Лариса - пенсионерка из Финляндии. Уехала туда еще в 70-х, а до этого жила в Таллине. Ниже её воспоминания о том, как она попробовала стать пролетариатом в столице Советской Эстонии, но так и не смогла.

В период так называемой оттепели, когда Никита Хрущёв во всех грехах обвинил Сталина (он-то сам и окружение Сталина были как бы и ни причём), когда народ наконец с облегчением вздохнул от железной руки вождя всех времён и народов, когда закончились сталинские репрессии, Хрущёв в 1961 году издаёт Закон о тунеядстве, по которому, если месяц не работал, то выселяли на 101-й километр, а то и вовсе в "тёплые северные края". Так Хрущёв продолжил дело товарища Сталина, при котором в послевоенном советском Уголовном кодексе была статья наказания за «асоциальный образ жизни».

"В 1951 году вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР «О мерах борьбы с антиобщественными, паразитическими элементами». Под это определение попадали бродяги, безработные и попрошайки. За «злостное паразитирование», то есть задержание за данное преступление во второй раз, давали один год колонии, а на первый раз — высылали из городов за 101-й километр. Во втором полугодии 1951 года в городах, на железнодорожном и водном транспорте было задержано 107 тысяч «паразитов», в 1952 году — 156 тысяч, в 1953 году — 182 тысячи. Социальный состав задержанных был таков: нищие и инвалиды войны и труда составляли 70 %, лица, впавшие во временную нужду — 20 %, профессиональные нищие — 10 % (в их числе трудоспособные граждане — 3 %)." Закон не касался замужних женщин.

"Предтечей уголовной статьи за тунеядство стал указ Верховного Совета от 5 октября 1956 года «О приобщении к труду цыган, занимающихся бродяжничеством». Казалось бы, только-только страна пережила нашествие германского нацизма, делившего нации на плохие и хорошие, и сталинизм с его коллективной ответственностью нации (депортации), как вновь появляется ущемление по национальному признаку. По этому указу около 10 тысяч цыган было выслано на сроки от двух до пяти лет в северные районы как «злостные паразиты», занимающиеся гаданием и попрошайничеством. Местные власти с азартом начал громить цыганские стоянки и насильно сдавать детей цыган в интернаты.

Впервые стройное идеологическое обоснование под борьбу с «паразитизмом» было подведено в 1957 году. Тогда в советских газетах появился проект закона «Об усилении борьбы с общественно вредными паразитическими элементами», предусматривавший их разделение на две группы: «совершеннолетних, работоспособных граждан, ведущих антиобщественный паразитический образ жизни и злостно уклоняющихся от общественно полезного труда», и «граждан, живущих на нетрудовые доходы». Тогда же появилось и понятие «тунеядец». Под ним, кроме «паразитов», стали понимать лиц, сознательно уклоняющихся от труда, а также разного рода «индивидуальных предпринимателей» (туда попадали и «извлекающие нетрудовой доход с приусадебного участка»). Конец 1950-х — это время нового гонения на верующих, и в категорию «тунеядцев» стали включать представителей разного рода сект, по религиозным принципам отказывающихся от работы на государство." (Цитата отсюда: http://rusplt.ru/society/tuneadstvo.html)

******

Никаких пособий по безработице в Советском Союзе не было, не было в СССР практически и безработицы: дорога на завод-фабрику для всех была открыта, а вот во многие другие сферы - только имея связи. Вообще, в СССР без связей было никак: хотите в мясном магазине купить не мослы, а мясо на хорошую отбивную, надо, значит, заиметь хорошие отношения с Васей-мясником и быть для него тоже выгодным человеком. Чтобы вас подстригли модненько, не обкорнали, укладочку красивую сделали бы да ещё без очереди, надо иметь знакомую парикмахершу и быть ей тоже полезной. И хотя в Таллине значение связей не было таким жёстким, как потом это стало в годы тотального дефицита, например в Ленинграде, но без круга знакомых и друзей и в Таллине в 60-е годы было нелегко, это не Финляндия, где своим трудом и образованием можно чего-то добиться в жизни, и где сфера обслуживания всегда была для тебя, а не ты для неё.

