«Я так и не смог отрастить толстую кожу»: интервью Александра Цоя — об отце, детстве и музыке «Кино»

Александр Цой — музыкант, продюсер проекта «Симфоническое кино», исполняющего оркестровые версии песен группы «Кино». Накануне дня рождения Виктора Цоя «Медуза» поговорила с Александром — о том, как на его жизнь повлияла популярность отца, о притягательности музыки «Кино» и новом сольном проекте. Интервью публикуется в рамках спецпроекта «Мы вышли из Кино», приуроченного к 55-летию Виктора Цоя.

— Вы помните отца?

— В 1990 году мне было пять. У меня остались только смутные отрывки воспоминаний. Детские визуальные впечатления, которые сложно выразить словами. Мама и родственники, конечно, что-то рассказывали о нем, но только под настроение. Не было программы по изучению его биографии.

Вообще мои представления об отце трудно вербализовать. Я вроде бы могу представить, каким он был человеком, но объяснить не получается. Да и сам я не уверен, что все мои представления не полная фигня. Но могу сказать вот что: мне кажется, многие люди, которые рассуждают о Викторе Цое и его творчестве, не считывают заложенной в них иронии. Там не все вещи стоит воспринимать всерьез. И песни, и образ не стоит воспринимать так уж всерьез. 

— Как на ваше детство повлияло то, что ваш отец — знаменитый музыкант?

— Школу я окончил экстерном, потому что в какой-то момент просто бросил ее. Школа была для меня тяжелым опытом. И со сверстниками, и с учителями невозможно было отделаться от того, что они воспринимали меня только как сына Виктора Цоя. Я протестовал против этого. Школы вообще мало кто любит, но я временами ее просто ненавидел и отказывался туда ходить.

Ничего такого уж страшного не было, просто сложно, когда все уже заранее думают, что что-то знают о тебе, какая у тебя жизнь, финансовая ситуация и так далее. Особенно это сложно, когда ты мелкий. Сейчас я могу просто послать, так как знаю, что я сам собой представляю. При этом я и сейчас не самый социальный человек, а тогда уж точно не был самым клевым парнем в школе. Был тихим и сравнительно забитым. Я очень любил конструктор Lego и находил в этом успокоение. Мог часами сидеть и что-то собирать.

Эта проблема преследовала меня очень долго. Когда ты абсолютно всех интересуешь только как сын Виктора Цоя, сложно понять, кто ты сам. Только после 25 лет я понял, что с этим ничего не поделать и у меня есть какие-то обязанности — как сына Цоя, но также у меня есть и моя, отдельная жизнь, которая никого не касается. 

— Вы говорите в основном о негативных последствиях, а если про хорошее?

— Разок или другой гаишники отпускали меня без штрафов. Вообще я хорошо чувствую негатив, а позитивное мне сложно оценить. Иногда я думаю, что был бы счастливее без этого [всего]. Но это очень инфантильная позиция.

— А как вы сами относитесь к музыке отца?

— По моему мнению, это, конечно же, хорошая музыка. А глядя на то, как она отзывается в людях, можно сказать, что это очень хорошая музыка. Если дистанцироваться и попытаться воспринимать творчество «Кино» просто как слушатель — что для меня невозможно, но я иногда пытаюсь, — то я бы согласился с мнением, что эта группа обладала удивительной способностью попадать в хитовость, если можно так сказать. Мелодически, текстами, смыслом, какой-то иронией. Никто еще в России не смог так же сильно понравиться и модникам, и простым людям. Их песни слушают и посетители «Солянки», и военнослужащие.

«Кино» было очень важной вехой в российской музыке. Это была ни на что не похожая популярная команда. Многое, что сейчас воспринимается как данность, было суперновацией тогда. Многие записи суперсвежо звучат даже сейчас. Эта музыка настолько хороша, что работает до сих пор. Я думаю, что современная группа, которая бы так звучала и выглядела, вполне могла бы выстрелить. У них были очень крутые песни, цельный образ и так далее. До сих пор все смотрится круто, а не смешно или странно. 

— Какие песни «Кино» вам больше всего нравятся?

— Выбрать из всех любимых несколько сложно, потому что под разное настроение подходят разные песни. Мне очень нравится «Дождь для нас» — это очень красивая, романтическая песня в лучшем понимании этого слова. Еще в последнее время случилось какое-то озарение насчет песни «Генерал», но это никак не связано с событиями на Украине или с чем-то еще. Ну и «Нам с тобой» в последнее время часто вспоминается. Не могу объяснить, почему именно эти песни, просто нравится мелодическая структура.

— А как вы относитесь к главным хитам вроде «Звезды по имени Солнце»?

— Безусловно, это очень крутые песни. Я их все очень люблю, и отношения с этими песнями у меня с детства. Но они меня не так трогают, как другие.

