, а в боевых частях — три, как и мальчики. Никакого разделения по гендерному признаку нет: ты солдат, и перед тобой стоит учебная или боевая задача, которую необходимо выполнить. Единственная разница в том, что мальчики должны спать хотя бы шесть часов в сутки, девочки — хотя бы семь: нам физиологически нужно больше времени на отдых.

Бытовые условия для девочек и мальчиков одинаковые, у всех палатки на двадцать человек. Романы на службе теоретически запрещены. Практически — мы все настолько выматывались, что было не до них. Впрочем, на отношения начальство смотрело сквозь пальцы: если ты не целуешься на глазах у командира, значит, ничего и не было.

Женская часть ограждена небольшим заборчиком. Любой заходящий к нам парень, даже командир, должен был громко кричать: «Мужчина в женском общежитии!» Девочка должна была поступать аналогично, заходя в мужскую палатку.

Форма и обувь у девочек и мальчиков практически одинаковая. Другое дело, что есть специальная веганская обувь — из искусственной кожи. Как и береты — не шерстяные, а синтетические. Это не говоря уже о том, что для вегетарианцев предусмотрено специальное меню в столовой. Вообще в армии стараются учитывать индивидуальные особенности солдат. Во время службы у всех есть возможность исполнять необходимые религиозные обряды и отмечать праздники. Считается, что солдат, которого не заставляли изменять своим принципам, будет так же верно соблюдать клятву, данную армии и стране.

Ноябрьский курс молодого бойца, в который я попала, самый тяжелый. Дождь, холод, грязь, хамсины — жуткие ветры с песочными бурями. Летом во время жары запрещена повышенная нагрузка, поэтому с солдат требуют гораздо меньше. А нам досталось по полной.

Снова тренировались с автоматами, учились собирать приборы связи, отрабатывали практические приемы боя и маскировки. В армии действует негласное соревнование по улучшению снаряжения. Например, обоймы оклеивают изолентой, чтобы не забивался песок и не было осечек. Не допускаются висящие ремни у рюкзаков, лямки скатывают, плотно перевязывают изолентой, и получаются такие аккуратные квадратики — «телевизоры».

Командиры в любой момент могут проверить твое снаряжение: потерял патрон — значит, потерял оружие. За это полагаются взыскания — например, лишают выходных с родителями, оставляют в Шаббат на базе, что считается особенно тяжелым наказанием.

После учебы нам очень помогло то, что мы ощущали себя в первую очередь солдатами, а не девочками: считается, что у Каракаля, в котором я служила, было больше опасных ситуаций, чем у всех остальных боевых батальонов. Возможно, потому, что нарушители и террористы думали: «С девочками легче справиться», а встречали солдат. Хоть и с косичками.

Наш отряд отправили на юг, мы контролировали границу с Египтом и кусочек Иордании. По распорядку подъем в 8:30, завтрак, уборка комнаты, территории, потом чистка автоматов, проверка снаряжения, дежурство на вышке по четыре часа. Но я редко дежурила на вышках, потому что стала снайпером. Это самая востребованная должность на южной границе. Я постоянно участвовала в операциях, а также выходила в патрули — по восемь часов объезжала границы на «хаммере», следила, чтобы никто их не нарушал, проверяла солдат в поле и гуляющих там туристов.

С прицельным вниманием

Каждый день повторение инструкций: наша территория такая, соседние силы такие, туда мы ходим, а туда не ходим, разведка там. Все это нужно, в частности, для того, чтобы не перестрелять своих и иметь возможность быстро позвать на помощь. Каждые три месяца отряд переезжает на другую базу, чтобы не расслабляться и не терять хватку, не переставать замечать важное.

Самые активные нарушители границы — беженцы из Судана, они спасаются от войны и голода, зная, что в Израиле им предоставят убежище. Они видят солдат, кидаются в ноги, кричат «ворк-ворк». Но некоторые пытаются напасть. Я вижу беженцев в прицел.

И тут наступает самый тяжелый момент: с одной стороны, тебя учат тому, что ты не должен стрелять в людей; с другой — пока мы не проверили человека, он по умолчанию считается террористом. И было много случаев, когда террористы переходили границу под видом беженцев и взрывали себя и солдат. Поэтому, допустим, границу перешло сорок человек, и ты часами держишь автомат на вытянутых руках. У тебя есть доли секунды, чтобы принять решение: человек просто упал или пытается напасть, это у него рюкзак такой странной формы или бомба. В твоих руках и его жизнь, и жизнь твоего отряда. То есть тебе только исполнилось восемнадцать, а ты знаешь, что твоя ошибка будет стоить жизни или невинному беженцу, или нескольким молодым солдатам.

