Андрей Столыпин: «Мне просто интересно жить!»

Создатель легендарного логотипа рок-группы «Алиса» долгие годы обитает в любимой им с детства Усть-Нарве. Нет, он, конечно, коренной питерец, но в кровеносную систему творческой жизни Нарвы влился давно и навсегда. О дружбе, не ведающей границ, об истории создания Ленинградского рок-клуба и о роли искусства, которое нас всех объединяет, художник Андрей Столыпин рассказал газете "Нарва" под негромкое потрескиванье поленьев в камине, который когда-то сложил вместе с отцом.

– Андрей, как получилось, что в Усть-Нарве вы – «дома»?

– Я родился и вырос Питере, но с самого раннего детства подолгу бывал в Эстонии благодаря своему отцу. Владимир Столыпин был профессиональным спортсменом-стрелком, поэтому часто ездил на базу в Эльва и брал меня с собой на сборы и тренировки. Мне нравилось тут отдыхать. Помню друзей семьи, которые тепло принимали нас здесь и для которых мы всегда держали открытыми двери нашей питерской квартиры. Это были люди из совершенно разных социальных слоев, эстонцы и русские. И для нашего общения никогда не существовало никаких барьеров.

– В гостеприимстве вам не откажешь и сейчас: ваш дом в Усть-Нарве всегда полон гостей. А как вы в нем поселились? Наверное, ваш отец, будучи при жизни легендой, получил дачу в дар от тогдашнего государства?

– Папа был мастером спорта международного класса, девятикратным чемпионом мира, двадцатидвукратным чемпионом СССР. Сегодня за такие заслуги спортсмены действительно получают финансовые поощрения и предметы движимого и недвижимого имущества. Но тогда все было иначе!

 Спортсменам платили зарплату, а ценные призы, привезенные из-за границы, чемпионы были вынуждены сдавать «на хранение» в госорганы. Сейчас это звучит как-то дико, но бобинный магнитофон, полученный папой за выигранный чемпионат в Стокгольме, я увидел дома только через несколько лет – когда он, видимо, прошел своеобразный «карантин»... Потом, правда, отвел душу – заслушал любимые мелодии до дыр.

– Неужели тогда никак материально не стимулировали героев на подвиги?

– Ну почему же – стимулировали, но давали не рыбу, а удочку. Не дарили машину, например, а предоставляли возможность ее купить: за свои кровные, но вне очереди. Так у нас в семье появилась «Волга». А однажды папе в качестве поощрения за заслуги перед советским отечеством после очередной победы в чемпионате мира разрешили построить дачу. Прямо на приеме у министра обороны предложили ткнуть пальцем в любое место на карте СССР: хоть в Сочи, хоть в Пицунду. Но он выбрал Эстонию.

– А кто строил дом? Внешне компактный, он неожиданно просторный внутри; значит, был грамотный проект.

– Все так и есть. Строили его, можно сказать, мы с отцом сами. Проект он подсмотрел, по-моему, в Швеции – много ездил и наблюдал, а потом переработал их идеи под наши нужды. Но сначала пришлось два года ждать официального разрешения. И наконец в 1980 году оно было получено. Затем несколько лет стройки – с углубленным фундаментом и печным отоплением, как полагается: на века.

– Спортсмен и художник все-все делали сами? Не верю.

– На специфические работы, конечно, нанимали специалистов, но основное с удовольствием делали своими руками. Крышу, например, клали втроем – я, папа и мой друг. С тех пор и началась история этой дачи, которая стала вторым домом не только для моих родителей и для нас с женой, но и для наших дочерей. Среди соседей – и родившиеся в Эстонии, и питерцы. Общаемся очень тесно, дружим, ходим друг к другу в гости. Воспоминания моего детства оживают, словно картинка. К сожалению, папы нет с нами уже несколько лет. В какой-то момент он перебрался сюда жить насовсем, и именно здесь его не стало. Он похоронен на кладбище Нарва-Йыэсуу рядом с бабушкой, которая тоже умерла здесь.

– Соболезную.

– Время прошло, раны затягиваются. Мы тогда планировали на следующий день увидеться, чтобы кое-какие дела вместе сделать. Я потом даже небольшой рассказ написал о том, как сложился бы наш день, если бы... Если бы. Отца уже нет, а я продолжаю достраивать то, что мы начинали вместе. Работы еще очень много.