— Вы часто слушаете песни отца?

— Для себя я слушаю довольно редко — в среднем раз в месяц. Я так и не смог отрастить достаточно толстую кожу. Невозможно отделаться от мыслей о чем-то упущенном. Перед коллективом открывались такие возможности в последние годы. Что еще бы могло быть, о чем мы не узнали и чего мы не увидели? Это могла быть всемирная слава.

Я уверен, что они были на взлете. Если бы тогда вышел фильм по сценарию Уильяма Гибсона с Виктором Цоем в главной роли (советско-американский фильм «Цитадель смерти» планировался к съемкам, его режиссером должен был стать автор «Иглы» Рашид Нугманов; писатель-фантаст Гибсон — соавтором сценария — прим. «Медузы»), это могло быть взрывом. С музыкальной точки зрения за рубежом это тоже могло выстрелить. Даже сейчас в разных странах делают каверы на «Кино».

— Кого вы можете отметить сейчас из современной российской музыки? Кто-то может повторить столь же громкий успех «Кино»?

— Вообще мне нравится любая хорошая музыка — от металла до попа. И даже русский хип-хоп появился в моей жизни с выходом предыдущего альбома Скриптонита. Я его реально много слушал. Никто из русского рэпа мне так больше не зашел, хотя мне нравится то, что делает Оксимирон. Мне кажется, что он очень крутой, но это не то, что я просто слушаю для себя дома. Из русского рока не могу так сразу кого-то выделить, но меня радует, что сейчас в этой музыке происходит ренессанс русского языка. Ведь временами петь на русском было вообще некруто — ты сразу становился говнорокером.

Не знаю, может ли кто-то добиться такой же популярности. Есть, например, артисты, которые офигенно прокачивают на концертах, но на записях звучат максимум неплохо. Плюс теперь музыкантам нужно вести твиттер, видеоблог. Это лишняя работа, и она, может быть, отъедает у людей энергию, которую они могли потратить на музыку. Недостаток информации все-таки порождал какой-то интерес, все было очень ценным. А сейчас есть, наоборот, переизбыток информации. 

— Вы работали журналистом и редактором на Первом канале, сейчас занимаетесь дизайном, но играли и на гитаре в нескольких группах. Сейчас вы занимаетесь музыкой?

— В группах по разным причинам не получилось — и сейчас я записал сольный проект. Не успел доделать его к весне, осенью буду его выпускать. Я все сам написал, сам сыграл, сам спел, сам записал. Это будет не под именем Александр Цой, будет другое название проекта. Хочется чуть-чуть дистанцироваться от фамилии — просто даже в плане гугления и поиска в «Яндексе» это может помешать проекту. 

Это будет обычный популярный рок с примесью электроники. Без особых экспериментов. Просто хорошие, я надеюсь, крепкие песни на русском языке на общечеловеческие темы. Ничего злободневного. Конечно, я хочу, чтобы проект выстрелил, это было бы круто. На каком-то уровне я хотел бы быть рок-звездой, собрать «Олимпийский» и все прочее. Но главное — процесс. Я просто люблю писать и играть музыку.

— Вы чувствуете в ваших песнях какое-то влияние отца?

— Я не знаю, но, наверное, оно есть. Любой российский рок-исполнитель не может отказаться от этого влияния полностью. Ну и голос, ничего не поделаешь, местами похож.

— Играя в группах, вы выступали под псевдонимом.

— Просто так было проще жить. Фамилия привлекает внимание. До сих пор меня регулярно спрашивают: «А вы, случайно, не родственник?» Я говорю: «Ну, да». После этого люди обычно хотят сфотографироваться. Фанаты теперь уже не атакуют, но у меня до сих пор есть проблема, чтобы сходить на кладбище к отцу. Там всегда есть люди, которые хотят выпить пива на могиле, и они, когда узнают меня, сразу хотят пообщаться. А я на кладбище хожу не для того, чтобы общаться.

Вообще узнают довольно часто. Недавно я был в Гоа, мимо меня проходила группа туристов, один из них посмотрел на меня и говорит: «О, сын Цоя». Видимо, знали в лицо, но вся эта ситуация довольно странная. Я до сих пор удивляюсь реакции людей на знаменитостей. В этой ситуации не предусмотрено никакой роли для меня: люди просто хотят сфоткаться, а я в этот момент просто такая мебель. Сложно, когда тебя воспринимают как достопримечательность — ты выступаешь в роли какого-то собора Василия Блаженного. А я вообще-то живой, и у меня есть чувства. Странная фигня. Хотя иногда люди реагируют совершенно по-другому. Например, когда я познакомился со своей будущей женой, для нее совершенно не имело значения, что я — сын Цоя.

