Моя Первая мировая война. Из семейных преданий.

Никого из тех, о ком я хочу вам рассказать, я не знала лично. Все они умерли задолго до моего рождения. 100-летию Первой мировой войны, всем ее героям и участникам посвящается. Всем потерянным предкам, которые канули безвестно в истории минувшего столетия, наполненном для нашей Родины столь драматическими и неоднозначными событиями.

О себе: вдова офицера, родилась и выросла в Дагестане, училась в Москве, живу на Украине, всю жизнь занимаюсь журналистикой, с 1987 года работаю в одной и той же редакции - медиа-компания "Время" (Харьков).

В наш век, когда нет веры ни в Бога, ни в черта, а лишь жестокая конкуренция всех и вся и торжествующий принцип «все продается и покупается», сознание того, что в истории и в твоем роду были люди, для которых любовь к родной культуре, верность данному слову, совсем иное понимание жизненных приоритетов, были не пустым звуком, а сутью существования, придает сил и позволяет сохранять достоинство.

Вера – хирургическая сестра милосердия

Вера Добрыня. Перевязка раненого. Фастовский лазарет.

Моя бабушка по материнской линии  Вера Яковлевна Добрыня окончила Киевский императорский институт благородных девиц в 1914 году и мечтала стать врачом. Судя по рассказам мамы, она стремилась получить дальнейшее образование во Львовском университете на медицинском факультете. Почему именно Львов? Якобы в австрийском Лемберге на то время не было никаких препятствий для поступления девушек. 
Впрочем, насколько я знаю,  в России в крупных университетских городах уже действовали высшие женские курсы, в том числе и медицинские. Остается только предполагать, что кто-то (из числа подруг-институток или даже старших братьев) посоветовал моей бабушке ехать во Львов, дабы сразу получить лучшее европейское образование.

Вера Добрыня. Выпускница Киевского Императорского института благородных девиц.

Но в этом году началась Первая мировая война и о поездке на учебу во Львов, на австро-венгерскую территорию,  уже не могло быть и речи. Подобно многим девушкам из дворянских семей, бабушка добровольно отправилась ухаживать за ранеными и работала хирургической сестрой милосердия в Фастовском лазарете для раненых и больных воинов.Этот городок - Фастов находится под Киевом.
Сохранился уникальный документ – блестящая характеристика, данная сестре милосердия Вере Добрыне, за подписью главного врача хирургического отделения Фастовского лазарета для раненых и больных воинов, доктора Дацкова.

Интересно, вот этот человек в белом халате и с очень усталым лицом справа от бабушки - не тот ли доктор Василий Филиппович Дацковъ?

В 1915 году у бабушки был ухажер, вошедший в семейную историю как загадочный «граф». Красотой, судя по фотографическому снимку, он, точно, не отличался. Зато был весьма родовит. Кто он и как его звали, увы, давно уже и спросить не у кого. Возможно, кто-то из историков опознает его по этой фотографии?

Вера Добрыня и загадочный граф.

Еще в советское время мама мне рассказывала, что бабушка встречала на станции царских дочерей, которые сопровождали полевой военно-санитарный поезд. Поезд приезжал в Киев для эвакуации раненых в Царское Село. Как образец утонченного вкуса бабушке запомнилось, что  великие  княжны носили розы за… поясом платья.

Императрица Александра Федоровна и великие княжны Ольга и Татиана

Военно-санитарный поезд

Григорий – золотое оружие с надписью «За храбрость»

Моя бабушка Вера Добрыня и дед Григорий Чигирик познакомились в Фастовском лазарете для раненых и больных воинов под Киевом. 
Она – красавица и сестра милосердия хирургического отделения, из черниговских дворян с тысячелетней родословной. 
Он – бравый офицер и георгиевский кавалер, из зажиточных черкасских казаков, ратными и земледельческими трудами выбившихся в сельскую элиту. 

Георгиевские кавалеры

В 30-е годы его репрессированного брата чекисты определили как «куркуля». 
Я же даже не возьмусь определить это сословие. Может быть, «народные капиталисты»? Может быть, «крестьянская интеллигенция»? А может и то, и другое вместе?
Все мои предки по дедовой линии происходили из самого сердца Украины – Черкасщины. Это вотчина Богдана Хмельницкого и родина Тараса Шевченко.
Дедов отец Евмений (мой прадед) был выдающейся личностью в селе Боровиця Киевской губернии (ныне –  Чигиринский район Черкасской области), обладал землей, имел множество лошадей, кров, овец ну, а самое его главное богатство - грамота.  Играл на народных музыкальных инструментах и даже записывал народные мелодии нотами (!), которые отправлял композитору Миколе Лысенко (с ним он состоял в личной переписке). Не исключено, что в музыку знаменитой на весь мир оперы Лысенко «Наталка-Полтавка» вплетены мотивы, записанные моим прадедом. 

Чигирин. Памятник национально-освободительной войне 1648-1654

Авторитет у него был такой, что в 1907 году Евмений Чигирик был избран во Вторую Государственную Думу от общего собрания выборщиков Киевского губернского собрания. Состоял членом фракции «трудовиков».  Согласно донесениям Киевского губернского жандармского управления, призывал к отчуждению помещичьих земель и развитию образования среди крестьян (Источник:Государственная дума Российской империи: 1906-1917. Б.Ю. Иванов, А.А. Комзолова, И.С. Ряховская. Москва. РОССПЭН. 2008.).

