Кот видит лапами, а пёс сердцем

Пишет Олег Озернов, инженер-предприниматель из Латвии: Британец короткошерстный. Уже почти пять лет удивляет и удивляет. Умнейшее существо. Иногда кажется, что вот-вот начнет говорить. Гуляет сам по себе, но отзывается на свое имя, приходит на зов и запрыгивает к тебе. Мостится рядышком. Любит тереться носами с домочадцами. Встречает каждого пришедшего, выползая из своего сонного царства, и тут же проводит тщательную инспекцию всех сумок, свертков, портфелей.

Креветкой не корми, дай забраться внутрь шкафа, ящика, коробки, пакета. В последние, надо думать, в тщетных мечтаниях быть вынесенным в мир, чтобы не оставаться дома одному.

Вообще любит исследовать узкие пространства. Особенно между подоконником и теплой батареей.

С каждым членом семьи свои отношения. С дочкой беседует как ни с кем. У них свой язык. Отвечает с интонациями на каждое ее обращение. С женой — активные игры с бешеными гонками по всему дому и неимоверными прыжками до потолка. Но на руках у нее дольше двух минут не сидит, вырывается.

Со мной, напротив, солидный, степенный. На руках может и заснуть, включив свой внутренний мурлыко-компрессор.

Терпеть не может, когда семейство занимается делами, сидя по своим углам. Дочь делает уроки в своей комнате, жена готовит на кухне, а я в своей — за компом. Ходит от одного к другому и орет на разные лады. То жалобно, то возмущенно-осуждающе.

Пытается заполнить собой все пространство, мешая нашей «внекошачьей» деятельности.

Например, оккупировать «вышивальные» схемы жены:

...или ее теплый ноут:

...или гладилку:

...или мои гитары...

...чтобы, не дай бог, я не начал петь и музицировать.

Если остановить меня не удается, в этих тяжелых случаях он презрительно уходит из комнаты и начинает дико подвывать в знак протеста, нарушая «сказочную гармонию» моих музикаций.

Говорят, у котов слух в десятки раз острее человеческого. Видать, не сладко ему приходится в такие моменты. Его жалко. А петь иногда хочется.

Иногда просто валяется на диванчике:

...на диване (на заднем плане — вышитый женой портрет почившей Дульсинеи):

...приглашает поиграть с ним на его поле:

...или мистически отражается в выключенном дисплее планшета:

Как все его сородичи, много спит в совершенно очаровательных позах:

...и в не менее очаровательной компании уставшей от школьных перипетий дочуры:

Обожает, когда все собираются вместе в комнате или на кухне за столом. Это счастье. Первым делом устраивается слева от меня, поставив передние лапы на мое теплое колено. Немного мешает орудовать левой рукой, но я его не шугаю. Мы во главе стола на равных.

С этой гордой позиции внимательно обозревает, чем питается семейство. Присутствие на столе сметаны, йогуртов, сливок, травяного чая вызывает у обозревателя неприкрытый интерес. Неприкрытость выражается в переминании с лапы на лапу, вежливом помяукивании и попытках вытянуть шею в сторону заинтересовавшего блюда. Ноздри исполняют танец больших лебедей, здорово оживляя розовый носишко.

В глазах фразы: «Меня забыли? А как же… Я же тоже…» Из гуманитарных соображений на блюдце кладется ровно капля интересующего Плюшу продукта, блюдце ставится рядом, здесь же на диванчик, и тогда уже семейство трапезничает в полном составе. Не питания для просилась пайка, но коллективизма и общности процесса ради.

Через минуту следуют благодарный «Мр-р-р-р», облизывание усов с чувством глубокого удовлетворения и переход ко второй части «марлезонского балета». Пушистое самодовольство водружается где повыше, дабы лицезреть всех, и начинает себя умывать долго и обстоятельно. Потом утихомиривается и задремывает, как правило, сидя высоко и на самом краешке какой-нить мебелины.

