Мэр Нарвы Катри Райк ведет работу над своей новой книгой "Моя Нарва. 10 лет спустя". Об этом политик и писатель рассказала в интервью передаче "Из Нарвы с любовью", которая вышла в эфир "Радио 4" во вторник, 27 декабря.

По словам Райк, работа над книгой помогает ей легче переносить стрессы.

"Меня много спрашивают про мою предыдущую книгу "Моя Нарва", которая вышла в 2013 году и была переведена на русский язык. Теперь будет продолжение. Сейчас уже готово где-то две трети. Это у меня такая антистрессовая деятельность, которой я занимаюсь в свободное время", - рассказала Катри Райк.

В Нарвском колледже 12 декабря 2013 года прошла презентация книги Катри Райк "Моя Нарва", на страницах которой автор делится с читателями своими впечатлениями о приграничном городе и его жителях.

Кинга наполнена небольшими зарисовками о нарвитянах, об их повседневной жизни и праздниках, о русских и эстонцах, живущих в приграничном городе, о таксистах, пограничниках, полицейских, парикмахерах, о местных властях - обо всем по чуть-чуть.

В своей книге Катри Райк поднимает и острые вопросы, которые публично обсуждать не принято - "эстонцы - это фашисты? русские - это оккупанты?".

Как сказала тогда в эфире Нарвской студии Радио 4 Катри Райк, "я попробовала объяснить эстонским читателям, не знающим Нарву, что это милое, безопасное и интересное место, где много хороших своеобразных людей". Но не только для эстонцев написана эта книга: "Я постаралась показать Нарву как глазами эстонцев, так и глазами русских, и надеюсь, что нарвитянам тоже будет интересно прочитать эту книгу".

По словам автора, она писала книгу с искренней любовью к городу, который для нее стал родным местом. "Кому-то книга понравится, кому-то - нет, но писала я о своей Нарве, другие могут написать о своей".

На русском языке книга "Моя Нарва" вышла в феврале 2014 года.

Нарва не город, а страна, где живут нарвитяне, говорящие на нарвском языке. Эстонская власть смотрит на Нарву с опаской. Если какой-то высокопоставленный государственный деятель посещает Нарву, то возникает ощущение, что он привозит, а потом увозит с собой эстонскую государственность. Здесь длинные очереди на погранпункте, и контрабанда дешевой водки и сигарет является важным источником дохода. Кормилец «Кренгольм» закрыт, и здесь самый высокий уровень безработицы и самый низкий уровень жизни. Но есть в Нарве и здание нового колледжа с фасадом из белого бетона, на котором невидимыми буквами начертано: ЕВРОПА. Здесь есть люди, которые верят, что у Нарвы есть будущее и делают всё возможное, чтобы оно было светлым. В моих мечтах Нарва предстает не ущербной окраиной Европы, но ее форпостом: городом гордой красоты, где люди говорят на разных языках, но сходятся во мнениях. Катри Райк директор Нарвского колледжа Тартуского университета. В 2009 году была удостоена ордена Белой Звезды III класса, в 2012 году премии Ааду Луукаса «Миссия» и в 2013 -титула «Женщина года».

Отрывок из книги:

Катри Райк

Моя Нарва

Андресу, Яанусу, Кристьяну, Пеэтеру, Танелю с любовью

Как я оказалась в Нарве

Меня спрашивали много раз, как я оказалась в Нарве. Одни посматривали на меня с сомнением: были, наверное, у нее в Тарту какие-то сложности, из-за которых ее оттуда убрали; другие смотрели на меня с сочувствием: бедняжка, теперь мучаешься тут.

На самом деле, все гораздо проще и гораздо сложнее. Должность директора Нарвского колледжа – единственная должность, которой я добивалась в своей жизни. И переезжала я в Нарву даже дважды: сначала в 1999-м, а потом, после перерыва – два года в министерстве образования и науки – в 2009-м.

Первые пять лет в Нарве я проработала исполняющей обязанности директора, поскольку не была доктором наук. Мой договор всякий раз продлевали только на один год. Но я бесконечно благодарна Яаку Аавиксоо, который был тогда ректором Тартуского университета, за эти краткосрочные договоры, – тем самым он вынудил меня, наконец, написать докторскую диссертацию по материалам прибалтийских немецких хроник.

Я не думаю, что докторская степень сделала меня лучшим директором колледжа, но она придала мне уверенности в себе, поскольку в Эстонии женщинам – докторам наук платят столько же, сколько мужчинам. И даже ректор, вручая мне диплом доктора наук, счел нужным сказать, что я умница. Порой доброе слово – главный результат всех твоих усилий.

Как и большинство эстонцев, я впервые оказалась в Нарве проездом: во второй половине 80-х мы с моими сокурсницами частенько ездили в Ленинград; изобразительное искусство было в моде, и мы хорошо изучили экспозицию Эрмитажа. В ночь выезжали, день проводили в Ленинграде, вечером отправлялись обратно. Нарва тогда не вызывала у нас ни малейшего интереса, гораздо привлекательнее был город Силламяэ, поскольку он был закрытым и манил, как все запретное.

