Юмористические рассказы о буднях моряков
То ли сугубо тесный мужской коллектив, то ли еще какие особенности морских профессий прививают умение излагать байки с юмором. Непонятно, но сегодня у нас еще один моряк со своими замечательными байками. На этот раз Велерий из Санкт-Петрбурга.
Задний ход
Третий штурман Валера всю ночь возил на своем велосипеде колеса б/у. Надыбал где-то в славном городе Раннерс (Дания). Вполне приличные. Практически все парные. На вопросы, мол, Валерка, где надыбал этот клад??? Валерка отвечал уклончиво, мол, места знать надо. Навозил их Валера цельную гору. И, после дневной вахты, стал любовно распихивать по пароходу. Носит, складывает аккуратненько, подвязывает, крепит, пару к паре сортирует. Чтобы в новой России их втереть оптом или в розницу. Очень долго все расфасовывал. Тщательно. Я даже удивился, такой молодой, а такой усидчивый и целеустремленный. Когда колес осталось на причале штук пять, из-за здания выехала полицейская машина. Мееееедленно проехала по причалу и остановилась у Валеркиных колес. Из машины вышли двое. Он и она. В форме полиции Датского Королевства.
-Он, поправил форменную одежду, амуницию, фуражку и спросил у Валерки, мол, не спустится ли уважаемый офицер с российской территории на территорию Ее Величества.
-А она...она была и так прекрасна, даже в форме.
Когда Валерка подошел к ним, она спросила у него, мол, сынок, а где ты так хорошо научился возить на велосипеде колеса б/у? На что Валерка, являя миру безупречное владение временами и глаголами неправильной формы, сообщил, мол, это ж плевое дело, навозить со свалки к пароходу колес б/у. Ничейных.
Дама восхитилась произношению и только за одно это, дала Валерке три часа на то, чтобы он отвез колеса туда, где их слямзил. Заодно, на своем уровне, урегулировал вопрос своей дальнейшей судьбы с владельцем этих колес. Владельцем колес, который по счастливой случайности, еще был и владельцем производства восстановленных колес. Наварка по-нашему. Поэтому колеса и были отсортированы заранее по размерам и логотипам. Разложены вдоль забора и подготовлены к дальнейшей обработке.
Дама на умеренном английском напомнила Валерке: 3 часа. И показала для верности три пальца. И полицейская машина так же медленно скрылась за домами.
Мы стояли вдоль борта и с огромным удовольствием наблюдали, как этот малолетний выскочка носился по судну и в обратном порядке раскреплял, развязывал, разнайтовывал и вытаскивал на причал ту кучу добра, которую затаскивал на пароход с ночи. Лица у наблюдающих были скорбные.
Три часа Валерка гонял до фабрики и обратно, поднимая пыль и раздувая рубаху пузырем. Все перевез, разложил вдоль забора как было и пошел в администрацию фабрики на переговоры, пощады просить.
Финалом экзекуции было предложение владельца фабрики: черт с тобой, хороший ты парень, Валерка, не буду я на тебя заяву писать! Подгони мне три литра "Абсолюта" и забирай эти колеса к чертовой матери!!!
"Абсолюта" Валерка назанимал на пароходе ( у любого русского моряка всегда перед Скандинавией заныкана хорошая или плохая водочка). И отвез в президиум фабрики, закрыв тему раз и навсегда. И около колес я его больше никогда не видел. У него внезапная аллергия на резину приобрелась. Устойчивая.
Должностная инструкция или секс по-морскому в межрейсовый период.
Нужно напроситься в гости к жаждуще-знойной женщине. Обязательно выбрав время вечером, в период "после тяжелой вахты". Доступным и галантным способом, заранее информировать даму о своих предпочтениях в еде и напитках. Особо подчеркнув, что коньяк вы принесете с собой, а водку лучше предварительно держать в морозилке, шампанское надо охлаждать умеренно. Салаты лучше солить и заправлять непосредственно перед подачей, а раковые шейки весьма милы в кисло-укропном соусе. Основные блюда надобно сохранять горячими до стола, для чего можно их предохранять от охлаждения, держа в пуховых подушках или ватных одеялах.
Итак, вечер. Покупаете коньяк. Приходите к даме. Коньяк из портфеля не достаете!!! Небрежно вешаете китель на спинку стула, садитесь за стол, слегка ослабляете галстук и обязательно одергиваете брюки, дабы безупречные стрелки сохранялись на них бесконечно долго. Закладываете салфетку. После двух порций оливье, пол батона колбасы т/к, грамм 250-ти осетрины с хреном и 150 грамм замороженной до бесчувствия водки, хлопаете себя по лбу и вскрикиваете : "Я же коньяк забыл в портфеле!" и смотрите на хозяйку с укоризной. Хозяйка обязательно отговаривает вас от коньяка, мотивируя "Смотрите, на столе и так есть что выпить и чем закусить". Несколько подумав, вы соглашаетесь с хозяйкой и медленно садитесь на свое место. Далее, степенно рубаете соленые грибки со сметаной, форшмак, паштет из куриной печени и т.д. И помните! Буженина при подсыхании, удивительна тверда и неудобна в еде. Раз в 20-30 минут, нужно давать паузу в еде и потреблении спиртосодержащих жидкостей. В эти промежутки времени, даме необходимо предложить шампанского. Это вовсе не значит, что его надо открывать и наливать!!! Именно предложить! И смотреть жалобно-просяще. Как смотрят юродивые на ступенях храмов. Одинокие женщины очень сентиментальны! Шампанское останется закрытым. Разговоры за столом должны быть интересны для дамы, лучше заранее почитать мировую прозу, стихи. Идеальны фразы в вашем тексте "топливо взяли говно, форсунки полетели, база ветоши в объемах не дает" и т.д. Далеее...горячее. Постарайтесь оставить под горячее, хотя бы 100 грамм водки. В противном случае, придется догоняться шампанским, под молодого поросенка с хреном. А это моветон. Шампанское нужно пить под торт "Наполеон"! В крайнем случае, под эклеры. Но! Замена если и допустима, то, с обязательной выволочкой хозяйки, за ее ленность и криворукость! От чая можно отказаться. Ну, не совсем отказаться, а попросить отсыпать вам с собой половину пачки. Насытились? Точно? Тогда, необходимо приступать к самой скучной фазе действа: "секс по-морскому". Начинайте недвусмысленно поглядывать на кровать. Дама тут же выдаст вам неуместное в этом процессе банное полотенце. Полотенце вешаете на шею. Идете в ванную комнату. Оставьте полотенце там. Это лишний в морском деле атрибут. Включите воду в ванной. Внимательно посмотрите на себя в зеркало. Веки на каждом глазу, поочередно оттяните вниз. Не торопитесь. Минут пять для ванной вполне достаточно. Выключайте воду - экономьте деньги гостеприимной дамы. Проходите снова к столу и пристально смотрите на хозяйку, которая, к тому моменту, уже переоденется в легкий халатик. Хозяйка правильно поймет ваш сигнал к действию и упорхнет в ванную.
Запомните! Это момент истины! С этой минуты - вы лазутчик в тылу врага и у вас крайне мало времени для выполнения боевого задания Родины! Мгновенно допиваете остатки шампанского, там должно быть еще грамм 200-ти. Не смейте доедать "Наполеон" - это очень долго, дама вернется после ванной и все будет испорчено! Досчитайте до 20, это период, после которого алкогольная интоксикация обновится новой порцией. Снимайте галстук, ботинки, брюки!!!! Рубаху и носки оставьте! Их под кителем завтра будет почти не видно. Ложитесь спать, отвернувшись носом к стенке. Храпеть начать лучше сразу же, не дожидаясь изумления вернувшейся дамы. Если начнет тормошить и мешать спать, говорите правильно подобранную фразу "Я буквально на минуточку, только глаза закрою! Сейчас, сейчас! Такой трудный был день"
Утром уходите на цыпочках. Не прощаясь. Умоляю! Не забывайте портфель!!! Там ведь коньяк! Теперь поняли? Почему я так настаивал на том, что бы вы его купили????
