Cамиздат «Батенька, да вы трансформер» продолжает исследование места суицида в современном мире. Известно, что суицид был с человеком с момента его появления на свет, и каждый год больше 800 тысяч человек успешно совершают суицид; в некоторых культурах (например, в Японии) суицид тесно переплетён с историей.

Сегодня специальный корреспондент издания «Секрет Фирмы» Юлия Дудкина представляет монологи шестерых россиян, которые попробовали покончить жизнь самоубийством, но у них не получилось, и вместо этого они поняли, зачем нужно жить.

ИСТОРИЯ № 1

«ТЫ НЕ БУДЕШЬ НИ БОГАТОЙ, НИ КРАСИВОЙ»

В первый раз я попыталась покончить с собой, когда мне было двенадцать лет. Я всегда была отличницей, у меня не бывало оценок ниже четвёрки. И даже четвёрки были большой редкостью, и я ужасно из-за них переживала. Мои родители оба окончили школу с золотыми медалями, и я знала, что от меня они тоже ждут прилежания и успехов в учёбе. Каждый раз, когда я получала что-то ниже пятёрки, они расстраивались и ругали меня. При этом они не понимали, что меня тоже волнуют мои оценки: у нас с ними разные темпераменты, и я, глубоко переживая из-за чего-то, никогда этого не показывала, так что они считали, что мне наплевать на то, как я учусь.

В средней школе у нас появилось черчение, и я впервые стала получать тройки. У меня всегда был отвратительный почерк, и мне даже по линейке сложно провести прямую линию, а учительница требовала, чтобы в заданиях всё было ровно, и снижала оценку за любую погрешность — неточность в полмиллиметра уже была грубой ошибкой. Однажды, когда мама была в командировке, я получила сразу две двойки за контрольную по черчению. Я была в панике, мне было ужасно стыдно: мама должна была вернуться уже завтра, и я не знала, как посмотрю ей в глаза. Поделиться мне было не с кем: моя лучшая подружка не очень хорошо училась и не волновалась из-за этого, ей были совершенно непонятны мои переживания из-за учёбы. Ситуация казалась мне безвыходной, так что я взяла кухонный нож, заперлась в комнате и разрезала себе вены. К счастью, в это время пришёл с работы папа: он зашёл ко мне, увидел, что я лежу на кровати и у меня из руки хлещет кровь, и повёз меня в больницу. Нож был тупой, так что у меня не получилось по-настоящему глубоко порезаться, даже швы накладывать не стали. Но шрам на руке до сих пор остался. Родители после этого случая сделали для себя выводы: они наконец-то поняли, что мне не наплевать, я просто не умею выражать эмоции. Они объяснили мне, что любят меня независимо от оценок и что школьная успеваемость не стоит моего здоровья. И всё-таки тогда мне стало ещё более стыдно: получилось, что я испортила всем праздник, ведь мама возвращалась из долгой командировки, и это должно было быть радостным событием.

Второй раз случился, когда мне было четырнадцать или пятнадцать. Я казалась себе не очень красивой, особенно на фоне одноклассников. У нас была элитная школа, куда детей привозили на дорогих машинах шофёры, у всех были красивые модные шмотки. Я чувствовала себя гадким утёнком. Родители, как могли, пытались мне помочь, и однажды к школьной дискотеке чуть ли не на последние деньги купили мне модные цветные джинсы и туфли на каблуках. Но всё стало только хуже: я не умела ходить на каблуках, но тут же нацепила эти туфли и скоро заметила, что одноклассницы смеются и пародируют мою походку. На дискотеке я была единственной, кого ни разу не пригласили на медленный танец. После того вечера я стала объектом травли. Девочка, которая больше всех любила издеваться над «неудачниками» и «ботаниками», сделала вид, что хочет со мной подружиться, но в итоге выведала, кто из мальчиков мне нравится, рассказала об этом всему классу и стала от моего имени писать ему записки. Очень скоро вся школа считала, что я сумасшедшая и преследую этого парня. Буквально за несколько недель я стала изгоем: та же самая девочка рассорила меня с единственной подружкой, а потом и вовсе подговорила весь класс объявить мне бойкот. Я пыталась искать поддержки у родителей. Мне было неловко поговорить с ними напрямую, так что я описала все свои эмоции в дневнике и оставила его на видном месте, чтобы они прочитали. Но у мамы с папой тогда были проблемы на работе, они были в плохом настроении и восприняли мой жест неправильно. Им показалось, что я обвиняю их в том, что они недостаточно для меня делают, и хочу денег. В итоге мы очень сильно поругались. Мама произнесла фразу, которую я до сих пор помню: «Ты никогда не будешь ни богатой, ни красивой». Правда, потом она утверждала, что никогда не говорила ничего подобного, но мне это врезалось в память. Я решила, что такая жизнь (в которой я никогда не буду богатой и красивой) мне не нужна и, оставшись дома одна, выпила всё содержимое семейной аптечки. Помню, как открывала одну пачку лекарств за другой, и мне не было даже страшно: всё происходило как в тумане, я не плакала. К счастью, у меня оказался крепкий организм: я очень сильно отравилась и несколько дней пролежала дома, но необратимых последствий не было. По крайней мере, для организма.

Родители пытались что-то предпринять: они попросили взрослого друга семьи пообщаться со мной, он обсуждал со мной моё будущее, предлагал попробовать себя в творческой профессии. Но я с того момента обозлилась на всех, в том числе и на родителей. Буквально в считаные недели я превратилась в типичного трудного подростка: закурила и начала общаться со старшеклассниками-металлистами, которые на всю школу славились отвратительным поведением. Они защищали меня от нападок одноклассников, и мы вместе прогуливали школу. Теперь, когда меня кто-нибудь задирал, я лезла в драку, а той девчонке, которая устроила бойкот, просто разбила нос. Постепенно я и сама стала принимать участие в травле: когда в классе поняли, что теперь я могу дать сдачи, все переключились на новую жертву, и тут уже я была среди главных нападающих. Мы страшно издевались над тем мальчиком аж до самого выпускного, и это было намного более жестоко, чем когда травили меня.