Впервые о Нарве я узнала из учебника. Кажется, в седьмом классе. Темой урока было провозглашение Эстляндской трудовой коммуны, создание первого эстонского социалистического государства в Нарве в ноябре 1918 года. По тогдашней исторической версии Коммуна была провозглашена в Ратуше. Век ее был недолог – два месяца, – но внимание на этом не заострялось. Зато, скорее всего благодаря советской летописи, здание Ратуши было в 60-е заново отстроено. Теперь уже доподлинно известно, что Коммуна была провозглашена с белого коня в Александровской церкви Яаном Анвельтом. Но я до сих пор помню фотографию Нарвской ратуши из учебника – на правой странице, в правом нижнем углу.

После восстановления независимости я оказалась в Нарве в 1995 или 1996 году. В Таллинне заговорили о собственном университете, и Тартуский университет стал активно пропагандировать свою деятельность в разных городах страны: создавались колледжи, проводились выездные университетские дни. Очередь дошла и до Нарвы. И не успели мы въехать в город, как нам показалось, что мы очутились в другой стране. Черный блестящий «Мерседес» бывшего тогда ректором профессора Пеэтера Тульвисте остановили, всех попросили выйти из машины и предъявить документы.

Поехали дальше; в самом центре, на кругу Петровской площади, люди в чем-то темном и мрачном укладывали тротуарный бордюр. Местные безработные. Безработных, готовых взяться за самую тяжелую, каторжную работу, я увидела впервые: в Тарту я о безработице не знала. Было холодно, стоял последний день осени, стемнело…

Кстати, на этом кругу до сих пор действуют правила, отличные от тех, что приняты во всей Эстонии: те, что едут по кругу, обязаны уступить дорогу тем, кто въезжает на круг.

Мы побывали в Нарвской высшей школе – предшественнице сегодняшнего Нарвского колледжа. До того момента, когда правительство решило закрыть высшую школу, а Тартуский университет – открыть здесь свой колледж, должно было пройти еще несколько лет.

Если вы хотите понять, как организована работа высшего учебного заведения, то сначала подойдите к доске объявлений, затем загляните в библиотеку. Третьим контрольным пунктом долгое время считался компьютерный класс. Сейчас его роль перестала быть столь значительной.

На доске объявлений все сообщения были исключительно по-русски, а в библиотеке почетное место занимали Маркс, Энгельс и Ленин. Ленин был представлен не только собранием сочинений, но и портретом на стене. А вот кабинет директора украшали иконы и портреты последних представителей династии Романовых. Мне было не под силу разобраться в идеологических парадоксах высшей школы. Но меня удивило не только это. За обеденным столом госпожа Нина Сепп, директор НВШ, умная и красивая женщина, которой сейчас, к сожалению, уже нет в живых, заявила, что в вузе работают лучшие психологи Эстонии. В присутствии ректора университета и академика психологии это прозвучало очень смело.

Удивительно, но свое первое посещение старого здания колледжа я помню так, будто это было вчера. И памятный день продолжался: в школе Пеэтри мы встретились с нарвскими школьниками. Встреча проходила в каком-то сером и мрачном помещении. Там нам предстояло узнать, что никто из юных нарвитян не рвется учиться в Тартуском университете. А между тем, в Тарту тогда на многих факультетах можно было получать образование на русском языке. Например, стать врачом, физиком или русским филологом. «Что, правда?» – переспрашивали подростки. Это было более пятнадцати лет назад, и об обучении на эстонском языке в университете нарвские ребята не могли даже подумать. И в то же время уже немногие собирались ехать на учебу в Россию. Это был в каком-то смысле переломный момент. Нас спросили: «А можно поступить на бесплатное место в университет, имея не эстонское, а российское гражданство?» Мы не смогли ответить на этот простой вопрос, словно мы были из другого мира, где нет вообще проблем с гражданством.

Еще одну встречу того дня я помню до сих пор. С Анатолием Паалем. Он был генеральным директором электростанций и председателем городского собрания, свободно говорил на двух языках. Его слово в Нарве имело вес, и это было видно по всему его облику. Он был как Тийт Вяхи в Силламяэ, при его появлении все становились по стойке смирно. Включая меня, конечно. К сожалению, его жизнь оборвалась рано, его убили летом 1999 года. Нарва, несомненно, была бы другим городом, проживи Анатолий Пааль дольше. На встречу с ректором Тартуского университета председатель городского собрания позвал и дам, в чьем ведении находилось образование; по-эстонски они не говорили и не понимали ни слова. Господин Пааль рассказал анекдот: к врачу пришел чернокожий пациент, у которого болел локоть. Врач попросил пациента снять одежду и встать на четвереньки в угол. Посмотрел, покачал головой и попросил постоять на четвереньках в другом углу, а потом и в третьем. Затем врач велел пациенту одеться и выписал мазь для лечения локтя. Пациент спросил, зачем его заставили ползать на четвереньках по разным углам, на что врач ответил, что он собирается купить кофейный столик черного дерева и хотел посмотреть, где он будет смотреться лучше всего.

