В отличие от многих других мыслителей нового времени, Лóренс Лáбади (1898 — 1975) не только занимался теоретическими исследованиями такого малоизвестного направления политической мысли, как анархо-индивидуализм, но и воплощал разработанные принципы на практике: жил в уединении, полностью обеспечивал свои потребности, занимался самиздатом. Отказавшись от академического образования, в конечном итоге он выработал собственный литературный стиль, особенности которого авторы ниже следующего текста постарались отразить в переводе.

"Как человечество докатилось до нынешнего состояния, когда группы людей, называемые «нациями», балансируют на краю, едва удерживаясь от того, чтобы истребить друг друга, сделав землю непригодной для органической жизни?" Заодно посмотрим подборку "Российская империя глазами американских карикатуристов", нарисованных с 1871 по 1918 год. С тех пор, по сути, мало что изменилось.

Лабади чётко структурирует свои размышления, перемежая их горькими и точными наблюдениями относительно плачевного состояния человеческого общества, а порой и не стесняясь в крепких выражениях, адресованных всей той орде эксплуататоров (во главе с ненасытным колоссом по имени «Государство»), что наживаются на страданиях серой массы своих покорных отупевших слуг.

Ниже мы публикуем перевод последнего эссе Лоренса Лабади, опубликованного при его жизни и исполненного самых мрачных предчувствий относительно судьбы нашей цивилизации. Это эссе вошло в антологию произведений Лабади, объединённых под заголовком «Анархо-пессимизм: тупики политической мысли».

Сборник выходит в издательстве Chaosss/Press и должен увидеть свет уже в самое ближайшее время. Эта книга может всколыхнуть в читателе любые чувства — от непримиримого гнева до скорбной солидарности, но равнодушным не останется никто. Ибо главные вопросы, которыми задаёшься, вслушиваясь в яростный, пусть и еле различимый голос Лоренса Лабади, звучат примерно так: «А как я вписываюсь в этот глобальный круговорот лжи и очковтирательства и существует ли хоть какой-нибудь способ спастись от голодного Левиафана?»

Йорген Грисселл

Как человечество докатилось до нынешнего состояния, когда группы людей, называемые «нациями», балансируют на краю, едва удерживаясь от того, чтобы истребить друг друга, сделав землю непригодной для органической жизни?

В былые эпохи, в периоды полнейшей нехватки ресурсов, когда имеющиеся средства к выживанию оказывались несоразмеры потребностям всех членов общества, желание разделить доступные ресурсы поровну между всеми было чревато тем, что никто не испытал бы в них достатка и смерть грозила бы всем. В таких обстоятельствах ради продолжения жизни кто-то должен был умереть, чтобы выжить могли другие. На основании чего могло приниматься такое решение?

Допустим, эти люди обнаружили, что съестного у них достаточно лишь для пропитания половины из них. Каждый человек хочет жить; самосохранение — первичный инстинкт. Абсурдно полагать, что кто-то добровольно согласился бы умереть от голода ради спасения остальных. Эти люди столкнулись с биологической потребностью, а не с проблемой нравственной оценки. Вполне естественно такая ситуация выливалась в потасовку. Выживали те, кто был менее всего разборчив в средствах и обладал большей физической силой и смекалкой. Факторами, определяющими исход борьбы, были грабёж и непредумышленное убийство. Всё это наверняка имело место внутри племенных сообществ.

По мере того как грабёж и убийство, сколь это ни печально, становились необходимы с точки зрения выживания племени в условиях нехватки ресурсов, приходило осознание того, что одно племя могло бы грабить и убивать членов другого племени. Поскольку в этом деле мужчины проявляли больше сноровки, чем женщины, возникло разделение труда: мужчинам полагалось сражаться, в то время как женщины занимались работой и воспитанием детей.

По-видимому, с тех пор началось порабощение женщин, и в последующих набегах их брали в плен вместо того, чтобы убивать;

вероятно, именно так в обиход вошло многожёнство, и теперь сильнейшие мужчины содержали большие гаремы и наложили запрет на похищение женщин друг у друга. Если все мужчины погибали в бою, жизненный уклад племени, по всей видимости, менялся на матриархат.