Прекрасный способ общения с женщиной. Единственное, что меня всегда удивляло, так это то, что получалось это устроить лишь один раз с одной и той же претенденткой. Сколько раз я потом не напрашивался в гости к тем дамам, которые уже испытали на себе эти методики - ни одна не согласилась на повторный эксперимент. Странные, женщины! Странные!
Про мат на флоте.
Средиземка. Лето. Ни ветерка. Дед (старший механик), сытно отзавтракав положенной яичницей и бутербродами с сыром, обозревает гладь водной поверхности из своей каюты. Подумав минуты три, дед залез в холодильник, достал початую банку килек, сливочное масло, ровно порезанную булку. Подождал еще пару минут, пока легкая желтизна масла не отмякнет на воздухе, отрезал ножом от кубика масла нужный вес, аккуратненько положил его на булку, любовно размазал по ней, следя за тем, чтобы слой масла везде был строго одинаковым. Отошел от куска булки на метр, присел, прищурил один глаз и еще раз проверил тщательность масляного покрытия бутерброда. Ловко подцепил вилкой килечку. Распластал ее на салфетке, удалил косточки хребта, голову. Достал еще одну килечку. Препарировал и ее так же. Переложил килечки на булку с маслом параллельно друг дружке. Отошел от стола. Посмотрел на сделанное с любовью творение кулинара. Покачал головой. Переложил кильки крестом. Чуть поправил угол пересечения килек. Удовлетворился. Наконец!!! Дед перестал себя обманывать и решительно открыл морозилку. Нежно ухватил двумя пальцами горлышко замороженной до бесчувствия бутылки "Столичной". С хрустом и замиранием , свернул пробку на бутылке. Налил в рюмку не глядя, подсчитывая объем выливающейся жидкости по характерным булькам. Взял рюмку и тарелочку с восхитительным произведением закусывательного искусства. Подошел к открытому иллюминатору левого борта, еще раз проникся чистотой и свежестью средиземноморской глади и...Выпил. Но! Закусывать мгновенно не стал. Степенно подождав, пока водка пройдет по пищеводу, уютно расположится в желудке и даст в голову два коротких звонка. Все. Пора. Закусить. Тем самым сложноподчиненным бутербродом! Вкус кильки был восхитителен и неимоверно сладостно подчеркнут послевкусием от ледяной водки. День начался прекрасно!
И тут, в иллюминаторе показалось лицо практиканта. Практикант был включен в палубную команду, которая занималась покраской надстойки судна. Практикант был вежлив, не смотря на то, что чуть подпортил собой бескрайнюю равнину моря. Здрассе, Владимир Андреич! Закройте иллюминатор, а то я тут красить буду, не запачкать бы вам чего! Дед кивнул головой и стал задраивать латунные барашки. Ладонью дал знать практиканту, мол, пора, мол, даю добро на дальнейшую покраску. Практикант довольно мотнул гривой, макнул валик в белила и тщательно покрыл все стекло иллюминатора дедовской каюты приличным слоем краски. Мазок за мазком. Сверху вниз. Как учил боцман на инструктаже перед покраской. Дед еще долго стоял перед иллюминатором. Не веря в происходящее. С рюмкой в одной руке и недоеденной килькой в другой.
Враг у ворот
В те далекие и героические времена, на всех судах загранплавания был в штате первый помощник капитана. Не следует его путать со старшим помощником. Старпом - это завтрашний капитан, а сегодня старший штурман. А вот помполит, он же помпа, он вчера первый помощник, сегодня первый помощник и далее, всегда первый помощник. Тупиковая ветвь эволюционного развития горкома партии. Широкая грудь помполита была демпфером, расположенным между острием удара капиталистов и работниками созидательного труда, сиречь, моряками загранплавания.
На пароход к нам пришел практикант. Как и положено, молодой, ушки торчком, все отрицает, водку с утра ни-ни. Пришли в Норвегию. Елки-палки норвегам привезли. Откуда в Норвегии лесу-то быть? Нет там его. Вот мы их и выручили. Практиканта ставят в ночь дежурить у трапа. Куда же его еще? Старпом ребенка инструктирует, мол, норвеги рано-рано утром на работу пойдут, пароход выгружать, мол, ты мне маякни по телефону, мол, они выгрузку начинают. Чтобы старпом сумел лицо успеть умыть от ночного преферанса у капитана. Практикант уверил, что звонка даст.
Ночь. А за ней и зябкое утро. С восходом солнца, норвежцы потянулись на работу. Ранние пташки. Надо напомнить, что Норвегия - это страна НАТО, что тогдашний корейский Боинг сбили совсем недавно, что война холодная вовсю, что бдительность, что тлетворное влияние и т.д. Одним словом, глянув на работящих норвегов, намылился практикант звонить старшему офицеру. Подходит к судовому телефону, смотрит в список абонентов. А там, сразу под абонентом "капитан", еще двое старших...Первый помощник капитана и Старший помощник капитана. Причем, как положено, Первый помощник капитана, прописан выше, чем Старший. Ну...пацан возьми, да и позвони помпе в 06:30 утра. Помпа наш, из бывших вояк-помполитов. Он в жизни своей таких ранних звонков не получал. В его мозгах был только упреждающий удар по противнику и позорно расписанная ночная пулька, под которую было удачно прибрано литра полтора капитанского коньяка. Труженик до конца еще не протрезвел от ночной ударной преферансовой вахты .
Вооооооот, звонит наш пацан помполиту с утра и орет в трубку волнительным голосом "Они начинают!!!». Имея ввиду работу норвегов. Помпа подорвался вверх, затвор в голове передернул и подготовился к отражению агрессии. Кто мог начать???? НАТО! Больше некому же! Они хотят взять советское судно в плен. И он, помполит, просто обязан защитить весь советский строй. Один. Против всех них. Иными словами, помпей начал жечь ценно-уникально-секретные документы, т.е. протоколы партийных собраний, отчеты о комсомольских взносах, личные социалистические планы и прочую коммунистическую печатную ерунду..Документы не должны были попасть в руки врага. Жег он бумагу яростно. Скоро. С пионерским задором. В раковине. Пароход стало затягивать дымом пожарища. Первым подоспел старпом. Босиком и без штанов. Стал орать и рваться в помполитову каюту, из-под двери которой весело валил дым. Помпея стуки в дверь только раззадорили и он достал подшивки актов ревизионной комиссии, аж за три прошлых года. Старая школа. Бумаги полно. Надолго хватило бы осаду сдерживать…Если бы аварийную филенку в двери не выбили. Выбили. Спасли пароход и помполита. Осадного генерала на всякий случай зафиксировали мокрыми простынями, уж больно он рвался дожечь все до последнего листика, несмотря на все наши заверения о том, что война давно кончилась.
Выгрузились и пошли ближе к Родине. Помпей окончательно мозг отторгнул и по приходу в Калининград, так и не выйдя из роли, выскочил с парохода и спрятал в угольной куче сейфик с паспортами моряков. Куча угля весом под миллион тонн. Попробуй, найди.
За этот подвиг, помпея определили в мягкую комнату калининградского «Сербского». И его след был вычеркнут из моей жизни. А к его партии, я и до того относился с боязнью.
