Дмитрий Торчиков, фрилансер из Латвии, как всегда бесподобно рассказывает о забавных моментах из своей жизни: Лет 15 назад у меня была старушка «Ауди». Ничем не примечательная, обычная тёмно-синяя, каких сотни. Выхожу как-то в Риге из магазина «Молс». Достаю из кармана ключи и нажимаю на кнопку пульта.

Знаете, раньше было два типа людей, открывающих машину с дистанционного пульта. Первые — это конкретные такие, с сосредоточенным лицом, достают пульт, вытягивают руку и так на кнопку нажимают, как бы настойчиво указывая машине, что надо открыться, а то пипец всему.

Вторые — этакие вальяжные хлыщи, небрежно мотающие брелок на пальце и, оглядывая презрительным взглядом окружающих, как бы незаметно, походя нажимают кнопку, продолжая непринуждённо двигаться к своему, как правило, «ведру».

Вот я был из вторых. Метров с пятнадцати нажал, «Ауди» взвизгнула, я продолжил вертеть ключи на пальце. Подошёл, огляделся, чтоб никого из знакомых на хорошей машине не было, открыл дверь и небрежно плюхнулся на сиденье. Глубоко выдохнул, достал пачку сигарет и закурил. Колечки я пускать никогда не умел, но всем своим видом показывал, что умею, просто не в настроении сегодня.

Дым сталкивался с лобовым стеклом и стелился по салону. Продолжая обозревать броуновское движение челяди с пакетами, набитыми барахлом, я глянул в зеркало заднего вида, и дым на какой-то момент застыл во рту от неожиданности.

В зеркале отражалось полное ненависти лицо абсолютно мне не знакомой женщины.

Маньячка, подумал я. Наверняка у неё с собой гитарная струна, которую она уже готова накинуть. Я резко обернулся. И без этой резкости было страшно, а тут ещё так мотнул головой, что аж побледнел. Маньячка сидела посередине заднего сиденья, вся увешанная пакетами из магазина.

Я задал логичный для этой ситуации вопрос:

— Что вы здесь делаете, мадам?

Дрожащим голосом она ответила, что ждёт мужа.

— Ага, то есть ещё и муж будет, да? — уже абсолютно уверенно поинтересовался я, уселся поудобнее, перекинул локоть через сиденье и полюбопытствовал:

— А почему вы выбрали именно мою машину?!

Женщина неожиданно попросила меня открыть окно, чем на некоторое время поставила в тупик.

— А подогрев сидений вам не включить? — решил продолжать доминировать в беседе я.

— У нас в машине нет подогрева сидений, — каким-то внезапно осмелевшим голосом произнесла она.

В этот момент мне в голову впервые закрались какие-то сомнения. Я повернулся вполоборота и в окне двери увидел до боли знакомую «вонючку» со «Статойла», висевшую на зеркале в соседней машине.

Нервно сглотнув, я подавился дымом, поэтому моё «извините» получилось беззвучным, зато с резким выбросом дыма изо рта, как у Змея Горыныча. Медленно, очень аккуратно я открыл дверь, как-то неуверенно вышел и на полусогнутых виноватых ногах направился к своей машине.

В таких ситуациях, вопреки всему, очень хочется посмотреть в лицо смерти. Я повернул голову — маньячка сверлила меня ненавидящим взглядом. Вот что мне было делать? Выйти из машины, подсесть к ней и расхохотаться, мол, какая нелепая ситуация?! Не думаю, что моё второе пришествие в её авто привело бы женщину в восторг. Дождаться некурящего мужа и получить на орехи кулаком по морде — тоже идейка так себе.

На помощь всегда приходят неожиданные решения, особенно в экстремальных ситуациях. Без всякого сожаления я снял «вонючку» со своего зеркала, ещё раз открыл «маньячью» машину, подвесил картонную ёлочку на их зеркало, ещё раз извинился, откланялся, завёл свою «Ауди» и с чувством выполненного долга уехал.

Все мы немного параноики, и всю дорогу до Вентспилса, а это без малого 200 км, мне грезилось чёрт-те что. Любая приближающаяся сзади «Ауди» вызывала приступ паники, и я начинал «крутить педали» сильно быстрее, потому что а вдруг это она, но уже с мужем?!