Силой воображения мы можем перенестись во времена, когда в суете, сопровождавшей набеги, некоторые из жертв нападений избежали убийства, но оставались калеками, хотя и были способны снова добывать себе пропитание. Когда это было подмечено и стало очевидно, что таких людей можно будет грабить неоднократно, у хищников зародилась великая идея. Пришло осознание, что вовсе необязательно убивать кого-то, чтобы завладеть его пожитками; этого человека можно поработить и эксплуатировать. Это оправдывалось не только практическими, но и гуманитарными соображениями — в том смысле, что человеку могла быть дарована жизнь под залог. Завоеватели превратились в хозяев, а побеждённые — в рабов. Хищничество стало организованным и вошло в норму, ибо человек — это существо привычки.

На протяжении всей истории вторжение, завоевание, усмирение, порабощение и эксплуатация были в порядке вещей, и этот фактор в наибольшей степени окрашивает человеческие взаимоотношения даже и в наши дни.

Правительство и такая институция, как государство, по-прежнему воспроизводят систему отношений между завоевателями и их жертвами;

и во все периоды так называемого Национализма отношения между государствами были пропитаны той же взаимной враждебностью, что свойственна хищникам.

Всякая централизованная власть стремится увеличить сферу своего влияния и число людей, которых она могла бы эксплуатировать. Со своих «подданных» господа взимают дань, скрывая её за эвфемизмом «налогообложение». Как некая институция, государство, любое государство, по определению является врагом народа, над которым простирается его власть. В складывающихся между ними отношениях господ и рабов последние выступают в роли пешек, которыми правительства, пытающиеся друг друга переиграть, могут жертвовать в угоду своим властным амбициям. И дело не только в том, что правительства, помыкающие этими рабами, используют их и грабят, но и в том, что ограничиваются возможности этих людей к тому, чтобы обеспечить себя, а их время, энергия, имущество и даже сами личности и жизни приносятся на алтарь в тех войнах, что развязывают между собой их повелители.

Правительство изображается как аппарат по обеспечению защиты, а политики бьют себя в грудь, заверяя нас в том, сколь пекутся они о нашем благополучии. Но если нас нужно защищать, то должна быть и какая-то угроза, и, пожалуй, достаточно очевидно, что угроза эта исходит от других правительств. Вот так эти хищнические институции под названием государство и поддерживают друг друга. В любом случае, за неимением какого-либо врага потребовалось бы его изобрести. Если нужно указать, кто в доме сукин сын, мы всегда тыкаем пальцем в сторону соседа. Таким образом, неотъемлемой частью жизни миллиардов людей по всему миру становится страх, который прививается им, в то время как они остаются в полном неведении о том, что, с точки зрения мира и благополучия, не говоря уже о личной свободе, их настоящими врагами являются те самые правительства, что ими повелевают.

Никакое «государственное» правительство не станет терпеть пересуды о том, что оно (в лице тех, кто фактически удерживает власть в своих руках) и есть подлинный враг народа. Поэтому все правительства могут быть единодушны в одном: анархисты сеют смуту и хаос.

Эта противная рассудку игра воспроизводится практически повсеместно на протяжении всей обозримой истории — и сегодня она достигает небывалой степени зрелости и порочности.

Из-за того, что реальные хозяева и бенефициары монополистических привилегий не обязательно заняты в законотворческой, юридической и правоохранительной сферах, смазываются контуры отношений господ и рабов. В некоторых странах эта тенденция ускользает от взгляда ещё и в силу того факта, что монополистические привилегии даруются в обезличенном порядке, отчего создаётся видимость равенства возможностей и того, что рабы теоретически могут занять место хозяев, и наоборот.

Ни один человек не способен нанести значительный вред этому миру, если только он не может убедить или вынудить большое число людей выполнять его повеления, в чём и заключается квинтэссенция централизованной власти. И сколько бы ни говорили о том, что сила — в единстве, разве это что-то доказывает? Это в равной степени справедливо в отношении злых и добрых дел.