Группа депутатов Киевской губернии. Вторя Госдума.

Вторая Госудма. Фракция трудовиков.

Значит, взгляды у него были социалистические. Кстати, узнав об этом, я стала лучше понимать массовое голосование избирателей Надднипрянской Украины за социалистов в 90-е годы, чему раньше удивлялась.
Но довольно о прадеде. Вернемся к его сыну Григорию, моему деду, который до войны окончил учительскую гимназию и, по некоторым устным сведениям, учился в Императорском Санкт-Петербургском университете. 
Моя мама со слов бабушки рассказывала, что дед Григорий отличился в Первую мировую войну настолько, что был удостоен золотого георгиевского оружия с надписью «За храбрость».
А вот какой незаурядный подвиг дед совершил и за что получил такую награду, вот этого не знаю.
И выяснить пока не могу. Для этого нужно либо самой ехать в российские архивы, либо заказывать такое исследование. Ни на первое, ни на второе возможностей, прежде всего, материальных, у меня нет, и вряд ли таковые появятся.
Посему приходится довольствоваться теми источниками, которые мне доступны.
Два года назад на портале Чигиринского района я нашла раздел «Гордість села Боровиці». Надо полагать, составленный по запискам местных краеведов. А там сведения и о прадеде Евмене, и о деде Григории Евменьевиче. Причем, я вовремя успела скачать информацию.Во время последней рефолюции сайт, финансируемый прежней администрацией, перестал существовать.
Насколько точно написанное совпадает с реальными фактами – трудно сказать. Один дедов однофамилец – юрист из Днепропетровска Юрий Чигирик (мы нашли друг друга, благодаря поискам в Сети) считает, что могли быть неточно определены чин и должность, какие-то детали… 

Воины Первой мировой. Художник Михаил Копьев.

Цитирую: «Виходець із простої селянської сім’ї, закінчив учительську гімназію, Київський університет, військове училище, одержав чин штабс-капітана. Під час першої світової був начальником штабу батальйону. Одного разу високопоставлений військовий чинуша приїхав у батальйон і наказав взяти висоту, яка ховала німців на відстані три кілометри від російських позицій. Григорій Євменович заперечив, мотивуючи, що вдень робити таку операцію безглуздо: чимало солдат залишиться на полі бою. Розгніваний військовий чиновник відбув з донесенням до високого начальства, а Григорій Євменович з приходом ночі повів солдат на штурм висоти. Операція закінчилася вдало, майже без людських жертв. За сумлінну службу і переможні операції на фронтах одержав як винагороду три Георгіївські Хрести і Золоту шаблю та дві заглибини від шаблі на обличчі і на шиї... Коли виникли революційні заворушення солдат у військових частинах, обурених кровопролиттям в інтересах царизму, окремі офіцери ставали жертвою солдатської ненависті. Григорій Євменович цього уникнув, оскільки солдати поважали його за дбайливе піклування про них».

Александр Аверьянов. Атака казаков. 1914

Вот перевод этого текста с украинского на русский: «Выходец из простой крестьянской семьи, окончил учительскую гимназию, Киевский университет, военное училище, получил чин штабс-капитана. Во время Первой мировой был начальником штаба батальона.  Однажды высокопоставленный военный чинуша приехал в батальон и приказал взять высоту, где прятались немцы на расстоянии трех километров от российских позиций. Григорий Евменович возразил, мотивируя, что днем ​​делать такую ​​операцию бессмысленно: многие солдат останется на поле боя. Разгневанный военный чиновник отбыл с донесением к высокому начальству, а Григорий Евменович с приходом ночи повел солдат на штурм высоты. Операция закончилась успешно, почти без человеческих жертв. За добросовестную службу и победные операции на фронтах получил в качестве вознаграждения три Георгиевских Креста и Золотую саблю и два шрама от сабли на лице и на шее ... Когда возникли революционные волнения солдат в воинских частях, возмущенных кровопролитием, отдельные офицеры становились жертвой солдатской ненависти. Григорий Евменович этого избежал, поскольку солдаты уважали его за бережную заботу о них».

Допрос пленного немца. Над столом у командира - образцы трофейных погон.

Были ли у него «три георгиевских креста», как пишут местные краеведы (подтверждений о трех из доступных мне источников нет). Однако есть достоверные данные из Алфавитного списка кавалеров ордена св. Георгия и Георгиевского оружия, награжденных за отличия в период Первой мировой войны (1914-1918 гг.): «ЧИГИРИК Григорий Евменьевич, под-пор., 326-й пех. Белгорайский п., ГО — ПАФ от 04.03.1917. Ф.2935. Оп.1. Д.254. Л.59 об. (1917)». (http://www.nuralis.ru/11673.htm).
Если речь идет об ордене св. Георгия, то из Википедии знаю, что «в новом Статуте ордена Св. Георгия 1913 года Золотое оружие причислялось к ордену Св. Георгия как одно из его отличий с официальными названиями Георгиевское оружие и Георгиевское оружие, украшенное бриллиантами. На эфесах всех видов этого оружия стал помещаться маленький золотой крестик ордена Св. Георгия, покрытый белой эмалью. Внешнее отличие обычного Георгиевского оружия от Георгиевского оружия, украшенного бриллиантами, в том, что на втором крестик ордена Св. Георгия на эфесе был украшен бриллиантами, а вместо надписи «За храбрость» размещалось описание подвига, за который кавалер был удостоен награды. Согласно Статуту, награждённый получал право изготовить эфес своего табельного холодного оружия из золота, или просто позолотить его и нанести надпись «За храбрость».
Поскольку золотого оружия, украшенного бриллиантами, были удостоены в Первую мировую войну всего 8 человек, и все они были военачальники, то, по всей видимости, у моего деда было «обычное»  георгиевское оружие с надписью «За храбрость».

