«Не открывать окна, не выходить на улицу». Как устроена жизнь рядом с полигоном ядовитых отходов.

Всего в тридцати километрах от центра Санкт-Петербурга находится свалка смертельно опасных ядов. Долгие годы отходы со всего СССР, а потом России свозились на полигон в Красном Бору. Считалось, что глина будет служить надежной защитой от просачивания токсичных отходов в воду, но расчеты оказались неверны — экологи говорят о постоянной утечке зараженной воды в Неву, на полигоне случаются пожары, а местные жители болеют вирусными инфекциями в десятки раз чаще, чем остальные жители Ленобласти. Валерий Ганненко съездил в Красный Бор и узнал, что на самом деле происходит на полигоне.

Красный Бор — совершенно типичный российский поселок городского типа. Есть почта, пара сетевых продуктовых, аптека, церковь. Есть и школа, ее ненадолго закрывали, но в январе открыли опять.

До войны здесь жили около двенадцати тысяч человек, в том числе и немцы с финнами. Война уничтожила поселок практически до основания — в конце сороковых-пятидесятые Красный Бор отстраивали с нуля — сначала деревянным домами, а потом и хрущевками. В семидесятые появился сам полигон.

Многие жители окрестных деревень буквально выросли на полигоне: играли на нем в войнушку, растаскивали с него упаковки просроченной жвачки, взрывали непонятные капсулы с газом. Взрослые не отставали от детей, полигон давал им полезный в хозяйстве инвентарь, например, бочки, в которых хранились отходы. О том, что если для хранения отходов используется специальный контейнер, значит отходы представляют опасность, местные жители не задумывались и хранили в бочках воду.

Фото: Евгений Степанов / Интерпресс / ТАСС

Изначально спроектированный как экспериментальный и временный — на три года — в 1973 году полигон продолжал работу. Место для строительства было выбрано с учетом водонепроницаемости кембрийских глин, расположенных на глубине восьмидесяти метров. Считалось, что глина будет служить надежной защитой от просачивания токсичных отходов в водоносный слой. Но сегодня ученые в этом уже не уверены: с середины девяностых говорят о частичной разгерметизации глиняного слоя. И исследования ГПП «Севзапгеология» показали, что отходы систематически выносятся подземными водами, а значит, глина негерметична.

Всего же на территории в 73 гектара захоронено около двух миллионов тонн отходов.

Столица отходов

Отходы на полигон везли сначала со всего Союза, затем со всей России: из Мордовии, Северной Осетии, из Татарстана... Отходы — любые, кроме радиоактивных: аммиак, зараженную ртутью почву, отработанные люминесцентные лампы, пестициды, батарейки, отработанные масла, нефтепродукты, предельно опасные отходы первого и второго классов опасности. Даже зараженную бериллием спецодежду рабочих (например, рабочих авиационной или космической промышленности) везли сюда.

Правда, был случай, когда не довезли.

Водитель, доставлявший многотонные контейнеры с зараженной смертельно опасным веществом спецодеждой в Красный Бор, остановился пообедать, и грузовик угнали, позарившись на новый КамАЗ. Угонщиков нашли, отходы вернули, но это не единственный случай, когда опасные вещества оказывались за пределами полигона, и в этом признавался руководитель Управления Роспотребнадзора по Ленинградской области Сергей Горбанев.

Полигон токсичных отходов «Красный бор». Фото: Евгений Степанов / Интерпресс / ТАСС

Но единственным директором полигона, заявившим о необходимости введения режима ЧС в связи с подобной опасностью, был Виктор Колядов. В 2016 году из-за таяния снега и повышения уровня воды защитную дамбу полигона прорвало, в водоемы Петербурга могли попасть около шестисот кубометров зараженной воды. Сам Колядов говорил о приказе ликвидировать прорыв и никому не сообщать об инциденте.

Тогда его обвинили в попытке дестабилизировать обстановку, уволили, и следующий директор полигона таких заявлений уже не позволял. Да и вообще перестал как-либо контактировать с общественностью и экологами.

Кроме незапланированных утечек зараженной воды регулярно происходят и запланированные, но незаконные. Последний случай произошел совсем недавно — в январе этого года.

Шестнадцатого января жители ближайших к полигону поселков и городов стали жаловаться на резкий неприятный запах. Был эвакуирован детский сад, информация попала в СМИ, и местные активисты отправились к Красному Бору в поиске возможных несанкционированных сливов отходов.