Когда речь заходит об институционализации, дело принимает несколько иной оборот.

Ведь институции подчиняются логике и силам, над которыми не властны люди, их составляющие.

Эти силы, особенно те из них, что введены в действие на постоянной основе, не только не могут быть «безупречными», но чреваты последствиями, прямо противоположными тем, что задумывались изначально. Отсюда произрастают корни того, что принято называть социальными противоречиями. Эти противоречия не возникли бы — да и не могли бы возникнуть — в свободном или анархическом обществе.

Тот факт, что перманентный институционализм, особенно в сочетании с централизованной властью и принуждением, немедленно начинает вырождаться и превращается в нечто, несовместимое с жизнью, нашёл своё отражение в известной присказке о том, что «власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно», — люди поверхностные видели в этой фигуре указание на то, что, если бы им удалось сломать довлеющую структуру власти, альтернативу которой они видели в себе самих, тем самым им удалось бы решить некую проблему. Такая форма бездумной самоуверенности лежит в основе программ, излагаемых консерваторами, либералами, марксистами, равно как и самозваными революционерами и этатистами вообще.

Конституционалисты, республиканцы, демократы и фашисты отмечены той же зловещей печатью — это могильщики, готовые похоронить идею личной свободы для всех.

Что же касается населения в целом, то, куда бы мы ни обратили свой взор, более всего оно озабочено тем, как бы ему исхитриться и выжить внутри той культуры, жертвой которой оно является, — более всего эта публика напоминает детский пластилин, из которого лепят что им вздумается не знающие запретов хищники, которые, похоже, представляют собой столь же неотъемлемый элемент любой известной человечеству цивилизации. Когда речь идёт о материальных благах, не приходится сомневаться, что эти преступные хищники неизменно снимали все сливки. А что до наивных, хотя и героических, глашатаев доктрины «живи и позволь жить другим», то, поскольку они всегда оказываются в оппозиции к Установленному Порядку, им придётся мириться с тем, что их будут преследовать и клеймить, распинать на кресте, травить цикутой или уничтожать любыми другими способами.

Язык насилия — единственное наречие, понятное миньонам Установленного Порядка, и насилие же служит средством ниспровержения всякого порядка — установленного или иного. Именно насилие будет средством самоистребления человечества. Случалось ли такое, что человек изобретал какой-либо новый неслыханно эффективный способ массового убийства своих собратьев и не воспользовался таковым?

До тех пор пока люди с верою в сердце уповают на то, что нечто внешнее к ним, будь то Бог, Человек или Дьявол, Санта-Клаус или некая институционализированная абстракция, сулит им спасение, они будут носиться кругами, словно куры с отрубленными головами.

Практически в каждой части мира порядка 80% земли и природных ресурсов находится в собственности или управлении лишь у двух процентов населения, тогда как вопросы выпуска денег и кредита — приводных ремней кооперации — решаются в кругу из нескольких человек.

Описываемое мной преступное положение дел — не столько персонального, сколько институционального характера — царит в любой стране мира.

Никто не называет его «преступным» лишь потому, что властью наделены как раз те, кто принимает решения и законы, а эти персоны не станут описывать себя или те институции, которые приносят им прямую прибыль, как нечто преступное. Эти законы старательно создаются с мыслью о том, чтобы преследовать и устранять жертв, которые осмелятся протестовать или оказывать сопротивление либо попытаются воспользоваться любыми подручными средствами, чтобы остаться в живых. Такие схемы поддерживают себя сами, не зря же Цезарю приписывают слова о том, что «с деньгами ты можешь набирать солдат, а с солдатами можешь отбирать деньги».

То же самое можно сказать и о наёмных прислужниках, кои зовутся историками, докторами социальных наук или преподавателями гражданского права, — запертые по своим рабским анклавам, имя которым «национальные государства», эти столь же не склонны, не имея к тому даже возможности, публично признавать, что прогрессирующие и вырождающиеся монстры Франкенштейна, их правители, не то чтобы близки к совершенству или что рядовые пособники этих организованных монополий на применение насилия — далеко не благородные и жертвующие собой люди, сердце у которых обливается кровью, пока мысли их заняты массами, находящимися у них в попечении.