День Радио
В Литовском морском пароходстве, был теплоход "Капсукас". Обычный лесовоз. И почапал он в славный город Выборг, дабы принять деревяшки разные, назначением на солнечную Италию. Загрузились. Плывут, согласно рейс-задания в Палермо. Радист "Капсукаса" передает телеграмму прямо на Рим, так мол и так, советский теплоход "Капсукас", плывем к вам из Выборга, везем балансы березовые на Палермо. В Риме спрашивают как-как название судна?????? Радист им долбит К-А-П-С-У-К-А-С. Те снова что-что????? Начальник радиостанции им в седьмой раз передает "Капсукас", мать вашу. Береговые радисты подтверждение о приеме конечно дали, но странно как-то...Прошло время, надо снова с макаронниками на связь выходить. Радист уже с опаской к Риму стучится, мол так и так, пароход "Капсукас", имею вам сообщить, то, сё...В Риме снова, восемнадцать раз переспросили название судна. Наш радист был дисциплинированный. Все восемнадцать раз им подтвердил морзянкой."Капсукас". Город такой в Литве. В его честь и пароход назван. Итальянцы дали квитанцию на радиограмму. Но, радисту снова все это подозрительным показалось. Такое у него впечатление сложилось, что в итальянском радиоцентре, пока все, до единого оператора, название парохода не услышат, его со связи не отпускают.Странные они, решил радист. Однако, подплыли к Палермо. Зовут лоцмана. Мол мы,советский пароход "Капсукас", мол дайте нам лоцмана. Итальяшки ржут в голос в эфире. Но, лоцмана дали. Лоцман на борт поднимается, просто в покатуху весь. Слова вымолвить не в состоянии. Едва пароход ошвартовался, лоцман кубарем выкатился. Народ итальянский стал прибывать к борту. Мамаши с детьми, старики, степенные граждане. Худые, толстые, молодые, старые. Их всех объединяло одно - смех. Они сгибались пополам, тыкали пальцем в название советского судна и смеялись, смеялись, смеялись. Как выяснилось позднее, словом "капсукас" на жаргонном итальянском, обозначали "маленький половой член в шляпе".М-да..."Капсукас" был в Италии первый и последний раз.
Нога и мысль
Иду по коридору больницы Чудновского, ищу нужный мне кабинет. Ежегодная медицинская комиссия — это вам не жук на палочке. Вдруг! Ба! Валерка Иванченко, третий механик с моего прошлого парохода, двухметровый амбал – идет с загипсованной ногой, но, улыбается мне во весь приятельский оскал. Я тут же у него спрашиваю, мол, что с ногой то??? Кошку мучил? Он поведал мне грустную историю.
Принял он дела на судне. Хороший пароход, финской постройки, все внутри удобно и красиво. Но, случилась незадача – потекла у него в каюте батарея отопления. Время ей пришло. Батарея была еще с финской постройки. Тоненькая и изящная. А заменить ее пришлось на изделие отечественного чугунпрома, по тяжести едва уступающему Бруклинскому мосту, а по изящности — отстающему от рецепта советской военно-полевой кухни. Здоровенная конструкция, которая легко защитит в случае ракетно-ядерного удара. Как-то, этот дизайнерский аксессуар, прикрутили к переборке, подвели трубопроводы и батарея вступила в свои права наследования.
Только вот какое дело, нынешняя батарея никак не давала закрыться ящику стола. Он вызывающе торчал, категорически не желая находиться на штатном месте и беззастенчиво крал без того малое пространство каюты. Каждый день начинался у Валерки одинаково. Он вставал после сна, шел к раковине на утренние процедуры и со всего маха бился правым коленом о дружеский ящик, который любезно выдвинула батарея. Разумеется, при обратном возвращении, он скрупулезно прикладывался к этому ящику, только уже теперь левым коленом.
Инквизиция продолжалась два месяца, пока Валерка не попросил замену по семейным обстоятельствам. Приехал в порт сменщик, сдал ему Валерка дела и, по старой традиции, решили они прием-передачу дел, отметить по чуть-чуть. Закуски порезали, разлили и тут Валерка вспомнил, что есть у него минералка в холодильнике. Вскочил, метнулся за минералкой и…в который раз ощутил правым коленом незыблемую твердь ящика, любовно изготовленного руками финских лесорубов. Боль была пронизывающей и еще более обидной от того, что Валерка уже злорадно себе представлял мытарства сменщика, которому предстоит работать на судне дальше. Вне себя, Валерка взвыл зверем, схватил этот ящик, выдвинул его из стола максимально и всадил его обратно с силой, которой его наградила двухметровая природа. Ящик вошел в стол, как раскаленный нож в масло. Порадоваться этому обстоятельству Валере было не суждено. Ящик, с чудовищной силой ударивши в мать всех бед – батарею, сорвал ее с креплений. Батарея, на мгновенье, повиснув на тонюсеньких финских трубопроводах, тут же обломила их своей чугунной глыбой и рухнула вниз со страшным грохотом. Точкой пересечения вектора реактивной тяги и земного притяжения – оказалась Валеркина ступня 48 размера. Левая. Вместо приятного времяпровождения и последующей поездки домой, — звонок в «03», приезд «скорой», сложный перелом, травмпункт, гипс. Погуляли…
На этом все не закончилось. А наоборот. Началось. Спустя какое-то время, надлежало Валере сделать очередной снимок стопы. Сделал. Сидит, ждет вызова к хирургу. Для получения консультаций. Вызывают, моргнувшей лампочкой над дверью. Валера входит. Хирург берет его снимок в руку, долго всматривается, подскакивает, бежит к лампе, одевает очки, снимает их. Бежит к окну. Долго всматривается в снимок, сквозь лучи палящего солнца. Садится, яростно трет виски ладонями. Смотрит на Валерку как на воскресшего покойника. Хватается за голову и выбегает из кабинета. Через три минуты, затаскивает за локоть еще одного деятеля в белом халате. Деятель лопочет «Не может быть, не может быть, не верю, не верю, наука такого еще не знала». Белохалатные уже в четыре глаза и четыре стекла с миллионными диоптриями, рассматривают снимок и носятся между окном и лампой. Врачи закурили прямо в кабинете, трясущимися руками держа сигареты. Валера внезапно понял, что жить ему осталось буквально пять минут, а дел еще не впроворот. Вежливо поинтересовался у лепил, насколько больно будет ему умирать. Тот, что постарше, весь взъерошенный, подлетел к Валере и стал объяснять…вы не понимаете…вы уникальны…случай не зарегистрированный в практике…вот тут, смотрите…на снимке…видите…хрящики не отчетливые??? Видите??? Вижу, обреченно признался мой приятель. И что? Мне теперь ногу отрежут, в банку ее со спиртом упакуют и будут у вас, ниже этажом, студентам показывать??? Хирург на секунду задумался, такая гениальная идея ему в голову сразу не пришла. Но, он продолжил гнуть свою линию…нет, до этого не дойдет, надеюсь…но, понимаете…у вас нога еще растет!!! Вы уникальны! Все люди заканчивают свой рост в определенное время! А вы – исключение!!! У вас хрящики еще не отвердели – вы растете!!! Тут Валера понял, что его принимают не за хирургического больного, а за словившего «белочку» таежного охотника. Он строго спросил врачей: Вы чего? Не только тут курите, но и пьете в кабинете? Мне 32 года, у меня рост 198 см, нога 48 размера – хрен где обувь подберешь!!! Куда ей расти??? Прекратите нести ахинею и немедленно продлевайте мне больничный!