Жирной красной линией обозначена

граница полигона «Красный Бор». Источник: bellona.ru

Источником запаха могли оказаться бочки с неустановленными отходами рядом с территорией полигона — предположительно с метилмеркаптаном. Но сам факт незаконного слива был подтвержден и зафиксирован Росприроднадзором.

Отходы не только просачиваются в грунтовые воды и стекают в Неву, но еще и горят.

За последние десять лет полигон горел трижды. В первый раз, в 2006 году, в котловане столкнулись бочки с токсичными отходами, загорелись лакокрасочные материалы и бочки с мазутом. Возгоранию присвоили третий класс опасности, его не могли потушить двенадцать часов.

Следующее возгорание, 2008 года, было еще серьезнее. Площадь пожара составила около двух тысяч квадратных метров, столб черного дыма был виден за много километров от полигона, в воздух могли попасть диоксины и прочие кумулятивные яды. Но МЧС вновь успокоило жителей Ленобласти: количество вредных веществ норму не превысило.

Пожар на полигоне токсичных отходов «Красный бор», 2011 год. Источник: ekogradmoscow.ru

А в 2011 году новому пожару на полигоне был присвоен второй (из пяти) номер сложности, что означало возможность взрыва и химического заражения. Площадь его достигала пяти тысяч квадратных метров, а Гринпис советовал жителям юга Петербурга не выходить на улицу и не открывать окна домов.

Ни одна из проверок, проведенных на полигоне, не имела серьезных последствий для администрации. В 2007 году Ростехнадзор обнаружил, что на полигоне «не составлены паспорта опасных отходов, их транспортировка также осуществляется без такого паспорта, при складировании отходов не соблюдаются экологические и санитарно-эпидемиологические требования». Итог — административный штраф в размере 480 тысяч рублей.

Каждый незаконный слив неочищенной воды приводит только к административному штрафу. За самый крупный пожар 2011 года, приведший к выбросу почти 19 тонн загрязняющих веществ, полигон заплатил 35 тысяч рублей. Чуть больше, 110 тысяч — за несоблюдение экологических и санитарно-эпидемиологических требований при обращении с отходами.

Несколько раз полигон лишали лицензии, что не мешало Красному Бору принимать отходы. Активисты Гринпис направляли заявления в прокуратуру с требованием проверить деятельность администрации полигона, но это не привело ни к каким последствиям.

Горячая точка № 23

Сегодня в поселке живет чуть больше пяти тысяч человек, но кажется, что значительно меньше. Некоторые дома выглядят давно покинутыми, а на улицах пустынно, несмотря на выходной день. Некоторое оживление заметно возле новенькой церкви — родительская суббота. Из церкви святой мученицы Параскевы Пятницы выбегает священник с кадилом: «Простите, нет времени, бегу отпевать. Но там мой заместитель, поговорите с ним».

Я дожидаюсь, пока иссякнет поток бабушек с записками о поминовении, ярких цыганок с детьми и представительно одетых мужчин.

Второго священника зовут отец Евгений, он живет в поселке с 1989 года. Его родители купили дом в поселке в Перестройку. Им повезло: купили еще до деноминации — через полгода деньги, отданные за дом, уже не стоили ничего.

В активную фазу деятельность полигона вошла как раз с приездом родителей отца Евгения, при Собчаке.

Местные жители на акции протеста против строительства завода на полигоне токсичных отходов «Красный бор». Фото: Greenpeace

«В девяностые и по начало двухтысячных грузовики шли плотным потоком, полигон использовали на полную мощность. Были времена, когда свозили монтажную пену или краску старую, часто горело. Сегодня полигон закрыт, но ходят слухи, что за определенную мзду туда что-то можно вывезти», — рассказывает Евгений. — Тогда менялась роза ветров, и нестерпимая вонь стояла не только здесь, но и даже на окраинах Колпино. Так плохо было с экологией, что не было даже мух и комаров. И Норвегия, и Швеция, и Финляндия, да и наши выделяли деньги для строительства перерабатывающего завода, заложили фундамент, а куда потом делись деньги — неизвестно.

Священник рассказывает, что работы в поселке нет, местные ездят в Колпино или Санкт-Петербург.

Священник говорит, что в церковь ходить стали меньше, но это связано с общим обнищанием.

Уточняю: с духовным?

— Нет, с денежным. У бабушки нет условных лишних ста рублей — поставить свечку и записку подать. В хорошие годы, в начале двухтысячных, на канон приносили торты, фрукты, едва ли не запеченные балыки. Сейчас — дай бог хлебушек, макарошки, мука — что могут.