Мои отношения с родителями с тех пор долго не налаживались. Я постоянно хотела им доказать, что могу стать и богатой, и красивой. В четырнадцать лет пошла работать, а после школы поступила на вечернее отделение, чтобы параллельно строить карьеру. Они надеялись, что я буду учиться на дневном, и расстроились. Только потом, когда я уже давно жила отдельно и доказала всё, что хотела, мы с мамой обо всём этом спокойно поговорили. Она призналась, что недооценивала мои переживания, не понимала, насколько меня травмируют проблемы в классе. Только теперь она видит, что это повлияло на всю мою дальнейшую жизнь. Если бы тогда она отнеслась к этому серьёзнее, она бы забрала меня из той школы.

С одноклассниками мы тоже стали нормально общаться, когда выросли. Однажды тот мальчик, которого мы все травили, пришёл на встречу выпускников, и мы все попросили у него прощения. Мы много обсуждали то, что происходило с нами  в подростковом возрасте, и выяснилось, что у всех были свои проблемы, поэтому мы и вели себя так мерзко. «Крутые» дети из богатых семей переживали из-за того, что родители откупались от них и не уделяли внимания, девочки-«середнячки» чувствовали себя серыми мышами и так далее. У королевы класса тоже были какие-то комплексы, и у всех нас не было хорошего классного руководителя, который бы разрулил ситуацию.

Удивительно, что сегодня подростковые суициды сваливают на какого-то «синего кита» и пытаются навязывать детям какие-то православные ценности и нравственность. Никакой синий кит не может быть травматичнее школьного буллинга и непонимания родителей. А если бы мне кто-то в то время ещё и пытался навязать православные ценности и ограничить меня в интернете, я бы точно в итоге сделала что-нибудь страшное. Но вместо этого в моём детстве были молодёжные журналы, где публиковались письма читателей-подростков, также страдающих от депрессии и думающих о самоубийстве. Это было по-настоящему круто. А ещё однажды в подростковом возрасте я нашла в интернете сайт, где подробно рассказывалось о способах самоубийства и о последствиях — о том, что, если спрыгнуть с шестнадцатого этажа, мозг будет жить ещё несколько минут и ты будешь чувствовать дикую боль и как тебя соскребают с асфальта. Вся информация в интернете была открыта, и это помогло мне понять, что нет красивого способа самоубийства. Что надо искать способ выживать, а не умирать.

ИСТОРИЯ № 2

«В ТОТ МОМЕНТ ЧТО-ТО ЗАКОНЧИЛОСЬ»

Мне было двадцать восемь лет, и у меня была ответственная работа, к которой я на тот момент была не готова: я работала в администрации небольшого провинциального города, у меня в подчинении было несколько сотрудников, и я контролировала деятельность нескольких муниципальных учреждений. Это были двухтысячные, тогда многих уволили из-за участия в коррупционных схемах, и на их место назначили тех, кто не был задействован ни в чём предосудительном. Так я и оказалась на должности, до которой ещё не созрела. Это был большой стресс, вечные прокурорские проверки, а я ещё и училась заочно в другом городе, так что постоянно была в нервном напряжении. Однажды, когда я приезжала на сессию, то познакомилась с одним человеком и влюбилась в него. Он был заметно старше и, как я потом поняла, не был особо заинтересован во мне. И всё-таки я получала от него какие-то авансы, и это подогревало мои чувства. В это же время мне надо было сдавать кучу зачётов, а из того города, где я работала, меня постоянно дёргали по служебным делам. Однажды во время городского праздника я увидела на центральной улице человека, в которого была влюблена — он разговаривал с кем-то и просто прошёл мимо, хотя я стояла совсем рядом, и не заметить меня было трудно. Я вернулась домой и стала звонить ему на мобильный, но никак не могла дозвониться. Работа, учёба, несчастная любовь — всё слиплось в единый ком, и у меня началась истерика. Я жила с двумя подругами, они были дома и старались меня успокоить, говорили, что всё наладится, но мне казалось, что меня никто не понимает и жизнь беспросветна. Я ушла в соседнюю комнату, открыла окно и собралась в него выйти. Это был четвёртый этаж, скорее всего, я бы покалечилась, но не умерла, но я тогда об этом не думала, мне просто хотелось всё прекратить. В это время одна из подруг проходила мимо и заглянула ко мне. Она оттащила меня из окна, и меня заставили выпить какое-то успокоительное, так что я заснула. Утром меня отвели в психиатрическую больницу, где у меня диагностировали нервный срыв. Мне попались очень хорошие врачи: они не стали записывать в медицинскую карту попытку суицида, выписали больничный лист, чтобы я оформила больничный и академический отпуск, и я осталась в больнице на месяц. Я смутно помню, что тогда происходило: меня не поили одурманивающими таблетками, просто эти воспоминания как будто аккуратно подтёрли из памяти. Ярким остался только один момент: мне дают чистый лист и просят написать, какой я вижу себя через три года. Я описала, где я хочу жить, как я хочу выглядеть и чем заниматься. Удивительно, но сейчас всё именно так, как я написала на том листе. Я переехала в Москву, у меня есть работа, я учу языки, полностью сама себя обеспечиваю. У меня как будто бы всё хорошо. Но иногда мне кажется, что тогда, когда я попыталась выпрыгнуть из окна, в моей жизни что-то закончилось. Всё, что происходит с тех пор, какое-то не очень настоящее, незначимое. Я стараюсь не брать на себя работу, связанную со стрессом и слишком большой нагрузкой. Не завожу серьёзных отношений и не влюбляюсь, как будто боюсь снова загнать себя в такую ситуацию.

