Агрессия — от шимпанзе, нежность — от бонобо. Приматолог объясняет, почему природа человека двойственна.

В издательстве «Альпина нон-фикшн» вышла новая книга Франса де Вааля, одного из самых известных приматологов мира, «Наша внутренняя обезьяна: двойственная природа человека». В этой работе автор продолжает развивать свою теорию об эволюционных истоках человеческой натуры. Журнал "Нож" публикует фрагмент, из которого вы узнаете, почему все мы — социальные животные, «биполярные обезьяны», унаследовавшие способность к состраданию от бонобо, гедонистов в мире приматов и склонность к жестокости — от воинственных шимпанзе.

Среди миллионов страниц, написанных о человеческой природе за столетия, нет ничего более унылого — и ошибочного, — чем утверждения последних трех десятилетий. Мы слышим, что наши гены эгоистичны, что человеческая добродетель не более чем притворство и что мы поступаем нравственно только для того, чтобы произвести впечатление на окружающих. Но если люди заботятся лишь о собственном благе, то почему младенец, проживший на свете всего один день, плачет, слыша плач другого ребенка? С этого и начинается эмпатия. Возможно, этот пример не слишком мудреный, зато мы можем быть уверены, что новорожденный уж точно не пытается ни на кого произвести впечатление.

Нам от рождения присущи побуждения, влекущие нас к другим существам и впоследствии заставляющие привязываться к ним и заботиться о них.

Свидетельством древности этих побуждений является поведение наших родственников-приматов. Поистине удивительны бонобо, малоизвестный вид обезьян, столь же близкий нам генетически, как и шимпанзе.

Когда Куни, самка бонобо из зоопарка Твикросс в Великобритании, увидела, что о стеклянную стену ее вольера ударился скворец, она подошла помочь ему. Подобрав оглушенную птицу, Куни осторожно попыталась поставить ее на ноги. Скворец не пошевелился, и она легонько его подбросила, но бедняга едва трепыхал крыльями. Тогда, с птицей в руке, Куни залезла на верхушку самого высокого дерева и обхватила ствол ногами, высвобождая руки, чтобы держать скворца.

Она осторожно расправила ему крылья, взявшись за их кончики обеими руками, и только потом направила птицу, словно маленький игрушечный самолетик, в сторону стенки вольера. Но бедняге не хватило пространства, и он приземлился на краю рва. Куни спустилась и долго стояла, наблюдая за скворцом и защищая его от любопытного обезьяньего детеныша. К концу дня оправившаяся птица благополучно улетела.

То, как Куни обращалась с этим скворцом, разительно отличалось от того, что она сделала бы, помогая другой обезьяне. Она не следовала какому-либо жестко запрограммированному паттерну поведения, но, оказывая помощь, подстроила свои действия к конкретной ситуации животного, совершенно не похожего на нее саму. Должно быть, птицы, пролетающие мимо вольера, навели ее на мысль, какая помощь нужна в этом случае.

О такой разновидности эмпатии у животных практически нет информации, поскольку она основывается на способности представить себе жизненную ситуацию другого существа.

Адам Смит, основоположник экономической теории, вероятно, имел в виду поступки, подобные действиям Куни (совершаемые, правда, не обезьяной), когда более двух веков назад предложил нам самое долгоживущее определение сопереживания как «способность переноситься воображением на место страдающего».

Возможность того, что эмпатия является частью нашего обезьяньего наследия, должна была бы нас обрадовать, однако не в наших привычках признавать и принимать все стороны собственной природы. Когда люди совершают геноцид, мы называем их «животными» или «зверями». Но когда кто-то помогает бедным, мы восхваляем его за «гуманность». Нам нравится приписывать второй из этих видов поведения только самим себе.

Пока однажды человекообразная обезьяна не спасла представителя нашего вида, общественное сознание не допускало возможности существования гуманности у кого-либо помимо людей. Это произошло 16 августа 1996 г.: восьмилетняя самка гориллы по имени Бинти Джуа помогла трехлетнему мальчику, упавшему с высоты более 5 м в обезьяний вольер в Чикагском зоопарке Брукфилда. Бинти среагировала моментально — подобрала малыша и отнесла его в безопасное место.

Она уселась на бревно возле ручья, держа ребенка на коленях, несколько раз ласково погладила его и отдала смотрителям зоопарка. Этот простой акт сочувствия, заснятый на видео и разошедшийся по всему миру, тронул сердца многих людей, а Бинти прославили как героиню. Впервые в истории США обезьяна фигурировала в речах ведущих политиков, сделавших из нее образцовый пример сострадания.