Пауза была недолгой. Двое сподвижников науки тут же сорвались с места и ушли галопом в коридор. Спустя минут десять, привели совсем старого гриба, который ни черта не видел и слышал с перебоями. Гриб уселся напротив Валерки и уставился в него слепыми глазами Вия. Вурдулаки любезно сунули ему в руки рентгеновский снимок послечугунной ступни Валеры. Вий, мельком взглянув на снимок, кряхтя, стал подниматься и сказал тому, что постарше, «А тебя, Сашка, я зря тогда пропихивал в ординатуре, тупица ты» и велел сподвижникам отвести его обратно. Около выхода остановился, приосанился весь и выдал «Придурки вы, а не выдвиженцы от науки. Это детская ступня на снимке. Ребенка, лет 7-8».
Иванченко В. – была девочкой Викой. Маленькой. И она сломала ножку. Бедная. А Валерка, тоже Иванченко В, сломавший ногу, был мужчиной, 32 лет и росту о 198 сантиметрах. Но, это обстоятельство не помешало сестре в рентгеновском кабинете, спутать снимки и подписать их потом совершенно одинаково.
А с Валеркой мы потом выпили, но, это уже совсем другая история.
Что русскому хорошо - немцу смерть
Приплелись из Новороссийска в Тунис. Палки привезли. Тунисцев не видно. Выходной. Ждем выгрузки. Жарко до умеренного. Матрос у трапа, разморенный, вяло курит на рабочем месте папиросу "Беломорканал". Его сзади похлопали по плечу, спокойно попросили "дай прикурить". Парень повернулся и молча, подставил папиросу просящему. Тот достал из СВОЕЙ пачки "Беломора" папиросину, продул, размял, привычно прикурил и промолвил "Позови второго штурманца к трапу". Матрос наш икнул. Снова икнул. И начал икать не переставая. Дело в том, что прикуривающий был банальным негром. Самым обычным. Только цвет кожи у него был не темно-коричневым, а иссиня-фиолетовым.
Матрос едва доплелся до телефона и проикал "Второму штурману спуститься к трапу". Второй деловито спустился по трапу и парой фраз явил негру изумительное знание английских правильных и неправильных глаголов. Негр уставился на второго штурмана и спросил у икающего матросера "Чего это с секондом?". Тут пришла пора второго штурмана выпучивать глаза. Но, чести флота наш секонд не уронил и спустя пару минут выдавил из себя "А откуда вы так хорошо знаете русский язык?".
Негр был удивлен не меньше наших. Его ответ сразил наповал вопрошавших "Дык, у нас в Калуге, все так по-русски говорят". Выяснилось, что парень пару месяцев трудится в Тунисе. Типа, по студенческому обмену. Практикует французский язык по педагогической линии и чуть-чуть стивидорит в порту. Через пару-тройку недель собирается домой, обратно в Калугу. Приглашение на вечерние посиделки, им тут же было горячо воспринято. Вежливо осведомившись о наличии березовых веников, наш тонированный соотечественник распрощался до вечера. Вечером все было как обычно. Стол, баня, братание. Парень был крепким. Выпил со всеми персонально. В середине банкета он стал рассуждать о том, что ислам хорошая и правильная религия. Пытался цитировать на арабском Коран. Параллельное наличие в его правой руке стакана с водкой, а в левой, куска сала трехпальцевой толщины, никак фиолетового хлопчика не оттормаживало. Под занавес, парень пустил слезу, с просьбой немедленного забрать его в Калугу, мол, не могу я тут, мол, не понимаю я этих ниггеров, мол, сгораю на солнце постоянно, мол, снега хочу, а утром пива. Все рыдали как дети. Боцман, весь в отеческих чувствах, подарил пацану шапку-ушанку и валенки. Веник и сало, парень взял в качестве бонуса. Пацан как пацан, подумал я в пьяном угаре. Водку пьет, салом закусывает. В бане с веником парится. По Отечеству скучает. И чего его в Африку понесло???
Про точку и любовь к ней безответную
Зима,1987 год, Азовское море, стоим в ожидании ледовой проводки в порт Жданов (ныне Мариуполь). Стоим плотно. Очередь. Ледокол один. Перспективы заводки в порт весьма туманные.
К поварихе Валентине, молоденькой совсем (второй рейс всего), из Питера приехал мужик, специальный. Подружки ей его в бане выбрали по своему вкусу. Мужик сидел в гостинице и тосковал по Вале. Валя, испытывая сильное томление в грудях, бойко выпивала по этому поводу. Ходила и ныла в подпитии, мол он там себе другую найдет, мол я его знаю.
День, второй, третий. У второго штурмана и второго механика, родилась по этому поводу шальная идея… Объявление по судовой трансляции…"Повару срочно подняться на ходовой мостик". Валентина, поправив рюкзакововидные груди, рванула по трапу вверх.
На мостике, второй штурман Леха, шепчет Валюнчику на ухо, мол Валь, мы тебе разговор с диспетчером порта организуем, ты с ним пообщайся. Ты построже там с ним, а то, капитан у нас, сама знаешь, мягкотелый, ничего командного портовому начальству сказать не может. Только чур, могила, никому потом ни слова, а то нас с начальником радиостанции — уволят на хрен за то, что дали тебе линию связи.
Валька судорожно сглотнула слюну и энергично закивала головой. Леха аккуратненько взяв Валюнчика под локоток, подводит её к судовому телефону аварийной связи. Ну, такой огромный аппарат, дитя военно-промышленного комплекса, из цельного куска чугуна. Выдерживает прямое попадание из базуки, работает без электричества. Сбоку рычажок есть, покрутил — получил связь с машинным отделением или с румпельным. Только трубку надо двумя руками держать — тяжеленная.
А в это время в машинном отделении, на стреме сидел второй механик Денисыч, с прищепкой на носу и теннисным шариком во рту. Ожидая в истоме заветного звоночка по аварийной связи из рулевой рубки.
Проинструктировав Вальку, Леха, уверенно крутнул телефонную динамку и надувшись как гусь от важности момента, сказал в неподъемную трубку…Алло? Диспетчер порта? Сейчас с вами будет говорить наш повар!
В машине, Денисыч, уже был практически умерший. Но, собрав волю в кулак, строго ответил: "На связи диспетчер!" Далее, трубку выхватила Валька и стала рассказывать Денисычу о тяжкой судьбе судового повара, о женских трудностях, о мужике в гостинице. Обильно пересыпая свои слова плачем, хлюпаньем носа и т.д. Денисыч держался из последних сил. Но, вполне качественно изобразил из себя маститого диспетчера порта, который вошел в положение судового повара. Потом он спросил у Вали, мол, дайте нам ваше местоположение, точку, куда ледокол высылать???
Валька, закрыв трубку рукой, спросила у Лехи: "Точку просят! Какая наша точка???" Леха, в тот момент страдающий обострением аутизма из-за длительного полового воздержания, сосредоточенно глядя в ледяную даль, процедил сквозь зубы: "Наша точка Лямбда — обсерованная!" Лицо при этом старался держать каменно – невозмутимое. Валя с педантичной точностью передала его слова в машинное отделение.
От услышанного ответа у механика Денисыча случился приступ. Он упал на спину, пополз, перевернулся на бок, потом снова на лопатки. Он бился головой о слани, стучал кулаками по трубопроводам, плакал, икал, попукивал, его колотила дрожь, неведомая сила поднимала его и снова бросала вниз, не давая встать на ноги. Он хрипел, выл, рыдал, задыхался и практически прощался с жизнью.
Леха деловито осведомился у Вали, продолжая экзекуцию: "Что там диспетчер?" Ничего не подозревающая подопытная Валька ответила: Да, беспорядок там у них, мол, падает что-то, рушится и плачет кто-то вроде. После этого доклада, настала очередь веселья у Лехи.
Леша сдержано проплакал пару минут у радара и взял себя в руки.
В машине наконец-то наступило спокойствие и Денисыч, голосом уверенного в себе диспетчера порта сказал в трубку: "Будет вам ледокол, ждите". И потерял сознание, не потянув нагрузки.
