Как биохакеры борются с болезнями и старостью

Весь октябрь в интернете активно обсуждают биохакинг. Об этом явлении многие узнали благодаря нашумевшей статье основателя «Островка» и TokBox Сергея Фаге, который рассказывает о том, как собирается при помощи биохакинга продлить себе жизнь. Для этого он следит за сном и питанием, занимается спортом, голодает, ходит к психологам, регулярно сдает анализы и принимает антидепрессанты и БАДы — то есть соблюдает вообще все общеизвестные рекомендации врачей, и даже больше. Однако можно ли фанатичную слежку за здоровьем называть биохакингом?

Журнал The Village поговорил с создателем проекта «XXII век» и специалистом по искусственному интеллекту Сергеем Марковым о том, что такое биохакинг на самом деле, почему сахар для современного человека вреден, какие технологии люди уже используют для усовершенствования тела и когда наступит эра постчеловечества.

— Вы сейчас попросили в кофе не класть сахар. Тоже избегаете его?

— Я сахар в основном не употребляю, потому что у современного человека и так его избыток в рационе — он добавляется практически во все продукты. Но я пользуюсь сахарозаменителем.

— Говорят же, что сахарозаменители чуть ли не вреднее.

— Есть много бытовых мифов, и ориентироваться можно только на исследования. Для начала: сахарозаменители — это очень много различных субстанций. Откуда появился миф о том, что сахарозаменитель вреден? В свое время один из сахарозаменителей, сахарин, показал в некоем исследовании статистически значимое увеличение опухолей — исследование проходило на мышах. На его основании сахарин на долгое время внесли в список канцерогенов. На протяжении нескольких десятилетий его не использовали, пока не перепроверили исследование на больших выборках. Оказалось что в нем были серьезные методологические ошибки, количество сахарина, которое мыши получали, раз в сто превосходило дозу, которую используют люди. В принципе, очень многие вещества в таких количествах будут канцерогенными. Обычный сахар, если его есть в день по 50 ложек, тоже может очень негативный эффект на организм оказать.

— А сахар вообще очень вреден?

— Ну с сахаром проблема какая... Наша биология не поспевает за нашим образом жизни. За последние 50 лет в развитых странах люди стали в среднем расходовать на тысячу килокалорий в день меньше. Сократилось количество физического труда, используемого в экономике, за счет транспорта и более рациональной организации труда. В результате мы, конечно, сильно перебираем по калорийности. То есть в целом если уж снижать калорийность, то в первую очередь за счет быстрых углеводов, потому что мы, в общем-то, ничего не теряем, исключая их из рациона.

— Давайте все-таки к биохакингу. Вы наверняка читали статью Сергея Фаге, с которой и пошла волна обсуждений. Что думаете?

— Читал, конечно, и даже активно участвовал в троллинге и разных шуточках на эту тему…

— Почему?

— По нескольким причинам. Во-первых, достаточно сумбурный текст, в котором сочетаются вполне разумные вещи, которые согласуются с современными исследованиями, и в то же время там странные заявления, например, он рекомендует всем употреблять органик-фуд, что странно звучит.

— Что странного в желании есть только органик-фуд?

— Потому что вся пища по сути органическая, кроме разве что воды и соли. Органик-фуд — это индустрия, которая паразитирует на страхах людей перед современными технологиями.

— А как же курица в гипермаркетах, которую, говорят, обкалывают всякой химией — лучше ее не есть? Или яблоки и помидоры, которые смотрятся как восковые?

— Боюсь, это миф. То, что люди боятся всяких веществ, это результат того, что люди просто мало о них знают. Дикарь боится паровоза, а современный дикарь — химии. Яблоки обрабатывают воском. Все вещества, применяемые в пищевой индустрии, тщательно тестируются множеством инстанций. Если бы было вредно, гипермаркеты бы давно засудили.

— Окей. Что еще не так с Фаге?

