Воспоминания ветеранов
Подборка воспоминаний ветеранов, живущих в Эстонии, в Нарве и за пределами нашего государства.
Слово автору нижеследующего ролика, Марие Вие (эстонский военно-исторический клуб Front Line): В моей памяти остался трогательный эпизод: после очередной съемки ветеран, которому уже 88 лет, как настоящий мужчина взял мою тяжеленную сумку в одну руку, штатив — в другую. Он еле шел, ему было тяжело, я это видела, но не хотела обижать, поэтому позволила донести мои вещи до машины. Я села в нее, завела и стала выезжать с парковки. Посмотрела налево и увидела, как он машет мне рукой. Не знаю, как это описать, но меня это тронуло до глубины души. Как сегодня мало таких людей!
На самом деле не хочется много говорить, просто посмотрите эту короткометражку. Если хоть один человек сможет что-то вынести для себя, я буду рада. Лично для себя я поняла очень многое и теперь горжусь, что судьба подарила мне возможность пообщаться с такими великими людьми. В фильме принимали участие Цой Рональд Петрович, Цой Хильма Ивановна, Вилемсоо Валентин Иоганович, Генделевич Эля Рафаиловна, Метелица Владимир Исаевич.
далее...
Нарвский ветеран штурмовал Рейхстаг
Василий Афанасьевич Корзанов 9 мая отмечает и День Победы, и свой собственный день рождения. фото: Ирина Токарева
Председатель Нарвского союза ветеранов Василий Афанасьевич Корзанов 9 мая вместе с детьми и внуками празднует и окончание войны, и свой день рождения — в этом году ему исполняется 87 лет.
Родное село Василия Афанасьевича на Брянщине в 1941 году оккупировали немецкие войска, тогда ему было пятнадцать. На его глазах немцы расстреляли семью его дяди-партизана и семью учительницы-еврейки.
После освобождения деревни в 1943 году многие его одногодки попросились в армию досрочно. «Нас, досрочно призванных семнадцатилетних, было 44 человека. Домой вернулись всего шестеро, один — без ноги», — рассказывает Василий Афанасьевич.
Сам он после короткого обучения попал на 2-й Прибалтийский фронт недалеко от Великих Лук, и был зачислен снайпером в 380-й полк 171-й Идрицкой дивизии — той самой, которая участвовала в сражениях в Латвии и штурмовала Рейхстаг в составе 3-й Ударной армии Первого Белорусского фронта. Был трижды ранен, и однажды занесен по ошибке в списки убитых — к счастью, пока председатель сельсовета медлила, не решаясь отдать его матери похоронку, он успел написать родным из госпиталя.
«Весна 1945-го была особенной, она запомнилась на всю жизнь. В середине апреля ночью мы переправились по понтонному мосту через Одер и высадились на Кюстринский плацдарм. Я никогда не видел лунного ландшафта, но тот по-другому не описать — земля была разворочена взрывами так, что не оставалось живого места. Начались бесконечные бои, по ночам — артподготовка. За датами мы тогда не следили», — вспоминает Василий Афанасьевич.
Он помнит, как однажды ночью в тылу его роты начали разворачивать свои орудия артиллеристы и раздалась команда: «По Берлину!» Это было так неожиданно, что молоденький сержант не удержался и обратился к командиру артиллеристов: «Товарищ майор, неужели по Берлину?». В ответ майор произнес только одно слово: «Да!».
Совсем не так, как в кино
В последних числах апреля сержант Корзанов впервые увидел окраины Берлина, а затем начался продолжавшийся несколько дней штурм Рейхстага. «В самом Рейхстаге был бой бесконечный уже после того, как мы туда ворвались.
Покинули Рейхстаг утром 2 мая. Никаких росписей на стенах я тогда не видел, и сами мы тоже не додумались там расписаться», — рассказывает Василий Афанасьевич. Для солдат на тот момент Рейхстаг был не символ Победы, а просто мрачное серое здание, стены прострелены автоматными очередями, на ступенях — мертвые тела. Не видел ветеран, и как водружали над Рейхстагом Знамя Победы.