Помню свой испуг: как он осмелился так шутить в присутствии людей другой культуры! Но дамы, которые ничего не поняли, дежурно улыбались. Анатолий Пааль мог себе позволить подобные «беззлобные» выходки.

После того памятного дня я еще не раз представляла в Нарве университет на выездных выставках. В 1999 году я перебралась в Таллинн, и тут как раз Тартуский университет принял решение основать Нарвский колледж. Искали директора. Я вызвалась занять эту должность. За меня поручился проректор Теэт Сеэне. Ректор Аавиксоо согласился. Теэт Сеэне верил в меня, и это было очень важно. Но ценность его моральной поддержки я поняла гораздо позже. Нарва бурлила: в университет летели письма протеста, собирались подписи против перемен и против директора-эстонки. Ректор Аавиксоо спросил, хочу ли я почитать эти письма. У меня хватило ума отказаться. Иначе я бы, наверное, не поехала или, во всяком случае, запомнила бы имя хоть одного из своих хулителей.

И вот я приехала в Нарву уже директором – в голубом платье и с портфелем в руке. Был июнь. Я зашла в информационный центр и разжилась картой города. По-том купила для пока еще действующего ректора нарвской Высшей школы букет роз с самыми длинными стеблями (длину цветов я выбрала интуитивно, еще не зная, что в Нарве положено покупать цветы с метровыми стеблями). Ректору предстояло проработать еще две недели, а мне нужно было поговорить со всеми преподавателями, получившими расчет, и найти новых, чтобы с сентября начать учебную работу в колледже. Русским языком я тогда практически не владела, как я справилась, сама не знаю. Но и сейчас, просматривая заметки того времени о людях, – я же должна была их как-то всех запоминать, – я понимаю, что первое впечатление оказалось верным – я бы и сейчас подписалась под теми своими словами.

В начале июля мне предстояло окончательно переехать в Нарву и стать директором. Проректорский водитель отвез меня. С собой я взяла пылесос, подаренное бабушкой ватное одеяло и коврик, сотканный одной тетей. Эти три вещи казались мне самыми важными. Мама проводила меня, при этом чуть всплакнув и дав с собой бутылочку вина. В 1999 году люди ехали работать в Хельсинки или Стокгольм, ну уж никак не в Нарву. Мама потом говорила, что была уверена: в один прекрасный день я появлюсь на пороге и объявлю, что в Нарву больше не вернусь. Что тут скажешь, расписание автобусов Тарту – Нарва тогда занимало четыре страницы формата А4, и в Тарту можно было отправиться в любой момент. Теперь рейсов стало меньше, расписание умещается на одной странице, так легко с места не сорвешься. Но тогда я часто после работы уезжала в Тарту и возвращалась к утру обратно. И не раз в моей голове соблазнительно мелькала мысль о том, что ведь можно и не возвращаться.

Яанус Ранкла, мой замечательный коллега по университету из отдела коммуникаций, пришел мне на помощь: он пожертвовал своим отпуском и составил должностные инструкции для всего колледжа. Это был один из самых лучших подарков, которые мне когда-либо в жизни делали.

Первые месяцы были полны сюрпризов. Секретарь, покидая пост, забрала с собой настольную лампу, бумагу и карандаши. Я сходила в «Р-киоск» за тетрадью в клетку и ручкой. Телефон был аналоговый, Интернет в пять часов вечера отключался, потому что уходил домой IT-специалист и выключал модем. Через него же шла все рассылка электронной почты. В компьютерном классе не было Интернета, потому что, как мне объяснили, порнография из Интернета захламляет компьютеры. Арендаторы приносили деньги в конверте, а водитель половину денег, отложенных на бензин, просто клал в карман. Когда я его уволила, то, к счастью, мне хватило ума проследить за его уходом, – он укладывал зимнюю резину к себе в машину. Меня спасло то, что я не читала местных газет, где колледж вместе с его новым директором обвиняли во всех смертных грехах. Коллеги держали газеты от меня подальше.

К слову сказать, в Нарве я вообще перестала читать газеты. Эстонские газеты прибывали во второй половине дня, когда они теряли свою актуальность. По утрам они стали приходить только через несколько лет, но и сейчас в Нарве эстонскую газету купить довольно трудно. Если утром через «Статойл» случайно пройдет парочка эстонцев, то по пути в Таллинн или Тарту газету уже не купишь. Все три номера «Ээсти пяэвалехт» уже распроданы. На дворе 2013 год.

Воспоминания о первом нарвском лете у меня связа-ны с еще одним человеком. Это Яак Саар, руководитель «Хансапанк» в Ида-Вирумаа, который привез мне стулья. Понимаете, просто приехал эстонский мужчина, большой и дружелюбный. И сказал, что я тебе вот стулья привез, они тебе пригодятся. А поддержки у меня в то время было очень мало.