– Строительство – это все же не главная ваша миссия здесь. Не всякий нарвитянин может похвастаться таким количеством организованных концертов и выставок и даже публикациями в местных СМИ. А как все это началось, помните?

– А как же. Влился я в нарвскую культуру органично и сразу. Имея непосредственное отношение к Ленинградскому рок-клубу, я занимался рок-н-роллом с момента построения этой дачи. Забавная параллель: когда мы здесь ставили стены и крыли крышу, я оформлял концерты легендарной группы «Россияне». Был знаком со всеми рок-музыкантами, включая Сережу Чигракова. Однажды в Питере с ним разговорились, и я узнал, что он собирается с концертами в Нарву. Я адресок своей дачи ему шепнул – мол, тоже буду тут, если что, заглядывай. И вот как-то ночью меня будит папа: «Вставай, сынок, там кто-то тихо зовет тебя». Это был Чиж, которого на машине привезли небезызвестные Гриша Малышкин и Игорь Батин. На дворе – начало 2000-х и волшебная прибалтийская ночь. Мы, чтобы не мешать папе, поехали в гостиницу Liivarand, где Чиж остановился. Купались ночью, гуляли до утра.

– А дальше?

– Дальше Гриша познакомил меня с Вовой Чердаковым, я послушал его музыку, начали общаться. Как раз года с 2000-го я занимался промоушеном – моя компания организовывала концерты, спектакли, выставки. Мы собирали большие площадки. Чего стоили только фестивали, посвященные 30-летию, затем 35-летию Ленинградского рок-клуба! Проводили их во Дворце спорта «Юбилейный» при активной поддержке города, причем на 30-летие в 6-тысячном зале собрали 11 тыс. человек, а на 35-летие дополнили концерт выставкой в Центральном выставочном зале «Манеж». У нас выступал практически весь цвет рок-клуба разных лет, и вот AveNue я тоже туда привез. Я познакомил их с группой «ДДТ», с которой тогда сотрудничал, и сам поехал с ними на фестиваль «Нашествие» в Эммаусе, а потом мы устроили сольный концерт AveNue в Питере. Да и много чего еще было, уже и не вспомнить.

– А мы пока детство повспоминаем. Как у папы-спортсмена вырос сын-художник? Неужели он вас в детстве не муштровал?

– Папа еще и военным был, закончил армейскую службу в чине подполковника! Но не третировал, нет: просто приучал к спорту, и я тоже занимался пулевой стрельбой, но его уровня, конечно, не достиг. Зато классе в четвертом начал рисовать. Вообще я гуманитарий чистой воды: видимо, это от мамы – она филолог, много лет работала в Гостином дворе, создавая рекламные тексты и слоганы. Спасибо им обоим за то, что заметили эту мою тягу к живописи! Многие ведь не придают особого значения таким проявлениям ребенка – ну рисует и рисует, подумаешь! Все дети рисуют, и что теперь?

– Любая мотивация достойна поддержки, конечно. И как развивали талант?

– Поначалу пошел заниматься в довольно престижную по тем временам изостудию во Дворец пионеров. Но там оказалось скучно и неинтересно! Парадокс: попасть туда было практически невозможно, но преподаватели почему-то не умели вызвать интерес у своих учеников.

– Так можно и вовсе бросить увлечение, решив, что дело в тебе самом.

– Мне повезло, что я не потерял интерес, а просто перешел из этой понтовой студии в обычный районный Дом пионеров, куда брали всех. И там встретил своего первого учителя живописи, которого помню до сих пор. Георгий Дмитриевич Шишмаков был потрясающим детским педагогом, и я бы очень хотел, чтобы моей младшей дочке Арине когда-нибудь попался такой же чуткий и талантливый наставник. Пока с ней занимаюсь я; в свои 7 лет она много и хорошо рисует, впитывая все, что я могу ей передать.

– Арине повезло с папой, а как выкручивались вы? Вернее – как поступили в легендарную «Муху» с районной-то изостудией за плечами?