326-й Белгорайский пехотный полк, в составе которого воевал мой дед, вообще был очень занятный. Судя по скудным сведениям (снова – из  Вики), его изрядно трепало в той войне и полк многократно переформировывался. К 1916-17 годам в его составе оказалось множество плохо обученных солдат, которые отказывались подчиняться приказам своих командиров и готовы были бунтовать и чинить расправу над офицерами. Помнится, из семейных преданий до меня доходили отголоски сведений, будто бы деда моего солдаты не трогали, уважали и слушались. 
И еще – точный исторический факт: в этом же полку служил Василий Иванович Чапаев. Полагаю, они с дедом могли лично знать друг друга!

Солдаты в окопах Первой мировой войны

Итак, родовитому ухажеру, таинственному графу бабушка предпочла «куркуля» и казака недюжинной храбрости Григория Чигирика. 

Открытка времен Первой мировой войны.

Хотя в дальнейшем их совместная жизнь не сложилась. Грянула революция, разгорелась гражданская война, в которой все колошматили друг друга с невиданной лютью. Власти мелькали, как в калейдоскопе. В Фастове тогдашние «правосеки» выплескивали свою злобу в чудовищных еврейских погромах, разорялось и грабилось все вокруг, лавки, дома, магазины… Людей убивали, что называется, за понюшку табаку.
Мародерство – так было принято называлась в семье причину, по которой бабушка, что называется, в одном платье, покинула деда. Могу понять выпускницу Института благородных девиц. К вещам «на крови», наверное, сама бы не прикоснулась. А была ли в том вина деда? Знаю, что для фронтовика поднять трофей, что «плохо лежит», а для социалиста отнять награбленное у какого-нибудь «махновца» или «серо-буро-малинового» -  тоже не преступление. Как было на самом деле и в чем на самом деле была вина Григория ( и была ли она?) – да, какая теперь уже разница? Ведь он был и останется героем Первой мировой войны.
Потом, когда все ужасы закончились, Вера и Григорий ни разу не встретились, бабушка не позволила ему и видеть дочь – мою маму.

Единственное фото. С сайта Бровицкого учебно-воспитательного комплекса.

Впрочем, дед прожил очень достойную жизнь. Он вернулся в разоренную гражданской войной Боровицу, восстановил и возглавил сельскую школу, из начальной довел ее до средней, лучшей в области.
Цитата с портала Чигиринского района Черкасской области (судя по канцелярским оборотам, видимо, краеведы списывали из архивной характеристики): «За время педагогической деятельности показал себя добросовестным работником, внимательным, принципиальным, дисциплинированным человеком. Требовательный к себе и к другим, не любил нечестности, измены. Глубоко понимал и чувствовал запросы и интересы учащихся. Заботился о благосостоянии всех учащихся, особенно окружал вниманием и заботой детей-сирот. Это был учитель-универсал: он математик и физик, учитель астрономии, немецкого языка и химии, а как возникала необходимость - то и учитель украинского или русского языка. Будучи завучем, а затем директором, он глубоко проникал во внутренний мир школьника или учителя. Всегда был в гуще жизни, держал тесную связь с родителями, с общественностью. Любил свое село, уважал трудовой люд».
Два года назад я написала электронное письмо нынешнему директору Боровицкой школы, сообщила о своих поисках родственников и свой номер телефона. Ответа не было долго, около полугода. И когда я уже перестала ждать, вдруг раздался звонок. Оказалось, нашлась, таки,  в Боровице родственница  Надия Щириця – внучка дедовой родной сестры Агафьи Евменьевны. Мне она приходится троюродной сестрой. 
По ее словам, возглавляемая Григорием Евменьевичем школа давала сельским ребятишкам такие знания, что они целыми классами отправлялись учиться в Черкассы, Киев и Москву. Легко поступали в ведущие вузы, а потом многие посвящали  себя науке.
Она же сказала, что до войны он учился все же и в Императорском Санкт-Петербургском университете,  доучивался после революции в Киевском.
Был женат на вдове, воспитал двух приемных дочерей и одну свою дочь от этого второго брака. Зовут мамину сестру по отцу Людмила. А мама о ней так никогда и не узнала… 
Думаю, была бы рада! 

Я вернулся. Открытка 1915 г.

Дядя Петя – «узник» Александрии

Фотография была такой маленькой и такой туманно-желтой, что лица изображенного на ней человека было почти не различить. Когда я ее разглядывала в старом альбоме, мама говорила: «Это дядя Петя. Он жил в Египте. И работал в знаменитой Александрийской библиотеке».
Дядя Петя – Петр Яковлевич Добрыня-Конюхов, родной брат бабушки Веры, стало быть, дядя моей матери и мне – двоюродный дед.

П.Я. Добрыня-Конюхов в библиотеке. Александрия. 1928 год. Оцифрована и увеличена.