Стремление быть «во главе угла» в сочетании с извечной кошачьей теплолюбивостью ярко выражается в постоянном сочетании приятного с приятным. Что может быть лучше в таких случаях, чем место на теплом декодере у телевизора, в который уставлены глаза всех домочадцев?

Вот он я! Смотрите, любуйтесь, любите до изнеможения! Как это «по-человечески» понятно!

Всегда поражаюсь его способности сохранять равновесие во сне, сидя на краю, переминаясь с лапы на лапу. Какой такой гиролокатор удерживает его центр тяжести от смещения и падения с высоты? Поразительно! Ведь спит стопроцентно, видно по-всякому.

И еще одна загадка

Долго с ней вожусь из инженерного интереса. Плюшка очень любит тесное общение. Потому часто запрыгивает к каждому из нас, когда мы все заняты делами «застольными». Обожает ходить по столам. Жена вышивает за станком или компьютерит — к ней запрыгнет. К дочке на письменный стол, ко мне на компьютерный терминал. Ко мне чаще всех, ибо через мой «департамент» лежит самый короткий путь на подоконник.

Что меня озадачило? Не было случая, чтобы, прыгнув на стол, он задел лапами или поставил их на что-нибудь из лежащего на столе.

Нужно заметить, что все компьютерное оборудование размещено вертикально на металлической стойке с весьма небольшим столиком, который служит лишь для размещения клавы, мыши, двух мобильников и ноута. Свободное от гаджетов пространство почти сплошь заставлено пепельницей, подставкой для трубки, сеткой с ТВ-пультами, блокнотом, стаканом с водой, всем-чем, включая фарфорового китайского дракончика. Все очень компактно.

Кот, запрыгивая с пола (высота — 70 см) на сей «полигон» из положения сидя, без разгона, умудряется «пристолиться» совершенно точно, поставив лапы на исключительно свободные места на столе.

Оценить постоянно меняющуюся обстановку, сидя на полу, почти прямо под столом, коту невозможно. Столешница не стеклянная. Т.е. перед прыжком кот не знает, что его ждет наверху! Когда он успевает «осмотреться» перед приземлением, если прыжок длится доли секунды? В момент вылета над столом? Сомневаюсь. Наблюдал.

Его голова в вертикальном прыжке находится на одной линии с телом, значит, глаза смотрят в потолок, либо под углом почти 90 градусов к поверхности столика. Переход в горизонтальное положение — это миг, причем в этом положении его голова уже «ушла» за место приземления, а лапы… уже прочно стоят на ровной поверхности стола.

Перед тем как запрыгнуть ко мне, мальчик всегда спрашивает разрешения. Подойдет, сядет, посидит, затем обязательно мяукнет: «Мяуогу?» Прыгнет, только если услышит в ответ: «Давай!» или «Можешь!»

Провел пару экспериментов. После его вопроса специально усложнял обстановку добавляя что-нибудь на стол. Без разницы. Результат тот же.

Часто на ветки за окном к нашей кормушке слетаются синицы и воробьи. У Плюши с ними особые отношения.

Он тут же должен выказать им свое ИМХО о смысле жизни, усевшись на подоконник и издавая хриплые мудреные звуки дрожащей челюстенкой. Нечто среднее между рычанием, мяуканьем и горловым пением. Завидев гостей в окне, чтобы не опоздать к общению с пернатыми, Плюшка проделывает все еще более стремительно, порой даже не спрашивая разрешения. Прыгает пулей, ею же пересекает столик, ничего не задев, ни на что не наступив, попадая прямиком на подоконник!

При этом взгляд его неотрывно направлен на то, что происходит за окном.

Поскольку фокус проистекает прямо у меня под носом, удается точно проследить поведение его лап на столе. 

Добирает последние сантиметры кот в динамике льва, изготовившегося к прыжку на беззаботную лань. Морда вся уже там, за «окном», тело вытянуто, движения плавны, как в замедленном кино. Хвостатая задница нависает над «клавой». Вот начинает плавно подниматься одна из задних лап. И… лапа начинает искать свободное место, чтобы не наступить на препятствие! Высота над «клавой» сантиметров пять. Затем медленно опускается — и обяза-а-ательно… правильно, уважаемый читатель, на единственно свободное место в обозреваемом лапой радиусе!