Двуликий Янус человеческой природы

Тот факт, что поведение Бинти вызвало такое удивление у людей, многое говорит о том, как животные обычно изображаются в средствах массовой информации. На самом деле она не совершила ничего из ряда вон выходящего — или, по крайней мере, ничего, что человекообразная обезьяна не сделала бы для любого детеныша собственного вида.

В то время как в современных документальных фильмах о природе центральное место занимают свирепые и кровожадные твари (или отважные мужчины, повергающие их наземь), я считаю жизненно необходимым рассказать об истинной глубине и многообразии нашей связи с природой. Эта книга исследует восхитительные и пугающие параллели между поведением приматов и нашим собственным, уделяя равное внимание хорошему, плохому и отталкивающему.

Нам выпала счастливая возможность изучать двух близких родственников-приматов, причем различающихся как ночь и день. Одни — угрюмые и грубые на вид амбициозные типы, плохо контролирующие агрессию. Другие — эгалитаристы и любители беззаботной жизни.

Все без исключения слышали о шимпанзе, они известны науке с XVII в. Их иерархическое и жестокое, вплоть до убийств, поведение породило распространенное в обществе представление о людях как «обезьянах-убийцах». Некоторые ученые говорят, что таково наше биологическое предназначение: захватывать власть, подавляя других, и вести непрерывные войны.

Я был свидетелем достаточного количества кровавых стычек среди шимпанзе, чтобы согласиться с тем, что у них есть склонность к жестокости. Но мы не должны игнорировать других наших ближайших родственников — бонобо, открытых только в прошлом веке. Бонобо — орава беспечных весельчаков со здоровым сексуальным аппетитом. Миролюбивые по натуре, они опровергают представление о том, что наша эволюционная ветвь сплошь кровожадные убийцы.

Не что иное, как эмпатия, позволяет бонобо понимать нужды и желания других и помогать их удовлетворять. Когда двухлетняя дочь самки бонобо Линды захныкала перед матерью, надув губы, она демонстрировала свое желание, чтобы ее покормили грудным молоком. Но эта малышка росла в детском отделении зоопарка и была возвращена в группу уже после того, как у Линды закончилось молоко.

Однако мать поняла ее и направилась к фонтанчику, чтобы набрать в рот воды. Потом она села перед дочерью и сложила губы трубочкой, чтобы малышка могла из них пить. Линда повторила свой поход к фонтанчику три раза, пока дочь не осталась довольна.

Мы восхищаемся таким поведением — и само по себе оно является примером эмпатии. Но та же самая способность понимать других делает возможным и умышленное причинение им вреда и боли.

И сочувствие, и жестокость базируются на способности индивида представлять, как его собственное поведение влияет на других.

Животные с небольшим мозгом, такие как акулы, без сомнения, могут вредить и причинять боль другим, но они делают это без малейшего понятия о том, что те могут чувствовать. А мозг человекообразных обезьян по размеру составляет треть от нашего, что делает его достаточно сложным для проявления жестокости со стороны его обладателей. Так же как мальчишки бросают камни в уток в пруду, человекообразные обезьяны иногда причиняют боль ради забавы.

В одной игре лабораторные шимпанзе-подростки подманивали хлебными крошками кур, бродящих за забором. Каждый раз, когда доверчивые куры подходили, шимпанзе били их палкой или тыкали острым куском проволоки. Эту танталову игру — а куры оказались настолько глупы, чтобы ее продолжать (хотя для них это уж точно не было игрой), — шимпанзе придумали просто от скуки. Они отточили ее до такого уровня, что один приманивал кур, а другой бил.

Крупные высшие обезьяны (по-английски apes) настолько похожи на нас, что их так и называют «человекообразные». У нас, людей, есть два близких нам родственных вида с поразительно разным устройством сообществ, и это чрезвычайно познавательно и поучительно.

Жадный до власти, свирепый шимпанзе является полной противоположностью миролюбивому эротоману-бонобо — это своего рода доктор Джекилл и мистер Хайд обезьяньего мира. Наша собственная натура — непростой и шаткий альянс этих двух сторон.

К сожалению, темная сторона в нас слишком очевидна. Согласно подсчетам, только в XX в. 160 млн человек погибли в результате войн, геноцида и политических репрессий — и все это из-за человеческой способности к жестокости.

Еще более ужасающими, чем эти невероятные числа, являются индивидуальные проявления человеческой жестокости, такие как чудовищное происшествие 1998 г. в небольшом техасском городке, когда трое белых мужчин предложили 49-летнему чернокожему мужчине подвезти его до дома. Но вместо этого они увезли его на пустырь и избили, а затем привязали к своему грузовику и протащили несколько километров по асфальтовой дороге, оторвав при этом голову и правую руку.