Восстание из пепла…
Кроме этой фразы, «жил в Египте и работал в Александрийской библиотеке» мы о нем не знали ничего. А мама так и умерла, ничего не узнав.
Это странно, это похоже на мистику! Иной раз я даже думаю, что мне, возможно, передались по наследству от бабушки некие медиумные способности. А какая же институтка – выпускница Института благородных девиц начала прошлого века и не медиум? У бабушки Веры, по словам мамы, эти способности выражались в умении виртуозно вызывать «духов» и общаться с ними так, что разгоряченное блюдце от буквы к букве неслось, аж подпрыгивая. 
Я подобные эксперименты ни разу в жизни не проводила. Но есть несколько необъяснимых с точки зрения реального, а не потустороннего, мира вещей, когда кто-то буквально вел меня и приводил в нужное место… Например, после похорон мужа на густонаселенном старом городском кладбище я понаходила захоронения всех наших умерших знакомых (о некоторых я даже не знала, что они ушли уже в мир иной), причем петляя в таких дебрях, куда и в голову бы не пришло забираться. Словно муж вел меня между оградками, показывая, а вот этот здесь лежит, а тот – здесь…
Необъяснимое случилось и на этот раз. Мама ушла в 2009 году на 90-м году жизни. А через несколько месяцев в один тихий февральский воскресный вечер, когда все статьи для сдачи в номер утром в понедельник уже были написаны и можно было бы забросить профессиональное сидение во всемирной паутине, я выключила компьютер и стала бездумно кликать по кнопкам телепульта. Мелькавшее на экране меня не вдохновило, я с досадой выключила телевизор. В комнате воцарилась густая тишина зимнего вечера, над диваном сумеречно мерцал свет тонкой люминисцентной лампы.
И в этой тишине я ни с того, ни с сего вспомнила мамины слова: «работал в знаменитой Александрийской библиотеке».
Тут словно кто-то вытолкнул меня из уютного дивана. Быстро включаю компьютер и забиваю в поисковик «Александрийская библиотека». Раз он там работал, думаю, может быть, на сайте библиотеки есть ее история с упоминанием сотрудников.
Далее пришлось от души расхохотаться! Моя наивность заслужила полное разочарование. Нет, еще из курса «Истории Древнего мира» времен четвертого класса я помню, что библиотека была разрушена и сожжена в начале нашей эры, но мне (как и маме, наверное) казалось, что уж спустя столько веков она уж точно вновь появилась… Ну, хоть какая-то!
Смеялась долго. Библиотека, действительно, восстановлена. Восстала из пепла. Но только, по данным Википедии, в 2002 году: «В Александрии на месте старой библиотеки была построена современная «Библиотека Александрина», призванная восстановить былое величие и обеспечить свободный доступ к знаниям для всех желающих».
Значит, бабушкин брат не мог в ней работать. Тогда что он делал в Александрии?
Я стала планомерно выбивать в поисковике фамилию и имя-отчество моего двоюродного деда.
И вот на сайте Генерального консульства Российской Федерации в Александрии я нахожу страницу «Русские захоронения в Египте» (http://www.rusconsul.org/index.php?option=com_content&view=article&id=42&Itemid=71) и там вижу Петра Яковлевича Добрыню-Конюхова, скончавшегося 3 апреля 1954 года.
В принципе на этом можно было бы и успокоиться. Обнаружить в Сети такие сведения для любого, кто пытается восстановить историю своей семьи, это уже удача.
Но что-то не дает мне покоя, и кто-то (?) ведет меня в дебрях Интернета дальше.
Мне почему-то хочется узнать не только о том, что его помнят в русской дипломатической миссии. Мне важно знать, КАК он жил… 
И я расширяю поисковый запрос: «русская эмиграция в Египте». Первыми в Гугле выскакивают новости. И я вижу объявление о том, что 6 марта 2010 года в Доме русского зарубежья в Москве состоится презентация книги профессора Института восточных языков при Московском государственном университете имени М.В. Ломоносова Г.В Горячкина «Русская Александрия. Судьбы эмиграции в Египте».
Вот мне сразу захотелось ее почитать! Даже, если там про дядю Петю не будет ни слова. Просто для того, чтобы проникнуться духом времени, о котором пишет профессор…

Шлю электронное письмо своему коллеге, главному редактору журнала «Мужская работа» Бахтиеру Абдуллаеву, мол, так и так, не хочет ли он сходить на презентацию, тем более, что его редакция в Москве буквально в двух шагах от Дома русского зарубежья. И в скором времени книга «Русская Александрия» уже была у меня в руках. Бахтиер любезно раздобыл мне ее в подарок на 8 марта. Книжка была с автографом и номером телефона автора!

Война химиков…
Кроме той малюсенькой фотокарточки, где лица дяди Пети было почти не различить, хранилась в нашей семье еще одна. Ею я всегда любовалась, и с удовольствием делаю это сейчас. Ее электронная копия висит в рамочке над моим рабочим столом.

Петр Яковлевич Добрыня-Конюхов. 31 августа. 1915 г.