Работать продавщицей или официанткой в ресторане и тому подобное меня никак не прельщало, хотя в сфере обслуживания всегда крутились "левые" деньги: чаевые, покупателей обвешивали, в ресторанах обсчитывали, пиво разбавляли и т.п. Но устроиться куда-то на работу надо было. В 1958 году по инициативе Хрущёва произошла реформа в сфере образования, получение высшего образования стало возможно только при наличии трудового стажа, если его не было, было труднее поступить в вуз, а поступив на дневное, надо было зарабатывать трудовой стаж днём, лекции посещать вечером. И я тогда решила перейти в десятом классе в вечернюю школу. Мама-учительница устроила меня лаборанткой в школе, где она работала. Так я начала получать трудовой опыт, мОя, а чаще разбивая, пробирки, но в основном на той работе я учила уроки.

Потом я работала в КаБэ (конструкторском бюро) завода, куда попала благодаря папе. Завод работал на оборонку, а чтобы враг не догадался, что завод оборонного значения, называли такие заводы "почтовым ящиком", сокращённо - п/я. В КБ я работала копировальщицей - на пергаменте тушью рейсфедером копировала выполненные на ватмане чертежи, по ГОСТу выводила буквы и цифры описания чертежей. Начальница почему-то меня не взлюбила, жаловалась на меня папе, одним словом, пришлось уйти с работы. Потом начальница сожалела, что я ушла, а кто пользовался кальками, снятыми с моих копий, хвалили их. Уйдя с работы, надо был срочно искать другую - времени было один месяц, иначе - 101-й километр. Что он из себя представлял, этот сто первый километр, до сих пор понятия не имею, а тогда узнавать на своём опыте что это такое, желания не было.

Поиски работы были бесплодными. Ничего подходящего не находилось. Пришлось идти в "народ". Я пошла на курсы швей, шить я любила, будучи школьницей даже сшила себе два красивейших платья. Курсы фабричных швей проходили в полуподвальном помещении здания около церкви Каарли, в центре города. Швейные электромашинки не только строчили с бешеной скоростью, но и ломались по несколько раз в день, что никак не способствовало овладению будущей профессией. По лекалам мы кроили женские платья, а потом их сшивали. Первая моя работа была - ситцевый халат, вид одежды, без которого в те времена не обходилась ни одна советская женщина: придя домой, все женщины переодевались в ситцевые или байковые халаты (правда, эстонки не особенно соблюдали эту традицию, которая не из Средней ли Азии пришла?)

Проверяя мою первую работу, мастер обнаружила, что полы халата не сходятся, одна пола короче другой! Однако через довольно короткое время выпустили меня с "дипломом" фабричной швеи и стала я представителем пролетариата. В те годы по всей необъятной Советской стране началось строительство "хрущёвок", получить своё жильё в которых было реальнее будучи рабочим. Живя с родителями в отдельной, не коммунальной квартире, я, как каждый нормальный человек, мечтала о своём личном жилье, пусть оно хоть и было бы крошечной однокомнатной "хрущёвкой" в нелюбимых мною районах новостроек Таллина.

Таллин славился своими изделиями лёгкой промышленности. На фабрике, куда меня послали после курсов, шили довольно дорогие модные платья из тяжелого шёлка. Предприятие было эстонским, язык общения тоже эстонский. В советском Таллине были русские предприятия и эстонские. Вхожу новоиспечённой работницей в цех - он огромный, стучат швейные машинки, каждая швея шьёт одну деталь, на пол летят обрезки, душно от тканевой пыли. Посадили меня строчить. Оплата работы сдельная, работницы, в большинстве своём выпускницы ФЗУ (туда брали после 7-летки), зарабатывали очень хорошо, побольше многих с высшим образованием. Сижу, всю смену шью: жиг-жиг, обмётываю на машине швы: жиг-жиг, не удержишь кусок ткани и шов срезается. Хотя на фабрике швейные машинки часто не ломались, выработка у меня была жалкая, получка - слёзы!