Мы способны на такую дикость вопреки — или, возможно, именно вследствие — нашей способности представлять, что чувствуют другие. И в то же время, когда эта способность сочетается с позитивным отношением к людям, она побуждает нас посылать продукты голодающим, героически спасать абсолютно незнакомых людей (например, во время землетрясений и пожаров), плакать, когда кто-то рассказывает печальную историю, или присоединяться к поисковой партии, если пропадает соседский ребенок.

Обладая обеими этими сторонами, жестокой и сострадательной, мы уподобляемся двуликому Янусу: два наших лица смотрят в противоположные стороны. Это может настолько запутывать и обескураживать, что порой мы слишком упрощенно представляем, кто мы такие, объявляя себя «венцом творения» или воображая единственными истинными злодеями.

Почему бы не признать, что мы являемся и теми и другими? Эти два аспекта нашего вида соответствуют качествам наших ближайших ныне живущих родственников-обезьян. Шимпанзе так хорошо демонстрируют жестокую сторону человеческой натуры, что очень немногие ученые вообще пишут об их противоположной стороне.

Но при этом мы крайне социальные существа, доверяющие друг другу и действительно нуждающиеся во взаимодействии с другими людьми, чтобы вести здоровую и счастливую жизнь.

Самое суровое, после смерти, наказание для нас — одиночное заключение. Наши тела и умы не созданы для жизни в одиночестве. В отсутствие человеческого общества мы становимся безнадежно подавленными, наше здоровье ухудшается.

В одном из недавних медицинских исследований здоровые добровольцы, подвергавшиеся воздействию холода и заражению вирусами гриппа, быстрее заболевали, если рядом с ними было меньше друзей и родных.

Эта необходимость во взаимосвязях женщинам понятна от природы. У млекопитающих родительскую заботу невозможно отделить от выкармливания молоком. На протяжении 180 млн лет эволюции млекопитающих самки, удовлетворявшие потребности своих детенышей, производили больше потомства, чем равнодушные и отстраненные.

Нас, произошедших от длинной череды матерей, которые нянчили, кормили, мыли, носили, успокаивали и защищали своих детей, не должны удивлять гендерные различия в человеческой эмпатии. Они появляются задолго до социализации: первый признак эмпатии — когда младенец плачет, услышав плач другого ребенка, — более типичен для девочек, чем для мальчиков. И в дальнейшей жизни эмпатия остается более развитой у женщин, чем у мужчин.

Нельзя сказать, что у мужчин эмпатии нет совсем или что они не нуждаются в связях с другими людьми, но они больше обращаются за этим к женщинам, чем к мужчинам. Длительные отношения с женщиной, такие как брак, — это наиболее эффективный способ для мужчины прибавить несколько лет к собственной жизни.

Обратную сторону этой картины представляет аутизм — нарушение эмпатии, не дающее устанавливать связи с другими людьми, — и он в четыре раза чаще встречается у мужчин, чем у женщин.

Эмпаты-бонобо регулярно ставят себя на место других. В Центре лингвистических исследований Университета штата Джорджия в Атланте бонобо по имени Канзи научили общаться с людьми. Он стал знаменитостью, прославившись потрясающим пониманием устного английского языка.

Осознавая, что некоторые из его собратьев-обезьян не обладают таким же навыком, Канзи при случае выступает в роли учителя. Однажды он сидел рядом со своей младшей сестрой Тамули, минимально знакомой с человеческой речью, когда приматолог Сью Сэвидж-Рамбо пыталась заставить Тамули ответить на простые устные просьбы; необученная бонобо на них не реагировала.

Исследовательница обращалась к Тамули, но претворять смысл слов в действия начал Канзи. Когда Тамули попросили почесать Канзи, он взял руку сестры и положил себе на шею, зажав ее между подбородком и грудью.

В этой позе Канзи уставился в глаза Тамули (по интерпретации людей — вопросительно). Когда Канзи повторил этот жест, юная самка продолжала держать пальцы у него на груди, как будто недоумевая, что же ей делать.

Канзи превосходно различает, когда команды адресованы ему, а когда — другим. Он не собирался выполнять команду, предназначенную Тамули, а на самом деле пытался заставить ее понять, чего от нее хотят. Способность Канзи почувствовать, что сестра не понимает команды, и доброжелательность при ее обучении предполагают такой уровень эмпатии, какой можно найти, насколько нам известно, только у людей и человекообразных обезьян.

Источник