— Вы говорите, что хотите дистанцироваться от известности отца, но в то же время работаете в проекте «Симфоническое кино»(проект исполняет оркестровые версии песен Цоя — прим. «Медузы»). Как это вяжется?

— К сожалению, невозможно отказаться от этого. Я долго отказывался от участия во всех мероприятиях, связанных с отцом, но сейчас изменил позицию. Я учусь жить с этой частью биографии. Просто считаю, что конкретно этот проект — классный, и это оправдывает торговлю лицом. Сейчас это моя основная работа.

В «Симфоническом кино» я занимаюсь видеоартом — делаю анимацию, которая выводится на экран во время концертов. Вообще, по-моему, с этим проектом все получается круто. Кажется, оркестр — один из немногих способов исполнить музыку без вокала, чтобы она так же круто и эффективно звучала, — многие каверы не удаются ведь именно из-за вокала. Спеть не у всех получается, люди ждут уже конкретного голоса. Судя по реакции людей в залах, им по приколу этот проект. Я, конечно, не занимаюсь финансовой стороной, но судя по тому, что нас приглашают в разные города и на нас приходят люди, проект в плюсе. 

— Несколько лет назад вы судились с депутатом Евгением Федоровым из-за слов о том, что ваш отец якобы работал на ЦРУ. Чем закончилась та история?

— Я не судился. Я подавал заявление о клевете в Следственный комитет, но никаких нарушений в его словах так и не нашли. Насколько я помню, он сам же опроверг свои слова — и этого достаточно. Больше я из-за отца ни с кем в публичном поле не конфликтовал. Мне хотелось, чтобы конкретно эта история не осталась без ответа, потому что это была безумная конъюнктурная ложь. Я не самый политически активный человек, но тут я мог что-то конкретное и конструктивное сделать.

— Как вы относитесь к тому, как используются песни «Кино»? Что каверы на них делают рэперы, поп-певцы?

— Меня как-то спрашивали, как я отношусь к тому, что Надежда Кадышева поет «Перемен!». С одной стороны — это, конечно, ужасно, а с другой — огромная победа. В том смысле что поп-артистам приходится обращаться к этому материалу, чтобы оставаться популярным. Это невероятная победа, если учесть всю ситуацию, которая была в СССР, когда рок-группы никуда не пускали, а эти люди собирали стадионы. Это прикольная кармическая шутка. Но вообще невозможно, чтобы всем все понравилось. Всегда найдется человек, который скажет: «Это кощунство». Для меня же это всегда попытка подумать, что сказал бы отец.

— Вы владеете частью прав на песни «Кино» и сейчас через суд расторгаете договор с компанией «Музыкальное право», которая раньше занималась их продажей. Почему?

— Мне просто хочется, чтобы приоритетом при использовании прав было не количество денег, которые можно получить, а продукт, который люди хотят сделать. Мне нравится подход, который используется в компьютерных играх. Независимые разработчики могут бесплатно использовать движок для игры и начинают за него платить только при высоких продажах. Я думаю в эту сторону. Потому что следить за каждой группой — вредно и невозможно.

— Компания уверяет, что вы пошли в суд, поскольку хотите больше зарабатывать на правах.

— Если бы я хотел больше заработать, то просто бы потребовал от компании больше денег, потому что пока идет разбирательство в суде, я вообще ничего не получаю от них. Если бы я хотел больше заработать, то собрал бы группу «Кино» с Александром Цоем на вокале. Я уверен, что заработал бы миллионы. Дело не в этом, просто мы хотим, чтобы песни использовались в правильном ключе. Не какими-то там сериалами или политическими партиями. 

— Однако несколько лет назад вы продали банку Олега Тинькова права на песню «Дальше действовать будем мы», которая стала его гимном.

— Это как раз к вопросу о том, как компания управляла авторскими правами. Сам я об этом узнал задним числом — из заголовков СМИ. Со мной никто даже не советовался, хотя мне вообще не очень нравится Олег Тиньков.

— Авторские права — это основной ваш доход? Сколько вы получаете от этого?

— Это не основной доход. На вопрос о цифрах я всегда отвечаю уклончиво. Скажем так, в хорошие времена это была хорошая зарплата.

— Вы слышали каверы из трибьюта «Мы вышли из Кино»? Вам понравилось что-то?

— Я слышал, что что-то готовится, но не знал, что именно — сколько групп участвует, кто, какие песни. И только недавно получил ссылку на готовые треки, и, по-моему, среди них есть настоящие жемчужины. Отличный пример того, что песни все еще востребованы даже у молодых и актуальных артистов. С нетерпением жду теперь реакции слушателей; интересно, что останется в вечности.

P. S. Интервью организовано при участии фестиваля Stereoleto (7–9 июля, Петербург), на котором выступил проект «Симфоническое кино».