Кот на охоте. Какое ему кошачье дело до того, что наступив на кнопки, он может впечатать в мой очередной опус матерное слово или сдилитить важный тугамент. Кнопки не иголки, наступай — не хочу. Фиг! Только на свободное ровное место! Чем не фантастика?!

Те же неимоверные фортели это создание отчебучивает, запрыгивая с подлокотника кресла на двухметровой высоты мебеля, на которых стоят парусники, цветы, прочие хрупкие украшения. Ни разу ничего не опрокинул, не уронил на пол.

Сделал вывод: кот «видит» лапами!

Что там у него за «третий глаз», локатор, «веб-камера» не знаю. Полопатил инет, почитал про шерстинки-антенки в лапах, и все равно не нашел ответа. Везде указано, что эти антенки, т.н. вибриссы, работают только при непосредственном контакте с предметом. А как же идет локация на «подлете» к «аэродрому» в прыжке или на расстоянии лап от предмета в несколько сантиметров?!

Чудесато, однако!

И потом, какова же скорость быстродействия, обработки информации кошачьего «компьютера» в описываемом процессе полета?

Если кому в семье нездоровится или кто из домочадцев сильно устал, а то и просто пребывает в дурном расположении духов, Плюшка к тому и липнет. Ненавязчиво, тихо, но обязательно до соприкосновения. Примостится рядом и нышкнет посапывая. Замечено не раз — помогает.

Много еще мог бы рассказать, про игры с домовенком, которого кот видит, а мы, человеки, лишь чувствуем по последствиям его проказ. Про его отношения с дегу Фрутиком, о его безошибочной реакции на людей, вхожих в дом, о его игровых нападениях на жену (только на нее) из-за угла.

Но чай не Джеральд Даррел мы, да и формат повествования предопределяет...

Пёс видит сердцем

Нужно еще и о моих собачках поведать аудитории.
 
В моих прежних семьях всегда были собаки — кобели и суки (не считая двух первых тещ, разумеется). Колли, пуделек. На заводе у себя разводил и держал охранных собак с первого дня.
 
С каждой псинкой своя история.

 
Первую — колли — купил в рейсе щенком, в сочинском клубе:
 

 
Тогда многие, впечатлившись австралийским сериалом «Лесси», заболели любовью к этим замечательным собакам.
 
Брайта была точной копией главной героини фильма. Прекрасный друг, защитник слабых, член семьи. Между рейсами прошел с ней все курсы дрессировки ОКД и ЗКС, заглядывали на выставки, имели медальки на фартушке.
 
Но в 1979-м, когда родилась дочь, пришлось с этим чудом расстаться. Дочь страдала сильнейшей аллергией, и врачи настоятельно потребовали избавиться от собачки. Поплакав, подарили хорошим людям.
 

Вторая жена досталась мне с готовым пуделем. 

И хотя не пылаю любовью к мелким собачкам, тепло относился к этому эфирному, ласковому, беззлобному созданию. Песик платил мне взаимностью, чего мне вполне хватало. Вся его любовь и преданность были отданы хозяйке, которую он по-своему, по-собачьи боготворил.

Доставалось и мне быть лизнутым в нос не раз, что согревало и приносило в жизнь природное тепло. Много радости доставлял этот хрупкий, кучерявый черныш, с вечно виляющим, радостно торчащим хвостишкой. Спасибо ему.
 

На заводе у меня служили пять собак. 

Первых двух заводил, купил «бракованных» в полицейском питомнике «Клейсту» и воспитывал сам. От них пошли остальные. «Лишних» щенков раздавали бабитским соседям и всем знакомым.

В итоге — четыре немецкие овчарки и один бастард (помесь овчарки с… эрделем) несли ночной дозор на фабрике в лесу.
 