Доехал до дома, вломился в квартиру и закрылся в туалете, как в детстве. Место надёжное, да и мне было чем там заняться по профилю заведения.

После этого случая я сто раз приглядывался к машине на предмет наличия в ней маньячки. И только потом садился за руль.

В гостях у Рембрандта. «Папа, мы тут надолго?!»

До этого подобная ситуация была в кинотеатре в Вентспилсе на страшнючем триллере, где первые ряды дико орали, а мы пили пиво «Ужавас». Неся две кружки пива, я промазал мимо сиденья, и в этот момент триллер превратился в комедию. Тому есть свидетели, но сейчас не об этом.

Прожив в Голландии год, я ни разу так и не ходил ни в театры, ни в музеи, ни на выставки — и этому есть объяснение.

Ребёнком к, не побоюсь этого слова, высокому искусству меня приобщала тётушка в славном городе на Неве. Она была из творческой интеллигенции, а я из Вентспилса, поэтому я за ней всё повторял, чтоб не опростоволоситься. Таким образом, в день, допустим, спектакля, в предвкушении действа у меня начинается лёгкое покалывание в подушечках пальцев, выпрямляется осанка, беседы только томные и только шёпотом.

А тут Амстердам. Шутка сказать, дом-музей самого Рембрандта. 13 евро вход, что придавало трепету побочного волнения и дополнительного инспирэйшена.

Олеся знает эти мои питерские закидоны, посему молча терпела мои слегка приподнятые брови и загадочный взгляд, устремившийся куда-то в бескрайние просторы голландских сельхозугодий в окне поезда. Это никакая не наигранность, именно в таком состоянии я обычно отправляюсь поглощать впечатления от шедевров мирового искусства.

20 минут пути в Амстердам молча в моём исполнении — это нонсенс, а значит я был готов к встрече с прекрасным.

Музей находится не сразу на вокзале — к сожалению, как выяснилось вскоре. Мы шли по Дамраку, рассекая толпу приезжих элегантными вензелями, чтоб никого случайно не задеть и не сбить моё настроение особенностями русского языка. Буквально чуть-чуть накрапывал дождик в рожу, но мы в Голландии, тут у всех рожи, когда дождь. Нам оставалась самая малость — пересечь королевскую площадь, и через «красные фонари» — в особняк гения кисти и карандаша.

А королевская площадь разделяет на две части знаменитую торговую улицу, где можно купить всё, даже больше, чем в Греции. Дороги во все музеи, галереи и театры были изучены мной заранее и досконально, поэтому я шёл к цели хоть и волнительной, но уверенной походкой. И тут как гром среди ясного неба:

— Дим, ты только глянь, какая танкетка!

И я глянул. Я так глянул, что дабы не начинать, мы зашли в обувной на минуточку.
 
Через три часа, когда Олеся перемерила пол-Амстердама, купила куртку и платье-блайзер, об меня уже можно было прикуривать. От того, что я всё это время был швейцаром, тумбочкой, подставкой для ног и временной вешалкой, эффект неземной радости на моём лице только усиливался.

И вот в прекрасном расположении духа, обвешанные пёстрыми пакетами из магазинов, мы направились к первично запланированному месту дислокации.

Я ни в какую мистику не верю, но в правило баланса — да. Если долго было грустно, то скоро неминуемо будет смешно. А мы подошли к музею, как новогодние гирлянды в блёстках от пакетов, и на входе висел портрет самого Рембрандта, который сразу мне напомнил престарелого пуделя. Ну и понеслась.

Нас встретил мужчина в бакенах и костюме холопа 300-летней давности. Он взял с нас полагающиеся ему 26 евро и пожелал прекрасно провести время. То, что я проведу время чудно, сомнений не было, потому что я уже широко улыбался, поблёскивая серебряной коронкой.

Внутри нам любезно предложили раздеться в неохраняемом гардеробе, куда посоветовали повесить и пакеты с накупленным. А мы — люди русские, и такая демократия нас не устраивает. После недолгих переговоров нам была выделена ячейка для сумочек, куда я запихал всё, включая и нашу одежду, и накупленную.

В «предбаннике» мужчина — ровесник Рембрандта — предложил нам воспользоваться пультиком, который будет рассказывать о каждой комнате в этом доме. Пультик надо было приложить к сенсору у каждого помещения, а потом к уху — и хорошо поставленный мужской голос начал рассказывать о быте великого художника.