Случайных прохожих на улицах почти нет — а если встречаются, то в разговор вступают неохотно: отговариваются, мол, полигон закрыт, и никаких проблем больше нет. Так считают все, с кем удается поговорить.

«Лет семь-восемь назад — вот ветер подует, особенно когда дождь пройдет — вонища. Сейчас-то закрыли, хотя нет-нет да и привезут что-то, как говорят. Но все равно уже не то, можно нормально жить», — говорит один из жителей.

Полигон токсичных отходов «Красный бор» в 2004 году. Фото: Замир Усманов / ИТАР-ТАСС

С такой точкой зрения не согласны не только местные активисты, но и члены Хельсинской комиссии (ХЕЛКОМ) по защите морской среды Балтийского моря. Еще в 92-м они признали Красный Бор «двадцать третьей горячей точкой» — поэтому европейские страны так активно принимали участие в строительстве завода по переработке отходов. На завод тогда совместными усилиями потратили около полутора миллиардов рублей, но так и не построили. В общем, исключать из списка «горячих точек» полигон не планируют.

Уровень заражения в Красном Бору

Пока жители Красного Бора живут, успокоенные закрытием полигона, их здоровье внимательно изучают и даже пишут об этом кандидатские диссертации.

Согласно данным Научно-исследовательского института гигиены, профпатологии и экологии человека, уровень патологического заражения в Красном Бору снижается. В 2014 году в волосах детей контрольной группы не было зафиксировано превышения допустимого уровня вредных веществ. Для сравнения, в 2001 году в волосах детей было выявлено десятикратное превышение содержания мышьяка, семикратное — бериллия, 2,7-кратное превышение содержание кадмия, двукратное — никеля и свинца.

Хорошие новости, но в остальном ситуация в Красном Бору и ближайших к полигону деревнях оставляет желать лучшего. По данным лаборатории Госсанэпиднадзора, за 2009-2010 годы в накопительных средах (вода, снег, почва) поселка Красный Бор содержание тяжелых металлов превышено в 7,9 раза, фенола — в 17,2 раза, а полициклических ароматических углеводородов — в 26,3 раза. Местные жители страдают от респираторных вирусных инфекций в 20 раз чаще остальных жителей Ленобласти, от аллергических заболеваний — в пять раз чаще, от заболеваний ЛОР-органов — в четыре раза чаще.

Нет примыканий к обвалоке — понтоны не выполняют свою функцию защиты от осадков. Фото: gov.spb.ru

А люди продолжают покупать участки в Красном Бору, не зная об опасном и непредсказуемом соседе. Манит близость к Петербургу и относительно низкая стоимость земли (в среднем — 100 000 рублей за сотку). Продавцы, конечно, о близости полигона и зараженности воды и земли сообщать не спешат.

«Пока мы не загорелись, никто ситуацией не проникся»

Ольга Николаевна Еремина — бывший сотрудник полигона. Она работала в Красном Бору инженером-технологом очистных сооружений, пока в 2015 году не случилось массовое сокращение — были уволены 52 человека, и Ольга Николаевна — в их числе. Сегодня она продолжает заниматься проблемами полигона, но теперь по другую сторону баррикад — она муниципальный депутат и экоактивист.

Ольга Николаевна Еремина

Единственное кафе в Красном Бору закрыто, поэтому Еремина ведет меня по снежной каше поселка разговаривать в чей-то офис, который оказывается наполовину отремонтированной квартирой первого этажа. В «офисе» Ольга Николаевна рассказала о своем опыте работы на полигоне и об опасности, зарытой на нем.

«Директора приходили со своей командой и с целью заработать денег — полигон всегда был местом для зарабатывания денег. То племя директоров, которые были до нынешних товарищей, например, Павел Борисович Таукин — очень хорошо знали химию и понимали возможные последствия халатности. Таукин — вообще кандидат наук, очень ценил мнение специалистов. А плеяда «эффективных менеджеров» к специалистам, знающим особенности полигона, никогда не прислушивалась. Такие работники, как я, мелкие сошки, всегда устраивали всех.

С профессиональной точки зрения на полигоне было невероятно интересно работать. Конечно, это было вредно, мы все посадили здоровье. Нехорошая тенденция — уже у двенадцати человек, которые работали на полигоне в разное время, обнаружили онкологию.

Чем страшен полигон: радиацию можно уловить датчиком, а химические реакции, происходящие в картах, где все намешано — невозможно. Карта —это большой котлован, отрытый в гуще кембрийских глин, куда складировались отходы. Самый большой котлован — карта в 64-24 метра в глубину.