ИСТОРИЯ № 3

«Я ПООБЕЩАЛА СЕБЕ ДОЖИТЬ ДО ОСЕНИ»

Я ещё в раннем детстве постоянно думала о странных вещах: пыталась понять, зачем я вообще родилась, в чём смысл всего происходящего. Меня не волновало будущее, я постоянно мучилась и хотела быть невидимкой. Не уверена, что это была именно депрессия — говорят, такие нарушения случаются при родовой травме, а она у меня была. Лет в двенадцать я узнала, что такое самоубийство, и меня очень заинтересовало это явление. Я постоянно говорила о суициде и слушала песни на эту тему. Друзей у меня не было, и толком поговорить было не с кем. Я вырезала лезвием на руках фразы о том, что я хочу умереть и что я покойница, исписывала подобными высказываниями школьные тетради. Моя бабушка тогда тяжело болела, и я сказала себе, что умру не раньше неё. Когда она и правда умерла, моя ненависть к себе достигла своего пика, я пустилась во все тяжкие. Несколько раз приходила на «мост самоубийц» в нашем городе, но всё-таки мне было страшно, и я всегда возвращалась обратно. Мне бывало невыносимо тошно от жизни, а иногда просто накрывало равнодушием: ничто не могло заинтересовать меня настолько, чтобы пробудить волю к жизни. В 2015 году я впервые пошла к психотерапевту. Мне прописали антидепрессанты и направили к психологу. Несколько раз мне повышали дозировку таблеток, прописывали снотворное из-за бессонницы. Однажды на сеансе у психолога мы обсуждали тему, которая меня очень зацепила. Меня очень сильно накрыло, я почувствовала себя ничтожеством, и всё стало казаться окончательно безнадёжным. Тогда я выпила всю пластинку своих таблеток — было одновременно и страшно, и как-то любопытно, волнующе.

Я очнулась в больнице: у меня забрали всё, кроме трусов и носков, выдали непонятный халат и тапки. Даже очки забрали, хотя я очень плохо вижу, различаю предметы не дальше чем на расстоянии вытянутой руки. Воспоминания о том времени у меня остались только очень смутные. Мне дали какую-то бумагу и сказали, что я застряну в больнице на три месяца, если не подпишу. Кажется, это было согласие на госпитализацию. Из-за того, что я его тогда подписала, я уже не могла добровольно покинуть это место, и родители не могли меня забрать, хотя пытались. Помню, как меня довели до койки, и одна из больных застелила мне постель. Две недели я провела как в бреду, от лекарств плохо соображала и постоянно спала, а людей вокруг различала только по цвету одежды. Это была палата первичной помощи, выходить можно было только в туалет и поесть. Просто прогуляться было нельзя — медсестра сразу загораживала собой дверь. Было постоянно холодно и темно. Родители привезли мне одежду на смену — толстовку и шорты. В шортах было видно, что у меня изрезаны ноги: главврач и остальные сотрудники ехидничали по этому поводу и пытались вызвать у меня чувство вины за то, что я сделала. Мне было очень одиноко, и я мечтала, чтобы надо мной прекратили издеваться. В туалетах не было кабинок — только три унитаза. Там постоянно кто-то был, и это тоже угнетало. Умывальные комнаты открывали только утром и вечером, туда сразу выстраивалась очередь, все одновременно мылись и стирали бельё. Я часто пропускала эти мероприятия, потому что не хотелось суетиться в толпе и мыться на виду у всех. Банные дни были для меня настоящей пыткой — нужно было ходить голой при посторонних. Было две ванных, около каждой стояла пациентка и держала душ. Была медсестра, которая контролировала процесс и насильно стригла нам ногти. Пока две пациентки мылись, две других стояли голышом и ждали. Через две недели меня перевели в другую палату — её уже не охраняли, но гулять по коридору по-прежнему было нельзя. Зато были тумбочки — одна на двоих. Во время тихого часа я услышала странные звуки, повернулась и увидела, что моя соседка взяла с тумбочки мою туалетную бумагу, начала разрывать её и подбрасывать. Она вообще меня очень пугала, но я никуда не могла от неё деться. К счастью, мне удалось убедить врача, чтобы меня перевели от неё в другую палату. От лекарств я не могла толком читать: буквы расплывались. Иногда в отделении открывалась комната творчества, где можно было порисовать. Я неплохо рисую, но там у меня ничего не получалось — руки не слушались. Двигаться было трудно, думать — тоже. Я могла сутки напролёт лежать с открытыми глазами. Приближался Новый год, и родители попросили главврача, чтобы меня отпустили домой на одну ночь, но им отказали. Это был худший Новый год в моей жизни. У меня было три соседки, и всех отправили в больницу вместо тюремного заключения. Одна из них напала на человека с ножом, это немного напрягало.

От таблеток у меня постоянно текли слюни. Такая проблема была не только у меня: одна девочка пожаловалась на это во время обхода, и медсестра её высмеяла, так что я решила не говорить персоналу ни о каких побочных явлениях. К тому же я знала, что, если мне сменят лекарства, я ещё сильнее задержусь в больнице — таковы правила.

Когда меня наконец выписали, я совсем не чувствовала себя лучше. Я знала только, что никогда больше не хочу проходить через такое и что если я однажды опять решу покончить с собой, надо действовать наверняка, без шансов на выживание.