Что и говорить, сложно припомнить, чтобы какой-нибудь политик, нацелившийся на должность повыше, не заламывал бы смятенно руки, распекая за нерадивость как раз того политика, чьё место он жаждет занять.

Миллионы долларов расходуются на всевозможные выборы, причём на зарплаты или стипендии назначенцев приходится лишь малая часть этих средств. Всё это наводит объективного наблюдателя на мысль, что политики скупаются оптом, как бананы, — теми, кто назначит наибольшую цену.

Самое поразительное свойство феномена политики вообще заключается в том, что среди нескольких миллиардов людей, населяющих землю, пожалуй, едва ли хотя бы у одного человека из миллиона достанет ума, чтобы распознать этот обман. Независимо от того, воспринимается ли государство как необходимое зло или как явное благо, принято считать его чем-то незыблемым, сродни закону притяжения. В свете этого было бы совершенно нелепо ожидать, что всеобщая борьба за власть между правительствами (само существование которых подкрепляется взаимными угрозами в адрес друг друга) могла бы в перспективе окончиться чем-то иным, нежели коллективным истреблением человеческого рода.

Люди сами по себе ни хорошие ни плохие, однако они испорчены глубоко несообразными и вредными институциями. Люди стали случайными жертвами своих промахов,

особенно тех из них, что способствовали бесконечному воспроизводству деятельности, которая, пусть некогда и служившая процветанию жизни в тех конкретных исторических обстоятельствах, стала настолько враждебной всему живому, что теперь самой жизни угрожает уничтожение.

На протяжении тысячелетий непрекращающаяся война между организованными бандами, что зовутся правительствами, практически никак не сказывалась на тенденции к продолжению жизни вообще. Вполне очевидно, что средства человекоубийства и разрушения вплоть до наших дней никогда не отличались достаточной эффективностью, чтобы гарантировать, что всеобщее истребление наступит прежде, чем конфликты будут исчерпаны по причине банального истощения. Это скромное препятствие удалось преодолеть с лихвой, и заслуга в этом принадлежит подручным учёным и инженерам, внёсшим свою лепту в эту авантюру, благодаря которой отсталые экономические системы получили стимул к развитию и определённые люди обогатились, а тем временем общая способность к полному уничтожению планеты возросла как минимум десятикратно в стремлении достичь баланса устрашения, ведь это, если послушать наших защитников, служит верным залогом мира. Как съязвил один острослов: «Если это не безумие, то что же?!»

Вся экономика США стала неким подобием бездумной авантюры. Работая локтями в погоне за деньгами, некоторые люди творят многое зло и болезни, открывая дорогу целым профессиям, призванным смягчать или «излечивать» творимое зло.

Политики, духовенство, законники, психотерапевты, врачи, работники образования, производители косметики, судейские, рекламщики и т. д. и т. п. — в действительности, практически вся экономическая и псевдоэкономическая активность может проиллюстрировать вышеозначенный тезис.

Если читателю покажется, что мне так и не удалось убедительно обосновать сценарий истребления и соскальзывания в небытие, я призвал бы их обратить свой взор на феномен, который, кажется, не получает должного внимания. Любая экономика, характеризуемая, помимо прочего, слабостью рыночного спроса, сталкивается с проблемой того, как поддерживать на ходу промышленное производство и обеспечить всеобщую занятость. В столь неустойчивой и удручающей ситуации жульничество становится «образом жизни». В погоне за долларом все средства хороши: плановое устаревание, низкопробные товары, фальсификат вместо еды, тревожность и раздражение, всё что угодно. Широкие слои населения вовлекаются в профессиональную деятельность с мыслью о том, чтобы противодействовать тем формам зла, которые — и это, видимо, даже не приходит им на ум — порождены, как выясняется в конечном итоге, концепцией госуправления. Зарабатывая на жизнь профессиональными поисками противоядий от этих зол, люди неизбежно находят личный интерес в их существовании. Правительства и военные твердят, что они защищают население от врагов, но не будь никаких врагов, их потребовалось бы изобрести — просто для того, чтобы как-то доказать свою необходимость. Законники процветают на раздоре, и разве отыщется нечто более желанное, чем общественные волнения, обещающие симпатичные гонорары? Врачи процветают на людских болезнях; что бы они делали, если бы все в одночасье выздоровели? Стресс и усталость от крысиных бегов таят в себе целый Клондайк для особого класса оппортунистов, что именуются психологами и психотерапевтами. Неутомимые проповедники и моралисты, взимая свою копеечку, процветают благодаря разгулу греха и боязни угодить в ад, так что и им приходится подогревать надежды и страхи, избавление от которых они станут сулить.