— Вся эта история с Фаге достаточно неоднозначная, на мой взгляд. Материал был нарочито провокационным. Ну, во-первых, в принципе, когда богатый успешный мальчик с интеллигентным лицом кого-то начинает учить жизни, это сразу вызывает реакцию на уровне «что это он, на альфа-самца не похож, а нас всех учит чему-то!» Вдобавок 200 тысяч долларов человек куда-то потратил. У каждого есть обычно свои представления о том, куда следует потратить 200 тысяч долларов, если они появятся. Среди них биохакинг редко занимает одно из первых мест в списке. Одной из реакций было: «На что он тратит деньги? Почему он не тратит, например, на кокаин?..» Хотя кокаин — это тоже биохакинг в какой-то степени.

— Поясните.

— Ну мы же вмешиваемся в биохимические цепочки организма, почему нет?

кокаин – это тоже биохакинг в какой-то степени

— То есть любое вмешательство, которое меняет так или иначе организм, можно называть биохакингом?

— Общепринятого определения у этого понятия нет, это обозначение для некоей субкультуры, группы людей, которые увлечены тематикой вмешательства в деятельность организма. В принципе, весь наш вид, все человечество — биохакерский вид. Если разобраться, много миллионов лет назад, когда мы изобрели огонь и научились термически обрабатывать пищу, мы вообще радикальным образом вмешались в направление собственной эволюции. Огня не было, мы не могли сварить зерна и сделать кашу — и у нас выживали особи с крепкими челюстями. Как только появился огонь, тут же направление отбора изменилось: оказалось, что люди с недостаточно развитым жевательным аппаратом могли уже выживать и спокойно существовать. В эволюции все, что мы видим, продукт эволюционного компромисса.

Вот, например, человеческий мозг. Он не может увеличиваться бесконтрольно в ходе эволюции, даже если в этом есть потребность. Потому что мозг потребляет 20 % энергии всего организма. Помимо этого, большая голова — это еще и опасность смерти при родах, ребенку с большой головой трудно пройти через родовые пути, и в случае, если что-то пойдет не так, погибнут и ребенок, и мать. Поэтому тем силам в эволюции, которые стремятся сделать большой мозг выгодным, противостоят факторы, которые делают это невыгодным. И в результате тот мозг, который у нас есть, — это продукт компромисса между разными направлениями отбора.

Когда мы стали варить кашу, оказалось, что челюсти могут уменьшаться, а высвободившееся пространство может быть использовано для увеличения мозга. Таким образом, создав огонь и перейдя на питание вареной пищей, мы вообще изменили свою биологию радикальным образом. И по всей истории человечества мы, меняя свою среду при помощи технологий, меняли биологически и себя.

Тут штука в чем: биология нашего организма — система весьма инертная, мы меняемся сравнительно медленно. А технологический прогресс за последние несколько сотен лет очень сильно меняет среду, в которой мы живем. Именно поэтому наш организм постоянно выполняет роль немножко архаичной технологии, не очень хорошо приспособленной к тому миру, который мы собственными руками создаем. Биологически мы приспособлены лучше к тому миру, в котором жили наши прапрадеды.

— Почему? Вроде бы, наоборот, все современные технологии облегчают нашу жизнь.

— Совершенно верно, но здесь есть определенный парадокс. Мы научились получать чистый сахар — еще несколько сотен лет назад продукты из чистого сахара были большинству населения недоступны, они были предметом роскоши. Но ведь наши деды тоже жили в условиях естественного отбора, и организм, который достался нам от них в наследие, не очень приспособлен к изменениям, которые произошли. То же самое — снижение физической активности. Но на протяжении многих-многих поколений наши предки достаточно активно работали физически, не сидели в офисах. Мы же теперь сидим — второе поколение, может быть, третье. Естественный отбор очень медленно это компенсирует.

Может быть, на протяжении 10–20 поколений наша биология и изменится таким образом, что для нас офис будет более комфортным, но комфорт, удобство нельзя просто измерить скалярной величиной: более удобно — менее удобно. Оно вроде более удобно, но потом плата за это наступает. В целом более удобно сидеть, чем бежать, но потом через десять лет у тебя начинаются проблемы с позвоночником; сегодня это лучше, а потом внезапно наступает определенная расплата.

— Как может человеческий организм измениться через 10–20 поколений, адаптировавшись под новый мир, в котором не надо так много двигаться?