Ужин. В Жданове что-то сконнектилось и нас берут в порт! Валентина, забыв все договоренности ляпнула при капитане: Мол вот мужики… ни хрена вы не умеете… я вот с портом поговорила и теперь нас берут к причалу! Я женщина в себе уверенная! Вы, мужики, меня держитесь — не пропадете. Капитан строго спросил Валю: Какой — такой разговор с портом? Кто разрешил? Да я вас всех! Да вы у меня! Да с каких это пор поварихи с диспетчерами разговаривают по радиотелефону!? Всех спишу! Начальник (это уже мне), эп-меть!!! Первый домой, с пером в заднице поедешь! Я тебе дам связь без брака!
Я подорвался, теряя тапочки, и начал нашептывать мастеру на ухо о действительной ситуации. Мастер покорно выслушав, отложил ложку, строго посмотрел на меня и сказал: Да ладно!!?? Увидев мое лицо… мастер встал, пошел было на выход, но, в дверях его сложило пополам и к себе он полз уже креветкой.
Валька подошла ко мне с виноватым видом и сказала… начальник, нас теперь выпрут вместе? Я нашелся и ответил, мол Валь, если водка есть, то, я постараюсь уладить дело, мастер у нас выпить не дурак. И Валька катнула пузырь! Так, из шутейного разговора — образовалась вполне материальная выпивка. А Валентина так и не узнала всех тонкостей судовой связи и наверное, до сих пор считает себя героиней.
Доказательство жизни.
Пить надо с умом. А не с сырком «Дружба». Влетел я с этим сыром по-полной. И вместо летнего отдыха, отправили меня в трубогибочный цех, подменять на летнее время отпускного начальника. Все бы ничего, но, тамошний пролетарий был подобран со вкусом. Судимостей у них за последний год было не так много как, казалось бы, но, препятствовать обеденным вылазкам трубогибщиков в зазаборный магазин – я не мог. По причинам самосохранения и потому как сам, можно сказать, был того же цвета. Но, с коллективом не пил и всячески показывал свою временность в цеховом пространстве.
День на третий, подошел ко мне паренек, представился Виктором. Сказал, что, как и я, алкоголь терпеть не может, да и вообще, кругом хамье одно, а так хочется быть ближе к интеллигенции.
Про интеллигенцию я сглотнул, а вот «про алкоголь» — меня, старого зверя с откушенным ухом, сразу шерстью стоячей на загривке шугануло. Напрягся в бдительности. А Витя отношения дальше семимильными шагами развивает. Кефир и печенье носит. Журнал «Крестьянка». Стал в каптерку захаживать все чаще и чаще. Пообещал пирожки от бабушки преподнести, выведав, что я люблю с капустой. Худо дело. Парень он худенький, но высокий. Стараюсь к нему лицом и в каске. В углу приспособил диэлектрические галоши. На всякий случай.
День на пятый, смотрю, те, что руками трубы трехдюймовые гнут, через забор за портвейном не побежали в обед. Стоят, шушукаются. Выдвинули одного, у кого куполов на спине больше, тот, сгибаясь под грузом непомерной ответственности, идет к каптерке. Я, типа, с лампой, (на кой она мне черт? Лето ведь! Светло!), апрельские тезисы конспектирую. Очень занятый лицом. Самому страшновато. Что скажет этот громила? Как себя поведет?
-Пал Анатолич! Разреши?
-Входите!
-Тут вишь, какое дело, Анатолич! Ты с этим Витькой, шашни не води. Он тебя уже прикармливать начал? Пирожки бабушкины сватал?
-В смысле? (холодеют ноги). Ах, ты об этом…ну, носит печенье. А что?
-Да погоди ты «чтокать»! Журнал с пометками показывал?
-Ээээ…показывал (давление 170/110 и продолжает расти)
-Так. Ты тут человек новый. Много чего не знаешь. В курсе, где Иваныч, которого ты сменил?
-Как где? В отпуске, а я тут с вами, мух гоняю.
-Ну, не совсем он в отпуске. Он на лечении. Этот его довел.
-Как так? (твою мать. А худенький такой. А Иваныча ухайдакал до сердечнососудистых переливаний! Руки куда деть, не знаю, мешают постоянно.)
-Вот что! Как только тетрадочку свою с записями тебе подсовывать начнет – все, бери больняк от греха! Иваныч пытался противостоять полгода евонному тетрадном натиску – а все равно, голову лечить на юг уехал! Тока не вникай в записи! А то – пропадешь! И ушел.
Титская жись! Прямо Вий какой-то трубогибный — этот Витька! Прямо про него сказать боятся, а вишь, жалко им меня. Предостерегают. Что б до утра с ним не засиживался. Во всяком случае, круг мелом обводил. М-да. Страшно. И любопытно. А что там, в тетрадочке той? А вот обед кончился и Витюшу я вижу. От входа в цех – сразу в мою каптерку быстрым шагом.
-Павел Анатольевич! Я искал! Долго! Никто мне не верил! И я нашел! Вы первый, кто об этом узнает! Хотите? Возьму в соавторы? Нобелевской пахнет!
И он заметался по подсобочному пространству, как будто у него горели тапочки, а анус протерли ректификатом. Вскрикивал, выпучивал глаза, хватал себя за бока и приглядывался ко мне пристально, сомневаясь … хочу я Нобелевку или нет? Если честно, Нобелевку я не хотел. Но, сказать об этом Вите боялся. Нобелевка или жизнь. Я выбрал Нобелевку. И положив руку на сердце, я сказал Вите, что пойду с ним до конца! Только пусть он сядет у входа и положит увесистый образец трубогибочного искусства обратно в ящик. Узнав о соавторе, Витя малость поуспокоился и достал из-за пазухи заветную тетрадочку в черном переплете. Я не сидел сиднем. И к тому времени нас уже разделял стол старой работы, две табуретки и каска на моей голове. Включится в диэлектрические галоши, я бы успел, если б Витя дал мне свободы еще сантиметров 30-40.
Витя перешел на шепот.
-Вот тут, Павел Анатольевич, я нашел у себя ошибку! Мне на нее Александр Иванович перед отпуском указывал (старый начальник цеха). Смотрите…если это справедливо, тогда тут и тут, можно принять за равенство, а эту группу, можно перенести в этот столбик…Витя стал яростно чиркать моим «Паркером» по тетрадке, выписывая там мебиусов. Он был страшен в своей математике…
Ах да…я же вам не успел сказать то, что только узнал. Витек был ферматистом. Яростно доказывал теорему Ферма. С опытом работы по специальности лет 15, может больше… Дело швах. Ферматисты среди шизофреников – самая злобная сволочь. Мне об этом мой приятель рассказывал. У него стаж по дурке больше Витиного был. Я корешу верил.
Витюша на секунду прервался, дабы выяснить, считаю ли я его идиотом, как все эти плебеи из трубопрокатного, которые уже разбавили кефир краденым спиртом и спят на солнцепеке? Конечно же, я считал Витю гением от математики. Лобачевский, Евклид и Вейль – бездарности.
А Витя (я так и не узнал его фамилии) уникален в своей одаренности. И малость перегнул палку. Витя, было, успокоился, но, вдруг снова стал коситься на ящик с образцами лучшего трубоизгиба последних лет. Братья Запашные – просто дети, когда описывают свои ощущения от встречи с прайдом голодных львов. Витя был страшнее и злонамереннее. Его вопрос «Вы думаете, я сумасшедший?» стал звучать раз в минуту. Дабы сохранить свое здоровье в исправности, я был вынужден попросить у него тетрадь для ознакомления домой. И уже там осилить его титанический труд в спокойной обстановке. Витя тут же успокоился и дрожащими руками передал мне реликвию с рук на руки. Засим простились, потому, как рабочий день кончился. Я переждал для верности минут 40 и ушел, прижимаясь к стене цеха.