«Точно знаю, что это было не так, как в фильмах, где солдаты в полный рост бегут с развернутым знаменем. Я смотрел и думал: да как же это? Открыто бегут под огнем и до сих пор живые? Читал, что знамя на самом деле водрузили ночью, пробрались тайно и пронесли его в чехле — думаю, так оно и было. Конечно, те, кто водрузил знамя, — герои, но важнее, что Победа — заслуга всего народа, который за нее столько боли, голода и холода хлебнул — всем хватило», — рассказывает ветеран.
Вечером 8 мая 380-й полк разместился в здании одной берлинской школы. На следующий день, когда стало известно, что союзники подписали акт капитуляции, к Корзанову подошел политрук и предупредил, чтобы он приготовился выступать на митинге.
«Когда подошла моя очередь, с трибуны прозвучало: «Слово — ветерану полка!» Ветераном тогда был любой, кто находился в полку больше года», — вспоминает Василий Афанасьевич, которому в тот день исполнилось 19 лет.
Василий Афанасьевич помнит, что в тот первый День Победы острого чувства радости не было: «Директор школы, в которой мы стояли, пригласил нашего военврача и еще нескольких человек к себе домой — за столом сидели он с женой и еще две молодые женщины, наверное, дочери.
Все были очень приветливы к нам, у директора нашлась бутылка и мы выпили. Это казалось удивительным: вот мы в Берлине, празднуем победу, разговариваем с немцами — неужели это все на самом деле?»
«В тот день я получил письма от родных — матери, сестер. У почтальона были письма и для погибших. Одному из них, украинцу Мыколе, пришло письмо от жены и детей. Он был уже немолодой, замечательно играл на губной гармошке и всегда умел подбодрить.
Погиб во время боев за Берлин. Второй, мой ровесник Сергей, был в плену, потом попал в нашу часть и первым делом узнал номер полевой почты, чтобы написать матери. Он погиб прямо на ступенях Рейхстага. А 9 мая ему пришло письмо от матери», — вспоминает ветеран.
Правда о войне
Какая книга о войне кажется ветерану самой достоверной, верно передающей то, что он пережил на самом деле? «Не так давно я взял в библиотеке одну книгу, привлекло название: «Все люди — враги». Я еще подумал: как же так, разве можно думать, что все люди — враги?
Взял почитать и не мог оторваться. То, что герой книги чувствует — действие происходит во время Первой мировой войны и после нее, — кажется правдой», — рассказывает Василий Афанасьевич.
Он признается, что не особо любит книги о войне, в которых война далеко не всегда описывается точно, переживший ее знает более глубокую правду: мир может быть невероятно жесток. В книге Ричарда Олдингтона «Все люди — враги», считает Василий Афанасьевич, много правды о человеке на войне.
В книге герой находит свою единственную любовь — и это дает ему силы жить дальше. «Это место меня особенно тронуло. Я думаю, что у человека действительно есть судьба. Как получилось, что из всех женщин, с кем был знаком, я выбрал свою жену — ту, которая всегда знала, что у меня на сердце, всегда поддерживала, радовала?
Уже шесть лет прошло, как ее нет, и не проходит дня, чтобы я ее не вспоминал», — говорит Василий Афанасьевич, уверенный, что ему в жизни очень повезло — любви на его долю выпало гораздо больше, чем ненависти.
Живая легенда и герой Нальчика - Антонов Анатолий Пахомович
Передача снята в 2011 году.