Видя, что из меня швеи не получается, мастер поставила меня гладить. (Гладить я люблю. До сих всё глажу, хотя в Финляндии это не принято.) Стою я, значит, за гладильной доской, глажу. Утюг электрический, довольно тяжёлый, без современных там изысков - переключателей на то-сё. Первым делом я подпалила подол одного шёлкового платья, до сих пор помню рисунок. Уксусом мастер сняла подпалину. Дня три я более-менее успешно гладила. Не знаю, чем тогда красили шёлковые ткани, но запах при глажении стоял сильный и отвратительный. Сложения я хрупкого, весила тогда 44 кг, организм мой не выдержал и через три дня я брякнулась в обморок. Дали больничный, а на фабрике посоветовали сменить профессию. Пришлось уходить из рядов пролетариата, а какие мечты-то были: своё жильё, санатории и курорты по профпутёвке и пр.

Фото автора

И еще от автора:

Столкновение двух миров: Таллин 50-х годов.

Предисловие. Здесь исторические факты и  мои личные воспоминания и размышления о далёком времени. Попытка проаналазировать, с чем столкнулось русскоязычное население, приехав в Эстонию, и увидеть отрезок истории эстонского народа как бы его глазами...
==============================================================================================
Январь 1951 года. Моего папу, ответственного сдатчика по ремонту военных кораблей, пригласили на работу на судоремонтный завод в Севастополь. Скорый поезд от Владивостока до Москвы идёт семь суток. Я лежу на верхней полке, читаю, смотрю в окно, за которым проносятся красивые пейзажи Сибири - бесконечные хвойные леса. Из ресторана официанты приносят нам в купе в судках горячую еду. На полустанках продают горячую картошку, которую по нашей с братом просьбе покупает мама. После Москвы поезд идёт по местам, где шли тяжёлые бои и где всё ещё стоят руины разбомбленных городов - тяжелое зрелище.

Практически снесённый с лица земли Севастополь по приказу Сталина был более-менее отстроен, но руин осталось немало: Севастополь и моё послевоенное детство. По главной улице проходят похоронные процессии - на грузовой машине высится открытый гроб, венки, щемяще играет духовой оркестр, у прохожих на глазах слёзы - люди вспоминают своих родных, погибших на войне или умерших в мирное время. В День Победы мы едем на кладбище - вместе с народом поминаем погибших в войне, кушаем варёные яички, народ выпивает водочки за помин души.

В 1952 году папу приглашают на работу в Таллин, на бывший Русско-Балтийский завод, п/я 1083. Вокзал в Таллине. Выходим из поезда. Лето. Цветут липы. Около вокзала сквер с высокими подстриженными кустами, посмотрев на которые, папа сказал: "Запад". Да, мы приехали на Запад, в город, который ошеломлял и очаровывал своей средневековой стариной.

Всё, что нам, приехавшим в Эстонию после войны, рассказывали в официальной печати, было ложью, а эстонцы в обыденной жизни молчали, они умели молчать. На всё, о чём не печаталось в газетах, было наложено табу. Вплоть до 1990 года в путеводителях можно было прочесть выдуманный советской пропагандой миф о добровольном присоединении Эстонии к СССР.  Ещё до этого в октябре 1939 г. началась репатриация немецкого населения из Эстонии в Германию. К маю 1940 г. выехало 14 000 человек. Самое большое кладбище немцев при советской власти было превращено в парк (Таллин. "Парк живых и мёртвых".).

В 1940 году советские власти арестовали около 10 тыс. человек, в том числе и президента республики (о его судьбе здесь https://suomilarissa.livejournal.com/746584.html).  Репрессии коснулись и местных русских (https://suomilarissa.livejournal.com/501584.html). На фоне всего этого можно не удивляться, что летом 1941 года эстонцы радостно приветствовали оккупацию немцев. Она длилась три года, и жизнь было вполне мирной: работало 12 кинотеатров, три театра и варьете, была открыта таллиннская студия кинохроники. Об этом времени в Инете не найти фотодокументов, нет воспоминаний современников, как будто всего этого в истории эстонского народа никогда не было.