Принца на седьмом году жизни укусил в язык шершень, которого пес заглотнул по-несчастью. Выяснилось сие уже потом. Спасти не удалось. Скоротечный отек пасти, гортани, бедолага задохнулся. Не сразу поняли, что с ним случилось. Территория большая, его будка на отшибе. Еду принесли, а он уже хрипит… и пена. Срочно привезенный врач ничего уже сделать не смог.
 
Старейшина Норд (только у меня он прожил 13 лет, а взял его годовалым) почил в бозе от старости незадолго до развала предприятия.
 
Зернистый, тот что полуэрдель, однажды не вернулся из одного из своих вояжей в город. Имел обыкновение увертываться из-под рук нерасторопного вахтенного в момент заноса еды к нему в клетку и драпать в город «по девицам» своим шерстяным. Но всегда возвращался — голодный, веселый, нахальный и счастливый. Однажды сбежал окончательно. Молва доносила, что видели его то в Буллях, то в Золитуде. За этого был спокоен. Умный, живой, симпатичный, некрупный, — пригрел кто-нить, не иначе.

 
История его рождения достойна пера.
 
У родителей второй жены жила эрделя. Старая дева десяти лет от роду, с добрым характером и сопутствующими заскорузлой девственности странностями. Жила и жила себе.
 
Весь этот «симбиоз» гнездился тогда в Депилсе, и был у них хутор неподалеку. Наезжали мы с женой туда на выходные.
 
Эрделька, гордая дева-старуха благородных, дворянских терьерных кровей никаку шваль пролетарску, да и вообще кобелей к себе не допускала. Рычала, кусалась и по-собачьи благородно материлась. Породистых женихов ей никто не предлагал, ибо хозяева оных шибко и справедливо опасались, что овчинка выделки не стоит, зато трудов их питомцам в деле «раскочегаривания» капризной ветеран-девицы будет стоить немалых.
 
Был у меня тогда шикарный РАФ, из «последних», переоборудованный под офис, с диваном и баром. Во как! Ну а что за «роскошный» авто на заре капитализма и без огромной собаки? Шютка.
 
Короче, решил я хохмы ради и наведения справедливости для отвезти на хутор молодого красавца Норда в представительском авто. Чем не завидный трахмейстер-наставник?!
 
Норд был парень не ленивый, о чем было известно всем сучкам Бабитской волости. Бросил пацана в прорыв.
 
Не помню, как звали ту суку эрделевую, только пенку при встрече с мом пролетарием секс-фронта она выдала вполне ожидаемую мэстной публикой. Выразила презрительным лаем многоэтажный свой фи-и-и… не смей подходить, быдло, ватник, плебс, мурло нечесанное!
 
На что Норд поднял сильную ногу и мощно, уверенно, со свистом водопада пописал на угол дома, как бы невзначай обнажив стародевице все свои оченно мужские авторитеты.
 

Дама оторопела, заскулила, и лапы ее подкосились.

Именно так, ибо кучерявое холеное тело где стояло, там и рухнуло в траву. Пенсне отлетело в сторону. Стоп! Пенсне не было, но что-то точно отлетело, клянусь! Сегодня я уже думаю, что это были ее сомнения.
 
Тем временем Норд с абсолютно незаинтересованным и независимым видом пошел в сад и, обнюхав пару деревьев, развалился под одним из них в тенечке. Уже через минуту его мощное дыхание возвестило миру об уходе пса в астрал до непонятных времен ужина.
 
И это все при том, что у эрдели, по информации тещи, только закончилась очередная невостребованная миром течка.
 
Наша обомлевшая героиня так и осталась лежать в траве, странно закатив карие глаза в синее небо. Мы оставили сей пленэр и занялись шашлычно-банными делами, оставив природе природово.
 
Баня, шашлык, домашние яйца, «укроп не с базара». Тесть, как оказалось, знал три аккорда, много анекдотов и совершенно правдивых баек. Застолье до ночи.
 
На взлете ночи, в тишине, кратко наступившей после тестевой «цыганочки», пока мы опрокидывали гранешки с удивительно вкусным первачом тройной очистки, со двора вдруг стали слышны странные звуки.
 