– Я заканчивал среднюю школу №190 при «Мухе» – пошел в нее целенаправленно. А в академию с первого раза не прошел – все дело во вступительных экзаменах, не в рисунке. Ну не давалась мне физика! Гуманитарий я. В выпускном классе получил по «любимому» предмету 12 «двоек» и 13 «троек». Чтобы как-то исправить положение, родители наняли мне лучшего репетитора по физике. Несколько лет назад я проезжал мимо своей школы и увидел ее. Вышел, представился, спросил, помнит ли меня. Она очень мне обрадовалась, воскликнув: «Конечно, помню, ты был потрясающий дебил!» (смеется). Я подвез ее, мы замечательно поговорили, нам было что вспомнить! Поразительно: история и литература, рисунок-живопись-композиция – все это давалось мне легко, но точные науки и даже языки я почти не пытался изучать. С одной стороны, я рано сосредоточился на профилирующих для себя предметах, и это плюс. С другой – нескончаемых троек в аттестате я своей младшей дочери не желаю. Старшая, слава богу, вышла из школьного возраста весьма успешно.

– В «Мухе» тоже учились через пень-колоду?

– Нет, там уже все было по-взрослому, как и вообще в моей жизни – я рано потребовал у родителей независимости и перешел на самообеспечение, работая плотником и дворником при той же «Мухе» и живя в отдельной комнате в коммуналке на Герцена, принадлежащей бабушке. Бабушку к себе забрала мама, а папа уже переехал в Усть-Нарву. Тогда же я оформил свой первый концерт, воплотив визуальное решение сцены с декорациями и объектами на ней.

– Слышала историю о том, что и первым опытом с рок-группой вы обязаны «Мухе».

– Не совсем так: моя бывшая одноклассница неожиданно для всех вышла замуж за бас-гитариста группы «Россияне», который учился на моем факультете в «Мухе», только был чуть постарше. На свадьбе мы встретились с Жорой Ордановским, лидером этого культового и активно концертирующего коллектива. Именно с ними я впервые съездил на литовский рок-фестиваль Opus, где познакомился с группой «Урфин Джюс» из Свердловска; с их гитаристом Егором Белкиным мы дружим до сих пор, он приезжал ко мне в Нарву с Настей Полевой, чтобы дать два концерта: на днях города Нарва-Йыэсуу и в «Ро-ро». Но это было после, а история с «Россиянами» закончилась загадочным исчезновением Жоры, который рано утром сел на электричку в сторону Питера – и больше его никто не видел.

– Предположу, что без дела вы сидели недолго.

– Вообще не сидел. Незадолго до этого возник Ленинградский рок-клуб. Я волею судеб стал там заведовать секцией художественного оформления, был членом худсовета клуба. А президентом избрали Николая Михайлова из Кохтла-Ярве, тогда – флейтиста группы «Пикник». Мы отбирали коллективы для участия во всевозможных фестивалях, а кроме концертов организовывали выставки, благо помещение позволяло. Власти, не без гэбэшной составляющей, щедрою рукой выделили нам неплохие площади с концертным залом на 600 мест – видимо, их достали подпольные выступления, «квартирники». Ведь если процесс невозможно пресечь, его нужно возглавить; на первых порах под крышей клуба нашли пристанище такие коллективы, как вышеупомянутые «Россияне» и «Пикник», а еще «Аквариум», «Дилижанс»... И хлынули проекты – мы все люди творческие, да еще и феномен «Сайгона» нам на руку сыграл.

– Давайте напомним читателям, что такое «Сайгон».

– Место встреч и тусовок. Я – «сайгоновец» со стажем, бегал туда с 9 класса школы, благо от Фонтанки, где я учился, до угла Невского и Владимирского было рукой подать. Поэтому все перезнакомились еще до рок-клуба: здесь бывали и Цой, и Гребенщиков, и Курехин. Я-то не музыкант, а художник, поэтому начались попытки совместить разные жанры искусства.

– Вы известны как человек, создавший фирменный стиль группы «Алиса». Как началось сотрудничество с этим коллективом?

– У меня как у члена совета клуба было преимущество: я выбирал команды, с которыми мне самому бы хотелось работать. «Алиса» меня при первом прослушивании не впечатлила! Тогда ее лидером еще был Слава Задерий, а вокалистом Борис Борисов, который пел ужасную, по единогласному мнению комиссии, песню «Мужчина – машина, а женщина – лед», и мы их забраковали. А вот когда состоялся первый концерт с Кинчевым, я понял, что мне это интересно. Результатом нашего сотрудничества стала куча оформленных концертов и альбомов, а также первый в истории российской музыки разработанный стиль и логотип рок-группы.