Та часть правительства, что занимается вопросами «здравоохранения, образования и социальной защиты», раскручивает ещё одну мошенническую схему.

Сперва мы в огромных количествах производим малоимущих людей, учреждая монополию на землю, деньги и патенты на исключительное пользование идеями, воздвигая тарифные барьеры с целью защитить монополии от зарубежных конкурентов и облагая налогами тружеников, чтобы субсидировать зажиточных фермеров и привилегированных промышленников. Затем мы открываем вакансии для «социальных» и тому подобных работников, дабы те заботились о нуждающихся, и тем самым порождаем институционализированный феномен, перманентный и усугубляющийся сам по себе.

Вторжение во Вьетнам, предпринятое правительством США, — очередная авантюра, призванная не только рационально обосновать существование множества разнообразных военных ведомств, но и обеспечить работой масштабную индустрию по производству военной техники, или то, что Эйзенхауэр окрестил военно-промышленным комплексом.

Силы, действующие в настоящее время, поддерживают общую тенденцию, напоминающую улицу с односторонним движением и ужасающую тем более, что этот процесс никто не способен понять — даже те, кому вроде как вменяется им «руководить».

Каждый льёт воду на чью-то мельницу в рамках всего этого гигантского и бессмысленного предприятия. Сегодня в игру вовлечено не менее полудюжины могущественных сил, и все они работают на достижение одной общей цели, встречая лишь крайне слабое противодействие, и цель эта — небытие. Поголовное вымирание. Так ли уж важно, если гибель будет одновременной, а не поочерёдной, когда дело касается отдельного человека?

Вопрос больше не в том, чтобы «выбрать» хорошую или лучшую систему, а в том, есть ли будущее у жизни на этой земле.

Поскольку человек не собирается ставить крест на централизованном управлении, централизованное управление поставит крест на человеке.

1970 г.

Источник

Российская империя глазами американских карикатуристов

Американский журнал «Пак» (Puck), символом которого был озорной дух, существовавший в мифах различных европейских народов и изображавшийся в виде пухлого ребенка, издавался не слишком долго — с 1871 по 1918 год, но именно он стал самым известным сатирическим изданием Нового Света. Выполненные на высоком художественном уровне сотни карикатур на политические темы теперь позволяют взглянуть на события конца XIX – начала XX века глазами американцев.

«Последняя китайская стена». Русский медведь с саблей стоит напротив Японии, Германии, Франции, Италии, Австро-Венгрии, Великобритании, США, Турции и Испании, держащих винтовки с примкнутыми штыками, за которыми сидит смеющийся Китай (24 апреля 1901 года)

«Прикован!» Рисунок изображает римского бога Марса, которого с помощью молотов с надписью «Ратификация» император Александр III и кайзер Вильгельм II приковывают к скале кандалами с надписью «Русско-германский торговый договор». На заднем плане женская фигура с надписью «Мир» возлежит в гамаке, натянутом между штандартами двух стран. Заключённый сроком на 10 лет договор остановил многолетнюю войну таможенных пошлин между двумя государствами (4 апреля 1894 года)

«Обновление в старом курятнике». Рисунок изображает старых «боевых петухов» Россию, Германию, Францию, Австрию, Италию и Англию, стоящих вокруг японского цыплёнка, вылупившегося из яйца с надписью «японо-китайская война» и попирающего китайский флаг. Каждый думает, кому придётся сразиться с новичком первым (17 апреля 1895 года)