Это были крики, в которых читались радость, восторг, скорбь и недоумение одновременно. Кричала собака.

 
Теща крикнула: «Убивают!»
 
Мы с факелами кинулись во двор.
 
Во дворе нас ждал финал собачей оргии. Норд с невозмутимым и слегка уставшим мордом разгуливал по двору, нюхая там и тут ночные подсолнухи и ромашки, и вкушал всем видом пение цикад. Сзади к нему была намертво прищелкнута полуобморочная, ползущая задом наперед эрделя. Из ее глаз текли слезы благодарности и познанного внезапно счастья пополам с латентным обмороком.
 
Они гуляли, мы смотрели.
 
Потом пили до утра с новым приливом сил за еще одну новую семью.
 
На следующий день, проснувшись к обеду, мы обнаружили эрделю за хлевом в состоянии полной эйфории и отрешенности от мира.
 
Вечером мы уехали.
 
А через несколько месяцев у старомамы родились шесть щенков. После чего, выполнив свой земной долг и вкусивши по полной радостей земных, собачка тихо ушла в лучший из миров. Так нам со слезами сообщили родители жены.
 
В очередной наш приезд я выбрал из этих забавных и странных щенят самого шустрого и нахального и увез его в Ригу к законному отцу. Так на заводе появился Зернистый — полу-«немец», полу-«англичанин» — эрдель (рабочие назвали, от фамилии Озернов).
 
...Лада жила со мной на заводе еще год после его закрытия-опустения, преданно охраняя хозяина и привычные границы, замершие в ожидании новых хозяев владений. Однажды осенним утром, неся ей завтрак, застал ее в будке уже холодной. Отчего ушла — не знаю. Горькая она была от разлуки со своими бравыми «мужиками», а может, за меня сильно переживала. Похоронил старушку там же, на пригорке у ворот.
 

После второго развода холостяковал пяток лет со стаффордширом. 

Его, примерно двухгодовалого, нашли мои рабочие в лесу Клейсту, неподалеку от предприятия, тощего, в струпьях, больного, в ранах, голодного, морда в шрамах. Скорее всего, псину использовали на подпольных собачьих боях (было такое в Риге в 90-х), а потом за ненадобностью выгнали прочь.
 
Принесли ребята, спросили, что с ним делать. Куда ж еще шестого? Тем более «не уличного» содержания, и еще тем более — бойца. Он, как только оклемался, разогнал всех фирменных кошек и тут же сцепился не на жизнь, а насмерть с нашим вожаком стаи Нордом.
 
Страшная была картина. Никто ойкнуть не успел. Я выскочил из цеха на крики людей. Первый раз в жизни лицезрел собачий бой во всей его звериной откровенности. Норд в холке почти 80 см, голова больше моей. Куш — профессиональная машина для убийства. Сцепились распахнутыми пастями, челюсть в челюсть. Рев, кровища, джунгли посреди Бабитской волости. Кинулся разнимать.

И вот тут понял, что есть в реале откровение животных инстинктов. Помогал мне один из рабочих. Что мы ни делали, все выглядело бесполезно жалко. Колотили палкой, тащили до посинения за уши, били по носам — ноль. На нас и наши потуги ноль реакции. Хрип, пена, кровь. Болевые реакции у зверей отключились. Клинч.
 
От безнадеги прибегнул к крайней, на мой непросвещенный взгляд, мере. Все, до чего додумался — схватил Куша за заднюю лапу, задрал его задницу вверх, откуда силы взялись, и схватив в кулак его… яйца, сжал их изо всех сил, садюга. Вспомнилось. Где-то когда-то читал, что это единственное средство расклинчить боевого пса, вернуть ему разум.
 
Сначала из мужской солидарности чуть придавил, потом сильней, сильней, потом по-максимуму. В руке ощущение резинового эспандера. На пляжном силомере в молодости, за две копейки жим, жал когда-то больше ста килограмм. Здесь, в экстриме, наверное, и того более получилось.
 

Ага! Счас-с-с! Ни-и-икак-к-к-ой реакции.
 