Снимок сделан 31 августа 1915. Петр Яковлевич в офицерской форме. Скорее всего, фото сделано на память близким перед отправкой на фронт. Какой же он здесь молодой и красивый, словно герой известного романа М.А. Булгакова!
1915-й год. Если почитать историю Первой мировой войны, то становится понятно, что это необычная для того времени война. Своеобразная битва технологий ХХ века, революция в военном деле!
Первое боевое применение авиации, подводных лодок и больших надводных кораблей, танков и, наконец, ядовитых газов. 
Та же Википедия нам расскажет, что диапазон действия отравляющих веществ во время Первой мировой войны распространялся от просто вредоносных (таких, как слезоточивый газ) до смертельно ядовитых, как хлор и фосген. Именно потому, что в Первую мировую впервые стали применяться отравляющие вещества, её также иногда называли «войной химиков».
Так вот, дядя Петя был химиком. И не простым. Он окончил химический факультет Киевского императорского университета имени св. Владимира и был любимым учеником профессора Сергея Николаевича Реформатского. К 1915 году он был автором нескольких научных статей и подавал большие надежды в химической науке.
На фронт Петр Яковлевич был призван, дабы обучать солдат защищаться от газовых и отравляющих атак противника.
Почему он оказался  среди эмигрантов, массовый исход которых произошел в феврале-марте 1920 года после разгрома на юге России Добровольческой армии генерала Деникина, неизвестно.
Когда я читала булгаковскую «Белую гвардию», мысленно ставила себя на место героев. Тем более, что сейчас, когда новые исторические катаклизмы надвигаются на нас с неотвратимостью хода самой Истории, для этого не надо обладать большой фантазией...
Факт в том, что мой двоюродный дед прибыл в Александрию на пароходе «Саратов».
Об этом я читаю в книге профессора Геннадия Горячкина «Русская Александрия», где он также сообщает, что в лагере русских беженцев для детей эмигрантов вскоре была открыта школа. Возглавил ее профессор Харьковского университета А.Н. Фатеев. И не могу удержаться от цитирования такой детали по книге Горячкина: «Учились все лето, чтобы дети могли пойти в следующий класс, если вернуться в Россию к осени». Да… Представляете, они все думали, что большевики – это ненадолго. Максимум до осени.
Но никто из них в Россию уже никогда не вернулся!

На чужбине…

«В александрийский Сиди-Бишр из временного лагеря в Телль аль-Кебире школа переехала вместе с эмигрантами, здесь ее директором был старшина П.Я. Добрыня-Конюхов, соверешенно замечательная фигура, о котором речь пойдет далее» (Г.В. Горячкин. «Русская Александрия. Судьбы эмиграции в Египте», Москва, «Русский путь», 2010, стр. 81).
Можете представить себе мое волнение, когда я прочла эти строки!
Судя по тому накалу страстей, которые ныне кипят в российском и украинском обществах, можно себе представить, что творилось в 20-е годы в среде русских эмигрантов. Профессор Горячкин изучил эмигрантский журнал того времени «На чужбине» и вот что привлекло ее внимание в отчете за 1921 год. Журнал пишет о том, что, несмотря на пестроту политических взглядов, основная масса беженцев была настроена демократически и не относилась к сторонникам крайних позиций. По численности это была самая крупная группа, которая еще не решила для себя вопрос, примыкать ли к новой России, остающейся в нынешних территориальных границах, или же жить мечтами о прежней исторической России. «Для нее неясен путь будущего возрождения Родины; она не знает, произойдет ли это в процесс новой интервенции (в которой она не хочет принимать участия), или это свершится путем эволюции большевизма, если он может эволюционировать», - цитирует автор книги журнал «На чужбине». И вывод: «Отсюда вытекает ее (умеренной эмиграции – Е.З.) тактика: то тягостное выжидание, в котором пока нет просвета».

Я думаю, что такая оценка вновь актуальна сегодня для  думающих и способных критически мыслить людей на Украине, не правда ли?
Но читаем дальше. Как пишет Геннадий Горячкин, «именно к этой наиболее крупной прослойке умеренных россиян принадлежали александрийские русские беженцы, которые оказались в поле нашего зрения. Среди них достойное место по праву принадлежит П.Я. Добрыне-Конюхову. О его умеренных и лояльных взглядах говорили хорошо знавшие его Т.Н. Монти (Серикова) и Т.Д. Конн. 
В Сиди-Бишре Петр Яковлевич, в дальнейшем один из заметных представителей русской эмиграции, заведовал Русской школой. Там же он попал под жесткую критику правого лагеря, обвинившего школьного директора в левых взглядах. Особенно им был недоволен Союз монархистов, который образовался еще в Телль аль-Кебире в составе 39 человек, члены которого неоднократно обращались к Ф.П. Рербергу (русский военачальник, генерал-майор, - Е.З.) , указывая на то, что «его сына в школе воспитывает большевик». На что генерал Рерберг ответил, что все иконы в церкви кампа «Б» написаны «большевиком» Добрыней-Конюховым и что «тех монархистов, которые устроили кампанию против директора школы, он ни разу в церкви не видел».
П.Я. Добрыня-Конюхов был вынужден открыто через журнал «На чужбине» выступить с опровержением, опубликовав в нем, с моей точки зрения, совершенно очаровательное «Открытое письмо»: «Писать это письмо вынуждает меня глубокое убеждение, что школа должна быть аполитична и что интересы ее должны быть выше личных симпатий и личных денежных выгод. В кампах ведется агитация против меня как директора Русской школы в Сиди-Бишре. Говорят, что я большевик, вношу в школу политику, срывал флаги с театра, не имею знаний, негоден как преподаватель и т.д. Очевидно, есть желание взять школу в свои руки и вести дело по иному. Покорнейше прошу лиц, ведущих против меня агитацию, со своими заявлениями обращаться непосредственно ко мне, чтобы получить от меня совет и указания, как им навсегда от меня избавиться. П. Добрыня-Конюхов. Сиди-Бишр, ноябрь 1921 г.».

