Что они празднуют: "Онижедети" вспоминают "славные дни"

Первыми убитыми 20 февраля 2014 года, в день расстрела протестующих на Институтской, были не активисты Майдана, а бойцы «Беркута». В них стрелял львовянин Иван Бубенчик. Иван Сияк встретился с ним и выслушал, как это было.

В современной истории Украины нет даты важнее, чем 20 февраля 2014 года. Тогда на улицах Киева были убиты 48 активистов Майдана и 4 милиционера. Вскоре президент Янукович бежал из страны и началась операция по аннексии Крыма, потом война в Донбассе. Если брать шире, этот день предопределил потерю страной 7% территории и многих тысяч жизней.

Ранним утром 20 февраля ни одно из этих событий предсказать было невозможно. После тяжёлых двухдневных боев, в которых погибли 31 демонстрант и 8 силовиков, милиция значительно сократила территорию протеста и теперь занимала позиции на самом Майдане. На площади оставались только несколько сотен измученных активистов. Не было сомнений, что следующий штурм станет концом восстания и в будущих учебниках оно будет названо «массовыми беспорядками».

«Его чёткие тактические действия заставили убегать силовиков и предотвратили гибель Революции Достоинства» — так обтекаемо украинская Википедия описывает роль Ивана Бубенчика в истории. Впервые подробно о своих действиях в тот день он рассказал в фильме Владимира Тихого «Бранці». 25 февраля документальная лента выходит в национальный прокат. Накануне премьеры Иван Сияк встретился с Бубенчиком на Майдане, чтобы вспомнить, как всё было на самом деле.

Иван Бубенчик

Иван говорит на украинском языке, перевод редакции.

— У меня есть цель создать детскую школу рыбной ловли. До Майдана я этим и занимался. Когда во Львове студенты протестовали против Януковича, я пришёл их поддержать. Все говорили, что надо ехать в Киев, и я поехал. По датам сложно сказать, но это был первый день. С первого дня я на Майдане.

Сначала мы стояли у стелы [монумент независимости Украины], охраняли студентов. Потом уже появилось такое понятие как «сотни», и я вступил в Девятую. Жили на улице Гончара в здании «Народного руха», а каждую ночь, в половине двенадцатого, приходили охранять метро под Майданом. Все выходы были под нашим контролем, потому что спецслужбы могли выйти из них, чтобы сделать какую-то диверсию или просто разогнать нас.

Помню, на Грушевского стояли Внутренние войска, они не пускали нас наверх [в правительственный квартал]. Мы пришли к ним с письмом, что мы граждане Украины и вправе передвигаться свободно по своей земле. Сказали, что если они до завтрашнего дня это наше право не восстановят, мы пойдём на штурм. Так и произошло. На следующий день уже были камни, коктейли Молотова.

— К 20 февраля спецслужбы Януковича сделали всё, чтобы ликвидировать Майдан. Сожгли Дом профсоюзов, а он для нас был очень важен. Там мы жили, спали, ходили в туалет, ели, получали медицинскую помощь. Когда они это сделали, на следующее утро Бог нам дал возможность попасть в Консерваторию. Парнишку-цыганёнка подсадили к окну. Он изнутри открыл двери. Там смогли поспать. Кто час, кто полчаса, кто сколько смог во время тех страшных штурмов, которые они нам устраивали. У всех было отчаяние, но не у меня. Я чётко верю в силу Бога и в справедливость.

В Консерватории были ребята с охотничьими ружьями. Стреляли дробью по спецподразделениям примерно в семидесяти метрах от нас. Но я их отогнал от окон, поскольку в ответ милиция стала бросать коктейли Молотова, чтобы сжечь единственное наше убежище. Дробь их только раздражала.

В то время я молился, чтобы на Майдане появились сорок автоматов. Прошло немного времени, и я понял, что многого прошу. Стал просить двадцать автоматов. И уже под утро 20 февраля приехал парень, принёс автомат Калашникова в сумке из-под теннисной ракетки и семьдесят пять патронов. Многие хотят услышать, что автомат был отобран у титушек во время столкновений 18 февраля. Тогда они получили оружие, чтобы убивать нас. Но было не так.

1. Дом профсоюзов 2. Линия баррикад на утро 20 февраля 3. Позиция Бубенчика 4. Расположение милиции 5. Место расстрела активистов на улице Институтской

— Стрелял я из самого дальнего от Майдана окна за колоннами, на третьем этаже. Оттуда чётко были видны милиционеры со щитами у стелы. Там за мешками с песком стояли человек двести, больше не помещались. Оттуда выдвигались штурмовые группы с помповыми ружьями. Стреляли по баррикадам в упор, нагло.

Я выбирал тех, кто командовал. Слышать не мог, но видел жестикуляцию. Расстояние небольшое, поэтому на двух командиров потребовались только два выстрела. Стрелять научился во время службы в Советской армии. Прошёл обучение в школе военной разведки. Готовились проводить операции в Афганистане и в других горячих точках.

Говорят, что я убил их в затылок, и это правда. Так вышло, что они стояли ко мне спиной. У меня не было возможности ждать, пока они развернутся. Так Бог повернул, так было сделано.

Остальных мне не нужно было убивать, только ранить в ноги. Я вышел из Консерватории и стал двигаться вдоль баррикад. Стрелял, создавая видимость, будто у нас двадцать-сорок автоматов. Просил ребят, чтобы они мне делали небольшую щёлку в щитах. Кому-то, может быть, это неприятно будет услышать… У них слёзы текли от радости. Они понимали, что без оружия мы не выстоим.

— Дошёл до Дома профсоюзов, и там патроны кончились. Но «сарафанное радио» уже сработало, и милиция побежала [от нас]. Бросали всё. Друг через друга ползли, как крысы.

Не все их подразделения успевали убежать от майдановцев. Ребята переходили через баррикаду и пробовали догонять. Собирали группы по десять-двадцать пленных и вели за Майдан, в сторону Киевской горадминистрации. Но самые активные наши герои пытались преследовать дальше по Институтской, и приказ стрелять по митингующим пришёл быстро.

Это был тяжёлый момент, поскольку я понимал, что мог остановить расстрел ребят. Разные люди на Майдане — не буду говорить кто, но люди со статусами — обещали мне, что патроны будут. Я верил, бегал с места на место… Самые тяжёлые минуты в моей жизни, полная беспомощность. Говорят, на Майдане было много оружия. Но это неправда. Иначе никто бы не дал расстреливать наших ребят. Из моей сотни на Институтской погибли Игорь Сердюк и Богдан Вайда.

— Я защитник своей Родины, своего народа. Когда у меня закончились патроны — это как у хирурга забрали скальпель. Больной нуждается в срочной помощи, а хирург без скальпеля… И человек умирает на глазах врача.

В зоне АТО встречал «беркутовцев», воюющих за Украину. Но я стараюсь общаться только с такими же людьми, как я, или лучше. Были определённые моменты, конфликтные… Если они воюют сознательно, не ради корочек и льгот, то война может стать для них очищением. Но желания общаться нет никакого.

На Майдане мы сделали шаг в правильном направлении и получили урок, который позволит нам двигаться вперёд. Но сегодня моё государство остаётся ещё неправовым, и все его силовые органы я тоже считаю неправовыми. Поэтому у меня отсутствует желание общаться с ними. У них со мной? Думаю, после премьеры фильма появится.

Мои жертвы — это преступники, враги. Я должен говорить, чтобы другие люди знали, как поступать с врагами.

Все фото: Александр Чекменёв