Я не спал всю ночь. Фантазия рисовала сцены страшного суда. От репризы, когда Витя подкидывал мне яйца глист в борщ, до зажимания меня в испанских сапогах. Пришел на работу совершенно измотанным. Витя при встрече глубокомысленно кивнул головой на подсобку. Началось. Главное – не вставать к нему затылком и обязательно ремешок каски на подбородок. Как у Фирсова! Инструктировал я себя, готовясь к физическому противостоянию.
Витя ожег меня глазами и теряя слюну («чужие» нервно курят за углом) спросил меня трубным голосом, прочел ли я его многогодичный труд. Я сознался с обреченностью мыши перед удавом, что прочел от корки до корки, но, вот тут, тут и здесь, его сумма не совпадает с моей. А я себя проверял на модном тогда электронном калькуляторе. Витя тут же стал плющить золотое перо моего «Паркера» о тетрадь, «исправляя» ошибки. А я стоял и смотрел на все это как бы сбоку. Я и не я. Нелепость какая-то. Я, со свежепройденной медкомиссией, офицер флота советского, боюсь сказать полудурку, что он полудурок. Причем, боюсь не по политическим мотивам – а ввиду опасений за целость своих членов. И вот как только до меня дошло, что есть я и не я, что раздваиваюсь в своих мыслях, что мне это глубоко не на здоровье, что есть в составе медкомиссии невропатолог, который наверняка меня неправильно поймет и что тогда все моря и океаны — станут для меня банальной ловлей в Фонтанке презервативов…
Тогда я подошел к Вите на расстояние удара и совершенно искренне сказал ему, прямо и не моргая, что он психопат, что ни черта он в математике не смыслит, что никому и ничего он никогда не докажет, что будут колоть ему аминазин венозной иголкой, что привяжут к койке, что посадят в мягкую комнату и т.д. Осерчал, одним словом. И осмелел до того, что б пойти с винтовкой Мосина на тяжелый «Тигр», а потом, заколов вражескую машину насмерть, курить махорку в рукав и писать письмо домой или любимой девушке.
Витя вдруг как-то сдулся весь. Постарел что ли. Тихо встал и вышел. Вслед, я ему швырнул его тетрадь, сказав, что по прямому назначению ее нельзя использовать, ввиду жесткости бумаги. Зол был я. Ох и зол. И орал так, что работяги станки трубогибочные повыключали. Но, работа есть работа, кто-то заходил, что-то подписывал, куда-то звонил. Процесс проистекал. Обед. Все разошлись за кефиром и спиртом. Я остался, ожидая Витиной осады.
Мужики вернулись с обеда и кто-то из них дико закричал. Я выскочил. Витя висел у дальнего подъемника. Он поставил себя на неизвлекаемость, как донная мина времен войны, накинул петлю на крюк подъемника, дав тому команду с пульта «вверх». Вот ведь сука пасмурная!?
Петля проходила по шее наискось, один сапог упал, второй как-то нелепо держался на ступне, голова была вывернута…Мужики его моментом смайнали вниз. Дали пару раз по роже наотмашь… Витек дернулся и задышал. Потом согнулся пополам и начал истошно кашлять. Оцепенение толпы прошло мгновенно. Люди навалились на него, стали пинать ногами, вкладывая в каждый удар ненависть неудачников к гению. Растолкал их всех. Отнял. Увел. Дал его же вчерашнего кефира. Отправил домой на такси.
Он приходил потом подписывать обходной. Я подписал, не глядя и молча.
Спустя какое-то время, я снимал квартиру у одной тетки. Тетка оставила мне на ответственное хранение свои пододеяльники и простыни. Приходя проверять порядок в хате – она тщательно их пересчитывала, проверяла свои контрольные маячки и требовала у меня отчета за недостачу этого хлама. Приходили маленькие гномики и воровали у тетки простыни. У тетки была мания преследования. Безделица, какая. Мелочь. Нормальная тетка. Бывают хуже.
А теорему Ферма доказали. В 1995 году.
Ледокольщикам. С человеческим лицом.
Далекий 1989 год. Тяжелая зима. Намереваемся попасть в Выборг, на смену экипажа. Дошли до Таллина. С ходу ударились об лед. Отскочили от него как мячик. Утерли сопли. Ждем подхода ледокола «Мурманск».
С темнотой, л/к «Мурманск» степенно подошел. Махина. На его трубу посмотришь - шапка падает. "Мурманск" завел буксирные концы и взял нас в «ласточкин хвост». Т.е. непосредственно, нос нашего «Сибирского», упер в свою корму. Изготовились к прыжку. Ждем.
И тут на «Мурманске», по-спортивному бросив сцепление, ударили в клавишу газа! Е-мое! Да наш «Сибирский» летом, по чистой воде, — никогда так не бегал.15,16,17 узлов. Щеки на скулах оттягиваются к ушам. Деревья мелькают. Кружка с чаем со стола сьезжает. Вот-вот на глисс выйдем. Некоторое время лихо плывем. Второй штурман подходит к локатору, с желанием определиться на местности. Включает. И тут же, с «Мурманска» раздается крик марала, узревшего соперника по половым игрищам:«Сибирский»!!! Немедленно выключите свой локатор! Вы мешаете им нашему радару! Что за самодеятельность?! Где ваша судоводительская этика?! " и прочее, прочее… Ледокольщики, — они очень строгие. Но, справедливые. Второй штурман вырубил радар. И благополучно сдал вахту старпому.
Приняв вахту, чиф стал нервно метаться по мостику. Приглядываясь к далеким огням на берегу. Вслушиваясь в разговоры по радио. Потом, приняв обреченный вид, подошел к радиотелефону и мягким, вкрадчивым голосом поинтересовался «Мурманск! Какие ваши действия?». Тамошний старпом, недоуменно вопрошает в ответ: «Как какие? Подходим к приемному бую! Зовите Ленинград-лоцман! Идите в Питер!». Наш старпом схватился за сердце. «Мурманск!!! Вы с ума сошли!!! Нам же в Выборг надо!!! А не в Питер!!! Вы куда нас притащили то???». «Мурманск» притих. В его недрах происходила ответная реакция неуправляемого расщепления. Пока, снаружи — ее было не видно. И вдруг,«Мурманск» стало раздувать во все стороны. Но, молча. Давление нарастало. Критическая масса ледокола заполнила собой ночной горизонт. Дождались. Шипящий звук из самых ледокольных печенок, переходящий в фальцет на УКВ диапазоне: «Сволочи! Вы чего молчали, а? Да я щас подъеду, да в трубу вам нассу! Да, я вам покажу, как над гордостью ледокольного флота измываться!» и прочее, прочее. Наш старпом аргументировал ответно «Да, вы же сами, запретили нам определяться по локатору! Мне что, по звездам ехать, как в первом классе??».«Мурманск» перло, как тесто из тазика. Старпомы схватились в радиопоединке. Потом, от предмета спора, плавно перешили на личности спорящих. А, уже затем, уговорились сшибиться на Куликовом поле.
Полей брани было два. Наш нос и их корма, соответственно. Наш чиф, облачился в овчину и подхватившись, побежал на наш бак.Тамошний старпом, пижон, одеваться не стал. И принял морозный бой в форме первого срока, находясь на корме.