С наступлением осени я поняла, что у меня три недостатка: я эстонка, я женщина и я молода. Из этих трех недостатков проходит только один.

Как ни странно это прозвучит, но в Нарву я приехала за ответами на множество вопросов. Я хотела ясности. В Тарту эта ясность была во всем, а Нарва только собиралась «прибыть» в Эстонию. Нарва для меня была и остается пробным камнем. И еще – чтобы быть до конца честной – я уезжала не столько за ответами, сколько от самой себя. А потом поняла, как мы все понимаем однажды, что от себя не убежишь.

О повседневной жизни

Нарвская подводная лодка

Нарвская подводная лодка называется «Эстония», и на ней живет примерно десять человек. Это мы, круг друзей, которых жизнь забросила в Нарву на длительное время или на короткий срок. Если наша подводная лодка покинет Нарву, то и Эстонской Республики в Нарве почти не останется. К такому выводу мы пришли недавно, пережив небольшой кризис.

Время от времени я рассказываю своим знакомым подробности нашей жизни на подводной лодке. Одна моя подруга из дипкорпуса прокомментировала мой рассказ: «Всё как у нас в посольстве!» Как-то я, будучи в дурном расположении духа, встретилась в Тарту со старинным приятелем, и он тут же потребовал: «Ну, выкладывай, с кем ты поругалась: с Андресом или с Танелем?» Это два моих нарвских друга-эстонца. И добавил в утешение, что, мол, это нормально, на подводной лодке время от времени бывают размолвки.

У нас в Тарту была компания историков, большинство работало в университете. У нас было два гнезда, одно в отделе коммуникаций университета, а другое – у Ааду, то есть, у профессора Ааду Муста на историческом факультете. Нам было весело, в личной жизни у нас было мало обязательств, мы превращались в интерьер тартуских кафе и пабов. Искали что-то новое. Никто из нас не знал тогда, что писал нарвский городской архивариус, директор музея и инициатор создания местного исторического общества Арнольд Соом, переехавший в Нарву в 1930 году. Вот что он писал: «Среди друзей и знакомых были, конечно, люди, считавшие, что Нарва – последнее место, куда человек с академическим образованием мог бы захотеть переехать, так далека она от эстонского центра культуры и цивилизации». Он добавлял, что почувствовал себя свободным, переехав в Нарву; в Тарту ему было тесно и душно.

У нас в Тарту была компания историков, большинство работало в университете. У нас было два гнезда, одно в отделе коммуникаций университета, а другое – у Ааду, то есть, у профессора Ааду Муста на историческом факультете. Нам было весело, в личной жизни у нас было мало обязательств, мы превращались в интерьер тартуских кафе и пабов. Искали что-то новое. Никто из нас не знал тогда, что писал нарвский городской архивариус, директор музея и инициатор создания местного исторического общества Арнольд Соом, переехавший в Нарву в 1930 году. Вот что он писал: «Среди друзей и знакомых были, конечно, люди, считавшие, что Нарва – последнее место, куда человек с академическим образованием мог бы захотеть переехать, так далека она от эстонского центра культуры и цивилизации». Он добавлял, что почувствовал себя свободным, переехав в Нарву; в Тарту ему было тесно и душно.

На первый выпускной вечер в колледже в 2000 году я пригласила Андреса и Танеля, моих друзей-историков из Тарту, поскольку перед таким отвественным мероприятием мне было слегка не по себе. Андрес Тооде теперь руководитель Нарвского музея, а Танель Мазур – учитель истории в нарвской Эстонской гимназии. А тогда они согласились приехать только на один день.

Церемония удалась, выпускной тоже. Сквозь сон ранним утром я услышала, как в квартире что-то упало, а потом открылась и захлопнулась входная дверь. Я опять задремала, мои гости отсутствовали какое-то время, затем вернулись и принялись что-то радостно обсуждать. О своих ночных приключениях они рассказали мне за завтраком, когда я жарила им яичницу: обе руки были заняты, и я была совершенно беспомощна. Выяснилось, что они пытались ночью вызвать такси, чтобы поехать неизвестно куда. Номер такси у них был, но адреса моего они не знали. Вызвали такси просто к Катри Райк. Такси не приехало, и парни снова позвонили диспетчеру. Им сказали, что два такси уже высланы, одно к колледжу, другое к общежитию. Парни закричали: «Мы хотели к дому!» Телефон коротко запикал, буквально через несколько минут приехало такси. Что тут скрывать, подобные происшествия вовсе не были исключением в начале нашего нарвского периода. Мы веселились. Один серьезный таллиннский знакомый окрестил нашу Нарву Вембу-Тембу для взрослых.