Когда меня наконец выписали, я наблюдалась у психиатра, но безрезультатно. Таблетки не помогали, я резала себя, располнела от медикаментов. Однажды мне выписали уколы галоперидола, но к тому моменту я уже точно поняла, что меня лечат не тем и не от того, так что просто скомкала и выбросила рецепт. Это была весна, и я пообещала себе дожить хотя бы до осени, всё-таки лето — довольно приятное время года. Я отказалась от всех таблеток, и на какое-то время меня даже накрыла эйфория, у меня начались сильные эмоциональные качели. Если раньше сил и вдохновения не было вообще, то теперь они стали приходить хотя бы приливами. Исчезла сонливость. Теперь я думаю, что всё-таки таблетки как-то подействовали, просто я не замечала этого, пока с них не слезла. Своего диагноза я так и не узнала. Меня постоянно спрашивали, слышу ли я голоса, так что, может, мне поставили что-то вроде шизофрении. Сейчас я уже полтора года без работы — я боюсь людей. Все мои таланты связаны с творчеством, но чтобы заработать этим, надо уметь договариваться и продавать. У меня есть парень — он замечательный. Мы нашли общий язык, потому что у него тоже есть расстройства, и он лежал в той же больнице (она одна на весь город). Но любовь ведь не спасает от ментальных расстройств. Сегодня принято обесценивать депрессию и другие нарушения психики, считать, что от всего могут вылечить любовь, спорт и работа. Многие, кто однажды просто захандрил, любят рассказывать, как их излечил отдых или любовь. Тех, кто по-настоящему страдает от ментальных расстройств, очень угнетают такие рассказы. Я сто раз слышала, что мои проблемы — ерунда, надо просто «взять себя в руки и перестать ныть». И это подпитывало ненависть и презрение к себе, толкало к непоправимым поступкам. Людям надо рассказывать о расстройствах психики, о том, что это серьёзно, что они не одни с этим живут. Чем раньше человек понимает, что он не виноват, что он не придумал себе болезнь, тем больше у него шансов выжить.

ИСТОРИЯ № 4

«Я ДУМАЛ, ЭТО ЛЮБОВЬ»

Мне было пятнадцать лет, и тридцать первого декабря меня бросила девушка. Я тогда думал, что она — любовь всей моей жизни, три часа страдал и маялся, а потом выпил для храбрости и поздно ночью сбросился с восьмого этажа. Кстати, она жила на первом этаже в том же доме, так что я упал почти под её окнами. Когда я очнулся в реанимации, моя первая мысль была: «Какой же я мудак». Сейчас я вспоминаю об этом как о подростковой глупости, которая привела к очень плохим последствиям. Это не была серьёзная проблема, затяжная депрессия — просто спонтанный поступок. Потом я перенёс шесть операций, две из них — на позвоночнике. Девять месяцев мотался по больницам и на всю жизнь остался хромым. До этого я занимался футболом, мне нравилось, а теперь мне приходилось учиться ходить заново, и я понимал, что и жить теперь тоже надо будет учиться по новой. Когда меня выписали, хотелось закрыться в четырёх стенах и больше никогда не выходить на улицу. Но всё же у меня была сила духа, и однажды я подумал: «Чем я хуже всех остальных? Да, я теперь хромой, но ведь жизнь не закончилась». Я сделал усилие над собой, стал общаться со старыми друзьями. Некоторые люди смеялись над моей кривой походкой: кто-то за спиной, а кто-то — в открытую. Но я решил не обращать внимания. Я увлёкся рок-музыкой, ездил на концерты в разные города, общался на форумах. Постепенно появились и новые друзья — им было неважно, как я выгляжу. С девушками проблем тоже не было. Однажды в чате на сайте группы «Пилот» я познакомился с девушкой, которая мне понравилась. Мы познакомились вживую тридцать первого декабря — на Новый год спустя ровно пять лет после того, как я выпрыгнул из окна. Я в тот же день предложил ей встречаться, а потом она стала моей женой: мы неразлучны уже двенадцать лет.

ИСТОРИЯ № 5

«Я ВСЁ СПЛАНИРОВАЛА»

Я дважды пыталась покончить с собой — как мне тогда казалось, из-за несчастной любви. На самом деле, думаю, проблема была скорее в моей неуверенности в себе, которая наложилась на неудачные обстоятельства. Первая попытка была очень необдуманной, импульсивной. У меня был парень — моя первая любовь — с которым, как мне казалось, у нас всё складывалось очень благополучно. А потом я увидела, как он целуется с моей подругой. Мне казалось, во всём виновата моя заурядность, неинтересная внешность. Я почувствовала себя никчёмным и некрасивым человеком без будущего, тем более что на тот момент мне плохо давалась учёба. Я пошла в ближайший магазин, купила лезвия и прямо на улице вскрыла себе вены. Кожа разошлась, из руки хлестала кровь, я видела свои мышцы и сухожилия. Это сразу же меня отрезвило: выбежала на дорогу, остановила первую же машину и попросила отвезти меня в больницу, где мне наложили швы. Мои родители тогда даже ничего не заметили — они разводились, и им было не до того.

Когда я поняла, что натворила, то даже не особо испугалась. Больше всего меня волновало, что рука может остаться повреждена: я мечтала стать хирургом, и если бы я покалечилась, это перечеркнуло бы мою карьеру. О том, что я в тот день могла умереть, я задумывалась меньше. Несколько месяцев я провела в апатии, часто прогуливала школу. Мне казалось, что окружающие обо всём знают и осуждают меня. Хорошо, что у меня был близкий друг, который меня поддерживал. Причём не жалостью и причитаниями — он довольно жёстко пытался вправить мне мозги и объяснить, что я поступила безответственно. На меня это подействовало. Рука зажила, и всё вернулось на круги своя.