Слева: «Несложная работа для шести больших полицейских!» Англия, Австро-Венгрия, Франция, Германия, Россия и Италия, вооружённые дубинками, сопровождают маленького ребёнка с надписью «Греция». Посредничество шести ведущих европейских держав в мирных переговорах между турками и греками помогло последним пережить поражение в войне с небольшими потерями (14 апреля 1897 года). Справа: «Не совсем готов». Русский медведь режет ростбиф с надписью «Сибирская железная дорога». Столовые приборы на столе подписаны «выросший флот», «новые сферы влияния» и «улучшенная финансовая система». Слева охлаждается бутылка шампанского с надписью «Порт-Артур». За окном на острове отдыхает или дожидается своего часа британский лев (21 сентября 1898)

«Волокита из Европы». Россия в виде мужчины стоит в кругу стран, каждая из которых получила его заверения в любви и верности. Великобритания, стоящая крайней слева – единственная, оставшаяся без любовного послания (27 октября 1897 года)

«Поставив ногу». Дядя Сэм, стоя на карте в угрожающей позе, держит в руках «Договор о торговле с Китаем». Кайзер Вильгельм II (Германия), король Умберто I (Италия), символический Джон Булль (Англия), император Николай II (Россия) и президент Эмиль Лубе (Франция) с большими ножницами приготовились кроить карту по своему усмотрению, пока император Франц-Иосиф I (Австро-Венгрия) точит ножницы на шлифовальном камне (23 августа 1899 года)

Слева: «Заманчивая возможность». Британский лев пытается потушить костёр с надписью «Война в Южной Африке», пока Россия и Франция с клещами в руках примеряются, как ловчее схватить его за хвост, и кому это делать первым. Трактовка действий англичан представляется несколько спорной (15 ноября 1899 года). Справа: «Осторожность московитов». Русский медведь настороженно глядит на большой улей с надписью «Британский улей с мёдом. Герат», стоящий за крепостной стеной с минаретами. Великобритания и Россия совместно определяли границу Афганистана, и находящийся на его севере Герат был камнем преткновения (21 марта 1900 года)

«Пока не умер». Стервятники с надписями «Франция» и «Россия» вьются над британским львом, ожидая, не умрёт ли он (17 января 1900 года)

«Безрассудный вызов». Франция грозит натравить русского медведя на английского Джона Булля, в то время как на заднем плане бушует сражение с надписью «Трансвааль» (6 июня 1900 года)

«Слишком много желающих». Китай вырывается из лап русского медведя, в то время как Германия и Англия умоляют Россию не быть столь жадной и поделиться с ними. Дядя Сэм сидит на заборе, заняв выжидательную позицию. Эта и ряд последующих карикатур посвящены подавлению восстания ихэтуаней и дележу китайских территорий и репараций (5 декабря 1900 года)

«Слишком много шейлоков». Россия, Япония, Германия и Великобритания в еврейских халатах, с весами и векселями наседают на Китай с требованиями уплатить по счетам. На заднем плане дядя Сэм одевает судейскую мантию, собираясь вмешаться (Шейлок – персонаж Шекспира, еврейский ростовщик) (27 марта 1901 года)

«Опасная возможность на востоке». На столе вокруг корзины с надписью «Китайская компенсация» сгрудились победители восставших ихэтуаней. Среди прочих видны император Николай II, британский король Эдуард VII, кайзер Вильгельм II, японский император Мэйдзи, итальянский король Виктор-Эммануил III, император Франц-Иосиф I и президент Франции Эмиль Лубе. Висящий над столом на тонкой нитке огромный меч подписан «Пробуждение Китая» (4 сентября 1901 года)

Слева: «Мирное настроение на сытый желудок». Немецкий орёл и русский медведь отдыхают после трапезы. Кости подписаны «Шаньдун» и «Маньчжурия» – территории, попавшие в сферу интересов двух монархий (9 апреля 1902 года). Справа: «Кто первый пришёл – тот первый обслуживается». Россия ест из миски с надписью «Маньчжурия» в китайском ресторане. На заднем плане Китай извиняется перед президентом Франции Эмилем Лубе и кайзером Вильгельмом II (13 мая 1903 года)