«Много счастья и пиастров!»
Из воспоминаний Татьяны Конн-Робертс

Благодаря общению с автором книги «Русская Александрия» Геннадием Васильевичем Горячкиным, я познакомилась с Татьяной Дмитриевной Конн-Робертс. Это дочь русского эмигранта Дмитрия Конна, с семьей которого в Александрии дружил мой двоюродный дед. Татьяна Дмитриевна живет в Шотландии, сейчас на пенсии, а до этого много лет работала научным сотрудником в библиотеке Эдинбургского университета.
Татьяна Конн подарила автору книги оригинал письма Петра Яковлевича, направленного ее отцу Дмитрию Анатольевичу 22 декабря 1952 года с улицы Ибн Яссар,21, Клеопатра, Александрия. 
Письмо, наряду с забавными рисунками,  содержит шутливо-новогоднее поздравление, часть которого была адресована Тане, «маленькой, но уже коварной женщине», которой он посылает иллюстрации (для игры) к сказкам. 1.Дед и репка. 2. Блоха. Далее в поздравлении П.Я. желает «всем здоровья, счастья и пиастров!».

Письмо П.Я. Добрыни-Конюхова с рисунками автора.

Мне Таня прислала копии писем П.Я. Добрыни-Конюхова к бывшему харьковскому профессору А.Н. Фатееву, переехавшему из Александрии в Белград. В письмах речь идет о конспектах по химии для преподавания в Русском университете Белграда, основанием которого занимался профессор Фатеев.
Таня Робертс также же нашла  и прислала мне ссылки на научные статьи Добрыни-Конюхова, хранящиеся в фондах библиотек американских университетов, и еще ссылки на «сканы» со страниц журнала «На чужбине», где публиковались статьи, рисунки и карикатуры  Петра Яковлевича. К сожалению, формат «сканов» малый, а при увеличении тексты размываются, увы, такой формат на ресурсе-первоисточнике.

Библиотека таинственной графини
Из воспоминаний Николаса Старковски

Книга Г.В. Горячкина «Русская Александрия» после презентации в Доме русского зарубежья произвела настоящий фурор среди потомков эмигрантов. Автору посыпались письма со всех концов земного шара. И одно из них для меня и всей нашей семьи оказалось воистину бесценным. 
В конце марта 2011 года с автором книги «Русская Александрия» связался один из «последних могикан»  русской эмиграции в Египте– 95-летний «американский русский» Николай Алексеевич Старковский.
Николай Алексеевич живет в США вот уже полвека. Сделал неплохую карьеру как исследователь-химик, опубликовал свыше 40 научных трудов, завоевав широкую известность не только в Америке, но и за ее пределами. Проживает в городе Бэрке, штат Вирджиния. Видный член Химического Общества США. Имеет много трудов и изобретений в области общей химии и физической химии. Член многих научных обществ и ассоциаций, как американских, так и международных. Выходят его многочисленные публикации на русском, английском, французском и арабском языках.
Благодаря Геннадию Васильевичу Горячкину, который и познакомил нас, мы обменялись с Николаем Алексеевичем электронными письмами. Н.А. Старковский прислал в Харьков свои воспоминания о Петре Яковлевиче Добрыне-Конюхове, написанные для коллег ученых-химиков еще в 1994 году, к 40-летию со дня смерти моего двоюродного деда.

Вот эта статья:

«Март 1994
Посвящаю памяти моего учителя Петра Яковлевича Добрыни-Конюхова (1877-1954)