Но жизнь состояла не из одних только праздников. Я работала второй год, когда к нам прибыла выставка «Эстония в Нарве». Из Тарту с помощью центра «Аhhaa» доставили стеклянный пол, представлявший собой карту Эстонии. Этот пол экспонировался на мировой выставке в Португалии; он был огромным – в половину актового зала. Но дело было не в величине: посетитель находил интересовавшую его точку на карте Эстонии, вставал на нее, и мог посмотреть видеофильм об эстонском городе или местечке, на которое наступил. Но для этого нам надо было поднять семь тонн стеклянных плит на третий этаж здания колледжа. И тут выяснилось, что крепежные болты пропали. Я срочно вызвала на подмогу Танеля. Становилось ясно, что пол собрать будет совсем не просто. Во всяком случае, слово «шуруп» я помню по-русски до сих пор, эти шурупы мы разыскивали на местном рынке. В конце концов, шурупы нашлись в Тарту, на стройплощадке одного из новых университетских зданий. Затем выяснилось, что у привезенного пола есть еще и конкретные размеры – это стало для меня большим сюрпризом, – но, к счастью, между полом и стеной все же оставалось с десяток сантиметров. На этом приключения с полом не закончились: мы пригласили на открытие детей из эстонской школы и полагали, что они, надев постолы, станцуют вальс-лабаялг. Они же явились в лодочках на шпильках, которые могли расколоть стеклянный пол. К счастью, страшного не произошло, пол выдержал. Мы постепенно привыкали к нарвской жизни, мы начинали создавать свою Нарву. Стеклянный пол дал нам с Танелем возможность выдохнуть: мы сделали это!

Как-то раз, тоже в первые годы нарвской жизни, один славный нарвитянин заметил на столе моего коллеги эстонско-русский словарь; словарь он схватил и стал допытываться, где нам удалось его достать. «В книжном магазине!» – ответили мы с недоумением. Мы еще не знали, что в Нарве нет книжного магазина. Точнее, на момент разговора он еще был, но вскоре обанкротился. Однако словари там не продавались. Мой коллега, обладатель заветного словаря, купил в Тарту экземпляр и для своего нового знакомого. Тот сразу обратил внимание на цену: она была выше, чем на первом экземпляре. «Как же так?! Надо что-то делать!» И как-то сама собой в разговоре о разнице в ценах родилась идея продавать в Нарве книги на эстонском языке. Сказано-сделано: в течение нескольких лет мы наряду с прочим организовывали к Нарве продажу эстонских книг. Два раза в месяц приезжала из Йыгева в Нарву госпожа Илья с супругом и собачкой, раскладывала на прилавке книги, а вечером собирала их. Все это требовало массы времени, но начало было положено.

В нашей компании нарвские истории пересказывались, обрастали подробностями и жили своей жизнью. Вот приехал в Нарву на один день в гости Танель и остался. То же произошло и с Андресом, хотя он вовсе не собирался оставаться надолго. Яанус, нынешний административный директор нашего колледжа Яанус Виллико, сказал как-то, что и он бы приехал в Нарву. Но тут уж я настояла, чтобы он взял отпуск, приехал на несколько недель и как следует осмотрелся. Ему понравилось. Сейчас у Яануса в Нарве есть Мария и двое маленьких детей.

Так вчетвером мы и сидим на нашей подводной лодке. К нам постепенно присоединяются матросы. Один наш друг, Кристьян, в Нарве уже по второму кругу: Нарва так просто не отпускает. Главный архитектор города Пеэтер говорит, что он больше не может, хочет уехать, но я думаю, что он и через пять лет будет размышлять об отъезде, но останется на месте. Некоторых членов экипажа лодки мы были вынуждены уступить другим городам. В том числе мою единственную нарвскую подругу Вирге: я и не представляла, что в зрелости можно встретить столь родственную душу, почти сестру.

Вот люди смотрят на нашу компанию и думают: что они здесь делают? Что у них не сложилось там, в Таллинне или Тарту? От кого или от чего они бегут? В ком-то из нас есть немного русской крови, а у кого-то с Нарвой связаны семейные истории. Но в общем, мы абсолютно обычные эстонские люди, однажды принявшие решение, которое повлекло за собой другие. И мы здесь не в заточении, с нашей подводной лодки можно и сойти, но эта гостеприимная подводная лодка будет нам мила, видимо, всю жизнь.

Столица – Таллинн, президент – Путин

Обсуждая с русскими друзьями международные проблемы, я в какой-то момент поняла, что я ничего не понимаю. На вопрос, кто президент и где находится столица, следует ответ: столица, конечно же, Таллинн, а президент – Путин. То есть отечество – Эстония, а родина – Россия?

Обсуждая с русскими друзьями международные проблемы, я в какой-то момент поняла, что я ничего не понимаю. На вопрос, кто президент и где находится столица, следует ответ: столица, конечно же, Таллинн, а президент – Путин. То есть отечество – Эстония, а родина – Россия?

«О России я знаю больше, чем об Эстонии, Эстония интересует меня меньше». Так сегодня думает большинство нарвитян.