Последнее, на что сподобился, это вставить черенок от вил Кушу между зубов и развернуть ему челюсть в попытке разжать зубищи.

Удалось с немалыми усилиями, чуть не сломав толстое древко. Растащили.
 
До чего же у псов были потешные морды на следующий день после битвы! Смех сквозь слезы. И жалко, и обхохочешься.

У обоих с одной стороны морды неимоверно распухли, и их перекосило. Глаза у обоих с той стороны заплыли вщент, уши легли. Асимметрия сделала мордахи жутко смешными. При том бойцы вели себя как ни в чем не бывало, как будто вчера не дрались на смерть. Ели здоровым боком морд, не жуя, но чмокая. Кости не грызли.
 
После того Куш без «удавки» по улице не ходил.

Хорошо, что это все случилось на своей территории между своими собаками. Мне дали понять, с кем имею дело, чего ожидать от этого многогранного создания, сочетающего в себе безграничную, порой детскую, восторженную ласковость к людям с настолько же безграничной агрессивностью к собратьям «по лапам».
 

Мощнейший зверь. По мне.
 

 
Энергии через край. Через пару недель его жизни в заводе как-то незаметно пробрался он ко мне в дом, сердце и жизнь. Пять лет «росли» вместе. Куш каждый день, за малым исключением, бегал «на удочке» за джипом от Иманты до Яунмарупе десяток километров вечером. Утром, свернув со старой Юрмальской в Бабите, высаживал его для бега до завода. Это еще пара км.

Случалось в Бабите на бегущего, привязанного к джипу Куша выскакивали местные дворовые псы, сорвавшиеся с цепи, или залетные бродяжки со вспененными мордами.

Как правило, сие всегда случалось внезапно.
 
Тогда приходилось резко сбавлять скорость и давать поводку слабину, достаточную, чтобы мой боец мог только обозначить рывок в сторону нападающего. Обычно этого бывало достаточно, чтобы «попутчик», поджав хвост, трусливо ретировался.

После каждой такой отраженной как бы атаки Куш, не прекращая бега, поворачивал голову в мою сторону и победно-вопрошающе улыбался: мол, как мы их сделали, нормально? Я всегда отвечал ему: «Молодец!»

Его попа тогда светилась радостью и гордостью, а лапы пытались бежать еще быстрей. Особо мелкие, а значит, и особо злобные собачонки наше внимание не отвлекали. Они бежали на почтительном расстоянии, захлебываясь своим беспомощным тявканьем. Не долго. Куш, лишь раз-два, не сбиваясь с ритма бега, мог по ходу оглянуться на эту злобную «пыль» и хэкнуть в их сторону.
 

Высоких скоростей не было.

Держал скорость, позволявшую псу бежать трусцой без натяжения поводка. Иногда он сам натягивал поводок и рвал вперед, что есть сил. Из любопытства пробовал добавлять скорость на безлюдном, безмашинном шоссе до ослабления поводка. Дошел до скорости 40 км в час и сбавил обороты. Стало опасно, пес мог угодить под колеса. Поводок так и не ослаб.
 
Однажды, из того же любопытства, на ровном участке дороги, в момент песьего бегового ража вырубил сцепление на почти нулевой скорости.

Пес тащил двухтонный джип, как мне показалось, довольно долго после того, как инерционный выбег машины закончился. На выпуклый морской взгляд — метров десять. Когда машина остановилась, пес продолжал тянуть, царапая асфальт когтями.
 
Какая силища, какой азарт! Видно было, что наши экзерсисы ему очень нравятся.
 
После бега, запрыгнув в машину и увалившись на сидушку, он несколько минут изображал работающий компрессор, неимоверно часто дыша, в попытке остановить ритмично скачущей язык, с которого на защитный плед обильно капала слюна, не израсходованная на тех собак, что он так и не съел по дороге.

 
Потом я его обязательно поил и выгуливал шагом пару минут на обочине.

Дальше пес спал. И можно было стрелять из гаубиц всей батареей — его ухо даже не шевельнулось бы во сне. Во всяком случае, на усиленный джиповый клаксон машины он не реагировал. И так до места назначения.
 