Через несколько лет я начала встречаться с очень хорошим, порядочным человеком, он по-настоящему меня любил. Но мне он был почти безразличен. Наши отношения длились шесть лет. Я часто порывалась уйти от него, но мешали, опять же, мои комплексы: мне казалось, что я никому больше не нужна и, если уйду, всегда буду одинока. Но потом, в 2012 году, когда я уже училась в институте, я очень сильно влюбилась в своего одногруппника, и всё-таки ушла от своего парня к нему. Для одногруппника наши отношения оказались просто интрижкой, чем-то несерьёзным. И тогда я провалилась в глубокую депрессию, я окончательно уверилась, что никогда не буду никому нужна. Мой бывший парень — тот, от которого я ушла — простил меня, и мы опять начали встречаться. Но он вызывал у меня только раздражение, я всё ещё любила того своего одногруппника. Я всё время чувствовала себя виноватой, а мой молодой человек относился ко мне так трепетно, что становилось только хуже. Тем временем у одногруппника завязались длительные и серьёзные отношения с другой девушкой, я наблюдала за ними и страдала. Так продолжалось год. Я ударилась в маниакальное самосовершенствование, мучила себя диетами, каждый день ходила в спортзал и пробегала по двадцать километров, похудела до сорока семи килограмм. Постепенно всё это стало совершенно невыносимым. Я больше не могла строить из себя счастливую возлюбленную и обманывать своего парня, не могла смотреть на то, как счастлив мой одногруппник с новой девушкой. Я училась в медицинском вузе и знала, что бывает при передозировках разных медикаментов. Я всё спланировала, дождалась, пока моя соседка выйдет из дома, и выпила смертельную дозу таблеток. Мне повезло: соседка за чем-то вернулась и вызвала скорую. Когда я пришла в себя, врачи сказали, что, не приди моя подруга вовремя, у меня бы, скорее всего, не было шансов выжить. И вот тогда мне стало по-настоящему страшно. Меня в принудительном порядке направили к психиатру, я стала пить антидепрессанты, и постепенно зацикленность на моих проблемах начала уходить. Стало заметно легче. Мне сказали, что у меня эндогенная депрессия — то есть та, которая обусловлена биологическими причинами, а не внешними факторами. С эндогенной депрессией человек по жизни склонен к суицидальным мыслям. Но в итоге таблетки и сеансы у специалистов мне помогли: я научилась принимать себя и любить, появилась уверенность, я научилась искать корень проблем в себе, а не во внешнем мире, и сейчас всё хорошо. Но мне смешно, когда окружающие говорят, что депрессия — результат безделья. Я, как и хотела, стала хирургом, у меня красный диплом медицинского вуза. Какое тут может быть безделье?

ИСТОРИЯ № 6

«Я НЕМНОЖКО ТРОНУЛСЯ УМОМ»

Это случилось два года назад. У меня долго не складывалось с высшим образованием, и когда я наконец поступил в творческий вуз, то оказался на пять лет старше своих однокурсников. Там, на первом курсе, я познакомился с девушкой, в которую моментально влюбился, мне просто снесло крышу. Никаких рациональных причин не было: мы почти не общались, я ничего про неё не знал, просто познакомился на вечеринке, и она показалась мне безумно красивой. Всё развивалось стремительно — уже через несколько дней я мог думать только о ней. Близких друзей у меня тогда не было, и мне не с кем было поделиться. Вскоре я встретил ту девушку на другой вечеринке и какими-то полунамёками попытался узнать, что она обо мне думает. Выяснилось, что у неё вообще нет каких-то особых эмоций, связанных со мной, она общалась довольно холодно и быстро переключилась на своих друзей. Я был пьян, и раздумья заняли всего несколько секунд. Мы были на четвёртом этаже сталинского дома с высокими потолками, я забрался на подоконник и свесился с обратной стороны стены. Не знаю точно, хотел ли я именно покончить с собой или просто привлечь к себе внимание, я просто был в какой-то истерике. До этого со мной никогда не происходило ничего подобного: я бережно относился к себе и избегал любых опасных ситуаций, никогда не рисковал здоровьем, даже особо не пил. Но тут я как будто немножко тронулся умом. Оказавшись за окном, я понял, что не заберусь обратно, и испугался. Люди, которые были в комнате, пошли звать на помощь — втащить меня сами они не смогли. Я слышал, как что-то кричат таксисты, стоящие вдоль дороги. Долго висеть было тяжело, а под окном росло дерево, так что я постарался оттолкнуться от стены так, чтобы ветки смягчили падение. Это особо не помогло, но всё-таки была зима — я упал в снег и ничего себе не сломал. Отделался сотрясением мозга и кучей ушибов. На полминуты я потерял сознание, и, когда открыл глаза, вокруг меня уже стояла толпа людей. Я отказался от помощи, сам встал и пошёл в здание. Поднимаясь по лестнице, я думал о том, что только что случилось что-то очень дикое, и что раз я это сделал, в моей жизни что-то не так и об этом надо задуматься. Боли я сразу не чувствовал, но, когда отошёл от шока, всё-таки поехал в больницу. Приходил полицейский и спрашивал, кто меня столкнул. Мне несколько раз пришлось объяснять, что я просто дурачился и случайно выскользнул: если бы я признался, что всё сделал намеренно, меня бы отправили в психиатрическую больницу. Через месяц мне пришло письмо из МВД — отказ в возбуждении уголовного дела. Так я узнал, что в подобных случаях всегда автоматически заводится дело. Чему ещё меня научила эта история? Возможно, тот инцидент был для меня встряской, которая предотвратила что-то более страшное. В любом случае, теперь я уже не полезу на подоконник в подобной ситуации.

ПРЕДСМЕРТНЫЕ ЗАПИСКИ: ПОСЛЕДНИЕ СЛОВА САМОУБИЙЦЫ

Предсмертная записка — важный атрибут добровольного ухода из жизни для самоубийцы и способ проникнуть в последние мысли добровольно ушедшего из жизни для учёных. Изучаем, что и зачем пишут люди перед смертью на протяжении веков.

«Володька! Посылаю тебе квитанцию кассы ссуд — выкупи, братец, мой бархатный пиджак и носи на здоровье. Еду в путешествие, откуда ещё никто не возвращался. Прощай, дружище, твой до гроба, который мне скоро понадобится»

(студент – товарищу,

конец XIX – начало XX века)

Какие изменения происходят в сознании людей, которые решаются на самоубийство? Суицидологические исследования показывают, что есть вполне типичные когнитивные процессы, свойственные потенциальным и реализовавшимся самоубийцам. Например, сужается сознание, то есть мышление человека зацикливается на принципе «всё или ничего», когда все вещи делятся на чёрные и белые, а тяжёлая ситуация возносится в ранг совершенно безвыходной. Происходит мысленная фильтрация: индивид зачастую фиксируется на одном неприятном или ужасном воспоминании, моменте, который всё время всплывает в сознании как доказательство ничтожности его существования. Это дополняется дискредитацией положительного, когда человек отрицает значимость или само существование приятных и радостных переживаний и событий, которые начинают восприниматься болезненно, как какие-то атавизмы в его депрессивной картине мира. Сознание человека в подобном состоянии заполняет невыносимая душевная боль, с которой становится всё труднее бороться.