Русские в Эстонии очень разные. Как-то в разговоре мы пришли к выводу, что в Таллинне живут европейские русские, в остальной Эстонии – эстонские русские, а в Нарве – российские русские. Нарвские русские живут возле границы, мало общаются с эстонцами, слабо владеют эстонским языком, редко бывают в Европе, пол-ностью доверяют российским средствам массовой информации.

Русский вопрос остается одним из главных вопросов, интерес к России не ослабевает. В Нарве недавно была создана группа «Narva War», главным хитом которой стала песня «Москва и москвичи». Песня проникнута болью за москвичей, снующих, как муравьи, по своему городу. Говорится в песне и о коррумпированности властей. И о беспомощности оппозиции. И следует припев: «Но очень грустно мне и как-то странно, / Но никак не можем мы без батюшки-царя». Если вдуматься, то это «мы» – довольно широкого охвата, и получается, что эти многочисленные «мы» не мыслят своей жизни без господина Путина.

Если житель Тарту сравнивает свой город с каким-то другим, то обычно с Таллинном. Нарвитянин сравнивает свой родной город с Санкт-Петербургом. И не только старшее поколение. Молодежь, пожившая в Петербурге, признается в любви к нему, но признается и в тоске по Нарве. В России жить непросто, а Нарва – это дом. Спрашиваю, а что плохого в Петербурге? Оказывается, у каждого в запасе есть своя история о столкновениях с чиновниками, о взятках. При этом и о Нарве никто особенно нежно не отзывается. Мне запали в душу слова одной девушки: «В Нарве могильная тишина».

При этом не стоит считать нарвитян знатоками российской жизни. За товаром ездят, в основном, в Ивангород, в крайнем случае, в Кингисепп. Информацию о России черпают из телевизора и Интернета. Если для эстонца последнее слово – за газетой, то для русского – за телевидением. В Нарве смотрят, конечно, ПБК (Первый Балтийский канал) и РТР. Из интернет-порталов монополия на правду принадлежит русскоязычному «Delfi», по которому (включая комментарии) люди ориентируются в жизни. Если в Нарве требуется широко распространить какую-то новость, ее дешевле всего разместить на местном интернет-портале seti.ee. Информация дойдет даже до дедушек и бабушек.

Со своей столицей в Таллинне и президентом Путиным Нарва не является ни Эстонией, ни Россией. Английский ученый Дэвид Смит говорит, что люди, приезжающие из России, прежде чем попасть в Эстонию, оказываются в Нарве. А из Нарвы уже едут в Эстонию, туда, в сторону Таллинна. Если Нарву с чем и можно сравнить, то скорее с Советским Союзом. В Нарве есть места, где легко, без дополнительных декораций можно снимать фильм о советских временах: те же улицы, дома, серость, советские автомобили, подавленные люди. Я долгое время не решалась говорить об этом вслух. В прошлом году у нас в гостях побывали ученые из Петербурга моего возраста, хорошо помнящие советское время. Они побыли в Нарве всего два дня и спросили: «Скажи, что будет с этим городом? Это не Россия, это не Эстония, это Советский Союз!» К таким же выводам пришел и один мой коллега из Якутии, проведший в Нарве всего два часа, в течение которых он пытался пообедать.

Ситуация, сложившаяся в Нарве, вполне понятна. Половина жителей города родилась не в новой Эстонии, а перебралась сюда в советские времена, после войны, в связи с капитальным строительством. У части жителей или их родителей имеется криминальное прошлое. В советское время таких людей высылали за 101 километр от больших городов. Нарва по отношению к Ленинграду и была в каком-то смысле «101-м километром». В Нарве часто оказывались люди, у которых не было крепких корней в других местах, или те, кого вынуждали сюда переехать. Поэтому неудивительно, что для многих Нарва все еще в Советском Союзе, в стране, где прошла их молодость. С одной стороны от Нарвы – Эстония, с другой – Россия. Меж двух столь разных государств помещается третье – Нарвское.

В Нарвском государстве живет народ, говорящий на русском языке, – нарвитяне. В последние годы этот народ несколько изменился (так говорят его представители): люди стали уравновешеннее, больше стали походить на эстонцев. Время разрушает сложившиеся стереотипы о типичных эстонцах и типичных русских: студенты нашего колледжа, например, говорят, что эстонцы менее консервативны, чем русские, ведут себя свободнее и одеваются смелее. А один мой друг утверждает, что замкнутые нарвитяне еще более замкнуты, чем самые закрытые эстонцы. И русской молодежи уже не всё так привычно в России: «Я там не дома, и здесь – в гостях». Их самоопределение – русский язык, русская душа, житель Нарвы, житель пограничья. Нарвитянин обижается на Таллинн. Ему кажется, что для эстонского государства Нарва – всего лишь пограничный пункт, не больше. Отсюда вывод: оставьте в покое нас и наш город, мы вас, эстонцев, не трогаем, нам не интересна ваша жизнь.