Слева: «Свои скелеты в шкафу». Дядя Сэм держит бумагу с надписью «Протест против русского произвола», за спиной у него шкаф со скелетом, на котором написано «Линчевание». Речь идёт о двойных стандартах относительно еврейских погромов в России (29 июля 1903 года). Справа: «Сейчас он играет с Болгарией. Представление, начавшееся при Петре». Русский кукловод играет марионетками с надписями «Болгария» и «Македония», которые дерутся на мечах. На стенке ящика висят куклы с надписями «Румелия», «Сербия» и «Румыния» (7 октября 1903 года)

«Пустая тарелка». Британский лев, русский медведь, австро-венгерский кот и собаки Франция, Италия и Германия собрались вокруг стола на ужин. Лев держит в руках нож с надписью «Расчленение Турции», но блюдо пусто. Сбежавшая турецкая индейка смеётся за дверью (25 ноября 1903 года)

Слева: «Карточный домик». Русский медведь вот-вот сломает хрупкую конструкцию, на которой сидит голубь мира. Карты с монархами и президентами изображают Англию, Францию, Германию, Японию, США, Австрию, Китай, Италию и Турцию. Когти медведя касаются карты с надписью «Япония» (20 января 1904 года). Справа: «Восточный Килкенни». Два кота, Япония и Россия, привязаны к верёвке с надписью «Маньчжурия» платком с надписью «Нейтралитет». Коты из Килкенни – персонажи британского фольклора, жившие в британской и ирландской частях города, известные непримиримой враждой (16 марта 1904 года)

«Жёлтая опасность». Россия машет плетью-семихвосткой, подписанной «Абсолютизм, преследования, тирания». На земле жертвы еврейского погрома 1903 года в Кишинёве, на заднем плане кандальники, бредущие в Сибирь, и мрачные тучи над Финляндией и Польшей. Россия защищает глаза от света, в котором сияет «Современная Япония», окружённая лучами справедливости, прогрессивности, гуманности, просвещения, терпимости и религиозных свобод. Средневековая Япония лежит поверженная на земле (23 марта 1904 года)

Слева: «Вразнос». Пьяная Россия с бутылью водки и окровавленным мечом охотится за осой, изображающей Японию. Джон Булль и дядя Сэм наблюдают издали (16 ноября 1904 года). Справа: «Голос из прошлого». Призрак французского короля Людовика XVI предупреждает Николая II не принимать поспешных решений в отношении арестованного после «Кровавого воскресенья» писателя Максима Горького и прислушаться к просьбам об его освобождении (8 февраля 1905 года)

«Приближение конца». Николай II, прижимая к груди куклу в короне с надписью «Самодержавие», мчится по лесу в тройке, преследуемый стаей волков и смертью (5 апреля 1905 года)

«Борьба славян». Русский, стоящий в лодке, отмахивается топором от спрута с надписью «Бюрократия» в царской короне и мантии, щупальца которого подписаны «Взяточничество», «Угнетающие налоги», «Деспотизм», «Религиозная нетерпимость», «Казачество», «Некомпетентность» и т.д. (21 июня 1905 года)

«Самый плохой монарх». Николай II сидит на троне, уронив скипетр и державу. Его окружают смеющиеся над царём призраки побеждённых русскими в былые времена народов – поляки, венгры, турки, французы, пруссаки и прочие. Справа лежит щит с московским гербом, расколотый японским мечом (9 августа 1905 года)

«Дом, милый дом!» Разбитая, но счастливая русская армия возвращается домой после окончания войны с Японией. На горизонте восходит японское солнце (20 сентября 1905 года)

«Русский потоп». Попы, дворяне, купцы, полицейские и казаки цепляются за скалу в бурном море. Во вспышке молнии на заднем плане видно слово «Бунт» (29 ноября 1905 года)

Источник