Без наших пробежек, случись вынужденный перерыв, зверь зверел от нерастраченной энергии.
 
Когда времени на «беготню» не было, опаздывал я на работу или срочность какая, проезжая места его кроссовых стартов, всегда приходилось успокаивать парня, ибо он начинал сильно метаться по машине, скулить и нервничать. Потом затихал и с километр грустил, громко и укоризненно вздыхая.
 
Он обожал все, что нравилось мне — силу, скорость, азарт, доброту, любознательность, неутомимость, упорство. Обожал выставить морду навстречу ветру из окна несущегося авто. И чем выше была скорость, тем, видно было по-всему, ему больше это нравилось.

Сколько улыбок, восторгов, ребячьих приветов, поднятых вверх больших пальцев, огребали мы с ним из проезжающих мимо нас машин, трамваев и прочих «самоходов», от заметивших нас прохожих и зевак! Рядом с ним невозможно было быть мямлей, рохлей, инертным верхоглядом. Его интересовало все, он интересовал всех.

И я не уставал примазываться к этой популярности, чего уж там!
 
Преданный, ласковый со «своими», но… хлопотный пес. Все это далеко не сразу, привыкали друг к другу долго. Неизвестная мне часть его биографии, похоже, не совсем счастливая, тоже играла свою отрицательную роль. Сложившиеся у псинки при прежнем хозяине привычки, смена клички, места обитания, хозяина, все это здорово усложняло процесс обоюдной адаптации.
 

Отдельная история о том, как доказывал ему, кто в доме хозяин. Характер, однако!
 
Поначалу отмечались с его стороны грозные попытки взять «верх». Пока все сюси-пуси, пес — масло и сахар. Чуть против шерсти — рык, зубы. Чего греха таить, зная не понаслышке его волкодавьи способности, бывало не по себе, когда псяка дыбил шерсть на холке и казал клычищи в ответ на твое строгое требование. Закончилось после того, как перекрестившись, оттаскал его за холку, подняв на уровень лицом к лиц… морде — и… укусил (почти понарошку) за нос.
 
Вот тогда пес зауважал по-взрослому и больше не кобенился, признав во мне хозяина-вожака.
 
Любимым для него словом было: «Гулять!» После этой суммы звуков совершалось десять бешеных, со сшибанием всех неустойчивых предметов, кругов по всей квартире, во время которых я терпеливо стоял в ожидании, держа раскрытым колючий ошейник-парфорс.
 
Потом команда: «Сидеть!» Умилительная физия с прижатыми ушами и закрытыми глазами, подставленная для одевания на шею пытошного железа, и метущий безостановочно пол, хвост, с дрожащей в предвкушении свидания с природой мускулистой спиной.
 
Собака — это здоровье.

В любую погоду — хошь не хошь, устал не устал — иди спозаранку и на ночь глядя на свежий воздух. Способствует похудению, нормализации работы ССС, организма в целом и, что немаловажно для холостякующего мужика, расширению круга знакомств. Красавец был — глаз отнимал, людям нравился.
 
С этим типом и того больше. Качаешь мускулы, зрение, шея начинает вертеться на 360 градусов, руки плавно становятся клещами. А как иначе, если рядом с тобой вышагивает этакий шерстяной, трудноуправляемый «Искандер» с самонаводящейся чугунной головкой.

 
О его агрессивности к любым другим четвероногим писал выше. Повторение истории с Нордом не мыслилось, даже в виде кошмарных предположений.
 
Я далеко не тростинка, но если Куш делал рывок на гуляющего неподалеку пса, удержать его было совсем непросто, даже мне, с руками морского механика.

Не помогал ни парфорс, ни профессиональный немецкий инерционный, усиленный автоповодок, ни жесткий намордник. Его противник мог испустить дух и до применения зубов атакующим стаффом, но лишь только от столкновения с этой торпедой. Тем более рвал Куш в атаку всегда совершенно внезапно. Пес был научен убивать собратьев — и другого не знал.
 