1

«Дорогая тётя! Я сейчас в лесу. Мне весело, рву цветы и с нетерпением ожидаю поезда. Было бы безумно просить Бога о помощи в том, что я задумала, но я всё-таки надеюсь привести в исполнение своё желание»

(классная дама (воспитательница в женской гимназии),

конец XIX – начало XX века)

Суицидологам стоит больших трудов находить данные, которые бы широко и качественно освещали ментальное состояние самоубийцы. В первую очередь для этого используются рассказы и письменные заметки выживших самоубийц, где они подробно описывают, как менялось их сознание порой на протяжении нескольких месяцев, прежде чем они решались на последний шаг. Другой ценный материал — это предсмертные записки, последние слова человека, который перешёл грань. Однако обычно только 15-40 %  самоубийц оставляют предсмертные письма, что ограничивает возможность использования этого источника как максимально надёжного для интерпретации мотивов самоубийц. А вот в криминологии для квалификации смерти как суицида предсмертная записка — один из сильнейших аргументов (наряду с характерным способом смерти, местом и семейными обстоятельствами). Конечно, всегда существует вероятность подложной записки с целью представить убийство как суицид, но на данный момент существует целая проработанная методика, которая нацелена на то, чтобы отличать ложные предсмертные записки от настоящих.

«Я очень устала от этой круговерти эмоций, поэтому я решила положить ей конец, уйдя из жизни»

(женщина шестидесяти лет,

конец XX века)

Предсмертная записка рассказывает многое: что человек чувствовал, о чём думал, кого хотел бы увидеть в последний момент, что советует тем близким, которых покидает, и главное — в чём мотив его нежелания продолжать жизнь ни на каких условиях. «Предсмертная записка» — это самое точное выражение. Это действительно короткое послание, которое чаще всего умещается на тетрадном или печатном листе. Но есть и настоящие предсмертные письма — длинные трактаты, затрагивающие самые различные темы — от неразделённой любви до нынешней политической и экономической ситуации. Характерно, что функциональность бумаги в данном случае ограничена — лишь немногие близкие люди, несколько полицейских и следователи прочтут прощальные слова самоубийцы (за исключением тех случаев, когда предсмертные записки оказываются опубликованными в СМИ). Как новое публичное пространство для написания предсмертных писем можно рассматривать интернет, в частности социальные сети. Здесь уже тысячи людей смогут увидеть и прочитать предсмертное послание, которое, правда, иногда приобретает демонстративно-шантажный характер.

«Уходить будем красиво»

(Денис Муравьёв, Катерина Власова,

2016 год)

2

Возможно, первая предсмертная записка была написана на папирусе.

«…С кем я говорю сейчас?

Братья злы,

И праведный человек считается врагом.

С кем я говорю сейчас?

Не осталось праведников,

Отдана земля творцам беззакония….

Смерть предо мной сейчас,

Как запах мирры,

Как прогулка под парусом под дуновением ветра.

Смерть предо мной сейчас,

Как запах цветов лотоса,

Как сладкое пьяное безумие.

Смерть предо мной сейчас,

Как жажда вернуться в дом родной

После многих лет в плену»

Эти стихотворные строчки, душевный крик почти четырёхтысячелетней давности, сейчас находятся в Берлинском музее. Они были написаны неизвестным египтянином на папирусе, предположительно в эпоху Среднего царства (2040–1783 годы до нашей эры) в Древнем Египте. Большая часть папируса была утеряна, но сохранились четыре поэмы, каждая из которых начиналась своей анафорой и представляла разговор человека с его душой. В тексте много религиозных и философских отсылок, которые отражают мировоззрение египтян того времени, но вот что интересно: состояние депрессивного размышления, в которое погружён автор, в точности соответствует современному описанию душевного состояния пациентов, страдающих тяжёлой депрессией. Это тот же конфликт с совестью из-за желания совершить самоубийство, подавленность, неуверенность в будущем, мрачная картина мира, паранойя. И даже такая деталь: египтянин считает, что другие относятся к нему как к дурному запаху или неверной жене — также и современные пациенты с тяжёлыми депрессивными расстройствами склонны считать, что они источают дурные запахи. Достоверно сложно сказать, убил ли себя в итоге этот несчастный, но, похоже, что симптомы депрессивного психического состояния за тысячелетия не изменились.

«Я устала жить и не гожусь»

(учительница,

конец XIX – начало XX века)

3

У предсмертных записок есть значимая социальная функция: во-первых, они выявляют существующие в обществе «мотивационные заготовки» или объяснительные схемы, которые оправдывают акт суицида, во-вторых, они непосредственно формируют у человека представление о стандартных ситуациях, когда самоубийство признаётся как возможный выход из ситуации (даже при коллективном осуждении такого выхода). В истории много примеров: в европейском дворянском обществе XIX века суицид мог рассматриваться как приемлемая альтернатива потери чести. Именно такой мотив можно выявить из данной предсмертной записки оскорблённого немца, обвинённого в служебных растратах (конец XIX – начало XX века):

«Солнце для меня восходит в последний раз; жить, когда честь была заподозрена, невозможно, бедное сердце перестанет страдать, когда оно перестанет биться, но жаль, что не от французской пули».

А после выхода в свет романа Гёте «Страдания юного Вертера» по Европе прокатилась волна подражающих самоубийств молодых людей, которые сочли самоубийство от неразделённой любви прекрасным романтическим поступком. И впоследствии подобная смерть утвердилась как литературный штамп.

«Я на коленях умолял её вернуться, но она не поняла. Прощайте все!»