Мой Добрыня был заманен из Киевской Руси на берег Средиземного моря. Органический химик, ученик Реформацкого (правильно написать: С.Н. Реформатский – выдающийся русский химик, профессор Киевского университета  с 1891 по 1934 гг. – Е.З.), он прибыл в Египет с военным госпиталем, эвакуированным в 1920 г. Бывший офицер Белой армии, раненый, он работал в Александрии в нефтяной компании Манташева, ставшей потом ESSO (EXXON). Был одинок, жил в крайне примитивных условиях в прачечной, переделанной в квартирку на крыше дома в прибрежном пригороде Клеопатра. У него был кухонный, он же – рабочий стол, пара стульев и жесткая складная койка. Шкафа не было. У него было только две смены белья. Одна носилась, другая ежедневно им стиралась. На стене – репродукции Левитана и Васнецова. На стене иконка с прицепленным к ней Георгиевским крестом. Питался П.Я. донельзя скромно. Закалаляся тем, что каждый день на заре, зимой и летом плавал в море.
П.Я. сильно затягивал поясом свое тело, высохшее почти до костей. Держался он чопорно. Лицо у него было загорелое, суровое, в глубоких морщинах. Губы были поджаты. Я не помню его смеющимся. За стеклами пенсне таились испытующие глаза. Некоторые считали его чудаком, но большинство просто блаженным. Чистоту и порядок  он ценил до крайности, как в своем быту, так и в своих мыслях.
В первые годы эмиграции некая русская графиня с немецкой фамилией, проездом в Америку оставила ему на хранение свою русскую библиотеку. Для этих книг, а их было несколько тысяч, П.Я. снимал в центре города хорошую квартиру. Там он читал лекции, вел дискуссии и устраивал Дни русской культуры. Но жизнь скоро стала заедать его знакомых и посещаемость сошла на нет. Вначале он разрешал некоторым избранным читать его книги, но он запрещал брать книги на дом и требовал, чтобы читали за столом, сидя на твердом стуле. После пропажи 2-3-х книг, он вывесил на дверях список нежеланных посетителей и вскоре после этого закрыл библиотеку для всех.
П.Я. терпеть не мог развлечения, вечеринки, празднование именин, игру в карты и даже в шахматы. На провинившихся он рисовал злобные карикатуры. На дверях его квартры в Клеопатре красовалась надпись: «Без приглашения не принимаю». За каких-нибудь десять лет он потерял всех знакомых и остался совершенно один.
Жил П.Я по графику. После службы он отправлялся к своим книгам, чтобы их читать и приводить их в порядок. Затем он покупал вечернюю газету La bursee Egyptienne и читал ее в трамвае по дороге домой. Приехавши он складывал ее и возвращал на станции мальчику-газетчику, чтобы он продал ее и заработал лишний пиастр. Купивши по дороге хлеб и молоко, П.Я. взбирался на свой чердак, варил себе овсянку на примусе и заваривал чай. Во все, что он ни ел, он прибавлял каплю раствора йода.
Вечером он думал, читал и делал записи в своих журналах удивительно ровным бисерным почерком. Он любил говорить, что для утомленного ума нет лучше способа отдохнуть, как медленно писать красивой вязью или вышивать по канве.* (*Я привез с собой в США образцы моих собственных вышивок по канве). 
Он также считал напечатанное слово и линию, проведенную по линейке, безжизненными и непригодными в письмах.
В своих разлинованных тетрадях, собранных в объемистые тома, он рисовал и раскрашивал акварелью удивительные миниатюры. В церкви висела икона Спасителя его руки, писаная так, что выражение его лика как бы менялось от настроения наблюдателя. После себя П.Я оставил десяток таких томов, оригинальное пособие по химии и разборы художественной литературы.
Я получил разрешение посещать его квартиру, когда я бывал в Александрии ( с 1940 г. я жил в Каире, П.Я. знал меня с детства). За чаем он говорил о России и ее культуре. Он изображал литературные типы так красочно, что вот-вот, казалось, будет стук в дверь и войдут Иван Карамазов или князь Мышкин. Его любимцами были Достоевский и из иностранцев Гете.
О России он никогда не говорил по шаблону, что, мол, «русский народ особенный, лучше других» или, что, мол, «русские спасут весь мир», но после его бесед я сам чувствовал себя более русским.
В своих беседах и монологах Добрыня оживлялся и, если он говорил, например, о «Войне и мире», он чертил по листу оберточной бумаги всевозможные нити между героями, причем некоторые связи никогда никем не были, наверное, замечены. Паутина нитей превращала роман в клубок. Этот клубок соединялся с другими клубками произведений Толстого от «Детства» до последних сказов для крестьянских детей. В конце концов все творчество Толстого превращалось в единый клубок связей, который вводился в общую картину русской культуры, где он занимал непременное место, так что, если бы его не было, там, в культуре, осталось бы белое пятно.
Пророчески Добрыня говорил, что невозможно передать другим свой жизненный опыт. Передаются труды опубликованные, но главное выражено в заметках, набросках, письмах – результаты долгой работы над собой. И это все выбрасывается с мусором.
За несколько лет до смерти он стал беспокоиться за книги. Он предложил сделать меня своим наследником, но я отказался, не будучи уверенным в своем будущем в Египте.
Он тогда обратился в посольство СССР, но поставил неприемлемое для него условие: чтобы вся библиотека и весь архив были целиком переданы в Киевский университет. Кончилось тем, что он все отдал Каирскому университету, моей alma mater.
Когда он умер, комиссия в составе библиотекаря и адвоката университета и меня поехала в Александрию. Мы еле успели на кладбище. Там было двое русских и грек-священник. Я сказал несколько прощальных слов по- русски и по-арабски.
Все состояние Добрыни пошло на склад университета (кто-то сверху решил, что разборкой займутся когда-нибудь египетские студенты, будущие русисты). Так что я ничего не знаю о судьбе его книг и бумаг.
Университет был приятно поражен: у П.Я. оказалась в сберегательной кассе колоссальная по тому времени сумма в 40 000 египетских фунтов (примерно 160 тысяч долларов). Оказывается, графиня оставила Добрыне деньги на содержание библиотеки, но он, конечно, не истратил из этой суммы ни гроша, а только прибавлял к ней свои сбережения, причем, об этом никто не знал.
Н.А. Старковский».

***
Вот так и раскрылась история с «Александрийской библиотекой», о которой десятилетиями помнили в нашей семье. Становится понятным, почему П.Я. Добрыня-Конюхов не покинул Александрию и не уехал, подобно иным пассажирам парохода «Саратов», дальше, например, в Париж. 
Получается, он всю жизнь оставался верным слову беречь библиотеку, своему обещанию, данному таинственной графине!
Теперь появились новые загадки. Кто была эта графиня, как ее звали, какого графского рода? И где теперь это книжное собрание, а также обширное рукописное наследие П.Я. Добрыни-Конюхова, доставшееся Каирскому университету?
Таня Робертс отправляла запрос директору университетской библиотеки в Каире, но ответа не получила. 
Николас Старковски уверен, что и библиотека, и записки пропали. 
А вот профессор Каразинского университета в Харькове, лучший историк-источниковед Украины и мой друг Сергей Михайлович Куделко, думает, что, возможно, и книги, и ученые записки «просто покоятся где-нибудь в библиотечных фондах, всеми забытые. И могут еще быть случайно найдены».
Лет через сто…