Дискуссия эстонских и европейских социологов о том, как следует называть местных русских – эстонскими русскими, балтийскими русскими или русскоязычными эстонцами, самих русских не волнует. Себя они в разговорах называют полуевропейцами. Многое понять мне помогло определение Леннарта Мери: местные русские – не наше несчастье, а наши возможности. И я своих сограждан называю нашими русскими. Я делаю то же, что и они, потому что они называют меня своей эстонкой.

Нарвитяне любят свой город, но все, у кого есть хоть малейшая возможность, уезжают. Из 56 000 жителей Нарвы 16 000 – пенсионеры, и им действительно некуда деться. За последние двадцать лет число жителей города уменьшилось почти на 20 000 человек, то есть в среднем город терял тысячу человек в год. Иначе говоря, каждый день в Нарве пакуют чемоданы три человека. И уезжают, чтобы больше никогда не возвращаться. Я знаю двух молодых нарвитян – госслужащих. Один из них отговаривает всякого, кто готов его слушать, от поездок в Нарву. Второй, уже бывший житель города, добавляет, что он сам не приезжает в Нарву даже к родителям; вместо этого они приезжают к нему в гости в другой эстонский город. Мрачные должны быть у него воспоминания о городе, чтобы так о нем рассуждать. Жаль!

Демографы говорят, что город станет меньше еще на 20 000 человек: пенсионеры ведь умирают, а падающая рождаемость не восполняет народонаселение. Света в конце тоннеля не видно. Как именно должен развиваться город, пока никто точно не знает. Но я все равно верю в чудо и в трезвый подход эстонского государства, которое не позволит своей восточной границе прийти в запустение. Людям нужна уверенность в завтрашнем дне, надежда на лучшее, работа и – чтобы с ними считались.

Нарвский душевный сумбур очень точно отражен в подслушанной на берегу реки перебранке. Два мальчика ловят рыбу, один в Ивангороде, в России, а второй на левом берегу реки Нарвы, в Эстонии. И вот один кричит другому: «Эй ты, эстонец!» И второй отвечает: «Сам ты русский!» Языку и душе ничего нельзя ни запретить, ни приказать.

Политика на нарвский манер

Долгое время политическая ситуация в Нарве была такова: либо ты вступал в центристскую партию, либо становился врагом правящей партии.

На выборах 2013 года социал-демократам повезло набрать в Нарве почти треть голосов, что сделало их реальной оппозиционной силой в пограничном городе. Центристская партия, конечно, сохранила большинство в городском собрании Нарвы, но теперь она уже не доминирует с такой очевидностью.

Местный лидер центристской партии несколько лет назад написал в уездной газете, что Нарве не нужна оппозиция, потому что Нарва уже обзавелась Андресом Тооде, Танелем Мазуром и Катри Райк. Я посмотрела на дату выпуска – нет, номер не был посвящен дню смеха 1 апреля.

Центристская партия в Нарве оказалась в нужном месте и в нужное время, придя на смену коммунистической партии. Верхи города привыкли быть партийцами, и все вступили в центристскую партию. Если в других городах центристская партия – одна среди многих, то в Нарве она – главная, и если хочешь выжить в Нарве, то нужно идти к центристам. В противном случае ты перестанешь соответствовать требованиям, предъявляемым директору, или твоя маленькая фирма вдруг лишится заказов, в которых раньше не было недостатка, или твою сестру уволят из госучреждения. Не верите? И я не верила, пока не встретилась с реальными людьми, пострадавшими от своего нежелания быть центристами. И этих историй не две и не три, а гораздо больше.

Да, из 31 члена правления Нарвы 5 человек составляли оппозицию, но правящее большинство открыто над этой оппозицией насмехалось, ведь ее нельзя было воспринимать серьезно, и она подчинялась решению большинства. Для серьезной оппозиции нужно гораздо больше людей и сил. Еще совсем недавно в городском собрании оплачивалась работа только депутатов коалиции, а оппозиция трудилась на общественных началах. Такая вот демократия по-нарвски. Заседания городского совета проходят в два этапа: сначала коалиция все обсуждает на русском языке и принимает решения, а затем все собираются в зале и проводят голосование на эстонском языке, как предписано законом. Второй этап нужен, на случай присутствия в зале языковой инспекции, вообще же без него можно и обойтись.

Коррупционные скандалы, связанные с Нарвой, впол-не обыденная для Эстонии вещь. Чаще всего речь идет о взятках. В новостях мелькают имена мэра, вице-мэров, членов городского собрания, директора школы. Шуму много, но дела редко доходят до суда. Когда местный серый кардинал получил реальный срок и полгода отсидел в тюрьме Виру, его возвращение было отмечено заголовком в местной газете «Наш Саша вернулся». Герой снова дома. Недавно там же, в тюрьме Виру, сидел еще один видный нарвский персонаж, но обвинение ему так и не было предъявлено. Получилось, что безвинного человека месяцами терзали на предварительном следствии, как тут не прийти к выводу, что Эстония – неправовое государство.