(Виталий Железнов,

2014 год)

Считается ли оправданным самоубийство, причиной которого был уход супруги? В современном обществе такая причина, скорее всего, не кажется достаточно весомой. Но культурное табу на самоубийство, общественное неприятие этого явления работает лишь в определённых границах. Пока случай абстрактен, люди склонны осуждать суицид. Однако с появлением реального инцидента отношение к этому меняется:

«Дорогая Мэри, я пишу эти строки тебе потому, что они самые последние. Я на самом деле думал, что вы с малышом Джо возвратитесь в мою жизнь, но вы так и не вернулись. Я знаю, что ты нашла другого человека, очевидно, лучшего, чем я. Надеюсь, что этот сукин сын сдохнет. Я тебя очень люблю и Джо тоже. Очень больно думать о том, что у нас с тобой ничего не вышло. Я много мечтал о нашей жизни вместе, но это оказались только мечты. Я всегда надеялся, что они сбудутся, но теперь точно уверен, что этого никогда не случится. Я надеюсь оказаться на небесах, хотя в моём случае наверняка попаду в ад…»

Предсмертная записка как бы одушевляет конкретный случай одного несчастного человека, она раскрывает его мотивы, его переживания, которые можно понять; включается сопереживание. Социальное представление «самоубийство — это плохо» отходит на задний план, а вместо него подключается сочувствие, человеческое понимание.

«…Пожалуйста, заботься о маленьком Джо, ведь я люблю его всем сердцем. Не говори ему о том, что случилось. Скажи, что я уехал далеко-далеко и, возможно, когда-нибудь вернусь. Добавь, что не знаешь, когда именно. Ну вот, кажется, это всё. Береги себя. P.S. Я знаю, что у нас были шансы помириться, но ты этого не желала, ты хотела трахаться с кем-то другим, ну, так теперь ты этого добилась. Не могу толком сказать, ненавижу я тебя или люблю. Ты никогда не узнаешь этого. Искренне твой, твой муж Джордж» 

(мужчина двадцати четырёх лет,

конец XX века)

4

Предсмертная записка — последний коммуникативный акт человека, решившегося лишить себя жизни. Суицидологи выделяют определённые параметры для анализа предсмертных записок, которые дают возможность понять переживания и эмоциональные состояния самоубийц, а также характерные, повторяющиеся мотивы; в конечном итоге это помогает экспертам превентивной суицидологической службы  действовать эффективнее.

У предсмертных писем в большинстве случаев имеются адресаты. Зачастую это супруг/супруга, дети, мать, другие близкие. Это письма об извинении, пожелании жить дальше счастливо, о любви, изредка это может быть циничное послание:

«Милые мои родители, извещаю вас, что я с белого света уволился, а вы будьте здоровы»

(молодой человек из купеческой семьи,

конец XIX – начало XX века)

В некоторых случаях, когда акт суицида играет роль протеста против устройства общества, адресатом становится массовая аудитория. Например, это записка предпринимателя Ивана Анкушева, перед суицидом совершившего несколько убийств городской правящей элиты Кировска (2009 год):

«Письмо о противостоянии. Я, предприниматель Иван Анкушев, занимаюсь бизнесом и владею четырьмя магазинами. Мне не дают возможности делать то, что я считаю нужным. Надежды на честность арбитражного суда нет. Вы меня уничтожили. Не доживу до сбора грибов. Это моё любимое занятие».

В большинстве записок затрагиваются определённые темы: самой частой является извинение за свой поступок или за всю прожитую жизнь, вторая по упоминаемости — невозможность выносить страдание или боль, далее — любовь, практические инструкции или советы, а также, конечно, обвинения. Часто эти темы комбинируются:

«Прости меня, ведь сегодня я умру. Я просто не могу жить без тебя. А значит, можно и умереть. Может, там будет покой. У меня внутри такое ужасное чувство пустоты, которое просто убивает меня. Нет больше сил его терпеть. Когда ты оставила меня, я умер внутри. Должен сказать, что у меня ничего не осталось, кроме разбитого сердца, и именно это подталкивает меня к такому поступку. Я взываю к Богу, чтобы он помог мне, но Он меня не слышит. Иного выбора у меня не осталось»

(мужчина тридцати одного года,

конец XX века)

Предсмертные послания зачастую переполнены тяжёлыми эмоциями: виной и сожалением, чувством безнадёжности, гневом, стыдом, страхом. В большинстве случаев вина и сожаление преобладают:

«Хана, береги себя и сына и прости меня за твою исковерканную жизнь: прости, моя святая Хана! Если с тобой не ужился, то с кем же в мире могу жить»

(поручик,

конец XIX – начало XX века)

Гораздо реже встречается гнев, причём он более характерен для мужчин, обвиняющих жён в доведении до суицида. Но бывают и женские гневные послания, например, письмо взрослой воспитанницы детского приюта к бывшему учителю (конец XIX – начало XX века):

«Неужели у тебя повернулся язык сказать, что я была женщиной, когда сошлась с тобою. Знай, окаянный, что ребёнок уже шевелится, и, умирая, и я, и он проклинаем тебя. Ты одним словом мог возвратить жизнь и мне, и ему. Ты не захотел. Пускай же все несчастья будут на твоей голове. Терпи во всех делах одни неудачи, будь бродягой, пропойцей, и пусть моё проклятье тяготеет над тобою везде и всюду. Я буду преследовать тебя днём и ночью... Жить мне безумно хочется».

5

На основе анализа эмоций, тем и адресатов предсмертных писем суицидологи выделили предположительные мотивы самоубийств:

ИЗБЕГАНИЕ

Это самый часто упоминаемый мотив — невозможность терпеть дальше невыносимую душевную боль, утрату, вину или стыд за социально неприемлемый поступок.