Леонид, пропавший в Пинских болотах… 

Папин род происходит из Вятки.  И мой папа Леонид Петрович Зеленин  рассказывал, что в семье родилось десять детей, из которых выжили только шестеро. Обычная история столетней давности. Вне зависимости от социального статуса, дети нередко умирали во младенчестве, как правило, от различных детских инфекционных заболеваний, от которых тогда не было ни вакцин, ни прививок. Либо от осложнений от них, антибиотиков тоже еще не было.
Итак, кто вырос: Леонид, Мария, Алексей, Иннокентий, Борис и снова Леонид. Не удивляйтесь: мой папа – самый младший в семье Зелениных родился в 1917 году, уже после гибели своего старшего брата Леонида в Первой мировой войне. 
Папа говорил, что его назвали Леонидом в честь погибшего брата.
Кем был самый старший Леонид Зеленин? Каково было его звание, в каких войсках служил? Не знаю. Как говорил папа, видимо, повторяя слова, услышанные в детстве от кого-то из старших братьев или сестры Маруси: «Пропал в Пинских болотах…».

На передовых позициях в 110-пехотном Камском полку

Если поискать сведения об этом участке фронта, то - это территория Белоруссии. Ее еще называют Припятскими болотами.
Можно предположить, что Леонид-старший вполне мог участвовать в  Нарочанской наступательной операции российских войск в марте 1916 года. В Интернете я нашла фотографию, относящуюся к данному театру военных действий и которая подписана такими словами: «на передовых позициях в 110-пехотном Камском полку».
Кама – это в Вятском крае. Возможно, и полк изначально формировался там. А, значит, солдатик, выглядывающий из окопа в «трубу», заменявшую в те времена, видимо,  «тепловизор» (шутка!), вполне может быть однополчанином моего дяди или даже им самим. Ведь не только в романах, но и в жизни бывают удивительные совпадения!
Как отмечают историки, время и место Нарочанской операции было выбрано неудачно: на участке наступления находилось много озер и болот, ситуация усложнялась весенним бездорожьем. Наступательная операция закончилась безрезультатно, при этом российские войска понесли огромные потери (только 2-я армия потеряла 78,5 тыс. человек). Многие солдаты, офицеры, целые армейские обозы здесь не просто увязли, они утонули!

Пехотный батальон. 1914.

Открытка времен Первой мировой войны.

К сожалению, ни к чему определенному не привели мои поиски предков по отцовской линии. Мой дед – Петр Зеленин (отчества я не удосужилась спросить при жизни папы), по семейному преданию, был в Вятке чиновником «довольно высокого класса». Папа даже называл эту цифру в табели о рангах, но я не запомнила.
У моего папы почти не было возможности общаться с родителями. Его отец и мой дед скончался вскоре после рождения младшего сына. Мама, моя бабушка, умерла, когда Леониду-маленькому было 6 или 7 лет. Заботу о младших братьях взяла на себя сестра Маруся и ее муж, который был в России очень востребованным человеком – инженером-землеустроителем. Фамилию его папа тоже называл, но я не запомнила (почему-то кажется, что Дресвянников). А теперь и спросить не у кого…
Самый знаменитый вятский Зеленин – Дмитрий Константинович, выдающийся русский филолог и фольклорист. Но  не смею думать, что – родственник. Это было бы слишком лестно и просто! Так не бывает. Фамилия Зеленин в Вятско-Камском и Пермских краях весьма распространенная.
Еще папа говорил, что его мама происходила из купеческой семьи Кузнецовых, вроде как они были булочниками, имели хлебные магазины.
Ни один из этих фактов пока моими поисками не подтверждается. Не так давно в Сети появились электронные версии Памятных книжек и адрес-календарей Вятской губернии начала прошлого века. Я внимательно пролистала таковые за 1914-1916 годы.  Нет не только в губернской Вятке, но даже в уездах чиновника по имени Петр Зеленин. Хотя указаны все должностные лица, включая уездных почтмейстеров, ревизоров и становых приставов.
Булочника Кузнецова тоже не нашла. Возможно, не там искала.
Впрочем, надеюсь, еще что-нибудь где-нибудь всплывет. Мне достаточно того, что в семье оказалось немало журналистов.
Мой папа работал в газетах в Сибири, на Украине (в Харькове и Ивано-Франковске), а в Дагестане редактировал газету «Дагестанская правда». Он обладал превосходным чувством стиля и языка, а также глубоким аналитическим умом.

Мы с папой. 1958 год.

Маруся ушла из жизни рано, одна из ее дочерей - Маргарита, по папиным данным, работала корреспондентом радио в Новосибирске. 
Брат Борис, окончив Коммунистический институт журналистики в Ленинграде, был собственным корреспондентом газеты «Гудок» на Южной железной дороге с корпунктом в Харькове, затем, когда в 1938 году была основана газета «Красное знамя», его пригласили в новую редакцию заведовать отделом информации. 
И небольшое мистическое совпадение: в «Красное знамя» и я пришла работать, спустя почти полвека,  в 1987 году. Меня взяли в штат в… отдел информации!
После Великой Отечественной войны Борис Петрович Зеленин работал заместителем главного редактора газеты «Советская Молдавия».
Еще один старший брат моего папы Иннокентий, прошел всю войну, освобождал Вену. Бал ранен. После войны умер в Новосибирске.

Причастие. Открытка времен Первой мировой войны.