— Тут есть классические механизмы естественного отбора. На чем они основаны? На том, что те особи, которые лучше приспособлены к среде, дают больше потомства. Понятно, что это работает только на очень больших системах, в каждом отдельном случае человек, не очень хорошо приспособленный к среде, может родить больше детей. Но, когда речь идет обо всем человечестве, сотнях миллионов людей и так далее, постепенно частота людей, более приспособленных к среде, будет в каждом поколении увеличиваться. Через 10–20 поколений получится, что на каждом шаге чуть-чуть больше потомков оставляли более приспособленные.

— Окей, возвращаясь к биохакингу, все-таки мы определяем этим словом любое вмешательство в жизнь человека? Потому что сейчас это звучит во многих статьях как набор правил из медицинских журналов, которые прочитал один человек и все их начал соблюдать.

— Здесь происходит формирование субкультуры. Вот если мы возьмем людей, которые сами называют себя биохакерами, то это люди, у которых есть некоторый набор практик. Эти люди склонны изучать всю современную научную литературу, связанную с биологическими и химическими интервенциями в организм, склонны самостоятельно принимать определенные препараты, основываясь на вычитанных в литературе данных, не обращаясь к врачам предварительно.

Хотя тут вопрос тоже тонкий: если посмотреть на критику Фаге, то его очень часто обвиняют именно в этом, что он занимается самолечением, ничего не понимает в том, что делает. Хотя если взять саму статью, Фаге там трижды упоминает, что он работает в тесной связи с врачами. Но стереотип уже таков, что люди игнорируют то, что написано в тексте, и следуют своему стереотипу о том, что он эти решения самостоятельно принимает. А в целом это тенденция применять те или иные интервенции, которые более-менее известны, но в клиническую практику еще не вошли.

Мы знаем, что медицина — чрезвычайно консервативная система, и в силу высокого потенциального вреда она обычно обвешивает любую интервенцию, которая должна войти в медицинскую практику, кучей проверок. Это обязательные клинические исследования, которые а) дорогие, б) достаточно длительные — клинические испытания с некоторыми целями могут растягиваться на долгие годы. Например, одно дело, если мы испытываем очередной препарат против какой-нибудь разновидности рака — там быстро становится понятно, работает это или нет. Ну а если мы испытываем препарат для профилактики диабета, то, возможно, нам понадобится десятилетие, чтобы набрать достаточную статистику и ответить на вопрос, работает ли это и есть ли там какая-то серьезная побочка, которая перевешивает положительный эффект.

У меня есть ощущение, что многие биохакеры — люди со склонностью к... лудоманской психологии, у них болезненная приверженность игре, желание сделать ставку и выиграть. При том мы знаем, что по статистике игрок казино проигрывает, если играет достаточно долго и делает много ставок. Тем не менее он надеется каждой своей ставкой сорвать куш. В этом плане у биохакеров тоже есть такое: я возьму таблетку, которую еще никто толком не знает, которая еще не внедрена в клиническую практику, но показала обещающие результаты на мышах, на выборке из 30 мышей и 100 червей, и, была не была, буду принимать — и, глядишь, выиграю, сорву куш.

Эти два момента ключевые: отслеживание всех исследований, связанных с фармакологическим вмешательством в деятельность организма, чаще всего со смещением в сторону интервенций, которые позволяют либо продлить жизнь, либо повысить ее качество, и плюс к этому прием препаратов, которые еще не утверждены в клинической практике.

НАШ ОРГАНИЗМ ПОСТОЯННО ВЫПОЛНЯЕТ РОЛЬ НЕМНОЖКО АРХАИЧНОЙ ТЕХНОЛОГИИ,не очень хорошо приспособленной к тому миру, который мы создаем собственными руками

— А я бы сказала, что у них психология людей, которые борются за идею стать сверхчеловеком. Они укрепляют свой организм, усиливают эффективность, чтобы получить конкурентное преимущество перед другими людьми, выйти на другой уровень. Они же не лечат болячки, которые у них уже есть. Они свой и так хороший организм пытаются сделать сильнее и быстрее.