В музеях, как известно, фотографировать нельзя, но меня это не остановило, и я сделал пару кадров себя у очага, где готовилась снедь. Там же почему-то стояла и кровать, и меня удивило, что она была крайне короткой. Оказалось, что в те времена люди были значительно ниже, а сам домовладелец не славился высоким ростом даже по тогдашним понятиям.

Я представил Рембрандта ростом в метр сорок, и у меня началась истерика. Ко мне трижды подходил охранник и просил не фотографировать, что тоже веселило. Потом голос в пультике сказал, что вообще-то в доме нет картин самого художника, но есть репродукции его учеников.

В этот момент звонко заорал малыш: «Папа, мы тут надолго?!» Я сначала не придал этому значения, но когда меня осенило, что мальчик орал на русском, я стал выискивать папу. Большого труда это не составило. Тельняшка под рубашкой говорила о многом, да и он был единственным, кто не пользовался пультиком по известной причине.

Детей у них оказалось трое, и когда семья воссоединилась, было ощущение, что мы в детском саду на утреннике, а не в музее. Жена его подготовилась к посещению, начитавшись «Гугла», и громко поясняла мужу, что Рембрандт на самом деле этот дом арендовал, а аренду платил с продажи картин. Об этом не рассказывал даже мужчинка в ухе!

Наконец с фразой: «Любовь моя, мать моих детей, пошли уже поедим!» шумовое оформление покинуло студию, где рисовали ученики Рембрандта.

Мы с Олесей ходили по разным залам, потому что меня смешило её серьёзное лицо, особенно когда она вглядывалась в картину с близкого расстояния. Кульминацией стала работа одного из талантливых учеников, и я однозначно был первым, кто разглядел на картине кающегося Киркорова.

В этот момент меня порвало окончательно, и я вышел из дома-музея Рембрандта, где не было ни одной его картины. Это как если бы в доме-музее Пушкина были стихи Блока или Фета.

Вечер продолжился уже в пабе, и день перестал казаться таким уж неудачным.

Вывод можно сделать только один: если теперь я и пойду в музеи и театры, то точно один, а то буду опять ржать, как тогда на триллере, облитый пивом, сидящий на полу...

По ту сторону счастья. О вредных привычках.

У многих есть какие-то особенности поведенческого плана, которые сами их обладатели не замечают, но видят другие. Кто-то волосы поправляет регулярно, кто-то чеканит ногой по полу, кто-то пальцами проводит по уголкам губ, делая их трубочкой. Жириновский, как и многие пузатые, подтягивает падающие штаны через пиджак локтями.

Я, например, сёрбаю. Когда я ем суп, я сёрбаю так, что туши свет. Я этого не замечаю, пока мне об этом не скажут. Сразу стыдно становится, и я изо всех сил пытаюсь поместить содержимое ложки в рот бесшумно, но это, оказывается, чертовски трудно. Привычка — она сильнее.

На работе есть чувак (именно чувак), он всё время пританцовывает. Не так, конечно, как под утро на рэйве, но вот так, когда стесняешься ещё на дискотеке, потому что не выпил, но тело уже что-то в ритм через не хочу подколбашивает. Вот коллегу моего периодически «пританцовывает». По сравнению с моей привычкой — вообще безобидно. А у меня есть ещё одна привычка, хуже всех остальных вместе взятых — я страсть как люблю подковырнуть. Знаю, что это нехорошо, знаю, что человек будет чувствовать себя неудобно, но — привычка.

В общем, подсел к нему и, как под «Модерн Токинг», давай выплясывать, по́шло виляя всем что есть. В этот момент коллеги вокруг прыснули, а «дэнсер» на меня уставился, мол, чего это меня на танцули пробило неожиданно? Ну а я же за словом в карман никогда не лезу, а эта привычка ещё хуже. Так его в лоб и спросил: «Чего это ты периодически ручонками тут потряхиваешь?!» Ну, поржали, каждый со своего, разговорились, в общем.

Он, оказалось, хардкоровец. Для людей старшего поколения объясню: это когда танго с прогибом назад вам кажется вульгарщиной, а рядом ещё кто-то плотную ламбаду бацает. В общем, это музыка с запредельной частотой ритма, и без вспомогательных средств долго на такой тусовке не выдержишь.