Карта 64-24 метра в глубину, еще не везде смонтированы понтоны, фанера обыкновенная — дешевая. Кадр: Андрей Строев

Когда на полигоне было много свободного места, как-то соблюдалась технология приема отходов: органические — в одно, неорганические — в другое, твердые — в третье... Сейчас на полигоне всего семьдесят пять карт, пять открытые. Открытые — грубо говоря как большой пруд. Но не просто пруд с водичкой, а еще и с токсичными отходами. Туда попадают атмосферные осадки, все это обводняется. Каждый раз, когда весна-осень и паводок, мы всем полигоном тряслись, как бы чего не вышло. Когда на полигоне не стало места, все как в химический винегрет в одну яму сваливали, и начинались непонятные химические реакции. Земля-матушка этого безумия не выдержала, и кембрийские глины перестали быть герметичными.

Достоверного анализа содержимого карт не имеет никто. Есть вещества, которые можно установить, проведя лабораторные исследования — например, тяжелые металлы, органика — и можно понять, как это нейтрализовать. Но в 2008 году проводились выборочные исследования содержимого карт, и было найдено 130 веществ. Из 130 только 30 удалось идентифицировать, что это — хлороформ, фенол и так далее. Остальное — неизвестно что.

Сверху карты может быть одно, а на глубине — другое. Чтобы понять, как срабатывать карту, нужно понять, что срабатывать. По бумаге привозили одно, в бочках было другое, а когда сливали в карту — образовывалось третье вещество. Иногда принимали просто неопознанные отходы — грибники звонили: тут бочки какие-то, и их мчсники к нам. А что там, в этих бочках?

Сколько у нас пожаров было... Слили в открытую карту тысячу тонн отработанной соляной кислоты с самарского нефтеперерабатывающего завода. Но по неофициальным данным — две. Пошла реакция, надо было нейтрализовывать сразу. По формуле там на тонну кислоты нужна тонна щелочи, но это ведь дорого. Пока мы не загорелись, никто этим не проникся.

А чем страшна карта: в середине начинается пожар, как ты туда, в центр, доберешься? Никак. Поставили автоматическую систему тушения, но она работает пять минут. У МЧС время прибытия сорок пять минут. И пока все это не выгорит, ты ничего не сделаешь. А водой тушить не все можно, для некоторых веществ вода — это еще больший катализатор.

Источник: эко-вахта.рф

К нам на полигон привозили трансформаторы с маслом, там самые страшные вещества — полихлорированные бифенилы (ПХБ), самые токсичные вещества в мире, во втором поколении вызывают бесплодие, различные мутации. И вот эти вещества в больших количествах находятся в картах, а значит, могут попасть в питьевую воду. Водоканал говорит, что фиксирует все загрязнения, но для обнаружения ПХБ нужен такой эксклюзивный анализ, что его делают всего две лаборатории Петербурга, а стоит анализ огромных денег — в 2008 году, например, этот анализ стоил два миллиона рублей. И не факт, что это вещество уже не попало в воду.

Карту обязательно нужно срабатывать: изучить состав отходов и подобрать технологию, а технологии есть! Срабатывается водная часть, остается осадок — его мы литифицируем — то есть добавляется компонент, предотвращающий вымывание отходов с грунтовыми водами. Затем карта закрывается и делается рекультивация, то есть приведение полигона в безопасное состояние. Обязательно нужно посмотреть, что в старых картах происходит — потому что происходит выдавливание накопленных отходов.

Как бывший технолог очистных сооружений говорю — технологии полигона не предназначены для очистки этого эксклюзива, который на полигоне получается.

Но время безнадежно потеряно, надо было раньше этим заниматься — а сейчас рядят, передавать федералам или не передавать. Не одно поколение будет разгребать. По одним данным в Неву уже ушло около 700 тысяч кубометров зараженной воды.

Недавно открытые карты накрыли понтонами. Смысл в том, чтобы предотвратить попадание осадков в карту. Вся процедура стоила 120 миллионов. Якобы там специальная фанера, пленка, но я считаю, что это просто отмыв денег. 68 карту укрыли не полностью, 64 тоже — потому что ее не до конца очистили от бочек. Но по контракту работы не были продлены, работа не доделана — вода все равно попадает. А при установке понтонов прямо в отходы упал рабочий из Беларуси.

Истории про детей, игравших на полигоне, — правда. Мне говорил коллега, туда раньше привозили просроченную жвачку, просто закапывали. А местные жители растаскивали ночью по домам.