— Вопрос немножко тонкий, философский, потому что, с точки зрения большинства биохакеров, все мы неизлечимо больны в силу того, что мы все смертны. В этом смысле в биохакерском сообществе есть тенденция ратовать за признание старения заболеванием. С точки зрения биохакера, это не столько вмешательство в работу организма, который работает правильно, сколько скорее изначальное признание того, что организм работает по определению неправильно. Он вообще нас собирается прикопать, и с этим что-то надо делать.

Но в целом да, наверное, правильно, что биохакеры чаще принимают препараты без клинических на то показаний. В медицине это тоже в ряде случаев является нормой, когда речь идет о профилактике. Если люди относятся к определенным группам риска, скажем, повышенная группа риска сахарного диабета в связи с повышенным весом, образом жизни, чем-то еще, то медицина вполне себе может для профилактики прописать определенные интервенции.

С сахарным диабетом до того, как появился инсулин, человек, заболевший диабетом, соблюдая строгую диету и определенную физическую активность, в целом мог прожить достаточно долго, не умереть, тем не менее смертность была огромная. В основе таких рекомендаций по диете и изменению активности лежит предположение о том, что человек совершенно волен и свободен это сделать. На самом деле, конечно, нет, потому что все мы люди и живем в мире со своими ограничениями, своими источниками стресса, своими ограниченными волевыми ресурсами, планами мира на нас: если у тебя аврал на работе, ты не пойдешь в это время в спортзал.

Здесь от таких рекомендаций часто несет самообманом, и в этом плане биохакеры, может быть, стараются немножко вернуться с небес на грешную землю. И сказать, мол, хорошо — вести правильный образ жизни, но на это надо много сил и средств, которых нету, банально какие-то пищевые паттерны, которые мы в детстве получили, когда родители свою любовь проявляли через что-нибудь вкусное, когда на нас нападают проблемы, мы идем и позволяем себе съесть что-нибудь вкусненькое. И не факт, что, если мы себе в этом откажем, мы не нанесем себе вреда за счет этого отказа, потому что за скобками остается наше психологическое состояние в силу этих ограничений, насколько мы потом будем трудоспособны, конфликтны и так далее.

— Сергей Фаге как раз, кажется, наоборот, ведет себя как сверхчеловек: он регулярно по расписанию медитирует, занимается сексом, принимает таблетки, антидепрессанты — то есть реально у него это какой-то режим, которым обычный человек не сможет жить.

— Я думаю, это последствия модафинила, который он глушит со страшной силой.

— А как он работает?

— Это антитревожный препарат, но у него побочкой в целом является рост самоуверенности человека.

— Он также пьет литий, антидепрессанты, которые обычно выписывают психиатры, их надо пить по рецепту. Это вообще нормально, что он принимает эти вещества?

— Я думаю, что он получил рецепт, он же пишет, что с врачом работал. Я не вижу там проблем.

— Вы сами тоже, как я вижу, пьете какие-то таблетки. Это БАДы?

— Именно БАДы я не пью почти никакие. Разве что сейчас цитрат магния. А из лекарственных препаратов пью одно лекарство, поскольку у меня лишний вес и диабет в семейном анамнезе; второе — против облысения, третье — если собираюсь съесть что-то жирное (он связывает липазу в кишечнике, в результате около 30 % жиров не усваиваются), четвертое — для профилактики сердечно-сосудистых заболеваний, и аспирин (100 миллиграмм в сутки) — для профилактики сердечно-сосудистых заболеваний (опять же, в семейном анамнезе с этим не очень хорошо). Ну и сейчас пью витамин D, так как по данным последних анализов у меня его небольшой дефицит. Недавно еще делал курс уколов витамина B12.

— А что с БАДами не так?

— Ну, БАД — это просто форма регистрации того или иного вещества. Одно и то же вещество может быть зарегистрировано как БАД и как медицинский препарат. Нужно смотреть по каждой конкретной позиции. Фаге, вообще, там некоторые вещи странноватые делает — типа повышения уровня тестостерона.

— А что с этим не так?