Нам твердили, что нарушитель границы — это прежде всего обычный живой человек, у него семья, мама, дети. Перед тем как выстрелить в него, ты должен выполнить определенную процедуру. Крикнуть: остановись! Потом: остановись и идентифицируйся! Потом: остановись, иначе я буду стрелять! Потом зарядить дважды без обоймы. Потом зарядить и выстрелить дважды в воздух. Потом уже в человека. До последней точки я, слава богу, никогда не доходила. Но в воздух стреляла.

На протяжении всей службы я хотела быть медиком, говорила об этом командованию. И вот когда моя служба уже подходила к концу, командир сделал мне подарок: «Собирайся, едешь на курсы медиков».

Служба. Общая мобилизация

Армия обороны Израиля (на иврите — Цва хагана́ ле-исраэ́ль, сокращенно — Цахаль) была основана 26 мая 1948 года указом Временного правительства во главе с Давидом Бен- Гурионом — через две недели после создания Государства Израиль.

По закону все граждане Израиля, включая имеющих двойное гражданство и проживающих в другой стране, а также все постоянно проживающие на территории государства по достижении 18 лет призываются на службу в Цахаль. Максимальный срок срочной службы — 36 месяцев (32 месяца для боевых частей), для женщин — 24 месяца. Женщины в Израиле являются военнообязанными, большинство из них проходят службу в Цахале, но около трети женщин получает отсрочку или полное освобождение от армии в связи с замужеством, беременностью, религиозными убеждениями и прочими причинами. Бедуины, христиане и мусульмане могут служить в армии добровольцами.

В Цахале жестко пресекаются неуставные отношения. При любых признаках дедовщины проводятся расследования на очень высоком уровне, виновники инцидентов отправляются в военную тюрьму.

Беречь и защищать

Трехмесячный курс медиков — самый насыщенный в армии, ты учишься с восьми утра и до десяти вечера, потом идешь охранять базу, возвращаешься и начинаешь готовиться к завтрашнему экзамену. Кажется, что мы вообще не спали в то время. Анатомия, физиология, фармакология, рутинная медицинская работа — проверять воду, следить, чтобы в округе не было бешеных животных. На курсе очень много практической подготовки, схему оказания первой помощи отрабатываешь по двадцать раз в день, чтобы тебя ничто не могло выбить из колеи, чтобы ты мгновенно, не думая, реагировал в экстремальной ситуации.

После курса я довольно быстро в ней оказалась: суданцы переходили границу, египтяне открыли по ним огонь, подстрелили двоих парней — одного в ногу, другого в живот. Их друзья просто перекинули раненых через забор, потому что знали, что мы окажем им помощь. Патруль позвонил нам, мы с командиром помчались туда на джипе. Приехали — а медик из патруля, совсем молоденькая, впала в истерику, плакала и спрашивала меня, правильно ли она накладывает повязку. Я ее отправила перевязывать ногу другому раненому. Оглянулась — а кругом все совсем молодые, из-за забора стреляют, раненые кричат, вокруг кровь, темно, страшно — и за себя, и за раненых. Поэтому я просто стала вслух проговаривать инструкции и выполнять их. Перевернуть, посмотреть, есть ли выходное отверстие, потом вставить в вены «бабочки», благодаря которым врачи в больнице смогут быстро начать оказывать помощь. Открыла две вены, вставила иглы, приклеила, подключила капельницу с физраствором, наложила марлевую повязку на рану… Потихоньку и все остальные пришли в себя, а через полчаса приехали парамедики и забрали раненых в больницу. Потом нам передали, что оба выжили. Невероятное чувство!

До конца службы я совмещала две должности — медика и снайпера. Сейчас я хорошо понимаю: было совершенно невыгодно отправлять меня, практически дембеля, на новую сложную и дорогую учебу. Гораздо разумнее обучить на медика какого-нибудь новобранца. То есть этот курс был, скорее, подарком мне, нежели армейской необходимостью. В этом, мне кажется, заключается главный секрет нашей армии: когда ты видишь, что страна отдает тебе сто процентов, тебе в ответ хочется отдать двести. Когда ты видишь, как тебя берегут и защищают, ты в ответ тоже хочешь беречь и защищать. Изо всех сил.