Двадцатилетний лейтенант Анатолий Антонов в боях за ст.Марциканцы поставил орудия своего взвода на прямую наводку и бил по станции, в результате чего побил два немецких паровоза, не дав возможности увести эшелоны, груженные боеприпасами, продовольствием и конным составом. Кроме этого, подавил два дзота противника и уничтожил до двадцати немецких солдат и офицеров. За этот бой А.Антонов был представлен к ордену Ленина.... 15 июня 1944 года по приказу командира части взвод Антонова(сам Анатолий Пахомович с одной саперной лопатой переплыл реку и порубил нескольких немцев без единого выстрела и захватил оружие) форсировал реку Неман. В течении пяти часов солдаты вели неравный бой с превосходящими силами противника, в упор расстреливали наседавших немцев, стремившихся прорваться к реке и сорвать переправу полка. За время боя было отбито четыре атаки противника. Последнюю, ввиду отсутствия боеприпасов к орудиям личный состав взвода отражал исключительно трофейным оружием, захваченным у противника.....За время боя было уничтожено двенадцать огневых то-чек противника, убито более 160 солдат и офицеров врага... Сам Антонов из личного орудия уничтожил 7 немецких солдат и десятерых взял в плен....(с) Темиржан Байсиев.
Дедушки, бабушки и война.
Рядовой Пушкин
У деда под командованием было немного человек – ну сколько там на заставе набирается? Я никогда не интересовался, сколько должно быть народу на пограничном посту. Плац, казармы, хозблок и так далее. Это всё не важно. Важно, что среди солдатиков был один, маленький, щуплый, смуглый, кучерявый. Вроде и шустрый, и так-то ловкий, но это пока до строевой подготовки, стрельбы или обмундирования дело не доходит. С шага сбивается, трёхлинейку, как метлу держит, все пули в «молоко», верее, в песок, ремень болтается, или ноги натрёт, потому что с портянками не совладал… Вот и пропадал солдатик в нарядах, то с метлой той самой территорию убирает, то с картошкой на кухне воюет, или в казарме полы драит. До гауптвахты тоже дело доходило, когда не по уставу отвечал начальству, или оружие до безобразного состояния доводил, или на команду «подъём!» ну никак не реагировал, спал себе дальше. Зато стихи писал. Хорошие. И смешные, и про то, как хорошо в стране советской жить, и на политическую тему, в агитлисток там, или в стенгазету – и такое делали, а что? – «Напишешь, Сашка?» - «Напишу!» Так и получилось, что был в погранотряде свой поэт Александр Пушкин. Кабы не война, дослужил бы срочную кое-как, да и подался на родину, литературу изучать, а может, на завод, таланту-то всё равно как пробиваться. А двадцать второго июня одна тыща сорок первого по заставе так отбомбились немецкие люфтваффе, что и отступать-то мало кому было, хотя приказ об отступлении получить успели до того, как связь отрубилась раз и навсегда. Трое суток без сна, лишь бы в окружение не попасть, рядовой Пушкин заснул на подводе и упал прямо под колёса. Кажется, в том бою, который боем-то назвать трудно, - ну что это такое, солдатики из старых винтовок по бомбардировщикам стреляют? - и дедушка мой схлопотал осколок в плечо, но жив остался, хоть рана была сильно плохая, долго из одного госпиталя в другой, пока в строй вернулся. А там уж и фашистов выбили, и по лесам белорусским рагнеровцев ловили, но про погибших товарищей дед помнил всегда. Особенно – про рядового Александра Пушкина. Уж больно не по-военному как-то, не по-солдатски, что ли… За что? Ну куда такому воевать? Ему стихи писать, хоть и про то, как фашиста бить, а не за портянками следить…
Шрам
При отступлении в конце июня дедушка мой был серьёзно ранен. Немецкие бомбардировщики, казалось, пахали приграничные территории, не жалея боекомплекта. Отступающие остатки погранотряда двигались с максимально возможной скоростью, лишь бы не попасть в окружение. И стыдно не было. Было тошно. От беспомощности, от злости на эту беспомощность и бессилие предотвратить, хотя бы отомстить. Огонь и железо, сыпавшиеся с неба, делали врага безликим и неуязвимым, заставляли ругаться чёрными словами и гнать, гнать на восток, огрызаясь смешными залпами из ружей по обнаглевшим крестоносным самолётам, пролетавшим чуть не над самыми головами выживших пограничников. Кто знает, может, если бы не приказ об отступлении, так и остались бы на заставе, остались все. А так хоть кто-то выжил. Как мой дед, которому корявый осколок бомбы оставил такую жуткую рану в плече, что успевшие навидаться сослуживцы только матерились и молились, накладывая неуклюжую повязку, пытаясь унять кровищу. Уняли, успели, довезли его и ещё раненых. Потом были операции и скитания по госпиталям, вместе с отступающими войсками, осложнения и почти отчаяние. Но обошлось, выжил. Даже до инвалидности дело не дошло. Только треугольная ямка на лопатке с оспинами от мелких осколков, только фантазия малолетнего внука далеко не сразу, а потом, спустя много лет рисует, что это была за рана, и какое счастье, что дед живой, не инвалид, и с таким азартом и вкалывал в саду, колол дрова, строил дачу. Только вот как погода меняется, или с устатку ныла и лопатка и плечо, напоминая о первых, самых жутких днях безжалостной бойни, которую красиво назовут Великой Отечественной войной. Которую войной и великой сделают такие, как мой дед и миллионы других, таких, настоящих.