— И у повышенного, и у пониженного тестостерона есть свои проблемы. У повышенного — более частое возникновение ряда форм рака и в частности рака предстательной железы. Наоборот, стремятся снижать уровень тестостерона, чтобы снизить частоту проявления этих форм рака. У сниженного тестостерона тоже есть свои проблемы, например, у пожилых людей это кальцификация аорты, но это в целом можно компенсировать. Есть витамин K2 (mk-7), вроде бы он на более-менее больших выборках показал статистически значимую компенсацию этого эффекта. Но там достаточно много нюансов.

А насчет сверхчеловека... Я задумался над тем, что человек — это сверхобезьяна в некотором роде. Чем плохо быть сверхчеловеком и стремиться к какому-то совершенству, улучшению параметров организма? У нас просто с этим связаны негативные коннотации.

— У меня, кстати, не было негативной коннотации. Скорее сверхчеловек — это то, что сейчас называют постчеловеком. Постчеловечество — это некая стадия, к которой мы идем. Просто есть люди, которые уже сейчас это начинают. Кстати, вот хотела спросить, почему это среди «сколковцев» в первую очередь распространено?

— Я думаю, основная причина, что биохакеры — люди в массе своей образованные и интересующиеся наукой, поэтому среди IT-специалистов, ученых это направление более популярно. Нужно хорошо читать на английском языке, разбираться на каком-то неплохом уровне в биологии, фармакологии и так далее. Но с другой стороны, некоторые из этих интервенций, из этих исследований действительно не так уж мало стоят, поэтому айтишная элита и обладает возможностями. Сдать хорошую панель на маркеры старения — это несколько десятков тысяч рублей.

— А это не грозит такой историей, что дальше разрыв между бедными и богатыми еще и дополнится разрывом между постлюдьми, которые могут себе позволить все эти анализы, бесконечные интервенции в свое здоровье, и людьми, которые не могут себе позволить и живут, собственно, как живут?

— Безусловно, эта проблема есть и будет, только это в принципе верно в отношении любой технологии. Мы живем в обществе растущего имущественного расслоения. К сожалению, эта тенденция пока продолжает развиваться, но эту проблему же должны решать не биохакеры, эта проблема гораздо шире. Это проблема социальная, наверное, у каждого человека есть свои представления, что нужно делать, чтобы этого не допустить, но…

Мы живем в период, который называют второй весной искусственного интеллекта, и развитие систем машинного обучения грозит привести к тому, что количество рабочих мест в экономике будет быстро сокращаться. По мере того, как автоматизированные решения будут заменять людей. В свое время в эпоху промышленной революции в Великобритании, когда «овцы съели людей», тоже стояла проблема в полный рост, и Джонатан Свифт даже написал ехидный памфлет, который назывался «Скромное предложение», где рассказывал, что детей бедняков надо употреблять в пищу…

— …И НА ПЕРЧАТКИ ПУСКАТЬ ИХ КОЖУ.

— Вот. Конечно, мы живем в менее людоедскую эпоху, поэтому предлагаются разные проекты… Мне кажется, что сами по себе технологии проблему не решат и надеяться на это немножко наивно. Многим людям кажется, что мир, в котором мы живем сейчас, более справедливый с точки зрения распределения продуктов общественного производства, чем мир, в котором мы жили 150–200 лет назад. Вроде бы у нас, если посмотреть на экономику, есть акционеры, все принадлежит вроде бы не маленькому числу людей, а значит, есть какая-то демократизация владения средствами производства… а на самом деле нет. Концентрация капитала сейчас гораздо выше, чем 200 лет назад. И оказывается, разрыв между самыми богатыми и самыми бедными многократно усилился.

Обладание знаниями в области информационных технологий плюс встроенность в сферу общения в области высоких технологий — сегодня уже мощный капитал, которым человек обладает, который его выделяет из основной массы населения.

В биохакерском сообществе есть тенденция ратовать за признание старения заболеванием

— В одной статье пишут, что для достижения долголетия некий биохакер использует «музыку, благодарность и осознанность». Это вообще имеет отношение к биохакингу?