Старпомы от всей души орали друг на друга, убивая взглядами оппонента. Прожектор у нас был один. Мы со всей силы светили в лицо ледокольного обидчика. В ответ, на «Мурманске», включили всю Волховскую ГЭС. Документальный фильм про ядерный взрыв на Новой Земле все помнят? Так вот — тамошний свет ничто, по сравнению со светом от тогдашнего «Мурманска». Я думал нашему чифу хана. Но, наш не простак. Стал кидаться снегом в одетого не по сезону соперника. Несколько раз удачно попал. Лед искрится. Свет играет радугой. Зрелищно. Массово. Красиво.
Наблюдали до тех пор, пока наш капитан, в трусах и тапочках, не влетел на ходовой мостик с вопросом «Горим???». Его успокоили ответом «Неа… наш чиф, с ледокольным чифом дерется». Мастер озадачился вопросом «А кто к кому в гости пришел??? Я же всех предупреждал! Перед приходом в Выборг — не пить!!». Мы ответили, мол, все на своих пароходах и бьются они, исключительно снегом и старпомовскими понятиями.
Одним словом, Викторыч наш – героем оказался! Поверг противника! Уничтожил его формулировками, изящными цитатами из Устава, приложил характеристики его ближайших родственников и сие возымело волшебное действо!!!
На «Мурманске» положили кривые дрова в топки и мы, не снижая скорости, повернули в сторону уже было далекого Выборга. Доехали быстрее, чем до Кронштадта. Расстались с «Мурманском» почти друзьями. Наш Викторыч приглашал тамошнего чифа в гости. Ледокольный чиф интересовался, не печет ли супруга Викторыча пирожки с черникой. Картинка. Понимание на флоте – это прежде всего. Ибо, все моряки — братья. Ну, не родные, так двоюродные.
Пытка холодильником
Не говорите мне, что водка сближает людей. Все спорно. И сильно зависит от количества, употребленного в единицу времени. Вполне может не только разъединить, но и рвы прокопать противотанковые между народами. А если еще по одной вмазать, так и между странами возведет непреодолимые фортификации.
Он пришел к нам на один рейс. Просто подменить основного капитана на месяцок. Упросили его в отделе кадров подставить крепкое плечо, под непрерывный процесс добывания торговым флотом валюты для страны. Не отказал. Уважил. Александр Федорович Язько. Капитан с огромной буквы. С накатом зависти напишу, что капитан дальнего плавания в нем легко угадывался со спины и портфеля. Такие волнуют дам всех возрастов и в любое время суток. Рост, стать, умение себя подать, и, конечно же, щеголеватость в носке мундира, пошитом с иголочки. А добавить сюда научную степень и безукоризненное знание Шекспира в подлиннике — так и вообще, коня белого не требуется.
Но, как и у любой идеальной системы, был у Язько недостаточек. Пустяшный. Любил он выпить крепко. И постоянно был в глухой завязке по этому поводу. Внутри него было единство и борьба противоположностей. Баланс сил. Тонкий и хрустальный. А, как нам известно, внести хаос в систему ювелирно настроенную – раз плюнуть.
По всем морским законам, в приемной капитана находится холодильник с представительскими. Ну, не поить же всякие службы в портах из капитанского кармана? Не поить. Поэтому, капитану выделяется специальный фонд. Из которого и покупается нежнейшая лососинка, икорка черная, балычок белужий, колбаска крепкого копчения, деликатес заморский и наша, боже ж мой, как слеза, водочка. Коньячок с вискариком. И пивко. Все одно к одному ладное, с понятной любовью закупленное и разложенное по полочкам капитанского холодильника, согласно режимов температурного хранения.
И принял дела капитанские Федорович с недобрым предчувствием. Война ему предстояла тяжелая и затяжная. И враг стоял на пороге. В виде холодильника "Электролюкс" в его каюте. Нагло усмехающегося белыми боками и откровенно выставляющим на показ свои паха. Пока отход, пока бумаги, пока веревки отдали – Федорыч держал внутреннюю оборону, закусивши губу до крови. Кронштадт. Федорыч, было ушедший от холодильника на нос судна и, закопавшийся в якорных цепях – почему-то решил проверить, а закрыл ли он воду в капитанском гальюне. Открытая вода в гальюне – это же водотечность! Прямая и явная угроза безопасности. Думал орденоносец и ускорял обратный шаг. Приемный буй. Прощай родной город.
Мгновенно взлетев в свои капитанские апартаменты, и, тут же забыв про не существуюший открытый кран, Федорыч уперся тяжким взглядом в холодильник. Холодильник торжествовал и глумился над наукой и лингвистикой, пуская Федорычу зайчики в глаза, своими отполированными боками. На траверзе острова Гогланд, наш капитуся уже колбасу не резал, а водку не лил в рюмку. Он был близок к природе и просто отхлебывал из горлышка, а от батона с колбасой — элементарно косо откусывал, не жуя и привычно сглатывая здоровенные куски копченого дефицита . Жизнь была прекрасной, а день коротким. К Таллину, предводитель судовых команчей дрых праведным сном, обронив огромную голову на толстенную лоцию Балтийского моря.
Старпом его не забыл и понимающе перетащил в спальню, приставив к изголовью сторожа, в виде бутылки виски. К следующему ужину, папа не почтил экипаж своим присутствием. К обеду третьего дня – его так же, никто не видел. Старпом регулярно навещал изгоя, балуя того разнообразием пойла и субординационно поддерживая старшего по званию в сугубо горизонтальном положении.
А вот и Киль-канал, душечка, весь в огнях и вкусно пахнущих крепким табаком лоцманах. Старпом представился лоцману как капитан, второй штурман — старпомом, а трешка наш – благодаря холодильнику, выдвинулся во вторые штурмана. Склёписто так все. По-домашнему. Главный из своей трехкомнатной не вылезает. Занят. Думает во сне, как бы реванш взять у супостата со стеклянными полками и хромированной ручкой. Зреет хитрыми планами. Роет окопы и инструктирует диверсионные группы. Весь горит победой и возмездием за бесцельно прожитые годы.
А нам пора и в Эльбу поворачивать. Гамбург приветствует нас на русском и играет наш гимн. Ошвартовались. У старпома выбора нет. Придется тяжкую роль капитана тянуть на себе и дальше, раз уж так масть легла. Гения судоводительской науки и лингвистики, он призапер в спальне, в приемной капитанской разложил остатки закуси. Водочки достал из ухохатывающегося "Электролюкса", пнул того под копчик в назидание и с заверениями, что с ним, старпомом, такого никогда не будет, доведись ему быть капитаном. Проверил младенческий сон Федорыча и, завязав свой галстук модным широким узлом, стал ждать прихода властей немецких. Те себя ждать долго не заставили. Немцы все ж. Пунктуальность — прежде всего. Уселись полукругом вокруг стола с яствами, кофеек потягивают, водочку чуть-чуть, икоркой черной все полируют. Не чета нашим, которые, даже туалетную бумагу поношенную, с собой норовят забрать, не говоря уж о колбасе и коньяке. Беседа идет своим чередом, все бумаги оформили. Уже и прощаться вот-вот.
И тут…Федорыч, до того в туалет три дня не выходивший и работавший по замкнутому циклу как космическая станция, решил отлить. Приспичило трудяге. Все ж научный работник, все ж труды имеет, степени, звания и дипломы. Негоже под себя ходить, с таким-то грузом социальной ответственности. Спальня капитанская слева, приемная обширная с гостями по центру, а справа от приемной – аккурат, капитанский гальюн, святая святых на пароходе. Вышел наш удалец на центр в чем был. В одном носке, трусах под коленки и лицом, которым только впору давить клюкву. Завершала экскурсионный обзор здоровенная фуражка со смятой кокардой. Осмотрелся маститый капитан невидящим реальность левым глазом. Понял, что вокруг него туман непроглядный. И как любой уважающий себя пароход : однократно обозначился в тумане длинным гудком сзади — ранив смертельно представителя порта. Вдумчиво почесал себя в промежности. Деловито икнул. Выдвинулся в сторону гальюна, по пути сбил агентшу грузополучателя со стула. Добрел да гальюна, открыл там дверь нараспашку. Крепко держась за свое естество двумя руками, дабы его не выронить и не разбить вдребезги, да и самому, об палубу не убиться. Затем, Федорыч уверенно и мощно как Днепрогэс, помочился в раковину. Пристально посмотрел на себя в зеркало, оттянувши вниз нижнее веко на правом глазу. Не одобрил увиденного и, жалея сам себя покачиванием головы в фуражке, зачем-то тщательно смыл воду в унитазе.