«Я сижу один. Теперь, наконец, наступит свобода от тех душевных мучений, которые я испытывал. Это не должно ни у кого вызывать удивления. Мои глаза уже очень долгое время говорили об отчаянии. Отверженность, неудачи и крушение надежд сломили меня. Нет никакой возможности вытащить себя из этого ада. Прощай, любимая. Прости меня»

(мужчина сорока девяти лет, конец XX века)

ПРОТЕСТ

Протест против тяжёлых семейных проблем, против несправедливости общества по отношению к индивиду, против жестокости — другой частый мотив, который встречается значительно чаще среди людей в возрастной группе от двадцати шести до тридцати пяти лет. Этот мотив часто связан с выражением эмоций гнева и обвинения, и записка нередко адресуется конкретному человеку.

«Это — месть, она давила мне на грудь» 

(Бекир Небиев, 2015 год)

САМОНАКАЗАНИЕ

Попытка наказать себя или искупить вину за поступки, субъективно оцениваемые как тяжёлые и непоправимые.

«Мама, мамулечка! Я ухожу, чтобы не возвращаться предателем, опозорить всех, весь наш род. Так бывает, выдержи. Я прошу тебя. Я с тобой тот, что был раньше…»

(Александр Долматов, 2013 год)

ПРИНУЖДЕНИЕ

Мотив, цель которого — привлечь внимание адресатов к какой-то проблеме и заставить их изменить своё поведение.

«…Надеюсь, что мне удастся провести отстрел паразитов в Нижнетагильском филиале Фонда СС (достаточно пожили за мой счёт). Тогда хоть одно поколение чиновников в этой конторе, помня о судьбе предшественников, не будет портить жизнь людям. Жалко, что нет возможности наказать ФСС Якутска, с действий чиновников которого началось „счастливое“ завершение моей жизни…»

(Сергей Рудаков, 2010 год)

РАЦИОНАЛЬНЫЙ ОТКАЗ

Рациональный отказ — объяснение своего поступка как невозможности и бессмысленности дальше терпеть тяжёлую болезнь, возрастные ограничения и так далее. Мотив прежде всего характерен для возрастных групп старше шестидесяти лет.

«…Чтобы не оставлять места для домыслов, коротко объясню. В последнее время два инфаркта и инсульт на фоне диабета подарили мне массу неприятных ощущений. Из-за частичного паралича ходить, думать и работать становится труднее с каждым днём. Грядущее растительное существование — оно как-то совсем уж не по мне. Так что, действительно, пора…»

(Андрей Ширяев, 2013 год)

КРИК О ПОМОЩИ

Записка может быть отчаянной попыткой привлечь внимание других людей к своим душевным страданиям, необязательно носит демонстративный характер, и может и не осознаваться самим человеком как крик о помощи.

«Раз уж у меня нет любви, которая так мне нужна, значит, у меня ничего не осталось»

(женщина, сорок пять лет, конец XX века)

Часто мотивы комбинируются, сочетаются друг с другом. Хотя не все предсмертные записки легко интерпретировать и говорить о наличии каких-то мотивов. Есть лаконичные, короткие послания, из которых сложно что-либо понять (конец XIX – начало XX века): «Хочется съездить на тот свет», «Пора сыграть в ящик». Или необычные записки, содержащие экзистенциальные размышления:

«Чувства, пережитые на вершине скалы у водопада Кэгон: Мир слишком велик и история слишком долга, чтобы их могла оценить такая кроха, как существо ростом в пять футов… Истинная природа всего сущего выходит за рамки понимания. Я решил умереть с этой мыслью… Теперь, на вершине скалы, я больше не испытываю тревоги» 

(Ми-сао Фудзимура, 1903 год)

6

Сочинение предсмертной записки может быть спонтанным решением, когда она пишется быстро, на первом попавшемся под руку клочке, а может осмысляться в течение продолжительного времени. Анатолий Кони, российский юрист конца XIX века, написавший труд «Самоубийства в законе и в жизни», приводит следующий пример: «Провинциальная артистка Бернгейм, двадцати двух лет, отравляется кокаином и в письме к брату подробно описывает постепенное ощущение, „когда душа отлетает под влиянием яда“, и оканчивает письмо недописанной фразой: „А вот и кон…“». Тем не менее чаще встречаются короткие предсмертные послания, написанные на листе, вырванном из блокнота:

«Не вините никого: тернистый путь жизни стеснял мне дорогу, я старался освободиться, но напрасно. Теперь не хочу больше идти и не могу» 

(учитель, конец XIX – начало XX века)

Традиционно для предсмертных писем используется бумага, но есть и исключения: записки самоубийц находят и на случайных предметах — обрывках обёрточной или туалетной бумаги, бланках рецептов, поверхности скатерти стола или даже коже. В далеко не позитивном смысле социальные медиа становятся всё более популярными средствами для публикации предсмертных посланий родным, друзьям и многим другим людям.

«У всех, кто меня знал, прошу прощения, но Омаха меня изменила и перепахала, а школа, куда я теперь хожу, ещё хуже. Вы услышите о том зле, что я натворю, но меня до этого довела чёртова школа. Я хочу, чтобы вы меня помнили за то, кем я был до этого. Я знаю, что сильно повлиял на жизни семей, которые я разрушил, мне очень жаль. Прощайте» 

(предсмертная записка американского старшеклассника, опубликованная им на странице в Facebook, 2011 год)

***

Альбер Камю писал: «Есть лишь одна по-настоящему серьёзная философская проблема — проблема самоубийства. Решить, стоит или не стоит жизнь того, чтобы её прожить — значит ответить на фундаментальный вопрос философии… Таковы условия игры: надо дать ответ». Это хороший философский вопрос, но в повседневной жизни люди не склонны останавливаться и находить место и время, чтобы подумать над ответом. Только для самоубийц — тех, кто решает, что игра не стоит свеч, — поиск решения становится значимым. И разве в своих записках они не ищут причин, которые смогли бы опровергнуть ценность жизни с её бесконечными страданиями? Их можно понять. Но результат прочтения предсмертного письма может оказаться парадоксальным: благодаря сопереживанию читатели задумываются над главной философской проблемой: для чего мы существуем и как нам следует прожить жизнь.