— В силу того, что нет четкой границы, четкого определения… Ну, на мой взгляд, принципиально важным для настоящего биохакера является опора на хорошие научные исследования, которые сделаны на хороших выборках с применением хороших статистических инструментов. Тут встает вопрос насчет осознанности, например. Есть ли исследования, в которых эта практика действительно достоверно показала бы преимущество.

— А медитация?

— С медитацией было довольно много попыток исследования, и в целом пока доказательная база весьма слабая. В отдельных исследованиях некоторые положительные эффекты были показаны. Но тут проблема с тем, что с некоторыми вещами мы можем легко организовать более-менее эффективные эксперименты. Хотим мы, например, узнать влияние «Метформина» на частоту возникновения диабета, мы берем три группы людей, одной группе людей даем «Метформин», другой — пустышку, но говорим, что это тоже «Метформин», а третьей группе людей даем ничего. Через какое-то время измеряем статистику в этих группах. Здесь мы используем плацебо, пустышку. Но для некоторых интервенций не так просто эту пустышку сделать. Как плацебо медитации сделать? Вопрос! Это не очень понятно. Можно что-то придумать, но не факт, что это будет хорошо работать.

Пример с акупунктурой. Чтобы исследовать акупунктуру, специально придумали такую плацебо-акупунктуру, когда людям втыкают иголки, но не в те места, в которые предписывает традиционная китайская медицина. Ну и сравнивают, есть ли какая-то статистически значимая разница между этой интервенцией и той — и выясняется, что нет.

— И это доказательство того, что акупунктура не работает?

— Нет, акупунктура не работает.

— Что с голоданием? Правда ли, оно помогает выводить раковые клетки из организма?

— Для некоторых видов опухолей в некоторых исследованиях показан статистически значимый эффект. Но не настолько сильный, что голоданием можно реально вылечиться от рака, это просто в некоторых ситуациях увеличивает эффективность терапии. Я бы хотел акцентировать внимание на том, что я в целом противник самолечения. И прежде чем кидаться принимать те же препараты, что принимаю я или Серж Фаге, нужно обязательно проконсультироваться с врачами.

У меня в практике был опыт похудения на 40 килограммов (со 125 до 85) — в основном за счет интервального голодания и экстремально низкокалорийной диеты. Терял я примерно семь килограммов в месяц, что, в общем-то говоря, не слишком полезно, и делать такие вещи можно только под наблюдением врачей. Вообще, такие методики, как голодание, часто имеют индивидуальные противопоказания и могут приводить к развитию опасных состояний организма.

— Сейчас можно прочитать про различные воздействия на мозг с целью стать умнее. Можете об этих технологиях рассказать?

— Имеется в виду, наверное, транскраниальная магнитная стимуляция? Насчет того, чтобы стать умнее, — выглядит сомнительно; для того, чтобы получить определенные эффекты, развлечься… Я думаю, как развлечение. Вы стимулируете определенные центры мозга.

— И получаешь удовольствие, или что?

— Ну, например, да.

— А не активизируется мозговая активность и ты воспринимаешь все лучше, запоминаешь все лучше?

— Я со скепсисом отношусь к подобным возможностям, потому что мозг человека состоит примерно из 86 миллиардов нейронов, у нас пока нету даже технологии, которая бы позволила нам регистрировать электромагнитную активность отдельного нейрона или даже десятка нейронов. Те методы энцефалографии, которые мы используем (электроэнцефалография, магнитная, МРТ), они все регистрируют одновременно активность примерно 50 тысяч нейронов, поэтому все эти технологии очень грубые.

Есть тонкие технологии, например, оптогенетика. Можно взять и ввести вирусный вектор в мозг, который изменит нейроны, вырастит на них фоторецепторы на основе белка каналродопсина-2, и потом туда можно подвести световод и светить в эти конкретные нейроны и там получать активацию сигнала.

Например, при помощи таких технологий делают радиоуправляемых стрекоз, крыс и так далее. В принципе, в прошлом году впервые было получено одобрение на применение этой технологии на людях, но пока что с целью лечения слепоты. В общем-то, это перспектива для создания эффективных интерфейсов машина — мозг, которые позволят человеку в реальном времени быстро обмениваться информацией с компьютерами непосредственно путем соединения нервной системы с электроникой. Таких опытов много было в свое время проведено и до сих пор проводятся.