Коллега стал взахлёб рассказывать о позитиве этих тусовок — сначала косвенно, а потом уже и открыто понося алкогольные тусовки в обычных клубах. Вещание его было пропитано лютой ненавистью к злому алкоголю и нежной материнской любовью к травке, порошочкам и таблеточкам.

Мне как-то не доводилось подробно об этом ни с кем разговаривать, а тут клиент с полным набором. Сразу поясню — он пробовал всё!

Меняя настроение с уныло-печального до по-детски весёлого, он рассказывал мне о приходах от того или иного зелья и их комбинаций, естественно, пританцовывая. В какой-то момент он меня так буднично спросил: «А ты на чём сидишь?»

Мой ответ поверг его в глубокий шок.

— Что, совсем ничего?! — дикий ужас отразился в его глазах. — Алкоголик, штоль? — с явным презрением произнёс он.

— Да нет, — говорю, — бывает, иногда сидра выпью яблочного, иногда — вермута.

— Похмелье мучает потом с утра, да? — с надеждой поинтересовался он.

— Ну, если ведро выпью, то да, а так я и не пью — в общепринятом понимании.

Так или иначе толерантность взяла своё, и я продолжил слушать его душещипательные истории в стиле «Как прекрасен этот мир, посмотри-и...».

Он показывал мне фотографии с тусовок, непременно уточняя, под чем конкретно он в данной ситуации. В подборке встречались фотографии из его беззаботной кучерявой юности, где он был избит страшными людьми, пьющими огненную воду. Люди же потребляющие то же, что и он, всегда веселы, добры и беззаботны и с удовольствием угостят пивом.

Тут я его толерантно остановил словом «Стоять!».

— Какое ещё пиво? — поинтересовался я.

Он немного замялся, но отбрехался — мол, так, к слову пришлось, мол, не жадные все кругом.

А я, блин, не люблю несостыковочки.

С его слов, марихуана — это вообще медицинский препарат, помогающий перенести некоторые тяжёлые заболевания, и даже были случаи полного излечения от рака.

С этого момента я начал понимающе-доверительно качать головой и делать губы трубочкой, как моя давнишняя знакомая, когда мне необоснованно не верит.

Он моей ехидности не уловил и продолжил нахваливать свой образ жизни.

Надо отметить, что к своим 30 годам он худ, как первое колено бамбуковой удочки, под кепкой — небольшие островки волос, нелепо разбросанные по лысой голове, и откровенно гнилые зубы. Так что пританцовывание смотрится лёгким приятным недоразумением.

На фотографиях пятилетней давности он вполне себе крепыш с густыми волосами, по-голландски зализанными гелем, или чем они там зализывают, я не знаю. Мама называет эти причёски «кучер». Почему — не знаю, но мне смешно.

Жизнь его целиком и полностью зависит от наркотиков, а круглосуточное курение травы он вообще не считает чем-то необычным. Видимо — превентивное лечение потенциального рака...

На марихуану он тратит 100 евро в неделю, плюс 200 евро каждые выходные — на остальные приколы, это если не будет кокаина. С кокаином, говорит, иногда уходит в минус, беря в долг. У него есть знакомый диджей, у которого всё очень высокого качества. Старается брать у него, когда тут, в Голландии. Два раза был в реанимации, но сам виноват — говорит, просто не рассчитал силы и устал на работе.

Единственный и неоспоримый плюс во всей его истории — он знает, что делать с теми, кто перебрал наркоты, и, по его рассказам, спас жизнь нескольким людям.

Самое печальное для меня — он искренне считает, что его сегодняшний образ жизни открыл в нём настоящее «Я», и теперь он живёт в ладу с самим собой...

Я сказал ему, что пописываю в «Фейсбуке» о жизни в Голландии, и было бы интересно написать и о нём. Он с радостью согласился — и даже поблагодарил заранее.

P.S. Что могу добавить к вышесказанному — на сбыт наркотиков брошены огромные средства, и они работают. Пропаганда потребления наркотиков налажена так, что некоторые, как и мой коллега, уже не представляют жизни без этого. Есть огромные ветки форумов, где специально обученные люди выкладывают видео ломок алкоголиков — и радостную и беззаботную жизнь людей, свободных от этого древнего дикого ритуала. Не скажу, что меня это как-то напрягает, но настораживает, да. А вас, господа ретрограды?!