Пришлось мне приноровиться во избежание собачьих эксцессов и потерь денег на возмещение ущерба здоровью окрестной фауне и ее хозяевам. Одного соседского ризена лечил малость. Недоглядел — мой терминатор ему башкой ребра повредил. Благо в наморднике всегда ходил. Все равно — дорого вышло.
 
Осталось мне внимательно зреть по сторонам, определяя гуляющих псин и котов, в обозримом радиусе прогулки, дабы упредить внезапность атаки. Почти слетев пару раз с ног от рывков поводка и однажды не удержав его в руке, стал в таких случаях приседать и держать со свистом разматывающийся поводок двумя руками. Смастерил разгрузочную перчатку-ремень, чтобы пристегивать корпус поводка к руке, без риска оторвать руку, не выпустив поводок.
 
Нажимаешь, зазевавшись, стопор на поводке, когда боец в атакующем беге и до жертвы остается совсем немного метров — и такой рывок происходит, что сам пес слетает с лап и, упав на бок, дугу по земле собой чертит.

Пока чертит, нужно подбежать как можно ближе, чтобы максимально укоротить поводок и оттащить уже вскочившего на лапы пса подальше от потенциальной жертвы.
 

Никакая дрессура не помогала. Шторка у бойца падала — и туши свет.
 
Близкие его побаивались, хотя с ними пес вилял хвостом, вылизывал лица и пытался всегда запрыгнуть на плечи, чтоб обнять покрепче. Женщинам, маме и сестре, эти телячьи нежности сорокакилограммовой мышцы с каменными когтями восторга не доставляли.
 
Главной бедой было то, что его нельзя было ни на кого оставить, если возникала необходимость мне уехать из дома по делам хотя бы на сутки. В питомники-гостиницы его не брали — боец.
 
Собственно, поэтому и пришлось с ним расстаться, когда у меня начались сплошь командировки по новой работе.

Забетонировав сердце, отдал парня знакомцу, крепкому мужику, в края сельские, далекие.
 

Этот пес прожил со мной, скрасил и разделил самую трудную пору моей жизни. 

Период краха моего дела, период большого одиночества, разочарований в людях, себе, жизни. Слышал бы кто наши с ним ночные разговоры…
 
Нет ничего честнее, чище, искренней, теплее морды любимого и любящего пса, лежащей у тебя на коленях. И каждый его длинный вздох, и редкое глухое подвизгивание, и взгляд двух черных умных, влажных маслин из под поднятых, казалось, спящих век, таким бальзамом на твое отчаяние…
 
Собаки не любят, когда их трогаешь за нос. А я, негодяй, любил иногда в таких случаях положить ладонь сверху на его холодный крепкий носище, чтоб почувствовать, как мощно он дышит доверием ко мне.

И Куш терпеливо и смешно громко сопел сквозь мои чуть разжатые пальцы, смиренно позволяя мне то, что не дозволено никому. И были мы одно целое. И когда убирал руку, пес поднимал голову и, не поворачивая ее, как-то сбоку, обязательно лизал мой совсем не собачий нос, прощая в понимании мою вольность.
 
А еще, когда курил с ним рядом, он иногда смешно фыркал, бедняга, и мог незлобно, но громко гавкнуть посреди ночи на радость соседям. Не иначе — переживал за мое здоровье. Порой он вздыхал, совсем как человек, и… часто храпел, устав от моих бессонных самокопаний.
 

 
Все псы моей жизни давно ушли в лучший из миров по «выслуге лет». Их души выполнили свой урок на Земле. Они знают мою благодарность к ним за все то тепло, преданность, верность, дружбу, искренность, которые они щедро дарили мне долгие годы.
 
Они давно простили мне глупые моменты гнева и невнимательности, занятости собой и делами людскими, они помогают мне и сегодня — мерой добра и тепла памяти о них, моих верных спутниках жизни.
 
Они сделали меня в чем-то лучше, умнее, добрей к этому миру.
 
Спасибо вам, Брайта, Норд, Мика, Лада, Принц, Зернистый, Дик, Куш!