Бочки с токсичными отходами на территории полигона. Фото: Евгений Степанов / Интерпресс / ТАСС

Недавно вообще натворили полное безобразие — бочку с одорантом пытались на металлолом распилить. Рабочие открыли эту бочку, пошла газовая атака — северным ветром все отнесло на Никольское. Концентрация вещества, чтобы унюхать и травануться, нужна минимальная.

В 2015 году было массовое сокращение, которое коснулось и меня. Оставили только обслуживающий персонал — бухгалтера, электриков там, охранников. Люди уходят, про полигон забывают или боятся рассказывать.

У простых жителей складывается мнение, что с закрытием полигона все стало нормально. Но в ситуации с полигоном столько нюансов, что разобраться может только специалист. Был случай, допустим, когда к нам приезжала плановая проверка от Тосненской СЭС, и во внутренних каналах на полигоне было обнаружено огромное превышение допустимого содержания ртути. В свое время полигон принимал лампы, их нужно обезвреживать, а полигон просто складывал их в карту. Ртуть оседает как тяжелый металл, вымывается... Нюансы простому жителю непонятны — не пахнет, и ладно. Но страшно не то, что пахнет«.

«Как страусы голову в песок засунули — и проблему мы не видим»

Полигон нужно рекультивировать, с этим согласны и местные активисты, и депутаты Питерского ЗакСа, и Росприроднадзор. Но в частностях мнения активистов и чиновников расходятся.

Депутаты Законодательного собрания направили министру природных ресурсов и экологии Сергею Донскому обращение, в котором заявили о возможности экологической катастрофы в связи с отзывом у полигона лицензии. По их мнению, отсутствие лицензии делает невозможным изоляцию и нейтрализацию отходов. В обращении депутаты отметили положительную динамику в работе Красного Бора и порекомендовали лицензию вернуть, а заодно и передать полигон в федеральное ведение.

С передачей полигона федералам не согласен губернатор Ленинградской области. В довольно резких выражениях он заявил, что с проблемой, созданной Петербургом, депутаты предлагают разбираться федералам или Ленобласти: «Гадили 40 лет!.. Ничего себе депутаты приняли разумное решение! Как страусы голову в песок засунули, и проблему мы не видим».

Не согласна с депутатами и председатель инициативной группы по экологической безопасности Виктория Маркова.

«В обращении ЗакСа в адрес министра Донского содержится дезинформация с целью давления на федеральный орган надзора — Росприроднадзор, а также независимую судебную систему. Лицензии полигон лишен на основании судебного решения. Поскольку полигон был остановлен по решению суда на прием новых отходов бессрочно, департамент Росприроднадзора просто обязан был отозвать у предприятия лицензию.

Более того, лицензия у полигона „Красный Бор“ была только на бумаге.

В основе старой лицензии лежала отсутствующая Декларация безопасности гидротехнических сооружений, которая была отозвана у полигона еще два года назад, и не действующие технологические регламенты на старое и демонтированное оборудование. При введении в эксплуатацию нового оборудования полигону автоматически требовалось бы переоформить лицензию, а также получить новую Декларацию безопасности ГТС. Отсутствие лицензии никак не повлияет и на финансирование объекта: перевод полигона из ГУППа в ФБУ (который пока отразился только в пресс-релизах комитета) тоже потребовал бы переоформления лицензии. Не говоря уже о том, что полигон в разные периоды своей полувековой истории годами не имел лицензии, и ему это не только не мешало осуществлять работы по ремонту гидротехнических сооружений, но и расходовать деньги на строительство так и не введенного в эксплуатацию завода по переработке отходов. То есть ни к какой экологической катастрофе отсутствие лицензии не приведет».

Более того, активисты и власти расходятся во мнениях о том, как рекультивировать полигон.

Третьего марта глава Минприроды заявил о намерениях строить на территории Красного Бора завод по сжиганию токсичных отходов. По его словам, утилизацией может заняться финская компания Ekokem, занимавшаяся в том числе уничтожением сирийского химического оружия. Решение по строительству завода может быть принято в ближайшее время — на форуме «Арктика — территория диалога», который будет проходить с 29 по 30 марта.

Но в безопасности такого способа утилизации отходов сомневаются местные экоактивисты, уверенные, что существуют более безопасные технологии, в том числе и отечественные.

А пока Красному Бору запрещено принимать отходы, опасные вещества отправляют на Томский полигон или на Красноярский — с красивым названием «Серебристый».