Взял курс на спальню. По дороге остановился, вынул из омертвевших пальцев гамбургского врача рюмку с водкой и привычно всосал ее внешним пищеварением. На посошок, уже множественно и трубно, попрощался со всеми властными структурами Германии теми устами, которыми не говорят по-фламандски. И грациозно ушел в темень небытия, аккуратно прикрыв дверь в спальню. Если бы был занавес, Федорыча "на бис" — раз двадцать бы вызвали. Но, это был не театр, а правда жизни. Старпом хотел повеситься на модном галстуке тут же. А власти были против суицида. Ситуация накалялась. Но, старпом пригрозил танками генерала Рыбалко и генетическая память немцев, понесла их прочь. В вечерних газетах ничего не написали про капитана в тумане. Все же интеллигентные люди – язык за зубами держать умеют, эти немцы.
Выгрузились мы. Вышли на один порт Бельгии. А к Генту, мальчик наш, научно-защищенный, оклемался. Потому как спиртосодержащих жидкостей у него уже не было. Взбодрился. Смотрел на холодильник вызывающе-орлино и всячески отрицал проигрыш этой тупой железке. Первое, что он сделал увидев меня за обедом – так это отчитал за отсутствие на мне темных брюк и за присутствие рубашки с коротким рукавом. Нахал какой, а? Похоже, что о страшной холодильниковой тайне, ему никто так и не рассказал до самой его безбедной пенсии. Честно говоря, холодильников я с тех пор не то что бы боюсь — но, отношусь с уважением к ним.
Очки Семеныча
У старого боцмана Семеныча были очки. С виду обычные очки, напоминающие некий симбиоз защитных очков сталевара и очков братьев Райт. Но, зато они были сделаны лично Семенычем. Он выстрадал их долгими вечерами, находясь в далекой Средиземке. К слову сказать, очки были одновременно защитными и врачебно-диоптрическими. В них можно было не боясь получить увечье, разливать чугун и одновременно рассматривать картинки в стимулирующих мужское воображение журналах, входить в пораженную ипритом зону и просто спать в тихий час.
Так вот, был у Семеныча на пароходе дружок закадычный, тогда еще третий механик, Денисыч. И пакостили они друг дружке по любому поводу. Хотя, на их взгляд, это были вовсе не пакости, а всего лишь соленый морской юмор. К примеру, боцман натягивал тонкий шкерт над самой палубой, поперек проема двери Денисыча и тут же приглашал механика к себе на чаек...
Подслеповатый Денисыч шел, задевал шкерт домашними шлепанцами, падал, бился головой о переборку, теряя вставную челюсть и контактные линзы. По мнению Семеныча, это было весело.
Денисыч затаил обиду. Месть его была чудовищной. Тихой сапой, под самое утро, Денисыч прокрался в каюту к спящему сном младенца боцману, взял со столика его гиперзащитные очки, аккуратнейшим образом оклеил все линзы в них калькой светло-молочного цвета, затем положил очки обратно на столик, поджег целлулоидную расческу Семеныча, цинично погасил ее о портянки боцмана и стал со злорадством наблюдать, как небольшие клубы зловонного дыма наполняют пространство каюты. Немного повременив, для усиления эффекта Денисыч закурил папиросы "Беломорканал" и, наконец, решив, что уже пора, он громко крикнул в ухо боцмана "Пожар"... и ловко отскочил в сторону. Семеныч мигом стартанул в подволок и, еще в полете, схватив со столица тонированные калькой очки, нацепил их себе на глаза.
А в глазах был сплошной туман. Однако за сорок лет работы на торговом флоте все движения по аварийной тревоге у старика были отработаны до автоматизма... То есть, экипировавшись в очки, Семеныч потянул носом воздух и, убедившись в задымленности помещения, лихо впрыгнул в сапоги, натянул спасжилет и каску, выскочил в коридор и, ощупывая переборки руками, метнулся к шкафчикам с изолирующими аппаратами КИП-8, безошибочно выбрал свой и, включившись в него, поскакал в столовую команды с криком "Аварийная партия - на выход!". Денисыч следовал за ним, стараясь не умереть со смеху.
И вот картина... Завтракающий экипаж и Семеныч. Но всей красе: очки под калькой, сверху маски КИПа, под КИПом спасжилет, ниже спасжилета фиолетовые семейные трусы и - финальный штрих - сапоги с торчащими из них портянками в цветочек. Десять чайных ложечек одновременно упали в десять чайных кружек... Наступила звенящая тишина. Обстановку разрядил 3-й штурман, который тихо и меланхолично предложил Семенычу, дабы окончательно войти в образ, надеть буденовку, повесить пластмассовый автомат на шею, оседлать деревянного коника... И скакать, скакать, скакать...
Повидло внутри меня.
Когда я был совсем маленьким, в нашем дворе жил нестандартный мальчик. Звали его Давид. Давид, при столь пафосном имени, имел диагноз олигофрения в степени дебильности. При всем при этом, родители Давидика очень его любили. И постоянно снабжали вкуснейшими булочками с разными повидлами. В повидлах были витамины, которые, по мнению родителей несчастного мальчика, обязаны были положительно влиять на динамику умственного развития Давида. Булочки Давид брал с собой во двор.
И вот тут, начиналось самое главное. Мы, жестокие дети, окружали Давидку толпой и наперебой просили дать куснуть от лакомства. Давид всех выстраивал полукругом и, тыкая пальцем в наиболее приближенного, уверенно произносил «Брат!», переводил палец дальше и называл «Друг!», остальных обводил гуртом и обозначал пренебрежительными словами «Это потом!».
«Брат» имел право куснуть от булочки дважды, «друг» один раз, «это потом» стояли рядом и облизывались. Это был первый этап действа. Далее, наиболее настойчивые из группы «это потом», начинали дергать Давидика за рукав, призывно заглядывать ему в глаза и, стуча себя кулаком в грудь, гневно кричать ему прямо в лицо «Кто „это потом“?????!!! Я „это потом“???!!! Да я — брат!!!». Давида было легко смутить. Тем паче, что память у него отсутствовала напрочь — действо выходило на второй круг. Под нажимом детской непосредственности, Давид переизбирал своих фаворитов. Те, кто уже вкусил от щедрот, молча отходили в сторону и их место занимали свежие голодные массы. Так продолжалось до тех пор, пока булочки у Давида не кончались. Изо дня в день.
Потом, спустя какое то время, эта семья сменила прописку, и я Давида больше никогда не видел.
Прошло столько лет, а чувство вины перед несчастным пареньком сохранилось до сих пор. Хотя, положив руку на сердце, совершенно честно признаюсь, что с той поры делю людей именно на три категории. Брат. Друг. Это потом. И что самое удивительное, люди в этих категориях не прописываются пожизненно, а имеют привычку свободно переходить из одной в другую. Порой, не по одному разу. Быть может, в каждом из нас живет свой олигофрен, который мечется в поисках своей истины, и непременно ее находит, каждый раз разную, в зависимости от своей же временной степени дебильности.
Комментарии
Отправить комментарий