Город противопоставляет себя государству, его правовой системе. На том стоят местные центристы. На прошлых выборах они запугивали избирателей: не выберете нас, получите Ансипа на свою голову. А нарвитяне не видят разницы между государственной правовой системой и правительством.

Городские власти постоянно напоминают нарвитянам, что для государства они – изгои. Так формируется образ главного и общего врага города. Будем честны: неприязнь всегда взаимна, не бывает конфликтов, в которых виновата только одна сторона. И эти конфликты никому не делают чести. Государство в лице министров и высокопоставленных чиновников нередко публично порицало нарвские власти, даже не пытаясь найти точки соприкосновения и почву для конструктивного диалога. Годами отцы государства не появлялись ни в кабинете мэра Нарвы, ни в кабинете председателя городского собрания. А ведь можно же было как-нибудь заглянуть в начальственный нарвский кабинет, когда тебя там не ждут…

Городские власти не всегда отдают себе отчет в том, в каком государстве они существуют. Нарва иногда ведет себя более пропутински, чем сторонники Путина в России. Вспомним хотя бы историю с плакатом, вывешенным в Нарве в защиту «Pussy Riot». Это случилось в августе 2012 года. Член Рийгикогу Юку-Калле Райд решил повесить трехъязычный плакат, обращенный к России, на нарвской крепостной стене: «You can’t stop freedom! Свободу не украдешь! Vabadust vangi ei pane!». Плакат вызвал далеко не однозначную реакцию в городе, стал пробным камнем для многих дружб и многолетних отношений. Атмосфера была так накалена, что нарвитянам пришлось лавировать между совестью, горячечным Юку-Калле и общественным мнением.

Плакат рисовали в спортивном зале Нарвского кол-леджа, и мне пришлось сказать, что Нарвский колледж полностью дистанцируется от этого мероприятия. Нарвитяне стояли на том, что плакат проникнут бесовским духом, участницы «Pussy Riot» получили заслуженное наказание, а Юку-Калле Райд – эстонский экстремист, нарушающий покой нашего города. Не все, конечно, однозначно в истории с «Pussy Riot», но нарвский сюжет и на этот раз показал, что позиция русской православной церкви и президента России для Нарвы святы.

В конце концов, плакат вывесили не там, где собирались, не на стену музея, находящуюся в подчинении города, а дальше – на бастионе Виктория. Огромный плакат – 8×24 метра – провисел очень недолго: активные горожане сняли его тогда же, ранним субботним утром. Они уверяли, что попали на бастион совершенно случайно, а не потому, что были движимы политическими интересами. Так, совершенно случайно, прогуливал в шесть утра свою собаку на бастионе член Рийгикогу Михаил Стальнухин, что было отражено в репортаже «Актуальной камеры». Ну, сняли и сняли, но исполняющий обязанности мэра Нарвы не захотел спустить дело на тормозах; он потребовал наказать Юку-Калле за нарушение общественного порядка, за поведение, вредящее репутации города и идущее вразрез с его политикой. Предполагалось, что Райда оштрафуют на 20 евро. В начале рабочей недели полиция отказалась вчинить Юку-Калле иск… Так возник анекдот: Юку-Калле пишет на одном берегу: «Свободу не украдешь!», а на другом ему отвечают: «Украду-украду!» Но в Нарве анекдот не прижился.

Иностранные города, с которыми сотрудничает Нар-ва – российские: Ивангород и Кингисепп. Во всяком случае, на этом настаивает местный еженедельник «Город», который опускают в каждый почтовый ящик. В газете всегда присутствует фотография мэра города, нынешнего и бывшего председателя городского собрания. Из эстонских новостей выбираются только те, где говорится о высоких налогах, безработице и политических скандалах.

Иностранные города, с которыми сотрудничает Нар-ва – российские: Ивангород и Кингисепп. Во всяком случае, на этом настаивает местный еженедельник «Город», который опускают в каждый почтовый ящик. В газете всегда присутствует фотография мэра города, нынешнего и бывшего председателя городского собрания. Из эстонских новостей выбираются только те, где говорится о высоких налогах, безработице и политических скандалах.

Преобладающий в Нарве стиль правления – страусиный: спрятал голову в песок, и проблем как не бывало. Например, журналистам не разрешается делать фоторепортажи из принадлежащих городу общежитий. Потому что наркомании ведь в городе не существует, хотя, согласно исследованиям, 40 % перевезенных через границу наркотиков остается в Нарве, и достать любые наркотические вещества проще простого. Город пустеет, но это, кажется, совсем не волнует нарвитян. Весной ко мне пришли двое ученых солидного возраста и объявили, что их некоммерческая организация хотела бы при поддержке одного фонда провести в Нарве дебаты с городской молодежью, посвященные проблемам развития города. Действительно, подобные дебаты в Нарве давно не проводились. Получается, что для обустройства жизни нарвской молодежи необходимы советы дедушек, приезжающих за 200 километров из столицы.