Луна и штык. Тётушкины воспоминания
- И вот ведь не по эшелону бомбили всякий раз, а вокруг. Там поля одни, лес, и вот по полям, по лесу, куда люди бежали. Потом ещё из пулемётов на бреющем полёте. И всё рядом, по людям. А по эшелону, по железной дороге – никогда. Много потом в поле оставалось. И убитых и раненых. Нет, медсёстры ходили и те, кто здоров, собирали раненых. И вот зря, кстати, говорят, что у Сталина паранойя была насчёт диверсантов и вредителей. Своими глазами видела, дело-то ночью было, за минуту буквально до налёта из-за леса ракеты в небо летели. Сюда, мол, здесь поезд. Темень ведь и светомаскировка. И страшно. Ведь не ехали, ползли. И промежутки между эшелонами чуть не метров пять, или меньше. Один за другим, один за другим. Мы под пушками себе лежанки сделали, пальто, телогрейки какие-то. Даже спать можно, только никакого сна. А бомбили страшно. И как они воют, когда падают! Ночь, луна и вой этот. Тут опять тревога, поезд встал, люди прыгают из вагонов, а до насыпи из вагона ты представляешь, сколько? Ну, и как Клара, беременная, прыгать будет? Я её чуть не спихиваю, прыгай, ору, а она упирается, как я буду прыгать, ты сдурела, я же рожу прямо тут! Солдат внизу, по насыпи пробегает, я ему кричу, эй, солдат, эй, помоги! Он встал, увидел, прыгай, давай, я поймаю, руки поднял, ноги расставил. И неизвестно ещё, поймает ли. А Кларка пуще упирается, и глаза безумные совсем и мычит, а не говорит уже. Чего ты, ору ей в лицо, а оно бледное совсем, в таком свете это лучше всего видно, и она стоит враскоряку. И тут говорит, прямо выдыхает мне в лицо громко – штык! С ума сошла, думаю, какой штык, чего штык? Ох ты ж! Углядела она, как луна на штыке у солдатской винтовки блестит, а он же не отставил винтовку, так и стоит, тоже ведь не соображает! Я не увидела, она увидела. Убери, говорю, ружьё, штык же! Он тоже белый, ружьё под ноги положил, приготовился, Кларка сама и прыгнула, мне даже толкать не пришлось. И поймал, так аккуратно, как родную. Мы к лесу, а он подхватил винтовку и дальше вдоль состава к паровозу. Грохот, вой, стрельба. Бежим и тут луна совсем из облаков показалась, а этот гад так низко летит, ну, так низко! Увидела я морду его в кабине, очки, шлем, вот как рядом увидела. Фильмы про войну, про оккупации смотреть не могу. Как там бомбёжку показывают, так я это всё вспоминаю, и плохо мне делается.
Комментарии
Отправить комментарий