Соответственно, есть часть исследований, связанных с восстановлением утраченных возможностей. Уже вошел в клиническую практику с начала 2000-х кохлеарный имплантат — специальный прибор, который состоит из микрофона, процессора, который преобразует сигналы, и внутрь черепа устанавливается беспроводной приемник, связанный со слуховым нервом микроэлектродами. Внешняя часть устройства передает туда оцифрованный звук, а внутренняя часть непосредственно передает данные в слуховой нерв, и таким образом человек слышит — это, по сути, искусственное ухо. Сейчас так широко используется, что уже для объемного слуха, на оба уха делают такие аппараты. Для восстановления зрения есть много подобных приборов, ну вот более старая технология — это просто внедрение микроэлектродов в мозг.

— А это уже применяется? Человек, потерявший зрение, может его восстановить в России?

— В России операция с установкой протеза «Аргус А» прошла в этом году.

— Это только все начинается?

— Были несколько тысяч человек в мире…

— И эти люди, полностью утратившие зрение, начинают видеть?

— Это не совсем полноценное зрение, там разрешение не очень высокое, тем не менее люди с такими аппаратами могут даже там крупные буквы читать.

— Еще одна странная технология, когда человек вмешивается в свою ДНК, — технология CRISPR. Как это работает?

— CRISPR — это просто технология, используемая для редактирования ДНК, она построена на механизме, подсмотренном у бактерий, это один из механизмов бактериального иммунитета. CRISPR используется везде, где делаются генетические модификации. Это не связано с человеком конкретно — генетические модификации любых организмов.

С человеком история такова, что первые попытки относятся к 90-м годам, если я правильно помню, там был смертельный случай, один, после которого надолго был введен мораторий на проведение модификаций. Ну и, кроме того, конечно, есть очень мощное подозрение к любым технологиям генной модификации в силу того, что в свое время нацистские эксперименты с евгеникой создали очень дурное реноме любого вмешательства в наследственность.

Тем не менее капля камень точит, и был клинический случай, когда при помощи такого рода интервенции было вылечено наследственное заболевание… Мы знаем ряд наследственных заболеваний, там, где их механизмы открыты. Например, гемофилия — это замена вообще одной буковки всего, одного основания, соответственно, в принципе, исправить можно.

Мы активно используем такие технологии, как ЭКО, если разобраться, то там тоже интересные возможности. Мы берем яйцеклетку, сперматозоид, производим оплодотворение в пробирке и доращиваем до стадии бластоцисты (свыше 32 клеток), после чего подсаживаем матери. Но на этом этапе, пока еще идет развитие в пробирке, есть возможность отщипнуть одну клетку. Это в целом не опасно, а генетическая диагностика помогает выяснить, например, нет ли хромосомных аномалий, нет ли серьезных наследственных нарушений. Если у нас зародыш, то мы можем выбрать тот, с которым все нормально. В этом смысле это в некотором роде вмешательство. Мы, хотя напрямую не редактируем ДНК, но можем выбрать пол ребенку, например. В принципе, родители могут выбрать по своему желанию любой из этих зародышей, если их несколько.

— Хорошо. Я хочу себе вживить чип — куда мне идти в России?

— У меня друг ходил в компанию, она называлась Dangerous Things, она в том числе может чип вставить. Вроде он позволяет хранить кодовую последовательность и потом использовать, например, для входа в помещение… Я не знаю. Надо просто гуглить стартапы.

— Как вы думаете, через сколько лет все люди будут так или иначе проапгрейдены, у них будут чипы, измененные гены? Доживем ли мы до этого времени, или это позже произойдет?

— Думаю, доживем. Это точка наступления технологической сингулярности, то есть по идее это произойдет тогда, когда уровень нашей технологии достигнет уровня инженерии человеческого тела. Наверное 2030–2040 годы где-то. Я могу ошибаться. В 1961 году мы думали, что через десять лет мы все на Марс улетим. Пока не улетели, но космический туризм активно развивается.