– А звезды в логотипе как были придуманы?

– Была зима, я ехал из «Сайгона» домой в троллейбусе №1. Группа тогда отправилась на фестиваль Opus в Вильнюс, а я учился на 2 курсе «Мухи» на факультете дизайна и давно вынашивал идею создать стиль. Конечно, знал принципы создания логотипов, знал западные брэнды. И начал ногтем чертить буквы на замороженном троллейбусном стекле. К концу пути обе «А» превратились в очертания звездочек, и потом мы с моим другом, художником Олегом Горбачевым, доводили эту идею до ума. Я отработал с «Алисой» 15 замечательных лет. Именно Костя Кинчев был свидетелем на нашей с Жанной свадьбе. Мы с ней поженились в 89-м, а в 90-м родилась наша старшая дочь Марта, которой сейчас 25 лет.

– После «Алисы» вы работали с «ДДТ». Как это было?

– С «ДДТ» я начал сотрудничать еще в период работы с «Алисой». По просьбе Юрия Шевчука поучаствовал в некоторых концертах как художник по свету, а потом уже остался в этом качестве в театре ДДТ. Кроме того, как художник-постановщик я работал на нескольких фестивалях, которые делал Шевчук; самый грандиозный из них – «Наполним небо добротой». С Юрой мы дружим по сей день. Он абсолютно творческий человек, не теряющий запала никогда, дай ему бог жить до 100 лет. Их я тоже привозил в Нарву, и Шевчук в числе прочих участвовал в моем проекте выставки с уникальными в своем роде работами – мы отыграли концерт и выпустили каталог живописи под названием «Рубежи», где не только его и мои картины, но и Кинчева, и Чижа, и Дианы Арбениной, и Вовы Чердакова, и многих других известных людей, так или иначе имеющих отношение к Нарве и несущих свет через свое творчество всюду, где бы ни находились. Я очень надеюсь, что это не последняя наша затея, что через годы воспоследует продолжение.

– А кто помогал это все осуществить? Я имею в виду концерт и выставку в Нарве.

– Помогал как раз я, а инициатива исходила правительства города и мэрии. Все прошло при их непосредственном участии и носило сугубо некоммерческий характер. Я был только исполнителем проекта. Который, правда, сам и придумал.

– Вы ощущали все эти годы, что находитесь в эпицентре чего-то важного, судьбоносного?

– Конечно, я осознаю, что моя творческая жизнь под завязку насыщена знаковыми событиями. И период времени с конца 1980-х до 2000-х будет долго исследоваться и непременно попадет в историю российской культуры. Но в режиме реального времени мы этой грандиозности не ощущаем. Так было, наверное, на рубеже 19-20 веков. Разве поэты «серебряного века» знали, что станут классиками? Они просто жили, творили, любили, безумствовали. Последствия содеянного начинаешь постигать со временем. Что до меня, то было очень увлекательно проживать каждый день тогда. И сейчас тоже. Мне просто интересно жить!

– Вас не обошел стороной и литературный дар: уже сдана в печать книга, а ряд произведений хранится для потомков в аудиоформате. Расскажите об этом немного.

– Что тут скажешь? Пишу тексты, но дар это или графомания – не мне судить. Сначала просто сочинялось, потом кое-что опубликовал, а позже и записывать начал тут, в Нарве, на студии у моего друга – звукорежиссера Олега Цыварева – в форме музыкальной фантазии. Сам еще не совсем понял, что это; на всякий случай придумал название «Стихопрозы под музыку». Между прочим, родились они с подачи еще одного очень близкого мне человека – Андрюши Краско. Но это уже совсем другая история, другой разговор.

– Или новая книга. Напоследок вернемся к проекту «Рубежи». Его название – это намек на приграничность Нарвы?

– Как раз нет. Там в предисловии – мое обращение к читателю. Как сейчас помню, писал, что рубежи достаточно искусственны, между нами их нет. Мы посредством фотографии, музыки и прочих материй, которые не имеют пределов, разрушаем мнимые границы между культурами, людьми, обществами. Искусство всегда вне политики, оно обязательно прорастет сквозь кирпичные стены и всех объединит. Я в это верю.

Беседовала Анна Чистоделова

                                                                                                                                                                       Фото. Личный архив
                                                                                                                                                                         Андрея Столыпина