К 23 сентября 1944 года германские войска были эвакуированы из Эстонии в Германию морем. Было перевезено около 34 500 солдат и беженцев. Из Эстонии в Швецию выехали 7000 шведов и 25 000 эстонцев. В Германию эвакуировалось 42 000 эстонцев. 22 сентября 1944 года в Таллин вошли советские войска. Улицы столицы опять заполнились людьми в военной форме, русская речь, которую, в отличие о немецкой, эстонцы не понимали, зазвучала повсюду. Стали появляться районы, заселённые приехавшим русскоязычным народом. Страна русифицировалась и советизировалась. Площадь Свободы стала называться площадью Победы. На улицах и площадях столицы устанавливались памятники Ленину, Сталину, Калинину, эстонским революционерам. Только один памятник был снесён - Сталину, после его кончины: .ЭСТОНИЯ. Таллин. Собирая факты и осколки воспоминаний (1).В 1949 году была печально памятная Большая мартовская депортация населения Прибалтики: https://suomilarissa.livejournal.com/619037.html

После войны и депортизации 1949 года в Таллине было много свободного жилья с обстановкой. В двух таких роскошных квартирах я однажды побывала в юности. Одна из них находилась в центре города, на углу улицы Виру. Анфилада комнат была обставлена антиквариатной белой с позолотой мебелью. Жила в ней русская семья. Другая квартира была также в центре города. Как и во всех богатых квартирах, там была небольшая комната для прислуги, огромная зала и шесть комнат, в которых жила также русская семья, из трёх человек - это была небывалая роскошь по тем временам. Такие квартиры распределялись высокопоставленным партийным работникам и военным в высоких чинах. Иметь отдельную квартиру в две-три комнтаты тогда было большим счастьем - подавляющая часть населения этого не имела. Приезжающих русскоязычных рабочих селили в двух-трёхкомнатые квартиры, давая на семью по комнате, были и бараки. Эстонцы и те, русские, кто жил там до войны, тоже не жировали. Те, у кого не было отцов, жили в настоящей нищете. В нашей школе в начальных классах раздавали бесплатную обувь.

В начале 50-х в городе более-менее сохранялась атмосфера довоенного времени - это была исчезающая Европа с её укладом жизни, маленькими кафе, стильными женщинами. Эстонки одевались совершенно иначе, чем приехавшие русские, среди которых были в моде зимние пальто в талию из бостона с чернобуркой. И чем больше была чернобурка, тем было выше благосостояние носившей её. Эстонки любили сидеть в небольших кафе Старого города в кокетливых шляпках с чашкой чёрного кофе и малюсенькой рюмкой шартрёза и под негромкие звуки небольшого оркестра вели свои неспешные разговоры. Этот стиль жизни был совершенно чужд русским. Стильная, но с виду скромная одежда и просижевание весь вечер за одной рюмочкой ликёра вызывала у простого русского народа насмешки, их, как сейчас говорят, называли нищебродами. Кофе тогда русское население тоже не пило, о шартрёзе понятия не имели. Простому русскому человеку в эстонцах не нравилось буквально всё. Очень раздражала вежливость эстонцев, с их вечными "спасибо" и "пожалуйста", то, что они всё ещё продолжали употреблять по-эстонски обращение "госпожа". Обсуждалось свободное воспитание детей, особенно девушек. Казалось кичливостью пользоваться салфетками, есть ножом и вилкой даже дома. На улицах было не увидеть похоронные процессии, как это я видела в начале 60-х на Псковщине. Одним словом, всё было не так, всё было непривычно, чуждо.

Это было мощное столкновение двух совершенно разных не только культур, а миров: столичных жителей, привыкших ездить на конец недели в Финляндию, путешествовать миру и с другой стороны - приехавших из глубинки рабочих и военных, прошедших пекло войны (число русскоязычных интеллигентов среди приехавших было незначительно).

Проходили годы. По распределению в Таллин стал приезжать русскоязычный народ с высшим образованием. К местным русским слетались из городов и весей огромной страны родственники и друзья. Они изумлялись товарам в магазинах, Старому городу, вежливости эстонцев и всему тому, чего не было в других местах СССР. За Таллином прикрепилась слава "нашей заграницы". Русские стали гордиться, что живут в таком замечательном городе, и молодое поколение незаметно для себя перенимала что-то от эстонцев и становилось в чём-то не похожим по менталитету на типично русских, и главное - полюбила эту страну, другой уклад жизни и романтический город с его средневековыми узкими улочками. Для многих русских Таллин стал родным и любимым, одним из красивейших городов Европы.

Сам автор

Источник